Текст книги "Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов»"

Открытие ДНК как молекулярной основы генетики стало крепкой опорой для теории эволюции. Оказалось, что организмы, произошедшие, как принято считать, от общего предка, обладают поразительным сходством генетического материала (или ДНК)[103]103
  Как обсуждалось во второй главе, феномен конвергентной эволюции (даже среди генетических составляющих) и горизонтальный перенос генов (который, предположительно, часто случается даже в многоклеточных организмах), конечно же, ставит под очень большие сомнения общую структуру и связанность представления жизни как дерева. См.: Conway Morris, Life’s Solution and Quammen, The Tangled Tree.


[Закрыть].

Главный парадокс генетики состоит в том, что организмы (в том числе и люди) могут обладать поразительным количеством общей ДНК, но в то же время сильно различаться[104]104
  См.: Bryson, The Body, 7.


[Закрыть]. Например, у людей 99,9 % общей ДНК, но при этом все мы поистине уникальны[105]105
  James F. Crow, “Unequal by Nature: A Geneticist’s Perspective on Human Differences,” Daedalus: Journal of the American Academy of Arts & Sciences 131, No. 1 (Winter 2002), 81.


[Закрыть]. Ученые говорят, что наши ближайшие родственники – это шимпанзе[106]106
  Бонобо – еще один вид приматов, которые, как часто утверждают, наиболее близки к людям в генетическом отношении.


[Закрыть]. У нас с ними примерно 99 % общего генетического материала[107]107
  Kay Prufer, Kasper Munch, Ines Hellmann, Keiko Akagi, James R. Miller, Brian Walenz, et al., “The Bonobo Genome Compared with the Chimpanzee and Human Genomes,” Nature 486, No. 7404 (June 28, 2012), 527–531.


[Закрыть]. И все же большинство людей скажет, что мы с шимпанзе различаемся чуть больше, чем на 1 %. Как это возможно, до сих пор остается загадкой. Если совокупно рассмотреть весь наш генетический материал, то окажется, что мы также имеем 90 % общих генов с кошками[108]108
  Joan U. Pontius, James C. Mullikin, Douglas R. Smith, Agencourt Sequencing Team, Kerstin Lindblad-Toh, et al., “Initial Sequence and Comparative Analysis of the Cat Genomes,” Genome Research 17, No. 11 (Nov. 2007), 1675–1689.


[Закрыть], 85 % – с мышами[109]109
  “Why Mouse Matters,” National Human Genome Research Institute, дата обращения: 03.05.2022, https://www.genome.gov/10001345/ importance-of-mouse-genome.


[Закрыть], 60 % – с курами[110]110
  International Chicken Genome Sequencing Consortium, “Sequence and comparative analysis of the chicken genome provide unique perspectives on vertebrate evolution,” Nature 432, No. 7018 (Dec. 9, 2004), 695–777.


[Закрыть] и колоссальные 45 % – с бананами![111]111
  Истина (как обычно) немного сложнее. Оказывается, что в банане можно найти аналоги примерно 60 % наших генов. Если мы сравним эти гены с их «двойниками», то увидим, что они не идентичны, если рассмотрим реальную последовательность аминокислот. То же самое справедливо и для многих других сравнений. Вероятно, часто повторяемая фраза о том, что мы с бананами имеем от 41 до 60 % общих генов, восходит к образовательному видеофильму «Анимированный геном» (The Animated Genome), созданному Национальным исследовательским институтом генома человека (NHGRI), частью Национального института здравоохранения (NIH) в 2013 году под руководством доктора Лоренса Броди. См.: Alia Hoyt, “Do People and Bananas Really Share 50 Percent of the Same DNA?” HowStuffWorks, April 1, 2021, https://science.howstuffworks.com/life/genetic/people-bananas-share-dna.htm.


[Закрыть] Лишь 2 % всех генов в нашем теле играют роль, которую мы традиционно считаем свойственной генам, то есть дают рецепт (или код) для белка. Это означает, насколько сегодня можно судить, что 98 % нашей ДНК вообще не кодируют белки. Девяносто восемь процентов! Но зачем они тогда нужны? В то время как малая их доля помогает управлять генами, кодирующими белки (включает их и выключает), подавляющее большинство ДНК не служит никакой известной нам цели. Было время, когда эту предположительно бездействующую часть генома язвительно называли «мусорной ДНК». Возможно, какая-то ее доля и правда мусор (гены, ставшие инертными в течение долгого хода эволюции). Но есть и альтернативное объяснение, и мне кажется, что оно более вероятно: возможно, эта часть ДНК имеет функцию, о которой нам ничего не известно.

Пределы генетического детерминизма

Гены – поистине удивительное явление. Все же за последние несколько десятилетий мы стали немного хуже понимать их реальную власть. Это непонимание привело к расцвету биологического (или генетического) детерминизма – идеи, согласно которой наше биологическое строение (в противоположность культуре, окружающей среде и личным решениям) является главным фактором, определяющим наше поведение.

Сегодня адвокаты по уголовным делам, выступающие в судах на стороне лиц, обвиняемых в насильственных преступлениях, часто ссылаются на так называемый «ген воина»[112]112
  См., например: Barbara Bradley Hagerty, “Can Your Genes Make You Murder?” National Public Radio, July 1, 2010, https://www.npr. org/templates/story/story.php?storyId=128043329. См. также: Andy Stiny, “‘Warrior Gene’ Defense Mounted in Santa Fe Murder Case,” Albuquerque Journal, October 24, 2014, https://www.abqjournal.com/485234/warrior-gene-defense-mounted-in-santa-fe-murder-case.html.


[Закрыть]. Есть даже карикатура, на которой изображен адвокат, озвучивающий перед судьей заявление клиента: «Я невиновен по причине генетического детерминизма, ваша честь». Существует по крайней мере одна компания, готовая проверить ваш геном на наличие предполагаемого «гена неверности»: предоставив образец слюны, вы можете выяснить, есть ли в вас (или в вашем потенциальном спутнике) данный ген – и, следовательно, есть ли вероятность, что вы окажетесь неверными в романтических отношениях. И все это по смешной цене в $149! Та же самая компания поможет установить, есть ли в вашей ДНК любопытство и стремление и риску (так называемый «ген страсти к путешествиям»)[113]113
  Genex Diagnostics, дата обращения: 26.04.2022, https://www. genexdiagnostics.com/.


[Закрыть].

Однако по мере того как мы узнаем о генетике все больше и больше, утверждение, что гены – это элементы, контролирующие наше поведение, становится все менее и менее убедительным. Вот что пишет один ученый (ни много ни мало биолог):

«Многочисленные комментаторы надеются, что наше генетическое приданое совершит подвиги, на которые оно не способно… Учитывая то, на какой уровень поднялась сегодня наука, фразы в духе “понимание генетических истоков личности поможет вам обрести себя и лучше относиться к другим” выглядят откровенно бессмысленными»[114]114
  Paul R. Ehrlich, Human Natures: Genes, Cultures, and the Human Prospect (New York: Penguin, 2000), 4.


[Закрыть].

В ходе подобных обсуждений мы зачастую неправильно понимаем утверждение, что гены не кодируют характер. Гены действительно не кодируют наши поведенческие особенности (скажем, доброту), но в подавляющем большинстве случаев они также не кодируют присущие нам физические свойства (например, цвет волос). В данном случае ряд неверных представлений восходит еще к школьным урокам, посвященным менделевской генетике. Возможно, вы помните рассказы о том, как Грегор Мендель выращивал горох, а также о доминантных и рецессивных признаках. Из этих основополагающих уроков мы знаем, что перекрестное опыление двух гороховин с гладкозерным горохом ведет к появлению потомства, три четверти которого имеют гладкозерный горох (доминантный признак), а четверть – морщинистый (рецессивный признак).

Однако со временем было обнаружено, что признаки, наследуемые в соответствии с простой менделевской моделью, – не правило, а исключение. У людей такое происходит невероятно редко. Примеры менделевской наследственности у людей можно объяснить заболеваниями (серповидно-клеточной анемией, муковисцидозом, болезнью Хантингтона и другими), но никак не нормальной физиологией. По-видимому, у нас просто не наблюдается нормальных процессов, которые следовали бы образцу менделевского наследования. Даже с теми особенностями, которые, как мы некогда полагали, были унаследованы в соответствии с этим простым образцом – к ним среди прочего относится цвет глаз, – все обстоит, как мы понимаем теперь, намного сложнее[115]115
  Desiree White and Montserrat Rabago-Smith, “Genotype-Phenotype Associations and Human Eye Color,” Journal of Human Genetics 56, No. 1 (Jan. 2011), 5–7.


[Закрыть].

В действительности гены кодируют белки. Белки – это молекулярные машины, которые строят наше тело и позволяют ему функционировать безотказно. Одни белки борются с инфекцией и называются антителами. Другие помогают обеспечить структуру или поддерживают эластичность мышц (титин). Третьи передают сигналы через кровь и называются гормонами. Как много типов белков у человека? Доподлинно это неизвестно. Некоторые эксперты говорят, что наши гены производят от нескольких сотен тысяч до нескольких миллиардов различных типов белков[116]116
  Elena A. Ponomarenko, Ekaterina V. Poverennaya, Ekaterina V. Ilgisonis, Mikhail A. Pyatnitskiy, Arthur T. Kopylov, Victor G. Zgoda, Andrey V. Lisitsa, and Alexander I. Archakov, “The Size of the Human Proteome: The Width and Depth,” International Journal of Analytical Chemistry 2016, Article ID 7436849, https://doi.org/10.1155/2016/7436849.


[Закрыть].

По мере того как расширялось наше понимание генетики, поддержка генетического детерминизма постепенно ослабевала. Мы признали, что сами по себе гены не действуют как посредники, а регулируются (включаются или выключаются) так называемыми транскрипционными факторами. В свою очередь, эти транскрипционные факторы – и это наблюдение обернулось похоронным звоном для генетического детерминизма – управляются внешней средой. Вот что сказал об этом нейроэндокринолог Роберт Сапольски: «Бессмысленно спрашивать, что делает ген – имеет смысл только то, что он делает в той или иной среде»[117]117
  Robert Sapolsky, Behave: The Biology of Humans at Our Best and Worst (New York: Penguin, 2017), 248.


[Закрыть]. Что Сапольски подразумевает под средой? Это может быть среда внутри клетки, прямо за пределами клетки или в мире за пределами тела.

Большинство ученых предполагают, что гены оказывают некоторое воздействие на наши черты – как поведенческое, так и физическое, – но тем не менее сам процесс остается необычайно сложным[118]118
  Если вам интересно блестящее краткое изложение того, насколько поразительно сложной может быть генетика, обратитесь к восьмой главе книги: Sapolsky, Behave.


[Закрыть] и косвенным. У нас есть лишь несколько примеров количественной связи генетической вариации с поведенческой реакцией. Даже когда мы находим генетическую вариацию, которую можно количественно связать с поведением, не удается оценить эту связь точно. Гены действительно формируют наше поведение и влияют на него. Но они его не определяют. Другими словами, нет гена эгоизма или гена агрессии, и точно так же нет гена доброты или гена сотрудничества. Безусловно, гены играют роль в нашем поведении, и все же реальность человеческой психологии все чаще представляется очень далекой от какого-либо рода генетически обусловленного поведенческого детерминизма. Это важный принцип, и в наших дальнейших рассуждениях он играет ключевую роль.

Уровни отбора

Вернемся к принципу естественного отбора. Есть одна невероятно важная концепция, о которой некоторые биологи говорят как о проблеме уровней отбора. Вопрос звучит так: на каком уровне биологической иерархии действует естественный отбор? На уровне генов? Клеток? Отдельных организмов? Групп? Выбирает ли природа наиболее приспособленный ген в естественном мире, где могут выжить не все биологические существа? Или она выбирает отдельный организм, обладающий особенностями, которые делают его наиболее подходящим для выживания? А что насчет наиболее приспособленной семьи?

При условии, что члены семьи имеют общие гены, возможно ли, что одни семьи соперничают с другими и наиболее сплоченная семья дает больше потомства? Как мы еще увидим, это критически важный вопрос, во многом определяющий все, что касается поведенческих особенностей, которыми эволюция наделяет те или иные виды.

Индивидуальный отбор. Когда Дарвин впервые предложил теорию эволюции, считалось, что главной единицей отбора выступает индивидуальный организм. Другими словами, природа избирала для организма черты и свойства, дающие индивидуальной особи больше шансов на выживание, а также на передачу этих черт и свойств следующему поколению. Таким образом, уровнем отбора, принятым по умолчанию со времен Дарвина, по большей части считался индивидуальный уровень. Элиот Собер и Дэвид Слоан Уилсон приводят в пример способность к быстрому бегу у популяции зебр:

«Например, у зебр постепенно возрастает скорость бега, поскольку более быстрые зебры с бóльшим успехом избегают хищников. Они также более приспособлены – им легче выживать, а вероятность того, что они дадут больше потомства, выше, чем у медленных зебр. Если потомство напоминает родителей, то частота встречаемости быстрых зебр – то есть доля хороших бегунов в стаде – увеличится. Обратите внимание, что зебра, способная к быстрому бегу, приносит пользу себе самой – не другим зебрам, не льву и не экосистеме в целом»[119]119
  Elliott Sober and David Sloan Wilson, Unto Others: The Evolution and Psychology of Unselfish Behavior (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1998), 3. В этой книге Собер и Уилсон различают эволюционный (поведение) и психологический альтруизм (мотивацию, скрытую за ним). Как правило, я не различаю эти явления в своей книге, но есть много причин, по которым кто-то решает совершить альтруистичный поступок.


[Закрыть].

Далее Собер и Уилсон объясняют, как индивидуальный отбор порождает одну из поведенческих особенностей – эгоизм – и уменьшает противоположную особенность, альтруизм.

«В примере выше естественный отбор благоприятствует тем, кто помогает себе сам. Из-за этого складывается впечатление, что помощь другим особям в выживании и размножении за счет собственного выживания и размножения – это явление, которое естественный отбор призван уничтожить. Если говорить кратко, то естественный отбор (на индивидуальном уровне) кажется процессом, который содействует эгоизму и искореняет альтруизм»[120]120
  Sober and Wilson, Unto Others, 3.


[Закрыть].

Родственный отбор. В настоящее время представление о том, что естественный отбор действует на уровне отдельной особи – это установленная доктрина. Впрочем, ей многого не хватает. Сам Дарвин в «Происхождении видов» замечает потенциальную трудность, которая «поначалу казалась непреодолимой и действительно роковой для всей теории [эволюции]»[121]121
  Darwin, The Origin of Species, 194. [Русский текст: Чарлз Дарвин. Происхождение видов путем естественного отбора. – СПб.: Наука, 2001. С. 230.]


[Закрыть]. Как получается, что у некоторых видов, особенно у тех, для которых характерен сложный общественный строй, возникают черты и поведение, пагубные для отдельной особи, но благоприятные для всего общества?

Например, пчелы при угрозе нападения жалят вторгшегося к ним человека или зверя. Жалящий аппарат пчелы имеет зазубрины: ряды стилетов, направленных вовне и подобных зубьям пилы (см. рис. 3.1), поэтому, если пчела ужалит зверя с толстой кожей (например, человека), жало будет действовать как анкерный винт. Как только жало вонзится, его уже нельзя будет извлечь, не повредив при этом жизненно важные внутренние органы пчелы. Исход – смерть пчелы, решившей ужалить. Но почему эволюция приняла именно такое решение? Возможно ли, что способность ужалить вторгшегося врага, несмотря на несомненную смерть отдельной особи, давала преимущество пчелиной семье? Кажется, дело именно в этом, поскольку пчелы редко жалят, находясь далеко от улья. Кроме того, пчела, защищая улей, не только жалит замеченного врага, но и выделяет гормон нападения, или феромон. Этот гормон сигнализирует другим пчелам об опасности, призывая их прийти на помощь и защитить улей[122]122
  Laura Bortolotti and Cecilia Costa, “Chemical Communication in the Honey Bee Society,” in Neurobiology of Chemical Communication, ed. Carla Mucignat-Caretta (Boca Raton, Fla.: CRC Press/Taylor & Francis, 2014).


[Закрыть]. Следовательно, естественный отбор, возможно, благоприятствовал развитию жалящего механизма и выделению феромонов, позволяющим принести пользу пчелиному сообществу, несмотря на фатальный исход для отдельной особи.

Рис. 3.1. Зазубренный жалящий аппарат пчелы

Однако наблюдение, которое изначально привело Дарвина в замешательство, было связано не c жалящим аппаратом пчелы, а с тем, что в ульях женские особи рабочих пчел полностью стерильны – другими словами, они не могут производить потомство[123]123
  Похожее явление наблюдается и у других насекомых с кастовым строем – например, у муравьев, ос и термитов.


[Закрыть]. В каждом пчелином улье насчитывается около 60 000 бесплодных рабочих женских особей, несколько сотен трутней и одна пчелиная королева. Если способность к воспроизводству – столь важная концепция в эволюции, почему ульи эволюционировали так, что в итоге они производят десятки тысяч бесплодных рабочих женских особей? То, что рабочие пчелы трудятся всю жизнь, чтобы поддержать несколько сотен трутней и пчелиную матку, которым предоставляется возможность размножаться, – драматичная демонстрация биологического альтруизма! Так в чем причина подобного поведения? Ответ, схематически намеченный еще самим Дарвином, заключался в том, что иногда естественный отбор действует не только на индивидуальном уровне. «У “общественных” животных, – пишет Дарвин, – [естественный отбор] будет адаптировать строение каждой особи к потребностям всей общины»[124]124
  Darwin, The Origin of Species, 79. [Русский текст: Чарлз Дарвин. Происхождение видов путем естественного отбора. – СПб.: Наука, 2001. С. 88.]


[Закрыть].

У медоносных пчел все эти бесплодные рабочие особи – родственники королевы и трутней, с которыми они по большей части обладают одним генетическим материалом. Следовательно, их особенности передаются новым поколениям через королеву. Их бессмертные гены живут в тысячах племянниц и в сотнях племянников. Более того, перед медоносными пчелами поставлена задача построить огромный улей с достаточным количеством меда, чтобы хватило на всю зиму, а также обеспечить питанием и энергией личинки последующих поколений. Миссия такого масштаба требует самого грандиозного сотрудничества. Несомненно, пчелиный улей с недостаточно развитым уровнем сотрудничества уступит в плане приспособленности улью, где пчелы работают гармонично и сообща. Таким образом, мы сможем объяснить эти связанные феномены – наличие бесплодных рабочих пчел и высокую степень сотрудничества в улье, – если признаем, что естественный отбор может действовать не только на индивидуальном уровне, но и на уровне семьи. В таком случае он будет называться родственным отбором.

Эдвард Уилсон, биолог из Гарварда и один из ведущих в мире экспертов по вопросам, связанным с общественными насекомыми, описывает этот феномен следующим образом:

«Представьте взаимосвязанную группу особей, объединенных родством в пределах популяции. Кровные родственники сотрудничают друг с другом или оказывают друг другу альтруистические услуги таким образом, что это увеличивает среднюю генетическую приспособленность членов группы в целом, даже когда подобное поведение снижает индивидуальную приспособленность определенных ее представителей. Те, кто входит в группу, могут жить вместе или быть рассеянными по всей популяции. Обязательное условие заключается в том, чтобы все они вели себя так, как это выгодно группе в целом, и наряду с этим поддерживали тесный контакт с остальной популяцией. Это… родственный отбор»[125]125
  Edward O. Wilson, Sociobiology: The New Synthesis (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1975), 117.


[Закрыть].

Отчасти родственный отбор становится возможным благодаря тому, что близкородственные особи имеют общий генетический материал. Эти гены, в свою очередь, действуют поразительно сложным способом, влияя на особенности и свойства следующего поколения. Вероятно, набор генов, оказывающий воздействие на особь и заставляющий ее вести себя так, как выгодно всей семье, будет передан даже в том случае, если это может нанести особи некоторый ущерб.

Изначально, еще в 1930-е годы, над этой концепцией родственного отбора работали двое биологов: Роналд Фишер и Джон Холдейн. Один из них прославился шуткой о том, что охотно отдал бы жизнь и за любого из двух своих братьев, и за любого из восьмерых кузенов. В этой шутке есть доля истины, которая в 1964 году нашла формальное выражение в правиле Гамильтона: чем теснее родственная связь двух биологических организмов, тем больше у них общего генетического материала и, следовательно, выше вероятность, что один из них будет готов пожертвовать собой ради другого. По большей части это и позволило эволюции развить в нас способность к альтруизму. Здесь для нас будет полезно еще одно наблюдение Эдварда Уилсона:

«Например, рассмотрим упрощенную группу, состоящую лишь из индивида и его брата… Если этот индивид альтруистичен, он готов пожертвовать чем-то ради брата. Он может отказаться от пищи или укрытия, в которых нуждается, отложить выбор партнера для спаривания или заслонить собой брата в момент опасности. С чисто эволюционной точки зрения важным результатом такого поведения будет потеря генетической приспособленности, выражающаяся в сокращении средней продолжительности жизни, уменьшении потомства, или и в том и в другом сразу, из-за чего личные гены альтруиста оказываются не столь широко представлены в следующем поколении. Но как минимум половина генов брата идентична генам альтруиста [в силу того, что они появились на свет от одних родителей]. Предположим, что в крайнем случае альтруист не оставляет потомства. Если его альтруистический поступок более чем вдвое увеличивает присутствие личных генов брата в следующем поколении, это… увеличит половину генов, идентичных генам альтруиста, и таким образом альтруист по-прежнему будет представлен в новом поколении. Многие гены, общие у таких братьев, будут кодировать склонность к альтруистическому поведению у потомков»[126]126
  Wilson, Sociobiology, 118.


[Закрыть].

В настоящее время родственный отбор и правило Гамильтона являются установленными доктринами в биологии. Мы даже можем видеть подтверждение этих концепций в людях. В ходе одного социологического эксперимента участников спрашивали, насколько охотно они помогли бы другим, оказавшись в той или иной ситуации, начиная с необходимости пожертвовать кому-нибудь деньги или почку и заканчивая тем, чтобы броситься на гранату. Чем ближе была родственная связь участников с нуждающимися, тем охотнее они помогали[127]127
  Michael R. Cunningham, “Levites and Brother’s Keepers: A Sociobiological Perspective on Prosocial Behavior,” Humboldt Journal of Social Relations 13, No. 1/2 (1986), 35–67.


[Закрыть]. В другом исследовании люди были готовы дольше терпеть неудобства, если это было важно для членов их семей – в сравнении с теми случаями, когда дело касалось незнакомцев[128]128
  Elaine A. Madsen, Richard J. Tunney, George Fieldman, Henry C. Plotkin, Robin I. M. Dunbar, Jean-Marie Richardson, and David McFarland, “Kinship and Altruism: A Cross-Cultural Experimental Study,” British Journal of Psychology 98, No. 2 (May 2007), 339–359.


[Закрыть]. Еще в одном эксперименте сумма денег, которую рабочие-мигранты посылали в родную страну, зависела от того, были ли получатели их кровными родственниками[129]129
  S. Bowles and D. Posel, “Genetic Relatedness Predicts South African Migrant Workers’ Remittances to Their Families,” Nature 434, No. 7031 (March 17, 2005), 380–383.


[Закрыть]. Максвелл Бёртон-Челью и Робин Дан-бар сообщили о тесной корреляции между степенью родства с кем-либо и тем, к кому мы обратимся за помощью, попав во внезапную катастрофу[130]130
  Maxwell N. Burton-Chellew and Robin I. M. Dunbar, “Hamilton’s Rule Predicts Anticipated Social Support in Humans,” Behavioral Ecology 26, No. 1 (Jan. – Feb. 2015), 130–137.


[Закрыть]. Другими словами, правило Гамильтона применимо и к людям: альтруизм более вероятен по отношению к тем, с кем у нас имеется общий генетический материал[131]131
  См.: Nigel Barber, “Machiavellianism and Altruism: Effect of Relatedness of Target Persons on Machiavellian and Helping Attitudes,” Psychological Reports 75 (1994), 403–422.


[Закрыть].

Групповой отбор. Как следует из названия, групповой отбор представляет собой действие естественного отбора на групповом уровне[132]132
  Как часто происходит в науке, разногласия, связанные с групповым отбором, по большей части касаются терминологии. Отчасти проблема заключается в том, какое определение в рамках теории группового отбора дать самой группе. На самом простом уровне группой можно назвать просто двух или нескольких индивидов. В данном случае взаимный альтруизм (или прямая реципрокность, о которой мы говорили в главе 4) представляет собой особый случай группового отбора, в ходе которого группа сотрудничающих индивидов превосходит другие группы, где индивиды не настолько склонны к сотрудничеству.


[Закрыть]. Групповой отбор не всегда считали движущей силой эволюции – и споры об этом не утихают до сих пор. В 1960 году его высмеивали и отвергали с почти что религиозным рвением, отчасти из-за ложных и некорректных наблюдений, при помощи которых некоторые ученые поддерживали картину группового отбора; другая же причина заключалась в том, что изначальное определение группового отбора было слишком широким. Впрочем, в последние годы благодаря терпению и скрупулезной работе Дэвида Слоана Уилсона (а также других ученых) уточненная форма группового отбора вновь привлекает к себе внимание и получает некоторое одобрение. Все больше ученых признают, что в природе имеют место специфические обстоятельства, при которых групповой отбор оказывается правдоподобным объяснением появления физических или поведенческих особенностей у различных видов.

Классический пример фигурирует в работе Уильяма Мьюра и его коллег из Университета Пердью, пытавшихся вывести породу кур с повышенной яйценоскостью. Чтобы сделать это, понадобился эксперимент, связанный с эволюцией. В природе куры живут стаями. Индустрия разведения домашней птицы устроена так, что в клетках сидит по шесть – девять кур. Экспериментаторам предстояло отобрать из каждой клетки по две-три самых плодовитых курицы и объединить их в группу. Предполагалось, что плодовитые куры дадут плодовитое потомство, а затем, когда представителей этого потомства объединят в одну группу, можно будет усилить такой признак, как яйценоскость. Однако эксперимент, вопреки ожиданиям, привел к обратным результатам: в клетках с «суперкурами» последующие поколения начали откладывать меньше яиц, и приблизительно в шестом поколении в клетке, где некогда жило девять куриц, осталось три. Шесть кур погибли – их до смерти заклевали выжившие, да еще и повырывав им перья!

Вышло так, что наиболее плодовитые куры в каждой клетке достигали своей плодовитости, запугивая остальных и накапливая припасы. Таким образом, экспериментаторы отбирали куриц не только по наследуемому признаку яйценоскости, но и по признаку – также наследуемому – склонности к запугиванию других особей. По мере того как куриное потомство становилось все более агрессивным, куры расходовали так много сил на попытки выжить, что их все труднее было расходовать на несение яиц.

Как показал параллельный эксперимент, правильный подход состоял в обращении к принципу группового отбора. Вместо того чтобы разводить отдельных кур с наибольшей яйценоскостью, экспериментаторы на этот раз решили разводить таких кур группами. Потомки из клеток, где куры несли больше всего яиц, объединялись в группы и формировали новое поколение. В результате нового просвещенного подхода яйценоскость всего за несколько поколений повысилась на 160 %[133]133
  William M. Muir and David Sloan Wilson, “When the Strong Outbreed the Weak: An Interview with William Muir,” This View of Life, July 11, 2016,https://thisviewoflife.com/when-the-strong-outbreed-the-weak-an-interview-with-william-muir/.


[Закрыть]. «Суперкуры» Мьюра – прекрасный пример действия группового отбора (хотя скорее искусственного, а не естественного). Устроители опыта избирательно вывели наиболее плодовитую группу кур, что позволило достичь еще большей плодовитости в последующих поколениях. Такое же наблюдение сделано в эксперименте над пауками[134]134
  Jonathan N. Pruitt and Charles J. Goodnight, “Site-Specific Group Selection Drives Locally Adapted Group Compositions,” Nature 514, No. 7522 (Oct. 16, 2014), 359–362.


[Закрыть].

Дарвин сам отмечал, что признаки, способные оказаться невыгодными на индивидуальном уровне (такие, как альтруизм), бывают очень полезными на групповом уровне, если ими обладает большинство членов группы. В 1871 году он отметил:

«Не следует забывать, что хотя высокий уровень нравственности дает каждому человеку в отдельности… лишь весьма незначительное преимущество… общее повышение этого уровня и увеличение числа даровитых людей несомненно дают огромный перевес одному племени над другим. Очевидно, что племя, собравшее большое число членов, наделенных высокоразвитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия, – членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой ради общего блага, – должно одержать верх над большинством других племен, что и называется естественным отбором»[135]135
  Charles Darwin, The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex (London: Penguin, 1871 [2nd edition 1879]), 157–158. [Русский текст: Дарвин Ч. Сочинения. Т. 5. Происхождение человека и половой отбор. Выражение эмоций у человека и животных. – М.: Изд-во АН СССР, 1953. С. 244.]


[Закрыть].

Так обстоит со многими чертами, особенно с теми, что имеют поведенческую природу. Черта, которая при соперничестве внутри группы может показаться слабостью (например, альтруизм), способна оказаться великой силой, когда ею обладает большинство членов группы. Если куры, которых содержат в клетках, демонстрируют дружность и сплоченность, то их плодовитость будет намного выше, чем у кур в клетках, где все запугивают и забивают друг друга до смерти. Дэвид Слоан Уилсон в соавторстве с Эдвардом Уилсоном (между ними нет никакой родственной связи) красиво подвели итог данному наблюдению: «Внутри группы эгоизм одерживает верх над альтруизмом, но при этом группы альтруистов одерживают верх над группами эгоистов»[136]136
  David Sloan Wilson and Edward O. Wilson, “Rethinking the Theoretical Foundation of Sociobiology,” The Quarterly Review of Biology 82, No. 4 (Dec. 2007), 345.


[Закрыть].

Растущее число свидетельств позволяет предположить, что групповой отбор играет действительно важную роль[137]137
  Например, Самир Окаша утверждает, что групповой отбор в какой-либо форме должен был происходить по мере развития многоклеточных организмов (что происходило много раз благодаря конвергентной эволюции, см. главу 2). В какой-то момент группы клеток образовали единое целое, начали функционировать совместно и в дальнейшем эволюционировали как целостная единица. Так сперва и развивались многоклеточные организмы. См.: Samir Okasha, Philosophy of Biology: A Very Short Introduction (Oxford, UK: Oxford University Press, 2019).


[Закрыть], особенно для эволюции человеческого поведения[138]138
  Идею группового отбора легче принять с той оговоркой, что его действие проявлялось на культурном, а не на генетическом уровне.


[Закрыть]. Теория группового отбора способна дать изящное объяснение ряду наших поведенческих свойств, которые не часто встречаются в царстве животных: нашей предрасположенности к широкому сотрудничеству, нашей склонности вступать в дружеские отношения с людьми, не связанными с нами близким родством, а также нашей способности проявлять доброту (иногда анонимно) по отношению к людям, с которыми мы вряд ли повстречаемся в будущем. Математические модели, построенные экономистом Самуэлем Боулзом, свидетельствовали о том, что групповой отбор мог даже стать главной силой, ответственной за формирование поведения людей в доисторические времена[139]139
  См.: Samuel Bowles, “Group Competition, Reproductive Leveling, and the Evolution of Human Altruism,” Science 314, No. 5805 (Dec. 8, 2006), 1569–1572. См. также: Samuel Bowles, “Did Warfare Among Ancestral Hunter-Gatherers Affect the Evolution of Human Social Behaviors?” Science 324, No. 5932 (June 5, 2009), 1293–1298.


[Закрыть].

В данном случае я не стремлюсь разрешить академический спор о том, мог ли групповой отбор на самом деле сформировать природу человека (этот вопрос до сих пор вызывает немало разногласий)[140]140
  Интересующихся читателей я отсылаю к эссе Дэвида Слоана Уилсона, которое наносит удар в самое сердце этого спора и в каком-то смысле показывает, как именно критики из каждого лагеря играют словами вместо того, чтобы смотреть в суть проблемы. См.: David Sloan Wilson, “Clash of Paradigms: Why Proponents of Multilevel Selection Theory and Inclusive Fitness Theory Sometimes (But Not Always) Misunderstand Each Other,” The Evolution Institute, July 13, 2012, https://thisviewoflife.com/ commentary/david-sloan-wilson-clash-of-paradigms-why-proponents-of-multilevel-selection-theory-and-inclusive-fitness-theory-sometimes-but-not-always-misunderstand-each-other/. См. также: Sober and Wilson, Unto Others. В главе 5 Собер и Уилсон приводят, как им кажется, неопровержимые доказательства работы группового отбора: речь идет о феномене, происходящем у них на глазах. Пример касается затяжного конфликта между двумя африканскими народами, живущими возле современного Судана: нуэр и динка. Согласно Соберу и Уилсону, культура нуэр медленно заменяет культуру динка, отчасти потому, что нуэр более сплочены как группа. В данном случае (как это часто бывает с аргументами в пользу группового отбора) процесс в большей степени затрагивает эволюцию культурную, чем биологическую или генетическую (представители народов часто вступают в межплеменные браки).


[Закрыть]. Впрочем, принято считать, что родственный отбор действительно происходил и, несомненно, оказал ключевое влияние на человеческую природу. Однако в нашей эволюционной истории естественный отбор действовал более чем на одном уровне.

Многоуровневый отбор. В теории, как отмечали некоторые биологи[141]141
  Stephen C. Stearns, “Natural Selection, Adaptation, and Fitness: Overview,” in Princeton Guide to Evolution, ed. Jonathan B. Losos (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2014), 193–199.


[Закрыть], естественный отбор может действовать на любом уровне биологического существа (гены, клетки, особи, семейные группы и т. д.), где присутствует вариация наследственных свойств и где эти свойства повышают способность существа к выживанию и размножению. Эта деталь привела к развитию теории многоуровневого отбора, утверждающей, что в зависимости от окружения естественный отбор может действовать на различных уровнях – гена, особи, родственной группы или даже более широких групп. Отчасти теория многоуровневого отбора была призвана успокоить пылкие (и временами полные язвительных реплик) споры биологов о том, какой уровень отбора имеет наибольшее значение. Некоторые биологи выступали сторонниками геноцентричного подхода[142]142
  Одним из наиболее яростных сторонников геноцентричного подхода проявил себя биолог Ричард Докинз.


[Закрыть] и считали, что отдельный ген – это предельный уровень, на котором может действовать естественный отбор. Были и те, кто говорил о присутствии других уровней – и в некоторых случаях групп[143]143
  О возможном присутствии других уровней в определенных обстоятельствах говорили Дэвид Слоан Уилсон и Эдвард Уилсон.


[Закрыть].

Как мы обсудим в дальнейших главах, эти уровни отбора наделили нас разными качествами характера, вступающими друг с другом в противоборство. Из них наиболее заметными являются эгоизм и альтруизм. Эгоизм – очевидный результат действия естественного отбора на индивидуальном уровне, в то время как альтруизм – по крайней мере по своей сути – проистекает из родственного отбора, поскольку родители поддерживают потомство, сохраняющее их собственный генетический материал. Сходным образом родные братья и сестры совершают альтруистические поступки по отношению друг к другу, а также к членам расширенной семьи. Способность к установлению дружеских контактов даже между отдельными представителями, не имеющими тесной биологической связи, – это мощная сила, источником которой оказывается естественный отбор, действующий на более высоком уровне, чем индивидуальный.

Предрасположенность к агрессии и конфликту также является результатом проявления естественного отбора на индивидуальном уровне. И все же самые стойкие формы сотрудничества проистекают из естественного отбора, действующего на более высоких уровнях. Подобное действие позволило группам людей вступать в союзы и стремиться к общим целям, недостижимым для любого отдельно взятого человека. Способность к жадности или щедрости можно трактовать в том же ключе: источником каждой способности становится естественный отбор, действующий на разных уровнях. Похожим образом мы могли бы посмотреть на способность к верности или предательству. Различные уровни отбора породили в нас противоречащие друг другу наклонности, проявляющие себя в широком спектре социальных навыков и моделей поведения в обществе. Об этом говорил эволюционный биолог Уильям Гамильтон, первопроходец в данной сфере:

«Несомненно, множество особенностей, скажем сопротивляемость заболеваниям, хорошее зрение или ловкость, приносят пользу отдельной особи, группе и виду. Но с большинством характерных черт, которые в целом можно назвать социальными, возникает некоторая проблема. Например, по мере того как язык становится все более сложным, нам предоставляется все больше возможностей извратить его ввиду эгоистичных целей: свободное владение языком помогает не только передавать сложные истины, приносящие пользу обществу, но и убедительно лгать. Также обратите внимание на ценность совести: чем меньше в группе совестливых людей, тем больше сил ей требуется, чтобы претворить в жизнь те правила, которые в ином случае принимаются по умолчанию и уберегают ее от распада. Следовательно, если рассматривать отношения индивида и группы как ступень в иерархической структуре популяции, можно прийти к выводу, что совесть является “альтруистической” чертой»[144]144
  W. D. Hamilton, “Innate Social Aptitudes of Man: An Approach from Evolutionary Genetics,” in ASA Studies 4: Biosocial Anthropology, ed. Robin Fox (London: Malaby Press, 1975), 332–333.


[Закрыть].

Родственный отбор – не единственное объяснение того, как устроен альтруизм или иные формы просоциального поведения. В последующих главах мы исследуем и другие вариации эволюционных механизмов, позволяющих совершать поступки, направленные на благо общества. Важная мысль, к которой нам еще предстоит вернуться, заключается в том, что благодаря родственному отбору возникли самые стойкие формы просоциального поведения. Другими словами, мы в высшей степени биологически «запрограммированы» на сотрудничество, альтруизм и жертвенность ради тех, с кем у нас больше всего общего генетического материала, то есть ради семьи. И происходит это в силу родственного отбора.

В трех последующих главах мы детально рассмотрим несколько примеров того, как естественный отбор и другие принципы эволюции наделили людей свойствами характера, на первый взгляд совершенно противоположными. Эти склонности, противостоящие друг другу, играют решающую роль в выстраивании системы взглядов, в свете которой у нашего бытия появляется высшая цель.