Текст книги "100 дней Фолклендов. Тэтчер против Аргентины"

Не могу не упомянуть о жизни в сказочном замке Форт Святого Анджело, построенном на обрыве скалы с видом на Большую гавань, простиравшуюся в 120 футах под ним. Мальтийским рыцарям было чем гордиться. В моей памяти воскресают крутые дороги к верфи, «пронзительные крики, звоны и запахи», которыми известна Мальта, церкви с часами, показывающими разное время для того, чтобы сбить с толку дьявола, и подводная лодка, пахнущая горячим маслом и новой краской.

Через год службы на «Сэнгвине» на лодку прибыл новый командир. Мне повезло еще раз. Это был блестящий, умный и обходительный офицер с тонким чувством юмора, что делало его таким хорошим наставником для молодого офицера. И меня не удивило, что он стал адмиралом, сэром Гордоном Тейтом, и вторым морским лордом.

В конце 1956 года меня послали в Барроу-ин-Фернесс, в качестве наблюдателя за строительством первой субмарины нового класса «Порпойс» и члена комплектующегося экипажа. Это была 2300-тонная, огромная по сравнению с небольшой «Сэнгвин», подводная лодка. После двух лет пребывания на судостроительной верфи мы наконец добрались до моря с еще одним прекрасным командиром Брайаном Хатчингсом, который, несомненно, стал бы адмиралом, если бы рано не ушел в отставку по личным мотивам. В конце концов он вырос до руководителя компании «Джон Льюис», что по большому счету отнюдь не плохо. Я прослужил с ним полтора года, пока его первый лейтенант²² Табби Сквайре не принял должность командира лодки. Это произошло за несколько месяцев до моего ухода.

В 1960 году мне было уже двадцать восемь, но я не имел возможности подумать серьезно о девушках или женитьбе, тем более что Брайан Хатчингс не одобрял женитьбу своих «молодых офицеров». У меня не было больших денег, чтобы тратить их на девушек, особенно после того, как приобрел превосходный «сан-бим» марки III с двигателем 2,25 литра и салоном ралли. Машина без проблем развивала скорость 100 миль в час. Катание на этом роскошном спортивном автомобиле каждый месяц практически «вычищало» мою зарплату, но оказалось сомнительным преимуществом для серьезного ухаживания за мисс Шарлоттой МкМетри. Шарлотте нравилась машина, которая явно была дорогим приобретением, а это, естественно, вызывало сомнения в моей практичности.

Я решил обе проблемы одним махом, преподнеся ей свою любимую машину в качестве свадебного подарка. Рассуждал так: будет почти невозможно найти деньги для другого свадебного подарка. И когда «соглашение» было наконец заключено, ответственность за практические вопросы легла на ее плечи – бремя, которое ей пришлось нести большую часть нашей совместной жизни. Миссис «Чарли» Вудворд в течение недели после возвращения из свадебного путешествия обменяла лихой «санбим» марки III на «мини».

Мы поселились в Госпорте в маленьком георгианском доме, который стоил значительно дешевле «санбима». Это была вторая большая финансовая сделка моего брака. Я привлек в помощь мою тещу, чтобы убедить агента снизить цену дома с 1200 фунтов до 600. Я правильно выбрал доверенное лицо для ведения переговоров. После довольно защищенной жизни кадета и офицера я был невежественен в коммерческих вопросах. Проведенная операция меня удовлетворила, однако мрачная реальность гражданского меркантилизма быстро все расставила на свои места.

– Довольно хорошая цена, не так ли? – спросил я одного из рабочих, который приводил наш дом в порядок.

– С вас взяли за это шестьсот фунтов? – ответил он недоверчиво. – Вас ограбили…

Следующим этапом моей жизни стало самое трудное испытание для подводника – курсы командного офицерского состава «Перископ», известные повсюду как «Перишер»²³. Половину отведенного на учебу времени мы проводили на юге на тренажере плавбазы «Долфин», а половину – на севере, на подводной лодке в море. «Перишер» в то время разрушал карьеру офицеров: двадцать-двадцать пять процентов слушателей не проходили курс и ко времени моего прибытия ни один из них не продвинулся дальше капитан-лейтенанта. Суровый, но необходимый учебный процесс «Перишера» «ломал» некоторых молодых офицеров. Я очень сомневаюсь, что кто-нибудь из нас прошел бы курс, если бы имел физическую возможность увидеть предельные разрешенные границы безопасности – несколько футов и секунды, разделяющие приближающиеся фрегаты и подводную лодку.

На мое счастье, нашим командиром снова был Хатчингс. В круг его обязанностей на ответственной должности Преподавателя будущих командиров входило провести нас через самые суровые испытания. Он должен был раз и навсегда выяснить, кто из нас сможет безошибочно просчитать в своей голове ситуацию, которая разворачивается на поверхности моря над нами, решительно, эффективно и безопасно командовать субмариной. К окончанию курса «Перишер» эта воображаемая картина, мимолетная и эфемерная для некоторых, острая и ясная для других, включала не только обычные рыбацкие лодки, паромы, острова, яхты и т. п., но также содержала основную вводную – пять фрегатов Королевских ВМС, рвущихся к нам на полной скорости с целью испортить нам настроение. С Брайаном не всегда было легко работать. В случае незначительной ошибки он обычно взрывался и начинал говорить возбужденно и напыщенно. Если вы к этому непривычны, то можете сильно расстроиться. Однако если вы совершили действительно серьезную ошибку, он спокойно делал все возможное для того, чтобы помочь выйти из сложившейся ситуации. Он был очень суров, и ему было невозможно повесить «лапшу на уши». Обычно он обращался ко всем нам как к своим «бесполезным офицерам», не стесняясь делать это перед экипажем корабля или совершенно незнакомыми людьми. Главным было помнить то, что он на самом деле так не думал. Не так ли?

В своей основе курс был предназначен для того, чтобы проверить способность выносить стрессы и нагрузки в предельно сложных условиях, что уже способствовало подготовке и удаче. Лично я был хорошо подготовлен, и для меня это не представляло сложностей. Мое обучение на «Перишере» было полностью посвящено реализации возможности персонального, бесценного общения с четырьмя будущими адмиралами. На «Порпойсе» в течение более двух лет меня непосредственно обучал Брайан Хатчингс. Он учил меня быть уверенным в себе и меньше беспокоиться о чувствах других, когда я ясно видел путь вперед. Это, конечно, накладывает определенный отпечаток на психику нормального человека, но на это приходится идти.

Ключ к успеху или причина неудачи подводника частично обусловлены именно этим плюс способностью удержать в уме обстановку, которая разворачивается на поверхности. Для примера (пусть это и не очень хорошая аналогия) – представьте, что вы высунули голову из люка на Пиккадилли, бросаете один быстрый оценивающий взгляд вокруг, быстро спускаетесь назад и пытаетесь вспомнить все, что увидели. Идея состоит в том, чтобы запомнить обстановку и так точно рассчитать момент следующего «выхода на поверхность», чтобы при высовывании вашей головы из люка над ней не оказались колеса «дабл-деккера». Промахи на «Перишере» являются естественным и часто встречающимся явлением. Самое большое беспокойство вызывало то, что ошибки обходятся слишком дорого для людей и оборудования. Первая большая ошибка будет означать конец карьере. Именно это огромное напряжение обычно является причиной неудач несчастного слушателя «Перишера».

Я наряду с четырьмя другими офицерами через это прошел и по возвращении на плавбазу был вызван, как и полагалось, преподавателем. «Юный Вудворд, – сказал он, верный признак, что сказано будет совсем не то, что имеется в виду, – вопреки моим ожиданиям, вы сумели все пройти». После трех лет нашего знакомства я знал, что на это лучше не реагировать. Он продолжал: «Вообще-то вы все выполнили весьма хорошо. Я предоставляю вам право первого выбора из имеющихся вакансий на должность командира. Куда бы вы желали пойти служить?»

Я невозмутимо ответил ему: «Предпочел бы управлять «Дредноутом». Это была первая британская субмарина с ядерной установкой водоизмещением 3500 тонн. Она стала гордостью подводной флотилии, еще будучи не спущенной на воду. Субмарина находилась в нескольких световых годах от пределов досягаемости таких лейтенантов, как я. Такое явное нахальство дало ему подходящий материал для рассказа веселой истории в штабе адмирала, придуманной им по возвращении на юг. Тем временем он устроил мое назначение командиром «Таэрлесса», которое состоялось 19 декабря 1960 года. Эта подводная лодка была совсем не такой, как «Дредноут», но для меня она стала самой лучшей субмариной в мире. Первый день пребывания в должности командира корабля без преувеличения является самым светлым днем в жизни любого офицера Королевских ВМС.

«Таэрлесс» была хорошо отработанной и модернизированной субмариной класса «Т» времен второй мировой войны. Она была известна как «обтекаемая Т-лодка» или «юркая «Т». Мы вместе с капелланом официально вводили ее в строй 25 апреля 1961 года. Я обратился к экипажу корабля, прибегнув к благословению Всевышнего «этого корабля и всех тех, кто служит на нем». Мы произносили слова из Псалма 107 для тех, «которые ходят под водой и делают свое дело в открытых морях». Затем я предложил экипажу помолиться, повторяя гаэльское благословение 1589 года…

– Кого вы боитесь, видя, что Бог-Отец с вами?

– Мы ничего не боимся.

– Кого вы боитесь, видя, что Бог-Сын с вами?

– Мы ничего не боимся.

– Кого вы боитесь, видя, что Святой Дух с вами?

– Мы ничего не боимся.

Капеллан произнес молитву сэра Фрэнсиса Дрейка, которая содержит слова, сказанные им перед выходом на встречу с Армадой: «Сохрани нас от опасностей моря и от жестокости врага; да будем мы охраной для нашей наиболее милосердной, доброй Владычицы королевы Елизаветы и ее доминионов». Затем все мы спели «Отче наш всемогущий, спаси», гимн моряка, и я формально вступил в должность командира подводной лодки первой линии с экипажем примерно шестьдесят человек. Всего шесть дней назад мне исполнилось двадцать девять, я был лейтенантом с выслугой шесть лет. Этот день стал знаменательным для меня. Я вспоминаю длинный путь, пройденный маленьким неизвестным «воином», который когда-то, в 1946 году, сидел на своем чемодане в переполненном поезде, пытаясь найти дорогу к Итон Холлу. Но служба в ВМС заключается в том, что ты продвигаешься все выше и выше по служебной лестнице до тех пор, пока не свалишься с очередной ее ступеньки.

Год командования «Таэрлессом» у родных берегов был полон хорошими событиями и прошел в славной компании. Можно выделить один важный эпизод, произошедший однажды по возвращении после длинного и трудного дня инспектирования моего корабля. Мой командир эскадры стоял на мостике и беспристрастно смотрел вокруг. В то время как я пессимистично размышлял о том, как мы сработали, его продолговатое лицо с острыми очертаниями было невозмутимо. Маршрут подхода к плавбазе, пришвартованной в бухте Ротсей в Клайд Вик, проходит через акваторию, часто заполненную приближающимися к финишной линии яхтами, на которых, без сомнения, много важных местных персон. Более всего они обеспокоены тем, как «подрезать» своих противников, а не тем, чтобы уступить дорогу рабочему классу. Чтобы ошвартоваться вовремя, я должен был прокладывать свой курс между лидеров, приводя в бешенство рулевых яхт класса «дракон». В итоге лодка пересекла финишную линию, находясь между двумя лидирующими яхтами. Я нервно осмотрелся вокруг – мой комэск спокойно улыбался. Убежденный рыбак, он воспринимал всех яхтсменов как неизбежную неприятность и финиш третьим на подводной лодке в гонке яхт класса «дракон» в Клайд Вик его очень порадовал. Инспекция прошла успешно.

В начале 1962 года я оставил «Таэрлесс» и провел шесть прекрасных месяцев на противолодочном фрегате «Фалмут», базировавшемся в Лондондерри. Затем на целый год возвратился в военно-морской колледж в Гринвиче, чтобы пройти подготовку по ядерному реактору. Это был очень специальный курс, предназначенный прежде всего для офицеров инженерного профиля. Теперь, будучи уже капитан-лейтенантом – две широкие и узкая полоски на рукаве, я столкнулся с самой трудной работой, которую когда-либо выполнял. Этой работе не помогала даже самая мерзкая за последние несколько лет зима. Последний из больших смогов случился в ноябре. Чтобы добраться до работы пешком требовалось тридцать минут, а ехать на машине – сорок пять. В феврале выпал снег, пролежавший шесть недель, и я ходил на лыжах в парке Гринвича. В нашем доме мы собрали все электрические камины на мансарду, чтобы исключить замерзание водяной системы. Как раз в эту холодину и родилась наша дочь Тесса.

Математика началась там, где я ее оставил более десяти лет назад, равно как и все другие предметы, необходимые для понимания теории процессов, проходящих в ядерных реакторах и их устройствах. Два часа на выполнение домашнего задания выкраивались в основном ночью. Мы изучали все, начиная от химии воды и до теории относительности Эйнштейна в трехмерной алгебре. Кроме того, в последнем, третьем, семестре у нас был курсовой проект по разработке реактора. Я сдал работу с огромным облегчением за три недели до истечения срока. Несколько дней спустя меня спросили, могу ли я быть так любезен ответить на вторую половину вопроса.

Экзамен у меня приняли, и я продолжил учебу на пятимесячных противолодочных курсах. Потом меня временно назначили командиром «Грэмпеса» (на период завершения работ на «Вэлианте» в Барроу-ин-Фернессе). Я стал старшим помощником капитана 2 ранга Питера Герберта, еще одного знаменитого человека, закончившего службу как адмирал сэр Питер Герберт, кавалер орденов Бани и Британской империи.

«Вэлиант» водоизмещением 3500 тонн была первой британской атомной торпедной подводной лодкой, известной как «флотская субмарина». На лодке был установлен водяной реактор высокого давления, который обеспечивал ей такую скорость, которую я никогда прежде под водой не испытывал. Ее длина составляла 282 фута, несколько больше, чем у «Дредноута», ширина – 32 фута. Лодка имела три палубы, кроме верхней, и управлялась подобно огромному, очень медленному самолету без иллюминаторов с экипажем в 100 человек. Она базировалась в Клайде.

Мы ввели ее в состав флота и провели целый ряд испытаний оборудования, что всегда требуется от головного корабля в своем классе. Последним из таких испытаний, проведенных до моего ухода с лодки, был переход в подводном положении от Шотландии до Сингапура. Моя служба на «Вэлианте» закончилось в 1967 году с присвоением мне звания капитана 2 ранга. Это важно, поскольку при выдвижении на высшие должности на это обращается большее внимание, нежели на сдачу экзаменов или выслугу лет. Ты получаешь золотой шнурок на козырек фуражки и становишься такой себе «начальствующей фуражкой», которая видна всем.

После этого мне дали самую желанную для всех моряков работу – преподавателя на «Перишере». Моя подготовка к педагогической деятельности заняла одну неделю, которую я провел с действующим преподавателем капитаном 2 ранга Сэмом Фри. Это была, возможно, самая трудная неделя бывшего «перишера». Однажды, когда фрегаты разворачивались для повторного прохода над нами, мы по-быстрому обедали, находясь на перископной глубине. Сэм спокойно сказал, даже не глядя в перископ: «Они развернулись».

– Откуда ты знаешь? – спросил я, зная, что все пять фрегатов находятся по крайней мере в шести милях от нас.

Я не мог понять, как он узнал, что они повернули. Но самое странное было в том, что и он не мог этого объяснить. Я осторожно расспрашивал его, но напрасно. Он понятия не имел, как он это узнал. Просто знал и все. Это серьезно угнетало меня. Как перенять опыт человека, «работающего» на шестом чувстве? Чему же я мог научиться от мистика в темно-синей форме?

Трюк с фрегатами был только началом. Сэм также мог сообщить, не глядя на секундомер, когда прошла минута времени с точностью до секунды. Он не прекращал говорить, пока делал заметки. Я задавал себе вопрос, почему работа преподавателя была такой желанной. В преподавателе слушатель видит человека, который исправит ошибки и спасет его. если что-то пойдет не так, ведь в конечном счете за все отвечает преподаватель. Теперь же ответственность будет полностью лежать на мне.

Первые несколько месяцев были очень нервозными. В течение первого курса я сбросил полтора стоуна веса, пока заново изучал все, что знал как «перишер». Только после этого я смог должным образом сконцентрироваться на учебном процессе. Я преподавал математические принципы расчета времени и правила безопасного управления подводной лодкой. Особое значение придавал развитию сообразительности и наблюдательности. Например, субмарине требуется целая минута времени на погружение с перископной глубины на безопасную глубину, то есть значительно глубже, чем осадка приближающегося надводного корабля. «Перишеру» требовалось выполнить это с запасом всего в десять секунд. Таким образом, преподавателю остается приблизительно пять секунд для того, чтобы при необходимости исправить его ошибку, которую он совершил в «борьбе с противником» – фрегатом, который с грохотом проносится над вашей головой.

Иногда, слушая нарастающий шум приближающихся винтов, я, затаив дыхание, наблюдаю за показаниями глубиномера, считаю секунды, беспокоясь о фрегатах на обоих флангах и о том, удастся ли найти время, чтобы подвсплыть для быстрого взгляда на судно-цель за кораблями охранения до того момента, как один из фрегатов нас «переедет». «Заполнить быструю. Восемьдесят футов… Продуть быструю… Быстрая продута, кингстон быстрой закрыт… Снять давление с быстрой» – рев вырывающегося на свободу сжатого воздуха. «Быстрая вентилирована, вентиль быстрой закрыт…» Последовательность действий, команд и докладов об их исполнении. При этом необходимо сохранить в голове ясную надводную обстановку, а время работает против тебя. Для совсем не многих это небеса под водой. Для большинства – самое тяжелое испытание, а для некоторых – просто кошмар. Чтобы стать действительно хорошо подготовленным офицером, все это должно нравиться.

И наконец после месяцев целенаправленного любопытства я открыл для себя то, что определялось, по выражению Сэма Фри, инстинктивно: «Они развернулись». Просидев целую вечность в том же месте, что и он, надеясь на божественное вдохновение, я натолкнулся на разгадку. Она заключалась в изменении тона сигналов гидроакустических станций фрегатов, которые прослушиваются по громкоговорителю в центральном посту субмарины. Это акустическое явление, известное как «эффект Доплера», вы ощущаете каждый день в изменяющемся тоне работающей сирены проезжающей мимо машины скорой медпомощи. И как только я идентифицировал это как источник шестого чувства Сэма, мне удалось использовать некоторые довольно простые математические методы вместе с несложным электронным оборудованием для выполнения основной работы, что позволило получать удивительную, ранее недоступную нам информацию.

Это только один пример из жизни подводника. Используя все свои чувства, ты должен следить за всем, что происходит вокруг тебя: как внутри лодки так и вне ее. Звук остановившегося насоса, отметка на индикаторе, переключение клапана, шипение сжатого воздуха, треск разрушающейся трубы. Способность быстро реагировать на ключевую информацию дает дополнительные решающие секунды, так необходимые для принятия правильного решения в случае потенциальной опасности. Шум моря за пределами субмарины обманчив. В этом шуме кто-то пытается скрыться, сознательно маскируясь под шумы естественных обитателей моря, которых огромное множество. Мы даем собственные жаргонные названия для многих странных шумов: «жареная рыба», «плач младенца», «щелканье креветок», «военная рыба» и много других. Это может быть и веселый свист морских свинок, и позывной крик самца-кита или касатки. Среди этой какофонии вы слушаете вашего врага: корабль или субмарину, а иногда и самолет. У каждого из них своя «мелодия».

Убить или быть убитым – здесь не место для беспечных. Даже винт безобидного судна говорит о многом. Сколько судно имеет гребных винтов. Сколько лопастей у каждого гребного винта. С какой скоростью они вращаются. В большинстве случаев этого бывает достаточно, чтобы судить о типе судна, его курсе и скорости. Вам остается определить дальность до цели, и «решение на стрельбу» для уничтожения врага готово.

Подобно моим предшественникам, мне приходилось «заваливать» примерно одного из пяти «перишеров». Я очень не любил это делать, и меня удивляло, что при сообщении такого рода новостей они обычно улыбались. Какое-то мгновение они были рады, что все наконец закончилось. Они были не в состоянии воспринимать любую информацию. Они не только не могли справиться с заданиями в течение последних нескольких дней, но у них появились первые симптомы реального постоянного стресса. Разумеется, я не мог допустить, чтобы такие офицеры прошли в командование.

К тому времени в составе сил постоянной готовности мы имели три атомные субмарины: «Дредноут», «Вэлиант» и «Уорспайт». После двух лет службы в качестве преподавателя и шести месяцев усовершенствования игры в гольф на курсах объединенных штабов видов вооруженных сил меня назначили командиром «Уорспайта». Лодка носила имя прославленного линейного корабля первой и второй мировых войн, бывшего флагманского корабля адмирала Каннингэма в бою у мыса Матапан. Этот корабль закончил свой путь на мели в бухточке Пруссия около мыса Лендс Энд.

Я прибыл на новый «Уорспайт» в начале декабря 1969 года. Для меня это было хорошее время. Я уже приобрел опыт командования подводной лодкой и больше никто не обвинял меня в незрелости. Я был настоящим капитаном 2 ранга Вудвордом, который прошел через жернова флотской службы и был не хуже других подготовлен выполнять свою работу.

Первая неделя моего командования стала тяжелой почти для всех на борту. В понедельник, во время обеда я спустился вниз, в старшинскую кают-компанию, чтобы встретиться в неформальной обстановке со старшинами за полпинтой пива. Прежде, чем покинуть центральный пост я приказал первому лейтенанту Джеймсу Лейборну: «После сеанса связи на перископной глубине погружайтесь на глубину 400 футов с дифферентом десять градусов. Затем скоростью пятнадцать узлов следуйте в точку выполнения следующего упражнения».

Внизу в кают-компании мы беседовали со стаканами в руках. Через несколько минут дифферент на нос начал увеличиваться, что для меня не было неожиданностью. Все замолчали… Я увидел чрезвычайно взволнованные лица людей. Минуту спустя мы выровняли дифферент, и беседа медленно, очень медленно возобновилась. К своему ужасу, я отметил, что даже самые бывалые люди теряют самообладание от обычного изменения глубины. Похоже, что они прошли через неосознанный, всеохватывающий страх подводника, когда внутренний голос говорит: «Корпус лодки разрушится примерно на глубине 1500 футов и если при скорости пятнадцать узлов нырять с дифферентом десять градусов на нос и ничего не предпринимать, то через шесть минут свет потухнет уже навсегда».

Понятно, что этим людям, костяку моей команды, такая назойливая мысль приходила на ум слишком часто. Дифферент до тридцати градусов должен быть для лодки достаточно «нормальным». И если эта лодка готовится к войне, то скорость следует увеличивать. Моя новая субмарина была небоеспособной. Я был очень удручен.

Спокойно допив свой стакан, я возвратился в центральный пост, чтобы сообщить об увиденном первому лейтенанту.

– О-о, – сказал он, – разве Вы не знали?

– Чего я не знал? – спросил я.

А дело было в том, что «Уорспайт» двенадцать месяцев назад столкнулся с айсбергом, маневрируя на предельных углах, и дважды сильно повредил надстройку своей рубки («плавник»). Лодка благополучно вернулась домой, но многие из команды этого не вынесли. Двадцать четыре члена экипажа оставили подводную службу по собственному желанию. По-видимому, с того дня, чтобы сохранить остальных, лодка в обычных условиях никогда так энергично не маневрировала.

Но у меня на этот счет было иное, отличное от бывшего командира, мнение. Я решил «побросать» лодку, осуществляя маневрирование, известное на флоте как «раскачивание». Я предупредил каждого о том, что буду делать. Как только они привыкли к этому, я начал «качать» лодку без предупреждения. Днем и ночью и так всю неделю. Должен заметить, что мне самому это не очень нравилось. В пятницу я снова решил выпить по стакану пива со старшинами в их кают-компании. Как только я оставил центральный пост, мы с Джеймсом запустили свои секундомеры. Я сказал ему: «Ровно через семь с четвертью минут выходите на скорость двадцать узлов, положите дифферент тридцать градусов на нос и сделайте побольше шума, как будто бы у вас проблемы в центральном посту». Через семь с половиной минут никто не обратил на это внимания. Никто даже не пролил свое пиво.

В условиях такого психологического напряжения выигрываются или проигрываются сражения. Печально, но эти испытания нам стоили еще одного члена экипажа, который попросился в тот уикэнд уйти. Но это пошло на пользу оставшимся девяносто семи. Годы спустя оказалось, что проблемы были у еще одного подводника. Я совершенно случайно обнаружил, что человек, которого я знал как тихого, довольно сосредоточенного парня, раньше таким не был. Когда-то он был веселым, шумным и коммуникабельным человеком. Я иногда задавался вопросом, сколько лет своей жизни он провел в тихом ужасе. Печально, что его не заметили в напряженной жизни «Уорспайта», полной происшествий и волнений во время плаваний в Северной Атлантике и Средиземном море. В течение следующих восемнадцати месяцев в компании замечательных людей я узнал много интересного и получил почти такое же удовлетворение, какое я испытывал, будучи преподавателем.

В 1972 году я был отозван на берег и с противоречивыми чувствами отправился в Королевский колледж оборонных исследований на площади Белгрейв. Ежедневно я совершал поездки из Сурбитона, где мы недавно купили дом, к вокзалу Виктория и шел пешком в колледж, где вместе с четырьмя другими офицерами в моем звании выполнял различную административную работу и одновременно неофициально посещал лекции. У меня сложилось плохое впечатление о работе, на которой я оказался и которая включала в себе все лакейские задания за исключением разве что подметания полов. Мне нужно было быть вежливым с бригадирами, которые были невежливыми со мной, и заботиться о незначительных потребностях любого слушателя, который думал, что у него может быть проблема. Мне приходилось быть одновременно «мистером «сделай это» и «туристическим гидом фирмы Кука». Я даже провел на своем ломаном французском экскурсию для высокопоставленного иностранного студента и его жены на катере по Темзе от Вестминстера до Гринвича.

Все это было не то, ради чего я пошел служить в ВМС. Не понравилось мне и то, что с меня немного попытались сбить спесь. Моя жена прояснила мне ситуацию, решительно заявив, что несколько месяцев покорности пошли бы мне на пользу, поскольку я стал слишком самодоволен. Для меня это было слабым утешением, так как на этой ступени моей карьеры после командования новейшей действующей британской ядерной субмариной я не привык, чтобы со мой спорили или меня критиковали. Я даже не привык, чтобы меня перебивали! Поэтому я вовсе не был признателен Шарлотте за ее слова.

Как жаль, что имея в то время возможность заняться многими хорошими делами, я не воспользовался представившейся возможностью, поскольку был в дурном расположении духа. Но это продолжалось только один год вместо двух по плану. Совершенно неожиданно мне стало известно, что меня включили в списки на продвижение в капитаны 1 ранга, и если я не сделаю чего-нибудь абсолютно непростительного, то через шесть месяцев буду иметь четвертую нашивку.

После этого я воспринимал колледж более положительно и начал думать о том, чем бы я как капитан 1 ранга мог заняться в течение восьми или девяти лет, пока буду в «списках капитанов 1 ранга». Эта историческая фраза зародилась задолго до Нельсона. Вы со временем продвигаетесь по списку вверх, время идет, и в конечном счете вы достигаете вершины, чтобы стать адмиралом или уволиться. Тогда мне было сорок, я был так же молод, как и любой другой капитан 1 ранга и, казалось, действительно мог бы продвинуться на вершину служебной лестницы, даже если ступеньки будут скользкими. В конце моего пребывания в колледже мой босс в заключительной характеристике высказал в мой адрес несколько добрых замечаний, но в заключение ужалил – он охарактеризовал меня как имеющего «…очень сильный характер». Под этим, я уверен, он подразумевал то, что я постоянно обо всем спорил и однозначно давал понять, что не люблю эту свою работу так же, как и он.