Текст книги "Шантаж"

Часть II
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Глава 8
ПРИНЦИПЫ ГРИГОРЬЕВА

Солидная «Чайка» Григорьева затормозила у подъезда его красивого дома на Патриарших прудах. В последние годы этот тихий московский микрорайон близ Никитских ворот стал одним из самых престижных.

Иван Кузьмич вышел из машины и в сопровождении водителя, несшего солидный кейс и объемистые сумки, доверху набитые пакетами с провизией, быстрым шагом направился к дому. Пожилой водитель еле за ним поспевал.

Кивнув в ответ на услужливое приветствие вахтера, Григорьев проследовал к лифтам. Вместе с водителем они поднялись на шестой этаж. «Наверно, собрались уже все. – Иван Кузьмич, нажав кнопку звонка, ощутил укол совести. – Предупредить надо было, что задерживаюсь. Ведь обещал Вере привезти к столу деликатесы. Ждут ведь, без меня не сядут».

За прошедшие десять лет Иван Кузьмич заметно прибавил в весе, обрюзг, полысел; крестьянская, коренастая фигура несколько оплыла, появился двойной подбородок. Открытое его лицо и широкая улыбка по-прежнему вызывали симпатию, но взгляд светло-голубых глаз стал настороженным, холодным.

«Ничего страшного, – решил он, оправдывая себя. – Свои люди – не баре, потерпят! Должны понимать: мои дела поважнее». Дверь распахнулась, и Вера Петровна, веселая, нарядная, на пороге встретила мужа.

– Наконец-то, Ванюша! Заждались! Вечно тебя задерживают! Знаю, знаю! У вас там заботы – не нашим чета. Но и о семье помнить надо!

Если Григорьев заметно сдал, то Веру Петровну прошедшие годы миловали. Она стала немного полнее, что в сочетании с хорошим ростом и природной стройностью делало ее еще женственнее и привлекательнее. Кожа на румяном, с ямочками на щеках лице по-прежнему гладкая, серые глаза такие же ясные; гладкая строгая прическа будто создана для ее милого, домашнего облика.

– Ну ладно! Давай скорее что привез! – перешла она на деловитый тон. – Пора за стол садиться – голодные все, как волки!

– Савелий Ильич, – попросила она водителя, – отнесите, пожалуйста, это на кухню и передайте Агаше!

– Ванечка, дорогой, – снова повернулась она к мужу, ласково помогая ему снять пиджак, – иди-ка быстро умойся – и к гостям! Я повешу.

Убрав все лишнее в стенной шкаф, Вера Петровна прошла на свою образцово оборудованную кухню. О таких вещах, как огромный финский холодильник и немецкая плита с грилем, рядовые граждане могли только мечтать.

– Давай-ка я займусь закусками, а ты иди на стол накрывай, – предложила она суетившейся на кухне Агаше и с ходу принялась нарезать, раскладывать по тарелкам, украшать зеленью и лимоном привезенные Иваном Кузьмичом сервелат, осетрину, икру.

Агаша – минувшие годы превратили ее в маленькую, сухонькую старушку – побежала в столовую выполнять указание хозяйки. Вскоре все красовалось на столе – свежее, аппетитное.

Семейное торжество в доме Григорьевых организовано было по случаю помолвки Варвары, младшей и единственной сестры Веры Петровны. Бойкой, острой на словцо, ей долго не везло в личной жизни: за тридцать уже, а замужем не была.

Привлекательная, как и старшая сестра, и такая же добрая душа, она отпугивала претендентов на свою руку кажущейся несерьезностью и легкомыслием. Отзывчивая, увлекающаяся по натуре, так строила свои романы, что все они оказывались скоротечными.

Вера Петровна и тетя Дуся, самые близкие люди, поставили было на ней крест, как вдруг в ее судьбе произошел поворот. Очередной роман – с молодым доктором, всего год назад прибывшим в больницу, где работала Варя, – перерос в истинное чувство и привел к благополучному финалу.

– Слава мой без комплексов, – счастливо улыбаясь, поведала Варя сестре и тетке. – Ему до лампочки, что у меня раньше там было. Потому что знает: люблю его одного – всей душой. И он меня обожает, мне сердце сказало, а оно не обманывает. Мы со Славой – на всю жизнь!

– Вот и не верь после этого, что браки заключаются на небесах! – радовались за нее и Вера, и тетя Дуся.

Жених Вари – Вячеслав Никитин, среднего роста молодой человек, в очках – красотой не блистал; но во всем его облике – худощавой, подтянутой фигуре, продолговатом лице, увенчанном шапкой распадающихся надвое русых волос, – было много мужского обаяния.

– Слава без отца вырос, – рассказывала Варя. – Мать его, Калерия Ивановна, сумела его воспитать и трудолюбивым, и самостоятельным. Мечтала, чтоб продолжил дело ее отца – знаменитого нефтяника. Но Слава захотел детским врачом стать – и стал. Представляете – она и словечка не сказала против! Какая женщина!

Естественно, Григорьевым хотелось узнать будущего родственника поближе, вот они и устроили обед: Слава и Варя как раз приехали в Москву – делать покупки перед свадьбой – в провинции с продуктами по-прежнему туго.

Когда Иван Кузьмич вошел, гости смотрели цветной телевизор. Варя вскочила, подбежала, обняла шурина.

– Ванечка! Как я рада тебя видеть! – Она сияла счастьем. – Разреши тебя познакомить со Славой. Он уже знает, какой ты большой начальник, побаивается, конечно. – И рассмеялась, ободряюще взглянув на смущенного Никитина.

Подвела Григорьева к жениху, тот встал им навстречу; мужчины пожали друг другу руки.

– А почему я Светочку не вижу? – обведя гостиную взглядом, удивился Иван Кузьмич. – Она что, у себя в комнате отсиживается ?

– Вера сказала – у подружки: к зачету по музыке готовятся, дуэтом будут петь, – объяснила Варя. – Светочка с нами обедать не будет, придет попозже. Надеюсь, кавалера у меня не отобьет – слишком старенький для нее, – пошутила она, ласково прижимаясь к Славе и показывая в улыбке ровные белые зубы.

За столом разговор долго не клеился. Хотя женщины с присущим им радушием окружили Славу вниманием, а Иван Кузьмич не чинясь, по-свойски расспрашивал о больничных делах, Никитин поначалу робел и отмалчивался, смущенный роскошью обстановки и высоким положением будущего родственника. Но когда подали чай, уже освоился и стал активно участвовать в общей беседе: охотно отвечал на вопросы, делился своими планами.

– Слава, а хотели бы вы перебраться в центр, в какую-нибудь клиническую больницу? – поинтересовалась Вера Петровна. – В сельской, хоть и большой, вам, наверно, не у кого поучиться?

Вопрос она задала неспроста: давно втайне лелеяла мечту, чтобы сестра перебралась жить поближе, а лучше всего – в Москву.

– Думаю, мне полезно поработать самостоятельно, набраться опыта, – убежденно ответил Никитин. – У меня сейчас такая богатая практика, какой нигде не будет, а это для врача главное. Мне никто не помогает, самому приходится принимать ответственные решения; читать много, работать над собой. В нашей тиши это все сподручнее!

В прихожей раздался нетерпеливый звонок.

– Ну вот, опять ключи забыла! – добродушно посетовала Вера Петровна и позвала домработницу: – Агаша, открой Светочке дверь!

– Явилась наконец! – приветствовала она дочь, когда та, наскоро умывшись и причесавшись, вошла в столовую. – Познакомься с Вячеславом Андреевичем. Ты знаешь – скоро он станет нашим родственником.

Светлана, на пороге своего шестнадцатилетия, такая же серьезная, цельная натура, как мать, внешне совсем на нее не походила. Ростом выше, белокурая, синеглазая, с горделиво посаженной головой – величавая, как принцесса. Это впечатление усиливали неторопливые движения, плавная походка – сказались гены Розанова.

Подводя дочь к Никитину, Вера Петровна пошутила:

– Это и есть наша Светочка – будущая знаменитая певица. Для твоей пациентки она слишком взрослая, не находишь?

– Рада с вами познакомиться! – не смущаясь словами матери, приветливо улыбнулась Светлана вставшему навстречу Никитину. – А тебя, Варенька, поздравляю от всей души! – Девушка не назвала ее тетей, чтобы не подчеркивать разницу в возрасте. – Пусть ваша семейная жизнь будет счастливой и радостной! – С этими словами она обняла и расцеловала тронутую до слез Варвару, шепнув ей на ухо: – А он симпатичный!

– Ну что ты все ворочаешься? И мне заснуть не даешь, – проворчал Григорьев, чуя, что жена мучается без сна, чем-то озабоченная. – Не пойму, что тебя так растревожило. Ведь все прошло хорошо. По-моему, Варя с женихом остались довольны тем, как их приняли.

– Дело не в этом, – после некоторого молчания призналась Вера Петровна. – Можешь считать, что я ненормальная, но у меня на душе кошки скребут. Считаешь, я должна плясать от радости, раз Варя замуж выходит? – И, видя, что муж молчит, удивленно ее слушает, грустно продолжала: – Лежу вот и думаю: ну что за жизнь у них будет? Переживаю. Жалко мне их обоих!

– Не понимаю устройства твоих мозгов. – Иван Кузьмич придвинулся к ней поближе. – Просто интересно – что тебя так огорчает? Вроде оба вполне всем довольны...

– Был бы повнимательней – не удивлялся бы... – обиженно откликнулась она. – Сколько лет тебе об этом твержу!

– Давай, Вера, без загадок, а? – попросил он недовольно. – На что это я не отреагировал? Кажется, ни в чем тебе не было отказа.

– А сколько раз я тебе жаловалась на тяжелую жизнь тети Дуси и Вари в деревне? Сколько говорила: мечтаю, чтобы и они в хороших условиях жили. Чтоб Варя работала в коллективе, где больше интересных людей. Может, тогда раньше устроила бы свою жизнь. Ведь ей уже за тридцать! – всхлипнула она, доставая носовой платок и утирая навернувшиеся слезы.

– Ну вот, приехали! Веселились-радовались, а теперь в слезы! Пойми-ка женскую логику! Верно говорят: женщина – друг человека, – пошутил Григорьев, пытаясь развеять дурное настроение жены. – Дело-то прошлое. Надо смотреть вперед!

– Вот я и пытаюсь – какое у них будущее... Ничего отрадного не вижу: однообразная деревенская жизнь, постоянная нужда... Ванечка, дорогой, – горячо обратилась она к мужу, решив сделать еще одну попытку, – ты же многое можешь! Неужели нельзя устроить Вячеслава в какой-нибудь крупный медицинский центр? В большом городе, а лучше – здесь, в Москве? Их же так много! – Приняв его молчание за благоприятный признак, она продолжала: – Ведь видно, Вячеслав способный, трудолюбивый – он себя проявит! Да и Варя работать умеет, всегда была на хорошем счету. А, Ванечка? Боюсь, засосет их там болото.

Иван Кузьмич молчал, обдумывая ответ. В нем боролись противоречивые чувства. Давнишний их спор – по его убеждению, от родственников лучше держаться подальше. Но он любил жену – жаль, что она из-за этого расстраивается. Вообще-то, перевести Никитина в центр – для него пара пустяков. Однако решил не изменять своим принципам; вздохнул, взял ее за руку, сказал ласково, но твердо:

– Вот что, Веруся, давай покончим с этим раз и навсегда! Ты права, я и раньше старался уйти от этого вопроса, потому что не имею права ничего делать для родственников и знакомых. – Как ее убедить, какими словами? – Понимаешь ведь: на меня как на члена Центрального Комитета устремлены миллионы глаз, я просто обязан быть примером для других. Ну как я могу разводить кумовство, когда сам за это наказываю?

– А как же ты Лидке Деяшкиной устроил квартиру? По блату! – не без ехидства напомнила мужу Вера Петровна, поймав его на противоречии. – Ты и тогда говорил: «Рискую авторитетом, будут неприятности!» Ведь ничего страшного не произошло! Ну что плохого, когда помогают родным и друзьям? Если, конечно, они этого заслуживают, – недоумевающе подняла она на него ясные серые глаза. – Например: почему не посодействуешь братьям? – Перевела дыхание и продолжала неодобрительно: – Разве не достойны они лучшей жизни? Отличные мужики – работящие, способные. А ты пальцем о палец для них не ударил. Как копошились в навозе, так там и остались.

– Нет, ничего ты не поняла за долгие годы! – искренне возмутился Григорьев, решив не уступать. – Ты, Вера, как жена партийного руководителя, должна знать: у нас каждому открыты все пути, без протекции брата или свата, – напомнил он менторским тоном агитационную истину. – Кто мне помогал, когда я пробивался? Может, братья? Как бы не так! Пусть сами стараются! Бог их не обидел ни умом, ни здоровьем. Нужно больше инициативы проявлять! – И, чувствуя по молчанию жены, что не убедил, усилил аргументацию: – Пойми наконец: кумовство, протекция – страшный партийный грех. Пошатнись я, допусти серьезную ошибку в работе – и это тут же поставят мне в строку. Сожрут с потрохами! Вокруг меня – серые волки, не люди! – впервые откровенно признался он. – Да, для себя и членов семьи я могу обо всем просить, и мне пойдут навстречу, воспримут как должное. А друзьям и родственникам – не положено! Это наши принципы! Правила, которым я обязан следовать. Ну хватит кукситься, давай спать. Выключи-ка свет – мешает.

«Вот пристала ко мне со своей Варькой, как банный лист! Уж слишком она с ней носится», – вспомнил на следующий день Иван Кузьмич ночной разговор с женой. Он прогуливался по своему огромному кабинету, разминаясь после работы с неотложными документами.

Кабинет его – типичные рабочие апартаменты советских сановников высокого ранга. В глубине, прямо против входа, – внушительных размеров рабочий стол с множеством телефонных аппаратов; над ним – большой портрет Брежнева. Вдоль окон – длинный стол для совещаний с рядами стульев; по стенам – книжные шкафы, портреты членов Политбюро. В углу кабинета – диван, журнальный столик, два мягких кресла.

Григорьев испытывал беспокойство, непривычную для себя растерянность: впервые между ним и женой пробежала черная кошка. Утром, когда он собирался на работу, Вера Петровна, всегда провожавшая его, осталась в постели, сославшись на головную боль.

«Прости меня, Ваня, – и еще глаза отвела, – мне нездоровится. Агаша покормит тебя завтраком». Ничего, у нее это пройдет, – успокаивал он себя. – Вера отходчивая. А поступил он разумно: нужно видеть дальше своего носа! Подумав, утвердился он в своей правоте. Допустим, исполнил бы ее просьбу – что тогда? Конец домашнему покою! Взаимные визиты, общие заботы – ни минуты свободной у Веры. Нет уж! От родственников лучше держаться подальше. Пусть сами карабкаются, если смогут! Он самодовольно уселся в кресло – надо продолжать работу.

– Иван Кузьмич, вас Нехорошее спрашивает, по городскому, – сообщил секретарь, входя в кабинет. – Соединить или сказать, что заняты?

– Ладно, поговорю. Ему отказывать не стоит, – согласно кивнул Григорьев. – Ведь частенько заказываешь у него билеты?

С Нехорошевым, первым заместителем министра культуры, Иван Кузьмич постоянно контактировал в связи с различными мероприятиями.

– Привет, Владимир Николаевич! Как здоровье супруги? Слышал, операция прошла благополучно? – с подчеркнутым вниманием приветствовал его Григорьев как равного, давая понять, что у него полная информация о тех, с кем имеет дело. – Не стоит благодарить! Я ценю вас как очень полезного для нас человека. Так какие проблемы? Ну что ж, послушаем, – доброжелательно добавил он и умолк; несколько минут выслушивал собеседника.

На лице его появилось брезгливое выражение – видно, просьба Нехорошева ему не понравилась; досадливо поморщился, вздохнул, задумчиво произнес:

– Что ж, добро. Посмотрю, Владимир Николаевич, что можно для тебя сделать. Говоришь, твой зять из Краснодара, главврач санатория? А стаж какой? Анкета чистая? Родственников за границей, судимостей нет? Так, так... А по национальности – не из этих?.. Характер? Ладно, я с тобой свяжусь. Рано благодарить!

Хотел уже положить трубку, не дожидаясь конца благодарственных излияний Нехорошева, но приостановился, как бы вспомнив важное.

– Постой, Владимир Николаевич, я люблю должников, – повеселев, сообщил он уже более мягким тоном. – Пожалуй, есть подходящее предложение. Возьми ручку, запиши. – Он помолчал и продолжал четко и деловито: – Мы открываем под Москвой новый шикарный санаторий. Красивейшее место, в часе езды от центра города. Всего на восемьдесят мест – для работников аппарата. Современнейшая отделка, импортное медицинское оборудование. Набираем двести человек персонала. Будут жить в кирпичных домах со всеми удобствами, в меблированных квартирах с цветными телевизорами. Через три года безупречной работы – московская прописка! Каково?

Сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и произнес наконец то, чего от него ожидали:

– Главный врач уже назначен, но нужен зам. Подумайте, но недолго. Время еще есть. Если подойдет, все данные сообщи моему секретарю и всю дальнейшую связь держите с ним. Ну пока! – И с довольным видом положил трубку, не дав оторопевшему от радости Нехорошеву выразить свою благодарность. «Пусть мучается со своими родственниками, – злорадно усмехнулся Иван Кузьмич, – а я пока воздержусь!»

– Входи, Капочка! Я так соскучилась по тебе и всей вашей семье! – приветливо встретила Вера Петровна приятельницу, которую давно не видела.

Капитолина Львовна заехала к ней, чтобы потом, как они условились по телефону, отправиться вместе в меховое ателье на примерку: у них там заказаны новые шубки.

– Как редко мы стали встречаться, не то что раньше, когда были соседями, – посетовала Григорьева. – Ну, пойдем в гостиную. Посидим поболтаем. Ты мне обо всех расскажешь по порядку.

Удобно устроились на диване; Капитолина Львовна поведала о своих семейных новостях:

– У нас все благополучно, слава Богу! Сергей с Инной живут дружно, ждут ребенка. Скоро произведут меня в бабушки! – И сделала вид, будто огорчена, но глаза выражали радость. – С мужем ладим, но вот что беспокоит: неприятности у него на работе.

– А что случилось? Он ведь ценный специалист, – сочувственно поинтересовалась Вера Петровна.

– Работает успешно, да мешают ему, нервы треплют. Завелась какая-то сволочь – пишет анонимки, возводит на него всякую напраслину.

– Это почему же?

– Да всем же не угодишь! Наверно, отказал кому-то. Человек обиделся и мстит. По его должности часто приходится отказывать: он не может удовлетворять любые просьбы.

– Но каким же образом ему нервы мотают? Ведь анонимки по закону не рассматриваются. Это же подметные письма, подлость!

– На бумаге – так, а в жизни все по-другому! Бездельники в парткоме только и ждут таких «сигналов»: создают всякие... комиссии по расследованию. Борис Ефимович нормально работать не может! Человек он честный, трудится хорошо, и, конечно, проверяющие ничего не накопают. Но удар по авторитету и репутации огромный – врагу не пожелаешь! Ну хватит о плохом! У тебя своих забот достаточно, – спохватилась Капитолина Львовна, что слишком докучает приятельнице своей бедой. – Как у тебя, Веруся? Иван Кузьмич, говорят, все в гору идет? Не отражается это на ваших с ним отношениях?

– Я понимаю, о чем ты. Да нет, Бог миловал. Ко мне и к Свете по-прежнему внимателен. Любит. Стал, правда, посуше, поэгоистичнее. Видимо, положение его, большая ответственность сказываются. Устает очень – работает по двенадцать часов. У них стиль такой – друг друга пересиживать. Приходит усталый, раздраженный. Но мы умеем его успокаивать, – засмеялась Вера Петровна и немного смутилась своей откровенности.

– Значит, у вас с ним все в порядке, – заключила Капитолина Львовна. – А как музыкальные успехи у Светочки? Она что, увлеклась пением?

– Представляешь, Капочка, педагоги уверяют, что у нее неплохое сопрано, – похвасталась Вера Петровна. – Слух абсолютный. Она и раньше хорошо пела, но мне как-то не верилось – у подростков ведь часто голос меняется. – И поделилась мечтательно: – Если у Светочки и правда настоящий голос, отдадим после школы в консерваторию. Таланту нельзя дать пропасть!

– А как у нее насчет мальчиков? – затронула приятельница важнейшую для каждой матери тему. – Наверное, отбоя нет? Ведь обещает стать прямо красавицей!

– Представляешь, к удивлению и счастью, пока героя что-то не видно. Конечно, мальчики проявляют к ней интерес. Особенно племянник очень влиятельного сослуживца Ивана Кузьмича – зовут Олегом. Свете он нравится. – Умолкла на мгновение, как бы припоминая поклонников дочери, добавила: – Есть еще один мальчик, из музыкального училища. Провожает ее каждый день, как паж. Но он вроде не очень ее интересует. Дремлют в ней еще инстинкты, хоть с виду уже взрослая. А на деле – еще ребенок! – с довольным видом закончила она характеристику дочери.

– Ну а вообще что нового, хорошего?

– Большая радость есть в нашей семье – долгожданная свадьба Вареньки. Дай-то Бог ей счастья! – Глаза у Веры Петровны засветились радостью за сестру. – Мы со Светочкой ездили – погуляли. Жаль, Иван Кузьмич из-за работы не смог выбраться, молодожены огорчились.

Помолчала, раздумывая: стоит ли говорить приятельнице о новой привилегии Григорьева?

– Да, Капочка! Я тебе еще не рассказывала: летом будем жить на новой даче – там же, в Серебряном бору, только на другом берегу Москвы-реки. Ивану Кузьмичу она положена по их иерархии. – И напомнила: – Вы ведь с мужем бывали у нас на старой. Хорошая была дача, но с соседями и территория маленькая. А новая – прекрасный зимний дом, с большим участком соснового леса, со своим маленьким пляжем. Мы уже там побывали. Красотища! Да вы сами посмотрите – пожалуете ведь к нам в гости.

– Принеси нам по чашечке кофе и сам знаешь, что еще, – красноречиво щелкнув пальцами, отдал распоряжение Иван Кузьмич своему вышколенному секретарю.

Он удобно расположился в мягком кресле у журнального столика у себя в кабинете. Николай Егорович с обычным своим хозяйским видом сидел в таком же кресле напротив. Время его сильно изменило. Он и тогда был не молод, а сейчас перед Григорьевым восседал высохший, седой как лунь старец. Но глаза его смотрели так же высокомерно и холодно. Он не только сохранил и упрочил свое положение, но обрел еще большую власть.

Как всегда, без предупреждения, запросто, будто к себе, зашел к Григорьеву, и тот сразу же отложил в сторону все дела.

– Так чем могу служить, дорогой Николай Егорович? – Он преданно взглянул в глаза своему старшему другу и начальнику. – Я весь в вашем распоряжении!

– Да я так, по дороге. Не будет поручений, – приветливо улыбнулся шеф, но его прозрачные глаза не изменили выражения. – Ты, Кузьмич, мужик умный и не допускаешь ошибок. Ведешь себя правильно. Давай так и дальше!

Он был доволен своим протеже. На бюро, иногда в очень сложной обстановке, Григорьев всегда умел найти способ, верный ход, чтобы поддержать своего шефа.

– Я вот о чем хотел тебя спросить, – наконец выдал Николай Егорович цель своего визита. – Ты уже видел дачу, которую тебе выделили? Доволен?

– Конечно! Такая роскошь! Но я – человек скромный. Меня и прежняя вполне устраивала, – соврал Григорьев, зная, что его собеседнику это приятно услышать. – А что?

– Мы же соседи, ты не знал? – не поверил ему Николай Егорович. – Я специально это устроил, хотя тебе такая дача еще не по чину. Ну-ну, не благодари, – сделал он жест рукой, останавливая Ивана Кузьмича, порывавшегося выразить свою признательность. – Я это сделал из своекорыстных соображений. – И, поймав удивленный взгляд Григорьева, пояснил: – Люблю я вас с Верочкой, да и Светлана мне очень нравится. Словом, вся ваша дружная семья. Рядом будем отдыхать – чаще сможем видеться. – Лукаво взглянул, улыбнувшись одним ртом, добавил: – У меня хоть и диета, но надеюсь, мне еще кое-что перепадет из стряпни Веры Петровны.

Бесшумно вошел секретарь, поставил перед ними бутылку французского коньяка, две рюмки, открытую коробку шоколада, фрукты.

– Слышал я краем уха, племянник мой, Олег, интересуется твоей дочкой, Кузьмич. Ты в курсе?

– Да знаю, что они еще с детских лет знакомы, но какие такие интересы? Света еще ребенок! – уверенно заявил Григорьев, настороженно взглянув на шефа и не понимая, куда тот клонит – к хорошему это или к худому.

– А мне понра-авилась эта перспектива, – серьезно, даже немного мечтательно протянул Николай Егорович, с искренней приязнью глядя на своего верного сподвижника. – Олег – парень видный, учится неплохо, собирается поступать в МГИМО: дипломатом мечтает стать. Чем не пара для твоей Светы?

И, отлично понимая, что Иван Кузьмич вряд ли откажется от такой чести, если возникнет реальная ситуация, предложил:

– Налей-ка по маленькой за то, чтобы наши молодые поладили. Или, может, не хочешь со мной породниться?

– Обижаешь, Николай Егорович! Разве я заслужил? – изобразил радостное оживление Григорьев, поблагодарив шефа своей широкой, симпатичной улыбкой.