Текст книги "Что там, за дверью?"

Нежные капельки

Вмороженные в густой черноты бархат пространства, гранённой формы монолиты висели на невидимых нитях тяготения. Протянутые между бесконечным «было» и бесконечным «будет», их блистающие грани расцвечивают радужными сполохами окружающий мир. Прозрачной чистотой ледяных осколков ожерелья их сияли в пустоте далекими созвездиями. Отражённый в них и собственный их мерцающий свет источал, казалось бы, вселенскую устойчивость, покой и невозмутимость бытия большой и светлой семьи. Больше того – своего рода цивилизации. Явственно представлялось, как феерическая радуга посланий пронзают эфиры:

– Мы среди вас! Мы часть вас! Возможно, ваше прошлое, настоящее и будущее…

И, казалось, так будет всегда!

Но вот на одной из граней, вспыхнув искоркой, появилась маленькая капелька и, как бы в раздумье, нерешительно двинулась вперёд. Медленно, неуверенно, с остановками. Не убеждённая в действиях, она в трогательной нерешительности приглашает соседей присоединиться, двинуться вместе, вместе, скользя, сорваться с острия в развёрстое пространство. Новое… неизвестное ей…

Какой странный атавизм толкнул крошечную каплю, бесконечно малое ничто, на исход. Возможно, самоистребительный. Наследство утерянной коллективной памяти?

Невыраженное завещание или не имеющее определения «нечто» в недрах сознания? Поиск самоопределения?

Неизвестно, неизвестно…

Одна, вторая, все. Вместе. Что толкнуло, что объединило? Чья мысль, если была? Зародыш самообретения? Эго, не подпитанного опытом, ростка? Молчаливое непротивление гнезда энергичному, неоперившемуся и ещё бессознательному птенцу?

Вседозволенность в недрах неограниченного добродетельного ненасилия? Безответственность бесконтрольной необязательности? Или исчерпавшая себя программа?

Но: вниз, вниз…, и – сорваться. Капля за каплей, слой за слоем. Неважно, что, забирая из бывшего уюта лучшее, что в нём было – чистоту, прозрачность и оттаявшую живость. Неважно, что за бегством серой полоской останется след личных осадков краткого пока бытия на уже почти не своём теле. Осадки собственного маленького ещё тельца.

Останутся. Не на своём, не на собственном.

«МЫ» – думали они – унесём лишь чистоту, красоту и совершенную форму.

Но это потом. А пока миллиметр, и ещё, и ещё. Скользкий блеск всё больше оттеняется растущим контрастом с оставляемой серостью и шероховатостью странного следа. Капля блестит, тем больше, чем темнее след. Но она думает не об этом. Но она не думает. Не думает вообще…

Серебристые искорки – друг за другом, капельки – друг за другом, бороздят бывшую красоту сверкавшего радугами ледяного памятника. Знают ли что они делают, бросит ли кто из них взгляд на свою колыбель, на жуткие морщины предательства, которые они прорезали на лицах девственных граней: блестящие искорки, – А? – нежные капельки.

Потихоньку между соседями по дружной гирлянде монолитов начинают появляться проталины… Связанные совместной историей, они вдруг находят себя оторванными друг от друга. И расстояния растут, и плечи, которые они подставляли друг другу, вдруг перестают ощущать опору и, в конце концов, безвольно поникают, отдавшись на волю судьбы. Они стоически не замечают струящиеся колонны беглецов, изъеденные порами и трещинами тела, которых вот-вот покинут последние беглецы: блестящие искорки, нежные капельки.

Уже не они, а какой-то древний природный механизм всё ещё заставляет покидаемый очаг держаться за призрачную нить когда-то искрившейся, а сейчас всё более бывшей жизни. Бесстрастно – не судьи и не историки – как посторонние свидетели они наблюдают финал. Ни горечи, ни сожаления – только примирение: блестящие мои искорки, дорогие нежные капельки… Капли летят прозрачной почти кисеёй, свиваются в бездну, невидимым штрихкодом отмеряя и отделяя две бесконечности.

Не связанные ничем, с забытой, потому что почти не существовавшей собственной историей, с уже потерянными старыми и не сложившимися ещё новыми связями, с неопределившемся собственным путём и с полным отсутствием опыта.

Повисшие в непонятном времени между чужими пространствами.

Есть ли у каждой из вас, последующих, память об истории и судьбе предыдущих. Разорванные невнятными желаниями, природу которых вы даже не потрудились уяснить себе, признаёте ли вы друг в друге общую принадлежность и бывшую целостность.

Или дадите всеобъемлющему притяжению сделать за вас своё: оброненные в разных точках пространства, оно собьёт вас вместе. В бесформенный конгломерат тел, историй и качеств. Из разных времён и пространств.

Выпавшие из привычных рамок, уставшие от странствий и отчаяния найти спокойное и надёжное прибежище, смиренно займёте установленное высшими силами место – потухшие искорки, похороненные под грудой уже не ведомых и не признающих вас собратьев… чтобы оказаться шлаком за бортом будущего обновления…

Либо другие законы природы из бесчисленного их количества плотно упакуют вас в оболочку новой формы. Может, как когда-то – блестящие гранями гирлянды, подвешенные в вечности: между «своим» прошлым и «не своим» будущим.

До нового возрождения?..

В таком изменчивом неменяющемся мире.

2008 г.

Заложник?

Каждый по-своему добирается до своей вершины. Последней. С которой все дороги ведут вниз. И ни одной назад, в прошлое, из которого – в своё время – ещё проступали очертания будущего. Отсюда, с этой точки, клубок воспоминаний уносится вниз, отматывая клочки истории. Быстрее и круче, с разбега он ударяется в преграды, высекая брызги памяти о радостях и огорчениях, о свершенном и надеждах, которым не дано было осуществиться. С ним же летят отметки времён, которыми я набивал рюкзак уже бесцельной дальше жизни. Конец!..

Нет, рано! Как бы не было поздно, но ещё рано прощаться с собой. Здесь, из отстранённости места и недосягаемой одинокости, выпотрошу тот рюкзак на ветер, в облака и звонкую глухоту разрежённой высоты.

Выброшу всё, что сделало меня заложником своего «склада забытых вещёй», и вновь вернусь в себя. И принадлежать теперь буду только себе, пусть оглушённому на время исчерпанным смыслом, но себе.

Инерция сознания ещё толкает в спину, торопись, мол, не дай оставшемуся ещё просвету закатиться в дымную тусклость истоптанного вчера. Усталые мысли ещё выцарапывают ускользающие образы и воспоминания. Но сито глаз уже просеивает оставшийся свет. Он пока не совсем ещё покинул меня… Достаточно ли его, чтобы высветить путь? Ведь, говорят, что при свете видно лучше. Впрочем, думаю, это не совсем так. Может, чётче, но не лучше. Днём сжатые тверди неба и земли прессуют взгляд в тонкое лезвие горизонта. И трудно продлить себя за его пределы.

Выйти за него дано только ночью, когда от созвездия к созвездию, от галактики к галактике взгляд рвётся сквозь гулкое эхо пространства и с ним уносится за все мыслимые границы. Растворенный в бесконечности стробоскоп моей памяти выхватывает теперь события из бесконечного же себя, чтобы лупой времени приблизить главные из них – отрезок за отрезком – и за их продолжением увидеть цель и смысл следующего дня.

Два состояния – между отчаянием и надеждой в точке невозврата. В равновесности, когда судьба благосклонно кивает лишь одной из этих несоединяемых сущностей.

И думаю: «Кто теперь кроме меня может занять место между „да“ и „нет“, отголоском и ожиданием, между моими „было“ и „будет“?! Никто! И я не стану заложником в уравнении неизвестностей! Я сделаю свой новый выбор! Я вырвусь из плена неравновесности, из пустоты разрыва, бесполезности неопределённости, концентрата отсутствия… Потому что я – присутствую! Я – есть!»

Увешанное забытыми трофеями, прошлое скомкано уползёт, и я – в новом рождении – неуверенно ступаю в расстеленные передо мной разноцветные километры.

Обновлённый, уже не стою, как минуту тому, разорванный между двумя крайностями, и не принадлежу больше запечатанным печалью лет теням прошлого. Всё, с этой минуты пульс жизни не поменяется больше на саван небытия.

Я возвращаюсь в теперь уже нового себя и кричу:

«Я – есть!»

И время молча соглашается, отступая с моей дороги.

2014 г.

Листок падает…

Листок отделился от ветки. И тихо падал…

Он падал и падал…

Оторвался от родного места, от родной ветки, и лицо неведомой земли приближало его к себе, вселяя страх неведомого нечто. Он отвернулся, чтобы не видеть её, эту страшную землю. Легким голубым полотном над ним раскрылось небо. Бездонное и бесконечно печальное, оно, не в силах бороться, отдавало его неодолимой силе тяжести.

– И ты… И ты предаешь меня, – с тоской подумал листок, отводя взгляд.

Сорванный судьбой, он больше не видел, как дальше управлять своим будущим…

И он падал. В молчании отрешённости он сдался: пусть – падать и падать. Но чтоб никогда не упасть… В беспросветную пустоту. В неизбывную грусть.

Подхваченный паутинкой, листок застрял на мгновение. Солнечный лучик прощально пробежался по нему цветной радугой. Пронзительное «не забывай», прежде чем цепкое тяготение навсегда разорвёт равновесие, и связь памяти больше не пробьётся через слои, наметённые над ним грустным листопадом.

Ветка смахнула слезу росы, тень её бесшумно спорхнула в прохладу дня. Её место заняло безмолвие – голые ветки не шумят. И обворованные их скелеты не напоят больше восторгом унесённую, ещё недавно нарядную зелень листвы.

Вуаль тумана укроет собой горестный коврик потухших украшений их жизней. Неслышный вопль скоро погасит тихий снег. И они все уснут. И дерево, и ветви, и листья, скромным памятником обнимающие ствол.

До весны… До первого теплого дождичка…

2016 г.

Тень в тени у тени

У всего есть тень, только у тени её нет…

С какого-то времени тень открыла для себя, что она серая и плоская, и мысли её серые и плоские, и вся её жизнь… Она подозревала, что источником затенённости её мыслей и всего её серого существования является её же хозяин. И крепла её уверенность, что жить с этим становится всё тягостнее, всё сложнее продолжать всегда и везде следовать за ним и делать тогда и то, что претит её свободолюбию – откуда вдруг взялось(?). Никто не спрашивает её мнения или согласия. Поэтому она всё больше злилась на свою зависимость и не однажды пыталась от него избавиться. Её, видите ли, топчут, она не вольна… оторвать себя от господина, которому чаще всего служила бледным продолжением, брошенным ему под ноги…

И она стала ему их путать, ломалась на стыках горизонтальных и вертикальных плоскостей. Пытаясь исчезнуть, давала съесть себя более солидной тени, если та находилась поблизости, но оставшимся огрызком себя все ещё продолжала цепляться за ненавистного ей хозяина. Доходило до смешного: человек, чьей тенью ей определено быть, в одну сторону, а она, тень – в другую. Пряталась от него, поступала наперекор, обгоняла, пытаясь сбить с толку, запугать, заставить отпустить её на свободу… Было пару раз, если не померещилось, что шуточки срабатывали, и человек внезапно останавливался, как будто поражённый её странным поведением, в недоумении крутил головой, как бы ища поддержки или соображая, что это могло неожиданно ускользнуть от его внимания. И тогда в плоском своём измерении она злорадно потирала руки и искала, чем бы ещё досадить владельцу. Но, в целом, человек всё-таки мало внимания обращал на её провокации, и это безмерно выводило тень из себя, если такое можно представить. Так что не раз ещё её несуществующие губы продолжали шептать: – Ничего, ничего, ты у меня ещё попляшешь…

Пока однажды… Что было однажды? – гром, молния… Тёмное её пятно металось между предметами, резко вырванными из непроницаемо черного пространства ослепительно белыми прострелами вспышек. И тут – нет сомнений – и тут она увидела самое себя. Она вдруг увидела себя вне того места, которое было обозначено ей, как обычно.

Вот ОНО! Наконец-то – случилось! Оторвалась.

И стала гулять свободной… Ну, как бы – свободной… Потому что по-прежнему стелилась над землёй, не в силах обороть вроде бы несуществующего для неё притяжения, против воли, как ртуть, затекала в выбоины и складки поверхностей, и не могла оторваться от них.

Неустойчивая, как теряющий под собой почву инвалид, которого кандалы времени надолго приковали к постели, она двинулась вперед, не отлипая (пока, пока…) от вовремя попадавшихся по пути мест, где может найтись хоть что-нибудь, чтобы опереться. На вертикальных поверхностях она пыталась зацепиться, войти как-то в третье измерение, без толку, правда. Родившееся в двухмерности, её сознание не справлялось с непосильной задачей.

Да и на ровном пространстве она всё ещё чувствовала пока свою беспомощность, и не раз мысли её возвращались к тому незаметно спокойному, ненапряжному сосуществованию с хозяином. К невидимой сцепке, которая ранее надёжно защищала от всяких возможных потрясений. Раньше её не занимало, как их избегать, – решение таких проблем целиком возлагалась на нелюбимого господина…

С такими мыслями она двигалась от опоры к опоре, надеясь найти хоть какое-то пристанище, передохнуть и обдумать свою с таким трудом доставшуюся независимость. Но думать не пришлось: в ужасе от увиденного она чуть не рассыпалась на мелкие частички своего серого цвета, когда в ногах (в ногах, как это было когда-то… ах, когда это было?) сиреневой пеленой заколебалась другая, так на неё похожая… тень.

Её! Тень! Если бы она могла кричать, она разбудила бы этим своим ужасом весь мир. Она сжалась от страха, и сиреневая пелена с точной угодливостью повторила её движение. Значит… тень так-таки – её!

Первое ощущение – испуг, ещё бы, она знала, что за этим стоит. Она пыталась убежать от неё, стелилась низко, прижимаясь к земле, за любым углом или в ямке, пыталась спрятаться за угол… оторваться и скрыться в темноте, чтобы она, темнота, проглотила её и сделала совсем невидимой… Пыталась растоптать неотторжимую напарницу. Напрасно… Не зря она боялась своей тени. Из всего, что её пугало, – самое меньшее это то, что тень оторвёт от неё часть её Я. Но она сама – всего лишь тень, и с чем тогда она останется. Она тонкой своей кожей, точнее – безразмерной тоньшиной своей, ощущала, как страх вибрирует в её изломанных плоскостях. В трясущейся тени своей она ясно видела карикатуру на свою жизнь и одиночество – непосильная плата за опрометчивое решение… Теперь (о, только сейчас!) уже по своему опыту, она поняла, что стоит за таким бездумным и невинным желанием – просто быть свободным. Не рассуждая: от кого и отчего. И зачем. Теперь, сопровождаемая своим бледным двойником, она определённо знала, что её ждёт… И в этом новом видении ей вдруг так захотелось вернуться в прошлое. Так хотелось…

Но бывшего хозяина, наверняка, сопровождает теперь другая тень, безусловно, ещё темнее, чем она, крупнее и мощнее… Предательство имеет свою цену, более того – тень знает теперь, что и предателя может ждать предательство!

– Вот только всё ли так однозначно? – мелькнула мысль.

На этой трагической нотке тревоги и раскаяния небо вдруг, как и в предыдущий раз, раскололось змеистой молнией. Ослепительный свет. И следом съевшая его тьма… Образы, предметы, тени, – она всё растворила в себе. Без остатка…

* * *

Вдруг подумалось:

– А что случится, если в один прекрасный день (прекрасный?) всё в мире распадётся на части своей бывшей целостности, и они, эти части, заживут каждый своей жизнью, непредсказуемой, но такой за-ме-чательной своей самостоятельностью?..

Не знаю. На ночь прочно укутаюсь в одеяло, и теплый мой кокон даст мне, пусть слабую, но хоть какую-то гарантию собственной неделимости…

Вот только мысли, – тени нашего сознания. Их, как их удержать, чтобы они не сбежали?

В сумеречной приглушённости скольжу в запутанном русле своих дум: да, природе присуща фатальная неделимость общностей, вольных или невольных: смех и слёзы, счастье и горе, рождение и смерть, восход и закат, тень и то, что эту тень даёт. И в притёртые детали окружающего мира нельзя своевольно добавить или убрать ещё одно зубчатое колесико без того, чтобы не обрушить весь механизм. Конечно, сознание ищет в опутывающих нас сетях новые координаты, чтобы выйти в дополнительные измерения другого, более высокого порядка. Но пока законы, созданные природой, прошиты, пронумерованы и пропечатаны в сознании, и не нам пока их отменять, пусть даже навязанную, принадлежность части и целого или двух исключающих друг друга частей в нераздельную картину, составляющую наш мир.

Как священная монада – символ единства противоположностей и залог их непременного сосуществования, да – причина и следствие, свет и тень, белое и чёрное, любовь и…

Впрочем, не трогайте любовь! В этом мире она, может, то единственное, что стоит выше закона!

Поклон, Ваше Величество, Любовь!

Буду рад, если дадите постоять в Вашей тени…

2016 г.

Точка

Я – точка. Весь мир – одно большое Я!

Давайте сразу расставим точки над «i».

Я могла бы, к примеру, быть текстовой точкой. Тогда мной могло бы закончиться предложение или множеством (триплетом) меня – прерванная мысль, потерянная нить повествования, растерянность. Я могу стать основанием строгому восклицательному или удивлённому вопросительному знаку и, шаткий, он на мне бы неуверенно покачивался. Своим присутствием я завершаю предложения и могу завершить книгу. Как ни крутись, я – строгая неизбежность, замыкающая толпы слов или пёструю путаницу мыслей, стена приговора, в которую все они ударяются, разогнанные сюжетом. За моей спиной нет никого и ничего: буковки и мысли, облечённые в слова и фразы, не будь меня, свалятся в никуда, и бесформенный их холм похоронит в себе строй и порядок и превратит всё в бессмыслицу. В этой ипостаси я взвешиваю, отмеряю и предостерегаю. Я – страж: только убедившись в законоподчинённости и завершённости выстроившихся передо мной слов и выражений, я замкну собой их смысл, чтобы передать его следующим поколениям, будь то записка или государственный документ исторической важности.

Дальше: поползу по бумаге, за мной останется след. Будет это формула, произведение, Декларация независимости, – мне не дано знать. Но ведь кто-то меня, вроде, ставит, мною, вроде, управляют, меня, вроде, двигают туда-сюда и потом вчитываются в мой след и удивляются моим фантастическим возможностям. Кто не догадывается, что за этим стоит, пусть продолжает так думать дальше. Для меня же всё ясно: всё – я! Я!.. Простая точка…

А расползусь мурашками такими, – увидится узор, а цветные я, плотно сбитые и правильно размазанные по холсту – и вы уже стоите не просто перед картиной, а перед национальным достоянием!

Так ведь меня, – точку, в разных других случаях называют также ещё и пикселем, т. е. я остаюсь той же точкой, но несколько другой природы. И тогда я становлюсь фото, кино, телевидением, голограммой, базой данных, от которых зависит вся и все! Так что по совокупности получается, что я не больше, не меньше – отражение человеческого интеллекта! Понимаете, да?

А казалось бы, ну, что я? Точка, всего-то точка…

Другой вариант – родись я математической точкой. Кто знает, принадлежала бы кривой, прямой или пространству, но, в любом случае, была бы подчинённой определённой формуле, которая будет ставить меня на место в полном её соответствии, и не спрашивая моего мнения. В смысл её мне не проникнуть, и замысел её для меня непостижим. Как и то, что волей её я могу оказаться полным нулём, помещённым в начало координат или заброшенным в бесконечность – это куда? И что меня там ждёт?

Так что ждёт меня в том самом начале координат? Вот уж место, которое мне действительно не нравится. Там, мне кажется, ты совсем уж никто и ничто и окружен такими же, близкими к нулю, точками. Помеченной и заклеймённой этим местом, тебе действительно грозит превратиться в абсолютный ноль, а те, что поблизости в сумятице толчеи попытаются оказаться на как можно более приличном от меня расстоянии. Чем дальше от меня, они, уже сильно отличные от нуля, начнут приобретать, по их мнению, всё большее значение и вес…

С другой стороны, с начала координат всё и начинается. Хорошо бы, конечно, представить себя первопроходцем. Я иду первая и прокладываю дорогу остальным точкам. И снова опасения в несуществующей моей голове, я снова боюсь: на этот раз того, что не раз и не два мне захочется остановиться и даже сойти с него, с этого пути. Потому что не забыла я, как – помните – возопили сыны Израиля по пути из Египта в Землю обетованную, когда Моисей (Моше) исчез на горе Синай и долго не появлялся пред лицом их. Помните, как они кричали Аарону: «Сделай нам божества, которые пойдут перед нами. А этот человек, Моше, который вывел нас из земли Египетской, – мы не знаем, что с ним!» (Тора, 32-я глава книги Шмот). Так что в неведении будущего, мне, пожалуй, расхотелось идти впереди. Пусть это сделает за меня кто-то другой!

Потому что мне страшно, потому что и я не знаю, как поведут себя те, которые за мной, что они мне будут кричать.

А если не я впереди? Теперь что(?) – я, в свою очередь, буду кричать идущим впереди: – Эй, вы, не туда идёте! – хотя где-то внутри вполне понимаю, что все мы далеко не всегда идём туда, куда хотим, а лишь, куда нас направила формула, завитушки которой вычерчены чьей-то затейливой рукой, и никто даже не думает спросить нашего мнения. Так что ты либо начинаешь путь и ведешь за собой других, либо, посаженная на цепь случая, будешь вечно прикована законом к единственно тебе положенному месту…

Но я твердо знаю, что из любого места, где я временно окажусь, стремительно будут уноситься порождённые мной, другие точки. Моя граница, которой, в принципе, нет – она умозрительная, служит им отправной позицией, стартовой площадкой, уносящей их вдаль. Повиснув в непонятных и страшных высотах своих координат, они будут наблюдать, как последние тонкими пронзительными стрелами уносятся в бесконечность, постепенно растворяясь в ней.

Меня так и тянет поднять свой голос:

– Дорогие мои соседи: впереди, сзади или сбоку – я одна из вас. Мы как бы дружны в нашем вынужденном соседстве, пусть и направляемые фривольной формулой на полях науки. Мы упакованы её символической записью и выдрессированы держаться вместе в рамках очерченных ею правил, но испуганными искрами разлетаемся, когда наша линия или сообщество, как хотите, резко обрывается. Тогда мы круто летим вниз или неожиданно повисаем в пространстве, которое в страшном величии своей безграничности заполняет собой этот непонятный мир.

Мы понимаем, что, хотим или нет, подчиняемся ей, вопрос только в том, что это за рука её выводит и под чьим управлением она находится в свою очередь. Эта крамольная мысль возникает от сочетания этих непонятностей.

Она, эта рука, якобы, пишет формулы, по законам которых мы живём… Не все, правда, в одинаковой мере согласны. Но кто нас спрашивает? Нас, не имеющих ни мнения, ни голоса и почти не имеющих других взаимоотношений, кроме как с такими же бессловесными точками, строго впечатанными в смирительные рубашки своих координат.

В пределах крохопусечного места в пространстве, которому мы неукоснительно принадлежим, мы со соседи вроде как равны и одинаковы в правах, т. е. бесправны в силу магнетической принадлежности бессознательной формуле. Однако со временем, само собой, точечным своим чутьём отмечаем слабые течения отношений: находишься ты вверху или внизу, в положительных или отрицательных координатах (квадрантах), в центре событий или на обрыве плоскости или линии. Там и вовсе не ощущается наше влияние на дальнейшую судьбу всего нашего сообщества в пространстве и во времени, если оно вообще когда-то имело место.

Были, конечно, и будут попытки перебраться в благополучное место из менее благополучного, но формула неумолимо возвращала беглецов, движение «руки» и гвозди закона насмерть приколачивали их к тверди нерушимого бытия.

Но как хочется свободы! Независимости…

Я представила себе, как в один прекрасный день я их получила. Не знаю как – внезапно их получила. И тут же, в мгновенье ока я оказалась бы, наверное, в абсолютной пустоте, сотканной из холода, тьмы, и безграничного пространства без начала координат и направляющего указателя.

Свободна, свободна!!!

Но такой ли я себе её представляла?!..Разве я, мы все, не заслуживаем большего?! Хоть мы и простые точки… Безлицые и безгласые… Нульмерный объект, как нас называет математика.

Подумала я обо всём об этом и оставила себе единственное желание: где я действительно хотела бы себя видеть, и что мне польстило больше всего остального, так это если я удостоилась бы чести замкнуть собой – поставить собой, родимой, финальную точку в конце длинного пути Великих поисков «Великого объединения» или «Теории всего!»: открытия, теории, формулы, через которые человечество получит новое, полное объяснение мира и бесконечно раздвинет границы для своей всепроникающей любознательности. Исчезнет вопрос начала конца или конца начала. Потому что это будет другой, новый мир, у которого, возможно, никогда не будет конца. Вот это было бы – да!

К сожалению, после формулы не принято ставить точку. Символично, правда?

Однако, если я не текстовая и не математическая точка, то вполне могу представить себя другой. Тоже точкой. Но, в очередной раз, совсем другой природы, например, физической. В таком случае у меня не будет размерности: на плоскости не будет площади, а в пространстве – объёма, просто – величина чистого представления. Так что ничего такого и внутри меня не будет. Я – точка. Ничтожная в своей малости. Как бы присутствие отсутствия, виртуальное место в пространстве. Представленная в единственном числе – боюсь – я буду стиснута страшной грустью и одиночеством.

Исчезающе маленькая, во мне не найдётся даже места для собственного-то осознания. Но мысли, также не имеющие материальной сущности, ухитрятся всё равно, отсутствующими своими зубами выгрызать во мне необходимое им пространство: не важно, что я как бы отвлечённое – «вот здесь!». Де-факто, я на самом деле здесь, и здесь, и здесь…

Конечно, внутри точечного своего сознания хотелось бы считать себя самостоятельной. Выбрать для себя любое понравившееся место в пространстве, воспарить над координатами и в восхищённом изумлении наблюдать, как на любом витке времён пергамент пространства раскатывается во все стороны бесконечности. Но чаще всего я втиснута в рамки подчинения неизвестному мне закону. Я принадлежу ему. Его безжалостная формула – мне отец и мать, воспитатель, надсмотрщик и палач.

Прописанная неведомой рукой на протяжённостях природы, я, точка, – исполнитель и часть его, закона, который лежит в основе существования этого мира.

Согласно ему же, я – сам этот мир во всех его составляющих.

Такие, как я, – мы впечатаны в ткань пространства, потому что мы и есть пространство.

Мы, я – материя и антиматерия.

Нам всем присуща энергия, и я не чувствую, что со временем теряю её.

Я не завишу от времени, потому что существовала до него, до того, как появился этот мир.

И даже на догоревшем костре его я продолжу существовать, чтобы породить другие, новые миры.

Я порядок и хаос.

Выше меня только мысль (сознание) и сотканный ею тот самый закон, по орбите которого двигаюсь я, вы, всё! А само сознание – СО-ЗНАНИЕ, есть обобщённое знание, – субстанция, спрессованная в информацию. И вся ткань пространства, представляет собой закодированную в ней информацию.

До сих пор не могу понять природу этой тонкой структуры, только бесконечная сила подчинения не выпускает меня за пределы её влияния. А пределов этих нет. Тем более в мире бесконечностей… Ни, когда я была «особой» точкой, – началом Творения, из которого родилось всё, весь окружающий мир, ни, когда, если ему суждено «схлопнуться», и он сойдётся точно в такой же точке. Если же он не схлопнется, а распадётся, информация из оставшегося ничто снова соберёт его либо приведёт в опустевшее место другую Вселенную, чтобы заполнить тоскующее от стылого вакуума пространство. Так я понимаю.

И она – информация – включит часы новых Вселенных: – Тик-так, тик-так! Они начинают отсчёт нового времени. А я там буду иметь честь присутствовать с самого его начала. Тем более, повторюсь, что я там была и до него!

Так что нет лицемерия в моём утверждении, что с меня всё начинается. Не с меня одной, с нас! Всех! Фигурально, даже линия жизни: от возникновения сознания до завершающей вспышки, за которой захлопывается последняя страница книги судеб, и прощальное её мерцание поглотит тьма.

Но не менее, может, даже более важно не столько место, в котором я присутствую, как место, в котором я (не дай, не приведи!) по какой-то причине отсутствую: выпала, не успела стать в строй и т. д. Хоть на минуту представьте, что я, т. е. одна единственная точка, выпадает! Рвётся нить времен! Последовательность событий, к примеру, причина и следствие! Непрерывность жизни!

Недостанет единственной меня – и в Мироздании образуется малюсенькая дырочка. Нас, точек, пропадёт несколько – образуется дыра. Много пропадёт, увлекая за собой других в безостановочное падение, – может образоваться провал, в котором исчезнет с лица истории вся Вселенная.

Так что при ничтожной малости я – необъятна в своём величии.

Я – сущность и определённость, делающая мир таким, какой он есть.

Из ничтожных меня состоит его огромность.

Я – точка! И весь мир – одно большое Я.

Только одно – не могу не признать – больше меня: мысль-сознание-информация!

Они – начало всему. Потому что конца нет!

Впрочем, может, и начала-то не было.

Всё было всегда!

Просто не все люди это понимают…

2020 г.