Текст книги "100 дней Фолклендов. Тэтчер против Аргентины"

Глава 4
На юг к острову Вознесения

У северо-западного побережья Африки за Канарскими островами мы вышли в открытый океан. Погода прояснилась, штормовые облака остались позади, уступив место ясным голубым небесам. Атлантика казалась такой обманчиво безопасной. Мы продолжали идти на юг, удерживаясь в двухстах милях от Западной Сахары по левому борту. На всех кораблях моей небольшой группы шла напряженная работа. Разбирались и приводились в порядок сваленные в кучу запасы. Из периодически доходивших до нас политических сообщений было ясно, что ситуация между Буэнос-Айресом и Лондоном не улучшалась. Несмотря на интенсивные усилия дипломатов, генерал Гальтиери не собирался эвакуировать войска со «своих» Мальвинов.

Общая идея вышестоящих штабов была такой: мы соберем силы на острове Вознесения и затем все вместе пойдем на юг, чтобы как можно скорее выполнить то, для чего нас сюда послали. Это совсем не детальный приказ, а просто предварительное распоряжение, обобщенное фразой «спешите на юг со всем, что у вас есть». Я допускал, что более определенный план появится в результате нашей встречи на острове Вознесения. Но пока нам необходимо было работать, исходя из такого предварительного распоряжения. На практике из этого следовало, что объединенные группы на этой стадии операции будут оставаться под моим тактическим командованием. Никто из нас не имел ничего более определенного, за исключением амфибийной группы, которой предстояло готовиться к высадке когда-то и где-то.

Пока я продолжал работать над соединением, которое должно стать ударной группой, мое положение становилось все более изолированным. Эта группа должна быть готовой к боевым действиям, а в случае необходимости – начать реальную войну. Мы начали отрабатывать действия кораблей попарно и таким образом формировать тактические группы, поскольку казалось разумным то, что аргентинцы могут развернуть против нас свой флот в открытом море. Должен сказать, что мне было трудно понять возможность подобной конфронтации, и я надеялся, что тщательная подготовка к этому варианту развития событий все-таки окажется напрасной. В то же время я достаточно хорошо понимал, что характер такой войны предсказать почти невозможно, и поэтому мы продолжали делать все, что могли с учетом доступных нам на той стадии операции ограниченных средств.

В воскресное утро 4 апреля я перенес свой флаг назад на «Глэморган», удобные помещения и знакомая обстановка которого напоминали нам об успешно проведенных учениях в Индийском океане, когда мы испортили настроение Тому Брауну. Теперь мы вовлечены в более серьезное дело, и я был уверен, что «Глэморган» как флагманский корабль лучше, чем «Энтрим» по нескольким причинам, одной из которых были его средства связи.

Мой штаб потратил все утро, кочуя туда – сюда со всеми своими сейфами и документами. Я присоединился к ним в полдень, и мы приступили к проведению первичной подготовки к войне – закрашивали яркие надписи на кораблях и вертолетах, снимали мягкую обивку и обшивку из пластика и дерева. Как и во времена Нельсона, большой опасностью для моряков в сражениях остаются разлетающиеся осколки, и они не менее остры и смертельны, когда образуются из металла и пластмассы в результате взрыва ракеты, чем деревянные щепки из дуба и тикового дерева, образующиеся при взрыве пушечных ядер на батарейных палубах. Мы рекомендовали, чтобы все корабли отправили на берег свои изделия из серебра, награды и памятные вещи, и не потому, что существовала опасность гибели от летящего футбольного трофея, а потому, что некоторые из них бесценны и не подлежат страхованию на войне. «Ковентри» все это выполнил, правда с исключением. На корабле на видном месте находился средневековый протестантский крест, установленный на деревянном постаменте. Он был доставлен из старого собора города Ковентри и подарен кораблю, носящему его имя. Один молодой и довольно беспокойный старшина требовал, чтобы капитан 1 ранга Харт-Дайк оставил крест на месте, так как он был символом надежды и спасения для многих членов экипажа. Командир резонно с этим согласился. Моральное состояние людей, находящихся на передовой войны, превыше всего.

В понедельник 5 апреля авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл» вышли из Портсмута. Я получил сигнал из штаба о вероятной встрече где-то к северу от острова Вознесения. Все мы шли с максимально возможной скоростью, чтобы как можно раньше прибыть к острову Вознесения и использовать оставшееся время для технического обслуживания или проведения учений. Тем временем я созвал совещание штаба и провел вторую половину дня над разработкой плана предстоящих действий на то время, когда (и если) мы достигнем Фолклендских островов. Я пытался определить, какой избрать походный порядок для обеспечения обороны амфибийной группы, следующей вместе с нами? С какого направления мы должны подходить к Фолклендским островам? Какие и где есть возможные участки высадки? Где вероятнее всего не могут быть аргентинцы? Где мы должны развернуть наши разведгруппы спецназа? Как не допустить использование аргентинцами их главного аэродрома? Где возможные позиции их подводных лодок? Сколько они могут поставить мин и где возможные районы их постановки? Какую тактику будут использовать атакующие аргентинские самолеты, и как мы можем лучше всего противодействовать им? Все эти вопросы были очевидными и их легко было поставить, но ни одного ответа на них в то время у нас не было.

Поэтому наше совещание проходило в атмосфере неуверенности с растущим осознанием недостатка информации – наша разведка никогда не сосредотачивалась на Аргентине, и, поскольку никогда не предполагалось, что Фолклендские острова станут вероятным районом боевых действий, наши знания об окружающих их морях были абсолютно минимальными. У меня все еще не было возможности для обычного изучения топографических карт островов. Я едва нашел время, чтобы посмотреть на новые морские карты. Мы действительно не знали никаких подробностей о противнике, которого, возможно, придется атаковать, равно как и о местности, на которой мы могли бы найти его. Фактически наши знания ограничивались общедоступной информацией. Стандартный справочник «Джейн» по боевым кораблям флотов мира был нашим главным источником информации по флоту адмирала Анаи. Справочник «Джейн» по боевым самолетам стран мира также был нашим основным источником по их военно-воздушным силам плюс, конечно, все то, что мы могли разузнать от наших атташе во всем мире. Но сейчас было слишком преждевременно производить детальную оценку боевого состава противника, слишком рано точно устанавливать то, с чем мы будем иметь дело и, следовательно, в таких условиях осуществлять детальное планирование было тоже преждевременно.

Простой подсчет воздушных, сухопутных и морских сил противника давал основание для сомнений в том, что мы можем позволить себе идти напролом. Это редко когда является хорошей идеей. Но когда вы очень спешите – как, вероятно, придется нам, если хотим успеть до наступления зимы, – то такой путь может оказаться единственным. В то время мы все еще не знали состав развернутых на Фолклендских островах сил генерала Гальтиери. Мы не знали их вооружения, их готовности защищать собственные позиции или атаковать наши, когда (и если) мы высадимся. Фактом оставалось то, что мы имели слабое представление о наших действиях с началом операции. В общем, как с самого начала Министерство обороны говорило Джону Нотту, прогноз был плохим. Кроме существенной воздушной угрозы со стороны Аргентины, нас могли численно превосходить и на берегу. При недостатке «десантных наступательных возможностей» (с тех пор, как начались сокращения оборонных расходов) фронтальное наступление, которое требует существенного военного преимущества, стало бы неосуществимой идеей. Первичная разведка для нашей миссии становилась критически важной задачей – нам просто необходимо было высадить некоторые группы специального назначения на острова и выяснить, что же там происходит.

По итогам совещания мне предстояло еще многое обдумать. Но главным было то, что я сознательно и подсознательно ощущал необходимость быть хорошо осведомленным обо всем, что происходит на потенциальном театре военных действий. Годы моего обучения и практической подготовки не прошли даром. Если мы должны воевать, то я к этому готов. У меня выработан взгляд на войну, как на реальность, и теперь, столкнувшись с ней лицом к лицу, у меня нет необходимости что-либо менять. Меня научили всегда иметь в виду, что однажды потребуется столкнуться с реальным сражением, и медленно накатывающиеся ощущения этой реальности не были для меня ни новыми, ни мучительными. Это было частью моей работы. Я бы хотел, чтобы мне представилась возможность попрощаться с Шарлоттой и нашими взрослыми детьми Эндрю и Тессой, хотя думаю это расстроило бы меня и выглядело бы мелодраматично. Но уже слишком поздно об этом беспокоиться – они дома, в безопасности, атакуемые только средствами массовой информации.

Я здесь не один, и вскоре со мной будут тысячи людей и дюжины кораблей. Главком ВМС дал мне работу на передовой – вести их в бой. Он может заменить меня вице-адмиралом, тем не менее я пока осознаю свою ответственность. Я осознаю то, что не должен их подвести. Но в тоже время я не должен позволить всем этим заботам ограничить мою инициативу.

На следующий день, 6 апреля, я планировал начать беседы с экипажами кораблей. Большой адмиральский салон на «Глэморгане» превратился в офис оперативного штаба адмирала, и думаю, что именно здесь, в тот день, в окружении становившихся все более знакомыми морских карт, таблиц, сигналов, планов и телефонов я начал свой серьезный процесс «перехода к войне». Штаб начал отрабатывать различные варианты развития событий. Той ночью я записал в моем дневнике небольшое напоминание для себя в форме вопроса: «Что необходимо сделать сегодня, чтобы завтра не пожалеть о том, что не сделал этого вчера?»

Два авианосца с максимальным количеством самолетов «Си Харри-ер» и вертолетов «Си Кинг» на борту шли к нам на юг с максимально возможной скоростью, хотя «Инвинсибл» первоначально вследствие поломки в главном редукторе был ограничен скоростью в пятнадцать узлов. Утром 7 апреля я побывал на «Бриллианте» и «Эрроу», а в полдень перелетел на «Глазго» и «Шеффилд». Мое обращение ко всем было одним и тем же. Я сказал, что мы, возможно, идем на войну и что все должны готовиться к этому морально и физически. Я предупредил их, ничуть не смягчая ситуацию, о возможной гибели как кораблей, так и некоторых из нас. Я решил честно сказать об этом, не обращая внимания на свои чувства.

«До этого момента, – сказал я, – вы получали королевские шиллинги. Теперь вы должны зарабатывать их ратным трудом». Я напомнил, что никто не имеет права уклоняться, ведь для этого все мы пришли во флот независимо от того, знали это или нет. Уже слишком поздно изменить решение, так что лучше всего мужественно повернуться к войне лицом. У британского моряка есть на этот случай известная всем фраза: «Если у вас нет чувства юмора – вам не следует идти во флот».

Все контракты Министерство обороны автоматически продлило «на все время конфликта», и ни у кого нет никакой надежды уклониться от войны, а поэтому я им объяснил, что лучший путь к выживанию состоит в том, чтобы энергично приняться за дело, быстро учиться и усердно работать. Время предстоящего столкновения было «неопределенным». Я также остановился на наших предварительных оценках сил, с которыми предстояло сражаться, используя прием «уменьшение угрозы». «Аргентинцы, – сказал я, – имеют девять эсминцев и три фрегата. Мы можем предполагать, что три из них неисправны, на переоборудовании или что-то в этом роде. Два из них настолько стары, что, вероятно, негодны для плавания и, конечно же, небоеспособны. Один – сел на мель на реке Ла Плата месяц назад и, вероятно, до сих пор не отремонтирован. Это означает, что мы в морском сражении численно превосходим их примерно в соотношении четыре к одному. И если мы не сможем управиться с этим, то я не знаю, чем каждый из нас занимался в течение последних нескольких лет».

С такими словами я обращался к экипажу каждого корабля. Основная моя цель состояла в том, чтобы избежать излишнего запугивания людей. Это был первый шаг психологической подготовки, имеющей целью убедить каждого в том, что поражение очень маловероятно, если все мы выполним долг. Победители должны думать только о победе. Мы должны прийти туда уверенными в том, что мы лучшие, и тогда мы победим. Но на протяжении столетий британский моряк в душе был довольно последовательным реалистом. Единственный вопрос, который мне задавали на кораблях, был такого рода: «Сэр, не могли бы Вы сообщить нам, какова будет выплата заграничного пособия?» Или в другом варианте: «Сколько дополнительно нам заплатят за эту небольшую прогулку?»

Вскоре после 13.30 мы получили сигнал от Нортвуда, приказывающий одному из моих танкеров вместе с «Энтримом» и «Плимутом» отделиться от моей группы и полным ходом следовать к югу от острова Вознесения. Это было началом операции на Южной Георгии, очень важной, но прибавляющей трудности обеспечения согласованных действий всех кораблей группы. К концу дня я закончил разговор на борту «Шеффилда» и возвратился на «Глэморган» абсолютно измученным. Думаю, мое состояние в значительной степени было обусловлено борьбой с собственным психологическим напряжением и в тоже время попыткой успокоить других людей, усилить их решимость. Боюсь, что я выполнил эту работу не очень хорошо, так как несколько месяцев спустя один человек подошел ко мне и сказал: «Сэр, я помню тот день. Вы знали, что нас потопят, не так ли?» Должно быть, я переусердствовал в своем реализме.

В 21.30, вскоре после ужина, от штаба флота в Нортвуде поступило заключительное сообщение дня. Соединенное Королевство с 04.00 по Гринвичу 12 апреля объявляет вокруг Фолклендских островов исключительную зону. До этого момента оставалось чуть более четырех дней. По крайней мере для меня это стало отправной точкой. Думаю, что в тот момент, когда мы были на траверзе Сьерра-Леоне (Западная Африка), я осознал, что войны не миновать. А исключительные зоны были теми вещами, о которых я уже думал.

Той ночью я написал в дневнике слова, которые показывают, что мое видение происходящих событий становилось более четким и, возможно, более реалистичным.

Независимо от того, выиграем мы или пет, Фолклендские острова не стоят войны. В то же время мы не можем допустить, чтобы аргентинцам (или кому бы то пи было) сошел с рук международный грабеж. Это все тот же вопрос: «если это сделать не здесь, то где же?» В любом случае они тоже не готовы воевать.

Таким образом, наши действия должны говорить аргентинцам (и мы не должны терять хладнокровия, особенно когда начнут свистеть пули): «Мы полностью готовы воевать за паши интересы – готовы ли вы воевать с нами?» Если рассуждать разумно, то они должны твердо решить, что не готовы, хотя то же самое они могут думать и о пас.

Их ответ, пока они находятся в более выгодном положении, должен быть таким: «Докажите это!»

На следующее утро, в 06.00, мы услышали сообщение всемирной службы Би-Би-Си о том, что аргентинцы ответили на британскую исключительную зону своей зоной шириной в двести миль от материка и двести миль от береговой черты Фолклендских островов. Теперь стало невозможным избежать конфронтационного характера смертельной игры, которую затеяли политики двух стран. Я понимал, хотя это было не мое дело, что на пути приближающихся ракет окажутся вовсе не политические деятели, а, скорее всего, мы.

Мой дневник констатирует, что в тот день происходило много сложных, но непосредственно не связанных с этой войной, событий. В большинстве своем это были мирские вопросы типа ближайшего будущего рабочих китайских (гонконговских) прачечных, продолжения работы гражданских в НААФИ³⁹, их правового статуса и тарифных ставок в Южной Атлантике, права вернуться домой, их страховки и компенсаций. Я упоминаю об этом потому, что когда флот официально идет на войну, такие вопросы решаются автоматически. А так как в 1982 году мы никому не «объявляли войну», это вызывало много вопросов у всех этих людей. Их статус и сроки службы должны быть решены в срочном порядке. Нам также официально сказали, что остров Вознесения, принадлежащий Британии и арендуемый американцами в качестве большой станции слежения за спутниками, для нас открыт. Единственная маленькая 1000-ярдовая взлетно-посадочная полоса, построенная американцами, теперь доступна Королевским военно-воздушным силам и Королевскому флоту.

Мы спешили к экватору, становилось жарко и увеличивалась влажность. Следовало подумать о том, как в условиях длительного пребывания в море и оторванности от баз поддерживать в боевой готовности оружие и технические средства. Проблемы возникали и мы их решали. «Инвинсибл» уже вовсю занимался ремонтом все еще заблокированного вала – сложная работа с массивным оборудованием; «Шеффилд» был послан вперед к острову Вознесения, чтобы срочно передать запасные части для компьютера на «Энтриме», а затем получить возможность для технического обслуживания своего оборудования (он уже более трех месяцев находился за пределами Великобритании). Увеличилось число отказов оборудования на вертолетах. Я был вынужден отдать строгий приказ: сократить время полетов и поберечь их летный ресурс на будущее.

У нас также произошел, как я полагал, первый психологический срыв среди моряков. Человек, молча снесший известие о предстоящем суровом испытании, в конце концов не смог совладать с собой. Мы приняли меры к немедленному возвращению его домой. Его болезнь не имела никакого отношения к «уклонизму», это был подлинный срыв, случившийся не по его вине и приведший к невозможности выполнять им свои обязанности. Мне было его очень жаль. Я знаю, что он не хотел никого подвести.

Как вы можете себе представить, объем поступающей информации возрастал, и для того, чтобы с ним справляться, я вынужден был сформировать отдельную разведывательную группу штаба. На бумаге мы были разделены на три оперативные направления: ударная группа (моя собственная), амфибийная группа (под командованием командора Майка Клаппа на «Феарлессе») и группа с необычным названием «Пэреквет» под командованием капитана 1 ранга Брайяна Янга на «Энтриме», следующая теперь к острову Южная Георгия. Я так и не привык к слову «Пэреквет» – это что-то среднее между гербицидом (средством от сорняков) и попугаем, что в обоих случаях не имело никакого отношения к Южной Георгии.

Пока у нас шли приготовления к переходу на юг, мы внимательно слушали новости, приходящие в наш маленький мирок с его относительно простыми проблемами. Генерал Александер Хейг летал из Вашингтона в Буэнос-Айрес, Лондон, Нью-Йорк и обратно. Хотя я мог только приветствовать его деятельность, но какими бы благородными не были намерения, пожелания, высказывания, мысли и обещания генерала, имелось два упрямых факта. Первый: госпожа Тэтчер явно не собиралась оставить на произвол судьбы британцев на оккупированных Фолклендских островах. Второй: войска генерала Гальтиери не собирались оставлять собственную добычу. Если отбросить в сторону моральные проблемы, такой курс для обеих правительств повлек бы за собой признание поражения и последующее политическое забвение.

В любом случае генерал Хейг становился для меня большой проблемой. Это может показаться неблагодарным по отношению к его усилиям в достижении мира. Но каждый день его переговоров для нас, находящихся вдали от баз, был дополнительным днем задержки и давал аргентинцам еще один дополнительный день для укрепления их позиций на островах. Они получали возможность дополнительно доставлять на острова войска, самолеты, боеприпасы и продовольствие для их длительной обороны. Если мы хотим победить, то мы не можем позволить себе предоставить аргентинцам такую свободу действий. К тому же в это время, 10 апреля, мы начали получать данные о существенном наращивании аргентинских сил на Восточном Фолкленде. В своем дневнике я записал: «Будущее видится мне довольно мрачным».

Мой штаб при содействии нашей группы разведки смог теперь подвести некоторые итоги. Мы могли решить огромные, на первый взгляд, проблемы «скорость-время-расстояние», много думали о дополнительных трудностях сложного перемещения оружия, снаряжения, людей, их обеспечения на удалении 8000 миль от своих баз. Мы разработали специальные боевые порядки кораблей и самолетов и обсуждали сложности действия в условиях двух накладывающихся исключительных зон. Не будучи экспертом в амфибийных вопросах, я знал, что мог полагаться на профессиональный совет десантников по поводу их потребностей и проблем точно так же, как я полагался на многих профессионалов: авиаторов, связистов, специалистов в вопросах применения воздушных, морских и подводных сил, тылового и технического обеспечения, инженеров, врачей, метеорологов, специалистов дешифровки фотоснимков, – всех не перечесть.

Конечно, командующий не может быть профессионалом во всех вопросах, но он должен координировать все возможные и доступные ему формы анализа данных для того, чтобы прорабатывать любые шансы на успех. Мне повезло, что я имел непосредственный профессиональный опыт командования надводными кораблями и подводными лодками, оперативными группами в различных условиях. Прохождение мной службы на флоте обеспечило то, что я был хорошо осведомлен, если не подготовлен, на оперативном уровне по ряду специфических вопросов – я даже знал, какие существуют основные проблемы у дешифровщиков фотоснимков и на элементарном уровне был корабельным «доктором» в начале моей подводной карьеры (Господи, помоги тому, кто был серьезно болен!).

Под общей инструкцией «спешить на юг» командующий оперативным соединением приказал мне прочно держать в уме то, что нам требуется основать своего рода «анклав» на островах, который без труда можно было бы защищать длительное время на случай, если ООН «заморозит» ведение любых операций вскоре после нашей высадки. Вполне понятно, что этот «анклав «должен находиться достаточно далеко от района Порт-Стэнли, где, как мы считали, концентрировались аргентинские войска. По картам мы основательно изучали те участки, где могли бы высадиться войска, захватить плацдарм и обеспечить как его оборону, так и последующее наступление с целью освобождения островов. При этом мы взвешивали все «за» и «против». На этом плацдарме должны быть условия для создания взлетно-посадочной полосы на случай, если наши авианосцы не смогут остаться на длительное время в опасной близости к континентальной части Аргентины. Полоса также должна обеспечивать прием транспортных самолетов С-130, а со временем – истребителей «Фантом», более легких «Харриеров» и вертолетов, если статус «анклава» из-за действий ООН сохранится неопределенное время.

Выбор района высадки был причиной самых горячих споров и дискуссий. «Анклав» и освобождение плохо сочетались, не говоря уже о противоречивых требованиях против наземных, воздушных, морских атак и необходимости укрыться от непогоды. Роль разведки возрастала с каждым днем. Без этого было невозможно принять окончательное решение относительно района высадки.

«Глэморган» подошел на видимость острова Вознесения в воскресенье на Пасху. Поэтическое и, возможно, счастливое событие, должен признать, полностью прошло мимо меня. Я в то время был занят менее духовными вопросами. В любом случае это было не особенно духовное место – большой потухший вулкан, расположенный на широте восемь градусов к югу от экватора и поднимающийся над горным подводным хребтом Центральной Атлантики. Над ним обычно висели обширные дождевые облака, видимые на расстоянии порядка восьмидесяти миль. Восточная часть острова – зеленая, пышная, тропическая и влажная. Западная – бессодержательная коллекция многокрасочных куч пепла с обилием белых спутниковых антенн и радиоматч. Короче говоря, лунный ландшафт.

Рабочая сила прибывала с острова Святой Елены (расположенного не так уж близко) на основе контрактов, ограниченных шестью месяцами, чтобы люди не потеряли гражданство. На острове есть только одно туземное существо – маленькая креветка. Есть здесь и поле для гольфа, где «травой» служит коричневый промасленный пепел, и вряд ли ваш мяч продержится больше одного раунда перед тем, как настолько сильно сотрется, что станет непригодным для игры. Нет никакой гавани – корабли стоят на якоре у побережья и добраться до берега можно только на плавсредстве или вертолетом. Но на острове имеется такая жизненно важная для нас взлетно-посадочная полоса и хорошая связь.

В то пасхальное воскресное утро флотский падре на катере рано начал обходы кораблей, проводя на каждом из них небольшую службу. Теперь прихожан было больше, чем обычно. Для некоторых это стало их последним пасхальным богослужением. Я в соответствии с твердо установившейся традицией пригласил своих командиров кораблей и старших офицеров. На таких собраниях присутствует дух товарищества, который трудно объяснить. Я думаю, что это происходит от того глубокого доверия, которое должно быть между командирами отдельных кораблей и частей, полностью зависимых от взаимной поддержки. В дни Нельсона было выражение «братство», которое в меньшей степени свойственно теперешним условиям, когда мы проводим в море только недели, а не годы. Но мы все еще «братство». В отличие от командиров других видов вооруженных сил командиры кораблей непосредственно принимают участие в сражении вместе со своими старшими и младшими офицерами, мичманами и старшинами, матросами, включая прачек и стюардов НААФИ. Они выступают против врага единой командой и защищены все одинаково. Те, кто командуют кораблями Королевского флота, никого никуда не посылают. Они всегда идут вместе.

Командиры тихо собрались в кают-компании «Глэморгана»: Джон Коуард, Дэвид Харт-Дайк, Сэм Солт, Пол Ходдинотт, Пол Бутерстон и Майк Барро. Все мы понимали, что это, скорее всего, последняя такая наша встреча: через несколько дней мы продолжим путь на юг, в более опасные воды, где наше общение будет происходить только посредством зашифрованного радиотелефона или через компьютер. Большинство из нас знало друг друга многие годы, и, я думаю, в какой-то мере каждый представлял, что мы все чувствовали. Поэтому мы поддерживали слегка принужденную, шутливую атмосферу, которая омрачалась пониманием причины нашего пребывания в этом помещении, на этом корабле. Мы разговаривали не просто как старые добрые друзья, но и как ответственные старшие командиры. Мы готовились воевать. Но даже тогда никто не мог оставить призрачную надежду на то, что все обойдется.

На встрече присутствовали офицеры моего штаба. Среди них был полковник Королевской морской пехоты Ричард Престон, мой советник по войскам десанта. Подобно многим морским офицерам, у меня существовало основанное на поверхностном знании истории предубеждение о том, что десантные операции страдают наличием двух основных проблем. Первая связана с политической нерешительностью при осуществлении высадки, а вторая – с последующим отсутствием взаимопонимания между войсками десанта и морскими/воздушными силами. Классическим примером подобного политического промедления была высадке в Галлиполи. Совсем недавно был Суэц… задержка, задержка, промедление. Они часто преследуют совместные действия. На этот раз никакой задержки быть не могло – приближалась зима, и мы были так далеко от своих баз. К счастью, политическое руководство ясно это осознавало. Но мы не могли рисковать из-за отсутствия взаимопонимания между десантниками, с одной стороны, и морскими и воздушными командирами – с другой. Компания должна завершиться вовремя. И я думаю, что полковник был в курсе моих тревог по этому поводу. В начале наших бесед, когда полковник Ричард постоянно подчеркивал необходимость ведения разведки, он обратился ко мне и сказал:

– Запомните, адмирал, время, потраченное на разведку, никогда не потрачено впустую.

Я посмотрел на него и ответил:

– Вы уверены?

– Простите?

– Должно быть: «Время, потраченное в разведке, редко тратиться впустую», – поправил его я.

Он весело улыбнулся, удостоверившись в том, что этот морской офицер знал старую военную аксиому лучше, чем он думал. С того момента между нами было полное взаимопонимание. Его помощь и советы стали совершенно бесценными, и с потрясающим мастерством он балансировал между требованиями военно-морского флота и войск десанта. Это сложная задача требовала глубоких профессиональных знаний, большого такта, бесконечного терпения, хорошего чувства юмора и способности быстрого восприятия развивающейся ситуации. У полковника Ричарда эта сложнейшая работа казалась достаточно простой. Он был здесь для того, чтобы отношения с амфибийной группой никогда не заходили в тупик, а также для преодоления реальных трудностей, связанных с нашей географической разобщенностью, плохой связью и нашими противоречивыми требованиями, опасениями и заботами.

Жаль, что он, я и командиры-десантники только через много лет после окончания войны поняли: в течение первых шести недель операции мы планировали действия, руководствуясь разными директивами. Это вело к некоторым серьезным проблемам для десантников, часто считавших, что я самостоятельно разрабатывал какие-то непонятные схемы без учета их интересов. Но командующий оперативным соединением, похоже, не беспокоил командиров-десантников многими политическими вариантами, которые не предполагали полного освобождения островов, а если он это и делал, то десантники были слишком заняты, и это не оказывало влияния на их задачи. КомОС думал, что проблемы «замораживания» операции до высадки десанта, продолжительная воздушно-морская блокада, потребность длительной поддержки военного «анклава» на берегу, если высадка все же состоится, не должны были их волновать. Им следовало сосредоточиться на своей наиболее трудной задаче – полном освобождении островов. Однако в случае возникновения политического давления эти вопросы становились моей заботой. Я не могу сказать, что мне нравились эти варианты, но ответы на такие вопросы должны быть продуманы, хотя бы для того, чтобы сообщить политическим деятелям, что эти самые «варианты» не могли обеспечить успешную операцию по освобождению островов.

Какие бы проблемы не существовали на уровне высшего командования, нам нужно было продолжать свою кропотливую роботу. В тот полдень вертолеты начали доставлять дополнительные запасы продовольствия, боеприпасы, ракеты, запасные части и иные атрибуты войны с острова Вознесения на корабли. Это была масштабная импровизация, реализованная за очень короткий период. Остров Вознесения за несколько дней был преобразован из американского центра связи и слежения за спутниками в передовую морскую и авиационную базу. Пока мы шли от Гибралтара, все доставлялось сюда по воздуху и складировалось. Ничего такого не могло бы произойти без молчаливой и активной поддержки американцев. Для них это было непростым решением, особенно на ранней стадии конфликта, когда еще велись политические переговоры. На следующий день после нашего прибытия я встретился с полковником американских ВВС, который отвечал за их аэродром. Он сказал мне, что получил указание «оказать британцам всевозможную помощь, но ни при каких обстоятельствах не попасться на этом». Тоже непростая для него задача.