Текст книги "Как поцеловать героя"

Глава 4

Спустя месяц, сидя одна в своей комнате, Николь перечитывала письмо от матери, которая корила ее за то, что она так и не собралась написать домой. «Если ты так сердита на меня за то, что я отправила тебя в эту академию, – писала баронесса своим элегантным почерком, – и намерена наказать меня длительным молчанием, то, пожалуйста, любезно сообщи об этом. Если ты чувствуешь себя там несчастной, полагаю, придется забрать тебя оттуда».

Николь громко рассмеялась. Домой? Академия миссис Тредуэлл стала для нее настоящим домом. Она никогда не чувствовала себя так уютно в Хейнесуорте. Правда, тут были бесполезные занятия вроде вышивания, музыки и танцев. Однако Николь научилась думать о фехтовании даже тогда, когда разматывала нитки, играла гаммы или путалась в юбках во время танцев. У нее появились подруги, а во время ужинов открывались изумительные возможности для дискуссий с мадам.

Однако же, размышляла Николь, если она в ближайшее время не напишет матери, то баронессе может взбрести в голову забрать ее. Это необходимо отсрочить до того времени, пока Николь не овладеет основами фехтования.

«Дорогая мама», – вывела она, не имея понятия, о чем писать дальше. Она исчертила закорючками и палочками чуть ли не полстраницы, затем досадливо отодвинула лист и взяла новый. Сейчас некогда размышлять о превратностях жизни. Если она хочет остаться у миссис Тредуэлл – а Николь очень этого хотела, – она должна успокоить баронессу. «Дорогая мама, – снова вывела Николь. – Прошу извинить меня за длительное молчание. Я была занята. Здесь очень интересно… – Это может показаться подозрительным, ведь она так не хотела ехать. – Несмотря на то, – продолжила она, – что занятия по правилам хорошего тона, вышиванию и танцам наводят на меня скуку…» – Девушка покусала губу. Господи, какое тоскливое занятие – писать письма!

«Короче говоря, – написала в заключение Николь, – я вполне удовлетворена своим пребыванием здесь и уверяю тебя, что ты не должна опасаться за мое благополучие. – Затем поспешно добавила: – С любовью к тебе и папе. С наилучшими пожеланиями – Николь».

Она сложила листок и запечатала письмо, спеша отправить его, пока не передумала. По крайней мере с одним неприятным делом покончено.

Ей следовало бы написать Томми. Она не писала брату целую вечность. Его наверняка интересует, как ей живется в этой «академии для молодых леди». Однако если она напишет, то непременно расскажет о занятиях фехтованием, а он, в свою очередь, запросто может проболтаться баронессе. Конечно, Томми замечательный парень, однако порой бывает форменным ослом.

Николь вдруг сообразила, что изгрызла гусиное перо до такой степени, что просочившиеся чернила испачкали ей подбородок. Она успела вытереть его платком, когда дверь открылась и в комнату вошла Гвен.

– Надеюсь, я тебе не помешала, – застенчиво пробормотала изящная черноволосая девушка.

– Нисколько. Я как раз закончила письмо к матери. – Николь сделала гримасу. – Пыталась объяснить, почему я молчала так долго. Она пригрозила, что заберет меня отсюда, если я не буду сообщать ей о своих успехах.

– Ты не хочешь домой? – спросила Гвен, усаживаясь на кровать.

– Боже упаси! Мне здесь гораздо лучше.

– Мне тоже здесь нравится. Дома я чувствую себя одиноко. Отец почти постоянно отсутствует.

– У тебя нет матери?

– Она умерла, когда я была маленькой.

– Сожалею, – машинально ответила Николь, а затем рассмеялась: – Хотя, возможно, что и не сожалела бы, будь я на твоем месте. Честно говоря, я была бы счастлива никогда не возвращаться домой.

– Однако же вернешься, – печально проговорила Гвен. – Как и я. Миссис Тредуэлл только что объявила об этом. Во время рождественских каникул она собирается навестить свою дочь. Академия на это время закроется.

– В самом деле? – Николь нахмурилась. – Очень жаль. Внезапно ее лицо просветлело. – А как в отношении мадам?

– У нее свои планы, как сказала миссис Тредуэлл.

Николь пожала плечами:

– Если я как следует подготовлюсь, возможно, я смогу отправиться на континент к Рождеству.

– Ты такая смелая.

– Это не так, – призналась Николь. – Просто я скорее соглашусь сражаться против Наполеона, чем выслушивать нотации матери и ее напоминание о том, что я должна сидеть прямо.

Подруги рассмеялись, затем Гвен задумчиво сказала:

– Может быть, что-нибудь произойдет до Рождества и все у нас образуется.

– Надеюсь, – согласилась Николь.

– И выпад! – скомандовала мадам, внимательно наблюдая за Николь. – Шаг вперед – теперь фихт – локоть держи выше! Уже лучше. Продолжай! Вот так!

В утреннем воздухе раздавался звон клинков. Николь полюбила эти звуки.

– Следи за левым плечом, оно у тебя снова опустилось. Помни, что твой клинок…

– Это продолжение моего тела, – закончила Николь за своего инструктора и ловко уклонилась от ее атаки с помощью быстрого движения бедер. Мадам прервала атаку и остановилась.

– О, это было замечательно, – заявила она, занимая исходную позицию. – Ты теперь стараешься разгадать мои намерения, а не просто атаковать.

– Я от рождения люблю атаковать.

Мадам засмеялась:

– Должно быть, так оно и есть. Но сейчас ты учишься себя сдерживать. – Холодный ноябрьский ветер гулял по двору, сметая у стены сухие листья. Женщину пробрала дрожь, несмотря на всю ее экипировку. – Господи, нет ничего холоднее английской зимы! Я думаю, нам пора возвращаться в помещение.

Николь подняла маску.

– Как вы считаете, достаточно ли я научилась владеть рапирой, чтобы отправиться в Европу?

– Ты все еще не отказалась от своего замысла?

– Ни в коем случае, – твердо заявила Николь. – Ведь вы тоже убегали из Англии?

– Но не для того, чтобы стать солдатом. Это произошло после моего знакомства с нравами общества. И потом, зимой даже войны замирают. Тебе лучше подождать до весны.

Николь придержала дверь, ожидая, пока войдет мадам.

– Я думаю, что мне все же лучше отправиться сейчас, пока я не потеряла приобретенные навыки. Тем более что академия закрывается на каникулы.

– Я не думаю, что за три недели ты забудешь все, чему научилась.

Они вошли в кухню, и, почувствовав тепло, мадам стала с наслаждением снимать с себя доспехи.

– Три недели? – с ужасом переспросила Николь. – Каникулы продлятся так долго?

Повар поднес мадам стакан чаю.

– Тысяча благодарностей, – пробормотала она и посмотрела на Николь, которая возилась с застежками. – Большинство девочек рвутся домой, к своим семьям.

– Гвен не рвется. Я тоже. – Николь шумно вздохнула. – Если я не созрела для континента, то не могла бы я… остаться с вами?

– О, Николь… – На красивом лице мадам появилось удрученное выражение. – Боюсь, это невозможно. Если бы я могла взять тебя с собой, я бы непременно это сделала. И потом, разве ты не хочешь повидать своих братьев?

– Не особенно. Вряд ли у них будет отпуск. А мама… у нее на уме одни балы и праздничные приемы.

– Но должно быть, ты будешь рада встретить каких-то молодых людей… возможно, очень приятных молодых людей? – отважилась спросить мадам.

– Я не отношусь к числу девушек, интересующихся молодыми людьми на балах и приемах. – Николь нахмурилась. – А не могла бы я остаться здесь и тренировать лошадей?

– А что скажет мистер Сэлистон, когда возвратится после каникул и увидит, что ты испортила их, потому что ездила на них не в дамском седле, а верхом? – Николь попыталась улыбнуться. Мадам сделала несколько глотков чая, затем сказала: – Есть одна возможность.

– Какая? – встрепенулась Николь.

– Вероятно, вы могли бы поехать с миссис Тредуэлл к ее дочери. Ты и Гвен.

– Вряд ли ее дочь захочет нас видеть.

– Судя по тому, что мне рассказывала Эвелин, – пояснила мадам, – в Ярлборо царит такая толчея на Рождество, что вас скорее всего никто даже не заметит.

– Пусть так, но ведь ее дочь графиня? Значит, там будет происходить то же, что и дома: балы, чаепития, официальные обеды.

– Верно, но с одним плюсом – твоей мамы там не будет.

– Я боюсь опозорить миссис Тредуэлл.

– Наверное, ты успела понять, что сделать это не так-то легко.

Николь задумалась. Хотя миссис Тредуэлл также рьяно заботилась о хороших манерах и соблюдении приличий, ее методы борьбы разительно отличались от способов баронессы. «Я думаю, – тихо сказала она, увидев, что Николь отправила в рот слишком большой кусок мяса, – что более приемлемым будет, если ты…» А главное, она непременно позаботится о том, чтобы, кроме Николь, никто не слышал ее совета или наставления. Мать Николь всегда указывала на промахи своей дочери весьма энергично, и поэтому Николь очень ценила подобную деликатность миссис Тредуэлл. И что любопытно, теперь, когда она перестала бояться, что ее промахи будут вынесены на всеобщее обозрение, ей стало гораздо легче не забывать о том, что нужно сидеть прямо, класть в рот маленькие куски, негромко разговаривать. И все-таки…

– Я думаю, что миссис Тредуэлл хочет во время каникул отдохнуть от всех нас, – неуверенно возразила Николь.

– Ты знаешь, она любит тебя, Николь. Как и я. Я склонна считать, что со временем ты станешь нашей гордостью.

– Вы так считаете? – усомнилась Николь, которая не питала в отношении себя никаких иллюзий.

– Нисколько не сомневаюсь. Ты очень оригинальна, cherie[7]7
  дорогая (фр.).


[Закрыть]. А пресыщенный свет можно покорить только оригинальностью.

Щеки у Николь порозовели.

– Уж не знаю, в чем моя оригинальность, – смущенно пробормотала она.

Глава 5

К большому удивлению Николь, предложение о том, чтобы она и Гвен сопровождали миссис Тредуэлл в поездке на каникулы, директриса встретила с большим энтузиазмом.

– Блестящая идея! – воскликнула она. – Мне самой следовало додуматься.

Когда Кэтрин Деверо узнала о том, что ее однокашницы посетят Ярлборо, лицо ее вытянулось.

– Если кто и достоин такой чести, – фыркнула она, – так это я! И уж конечно, не ты! – прошипела она Бесс. Гвен, Бесс и Николь в ответ дружно захохотали. – А вообще мне не улыбается тащиться на Рождество в другое имение, – высокомерно добавила Кэтрин. – У меня будет возможность рассказать родителям, насколько никчемна эта академия. Так что у вас троих появится больше места для размещения ваших скудных пожитков.

– И возможность хоть изредка смотреться в зеркало, – съязвила Гвен.

Вот так Гвен и Николь провели более двух недель в обширном поместье, раскинувшемся на побережье Дорсетшира. Николь была изрядно напугана пышностью встречи: десятки слуг в элегантных ливреях выстроились во время их появления, два герольда фанфарами возвестили об их прибытии, после чего вышла графиня Ярлборо, чтобы приветствовать свою мать. Она лучезарно улыбалась, в то время как окружавшие ее девушки нервно приседали.

Графиня Ярлборо казалась воплощением совершенства, и у Николь упало сердце. Однако миссис Тредуэлл с раздражением заметила:

– Побойся Бога, Ванесса! Герольды? Тебе не кажется, что это уж слишком?

И в том, как надула губки графиня Ярлборо, Николь тут же узнала себя, когда дело касалось ее отношений с матерью.

– Ах, мама, ну можно ли быть такой брюзгой? Мне нравятся герольды! И Джонатану тоже.

– Что ж, значит, мы должны считаться со вкусами Джонатана, – с сарказмом проговорила миссис Тредуэлл и направилась сквозь толпу к двери.

– Вот это да! – шепнула Гвен подруге. – Похоже, наша миссис Тредуэлл врагов в плен не берет.

Николь с облегчением узнала, что, поскольку ни она, ни Гвен еще не начали выезжать, их исключили из участия в официальных мероприятиях графини. А график таковых был очень напряженным. Ванесса уезжала из дома около одиннадцати утра и возвращалась в полночь, а порой и позже. Не один раз Николь просыпалась от стука колес подъезжающей кареты в два часа ночи. Миссис Тредуэлл редко сопровождала свою дочь; она предпочитала проводить время с внуками – двухлетним Питером и годовалым Джеймсом, за которыми ухаживала серьезная няня по имени Перл. Что же касается графа Ярлборо, то Николь и Гвен в течение первой недели своего пребывания видели его лишь однажды, да и то мельком.

– Весьма странный образ жизни, ты не находишь? – спросила Гвен, когда они с Николь устроились однажды на роскошной кровати в огромной спальне.

Николь разглядывала болезненный синяк на голени – ее пнул Питер.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Ну как же, все восхищаются тем, что Ванесса покорила графа Ярлборо. Однако он никогда и нигде вместе с ней не появляется. И никто из них, похоже, не рвется увидеть своих детей.

– Нас воспитывала гувернантка, – возразила ей Николь, – моих братьев и меня. А разве тебя нет? Мой отец постоянно заседал в парламенте в Лондоне, а мать проводит время почти так же, как графиня.

– Но в чем тогда смысл славной победы, если у супругов нет ничего общего?

– Ты так же романтична, как и Бесси.

Гвен сделала гримасу:

– Господи, надеюсь, что я при этом не так глупа!

– Браки среди представителей высших классов, – сказала Николь, повторяя то, что ей часто говорила мать, – это необходимость, которая базируется не на безумной страсти, а на практической основе. Это политический альянс, увеличение владений.

Гвен передернула плечами:

– И ты говоришь об этом таким холодным тоном! Я рада, что не отношусь к титулованным особам. – Она поморщилась. – Пока что. Как раньше не относилась и Ванесса Тредуэлл. И наверное, когда-то, хоть однажды, между ней и графом было нечто… не столь практичное. Как ты думаешь?

Николь зевнула и взбила подушку.

– Кто знает? Но не стоит беспокоиться. Это как раз забота миссис Тредуэлл – объяснить нам, как Ванесса подцепила графа. Не исключено, что на следующее Рождество я буду рада нанести визит тебе и твоему мужу.

– Ну, ты скажешь!

Подруги захихикали.

Николь задула свечу, и они довольно долго лежали в темноте молча. Затем Гвен снова заговорила:

– Знаешь, что больше всего страшит? Я даже не верю, что миссис Тредуэлл так уж любит свою дочь.

– Мне это не кажется странным, – глухо проговорила Николь, подумав о своей матери.

– В таком случае, – полусонным голосом сказала Гвен, – какого черта она основала академию? Хочет сделать нас такими же, как ее дочь?

Николь ничего не ответила, впрочем, Гвен уже заснула.

На следующее утро в детской, разнимая Питера и Джеймса, миссис Тредуэлл сообщила девушкам, что они приглашены на раут, который графиня устраивает вечером. Лица у Николь и Гвен вытянулись.

– Мы должны быть на нем? – попыталась возразить Николь. – Насколько я понимаю, учитывая, что мы еще не дебютировали…

– Это правило не соблюдается, когда прием устраивается в частном доме, – объяснила миссис Тредуэлл и обнюхала одежду Питера. – Перл, я думаю, юный мастер нуждается в том, чтобы ему поменяли подгузник.

Нянька взяла плачущего Питера за руку и увела прочь.

– А что это будет за раут? – нервно спросила Гвен.

– Большой. Очень многолюдный. Вам не придется танцевать. – При этих словах Николь с облегчением вздохнула. – Хотя если вас пригласят…

– Такая опасность нам не грозит, – пробормотала Гвен.

Их наставница нахмурилась:

– Почему вы обе недооцениваете свою привлекательность? Поверьте, у вас есть чем заинтересовать молодого человека. – Взглянув на недоверчивые лица Гвен и Николь, она добавила: – Это так! Вы очень умны, остроумны, интересны… – Видя, что выражение лиц у девушек остается печальным, миссис Тредуэлл вздохнула: – Но вернемся к нашим делам. Что вы взяли с собой из нарядов?

– Я… У меня только белое платье из органди, – запнувшись, сказала Гвен.

– Великолепно! Белый цвет тебе очень к лицу. А что у тебя, Николь?

Николь смотрела в окно, где наблюдала бередящую душу сцену: группа охотников направлялась к лесу; впереди бежали возбужденно лающие собаки, на плечах у охотников висели ружья. Как много отдала бы она за то, чтобы оказаться вместе с ними в этот погожий зимний день!

– Николь? – снова обратилась к ней миссис Тредуэлл.

– У нее есть платье из золотистой парчи, – пришла на помощь Гвен.

Николь скорчила подруге рожицу.

– Это подойдет. – Миссис Тредуэлл помолчала. – Я должна сказать вам вот что. Хотя в самом деле ваш официальный выход в свет еще не состоялся, вам следует знать, что завтра вечером здесь будет очень много весьма видных молодых женихов. Первое впечатление чрезвычайно важно. Неосторожное слово, неуклюжая выходка могут основательно подпортить вам шансы на будущее. – Гвен густо покраснела, и миссис Тредуэлл улыбнулась ей. – Я вижу, вы знаете, что я имею в виду. Стоит лишь молодой леди испортить себе репутацию – и ситуацию уже ничем не исправишь. Кстати, это признанный факт, что мужчины обладают могучим даром убеждения.

Один из охотников, как отметила про себя Николь, восседал на великолепной чалой лошади, которая отличалась к тому же изумительно красивым шагом. Миссис Тредуэлл заметила, куда смотрит Николь, и снова вздохнула.

– Николь, я надеюсь, что правилам этикета ты уделишь больше внимания, чем мне.

Николь засмеялась:

– Вам не стоит беспокоиться обо мне, миссис Тредуэлл. Я еще не встречала мужчины, на которого стоит посмотреть дважды. Не считая, конечно, моих братьев.

– Когда-нибудь встретишь, – уверенно сказала директриса.

– Вряд ли, – не менее уверенно возразила Николь.

Николь сидела на позолоченном стуле, настолько тонком и хрупком, что она с опаской думала, не сломается ли он под ней. Она заранее облюбовала этот дальний угол большого зала. Золотистая парча вызывала страшный зуд, однако всякий раз, когда Николь делала попытку почесаться, сидевшая рядом Гвен выразительно толкала ее в бок. Однокашница, на взгляд Николь, выглядела очень элегантно в своем скромном, с высокой талией белом платье, с которым прекрасно гармонировало жемчужное ожерелье. Черные волосы ее были зачесаны назад и собраны в пучок на затылке. Сама же Николь, о чем она прекрасно знала, выглядела нелепо. Она смущенно шевелила обнаженными плечами, моля Бога о том, чтобы стул под ней не скрипел.

– Отличная музыка, ты не находишь? – шепнула ей Гвен.

– Это что-то ужасное, – пробормотала Николь.

– Ах нет, ведь это Моцарт!

Николь невольно рассмеялась:

– Да нет же, Гвен. Я имею в виду нас, а скорее всего себя и все, что вижу вокруг. Я не принадлежу к этому кругу.

Маленькое личико Гвен сморщилось.

– Я тоже, но мы обязаны это вытерпеть. Когда-нибудь мы сможем к этому привыкнуть, я так полагаю.

– Никогда! – энергично возразила Николь. – Мне жаль миссис Тредуэлл, но нет никакого смысла пытаться сделать шелковый кошелек из свиного уха… Господи, я умираю от голода.

– Будет ужин.

– В полночь, а сейчас только четверть девятого. – Николь резко поднялась. – Я попробую найти что-нибудь перекусить. Пойдешь со мной?

Гвен покачала головой.

– Ну как знаешь. – Николь встала и выпрямилась во весь рост, испытав удовольствие от того, что можно двигаться. Она ощущала себя неуклюжей, знала, что выше многих мужчин в зале и, конечно же, гораздо выше любой из дам.

И вдруг Николь ошеломленно замерла. Она увидела, что в кресле – не в хрупком, позолоченном, а в солидном, настоящем кресле, затянутом в красный бархат, восседает самый большой человек, которого она когда-либо видела, – массивный мужчина с рыжевато-золотистыми, зачесанными назад волосами, собранными сзади в тугой хвост.

Мужчина был великаном – должно быть, его шея не уступала по толщине бычьей, толщина рук соперничала со стволами дерева. Он смотрел на нее глубоко посаженными глазами, цвет которых напоминал небо.

Николь поспешно отвела взгляд в сторону, а затем вновь посмотрела на мужчину. Боже! Он напоминал ей портреты Генриха VIII. В руке мужчина держал бокал, и в тот момент, когда Николь повернула лицо в его сторону, щелкнул пальцами, показывая слуге, что бокал следует наполнить. Экий лентяй, с неприязнью подумала Николь, ему лень самому дойти до столика с вином! Она прошла мимо него, затем снова повернулась и в смятении увидела, что хотя он не пошевелил ни единым мускулом своего массивного тела, его светло-голубые глаза следили за ней. Щеки Николь вспыхнули, и она ускорила шаг.

Девушка только обнаружила стол с холодными закусками у противоположной стены зала, как рядом с ней оказалась миссис Тредуэлл.

– Где Гвендолин? – спросила наставница.

– Я оставила ее вон там, возле пальмы, – с виноватым видом призналась Николь. – Я почувствовала, что мне нужно пройтись.

Миссис Тредуэлл посмотрела на девушку с трогательным сочувствием:

– Бедняжка Николь! Надо сделать из тебя любительницу танцев, и тогда тебе будет чем заняться на подобных приемах.

– С таким же успехом можно попытаться сделать из меня птицу.

Миссис Тредуэлл дотронулась до Николь веером:

– В один прекрасный день ты еще раскроешь свои крылья. – Затем добавила: – Попробуй паштет – очень вкусный. Только не клади сразу слишком много на тарелку. – Директриса весело помахала рукой и продолжила свой путь.

Николь положила себе паштета меньше, чем привыкла, затем добавила тостов и прислонилась к стене, как всегда, чуть ссутулившись. Она видела, как миссис Тредуэлл остановилась перед громадным лентяем, сидевшим в кресле, и дружелюбно ему кивнула. Он склонил голову в ответ, и Николь испытала чувство обиды за свою директрису.

Она украдкой пробралась к обитому красным бархатом креслу, заинтригованная вульгарностью манер этого человека. Можно было подумать, что он член королевской семьи, если судить по тому, как скупо он отвечал на приветствия гостей. Из той точки, где Николь находилась, она видела его профиль. Ей бросились в глаза сурово поджатые губы. Теперь она могла слышать его голос, и он оказался таким, как она и ожидала, – полным важности и самомнения. Говорил он с легким иностранным акцентом. Это же надо быть до такой степени ленивым! Николь с возмущением наблюдала за тем, как из его руки выпала сигара, и он тут же знаком показал бедняжке слуге поднять ее с пола. В чем дело? Неужели размеры его тела породили в нем уверенность, что он выше прочих смертных? Он воплощал в себе все то, что ей так не нравилось в жизни, – бесполезность и претенциозность и, кроме того, праздность. Николь вдруг поймала себя на том, что возненавидела его.

Затем она увидела, что к бархатному креслу приближается миссис Тредуэлл вместе с Гвен. И – проклятие! – этот хамоватый лорд не соизволил даже привстать, пока ему представляли залившуюся краской бедняжку Гвен. Столь пренебрежительное отношение к подруге стало последней каплей, переполнявшей чашу терпения Николь. Она сделала несколько энергичных шагов и остановилась перед красным бархатным креслом.

– Знаете ли вы, – сказала она, клокоча от гнева, – что даже самый высокопоставленный лорд, если он вежлив, встает, когда к нему приближается леди?

Мужчина в кресле поднял голову и медленно смерил ее взглядом:

– В самом деле? А вежливо – так грубо отчитывать незнакомого человека?

Это лишь подлило масло в огонь.

– Поверьте, сэр, если бы я была мужчиной, я бы бросила вам перчатку.

– Будь вы мужчиной, – растягивая слова, сказал он, стряхнув пепел на пол, – возможно, я бы принял вызов.

Внезапно его лицо вспыхнуло, и Николь испытала злобное удовлетворение, радуясь тому, что ее стрела попала в цель. Это состояние приподнятости и возбуждения сохранялось в ней до полуночи, пока не пришла миссис Тредуэлл, чтобы проводить ее и Гвен ко сну.

– Компания становится для вас слишком шумной, – пояснила наставница. Николь и Гвен с чувством облегчения последовали за ней. – Кстати, – спросила она, поднимаясь по лестнице, – мне показалось, что ты о чем-то беседовала с лордом Бору, Николь?

Николь фыркнула:

– Бору? Подходящее имя для этого неприятного типа.

– Ну, видишь ли, – доброжелательным тоном проговорила миссис Тредуэлл, – сейчас ему очень нелегко. Когда-то он был сильным, атлетически сложенным мужчиной – и вдруг стал калекой.

Николь споткнулась о ступеньку и почувствовала, как кровь отливает от ее лица.

– Ка… калекой?

– Увы, да. Лорд Бору был тяжело ранен в Дрездене. Пушечным ядром ему раздробило колено. А до этого он был воплощением мужественности: чемпион по боксу, борьбе, верховой езде, заядлый дуэлянт. Брайан Бору. Трудно представить, что он больше никогда не встанет на ноги, – со вздохом добавила миссис Тредуэлл. – Война – ужасная штука.

Ошеломленная Николь молча поднималась по лестнице вслед за наставницей.