Текст книги "Охота и рыбалка. Избранные сочинения"

Этот маленький куличок, без всякого сомнения, принадлежит к славной породе бекасов. Господа немцы назвали его гаршнепом, то есть волосяным куликом, вследствие того, что он имеет длинные перышки, растущие по верхней части его шеи и лежащие вдоль спины. Впрочем, эти перышки нисколько не похожи на волосы, и скорее можно их назвать косичками, но другого имени гаршнеп у нас не имеет, а потому должен остаться при своей немецкой кличке, не вовсе удачной, но всем известной. О названии лемжанка, которого никто не знает на Руси, придаваемом гаршнепу в «Книге для охотников», изданной в 1813 году в Москве, я уже говорил. – Гаршнеп вдвое меньше бекаса; складом, носом, ногами и пестрым брюшком совершенно сходен с дупелем, а перьями – и с бекасом и с дупелем; только пестрины у него на спине несколько темнее и красноватее, имеют сизо-зеленоватый, как будто металлический, отлив; кожа на шее толста и мясиста, очевидно для того чтоб могли расти из нее длинные перышки и косички. Гаршнеп – постоянный обитатель топких болот, преимущественно поросших кустиками камыша. Корешки болотных трав, особенно сладкие корешки молодого камыша (которого и первые побеги также на вкус очень сладки), и разные червячки и козявочки составляют его обыкновенную пищу. Весною он прилетает всегда вместе с дупелями и вместе с ними показывается на первых высыпках, но улетает гораздо позднее, даже после бекаса. Как скоро минуется срочное и короткое время высыпок пролетной птицы, гаршнеп немедленно переселяется в топкие, грязные и камышистые болота. Камыш его стихия: я имел этому поразительное доказательство. Однажды весною, когда вся птица уже прилетела и везде по удобным местам появились гаршнепы, ушел у меня в деревне огромный пруд, заросший почти весь сплошным камышом, который зимою был гладко скошен на разные деревенские потребности. Гаршнепы пропали не только на болотах около самого пруда, но и на местах довольно отдаленных: дупели и бекасы остались, гаршнепа – ни одного. Я, ничего не подозревая, продолжаю охотиться, удивляясь только, отчего так внезапно пропали гаршнепы. Вдруг узнаю, что крестьяне, ловившие рыбу, оставшуюся в лужах по обмелевшим камышам пруда, поднимали там много гаршнепов. Я сейчас туда отправился – и что же нашел? Гаршнепы со всего околотка слетелись на грязное, топкое дно сбежавшего пруда, покрытое густыми корнями камыша. Грязь была так жидка, что гаршнепы могли только сидеть на оголившихся камышовых корнях. Ходьба была адская: ноги вязли по колена, даже выше; собака вязла по брюхо и далеко отставала от меня, да в ней и не было надобности: гаршнепы вскакивали сами. Три дня с неимоверными усилиями, к которым бывает способна только молодость и страстная охота, бродил я по этой непроходимой топи. Я убил восемьдесят три гаршнепа, чего, конечно, не убил бы в обыкновенных болотах и даже на высыпках, ибо гаршнепов, относительно к числу бекасов и дупелей, бывает в Оренбургской губернии несравненно менее и редко убьешь их десятка полтора в одно поле[58]58
  Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать в одно поле до сорока штук и более.


[Закрыть]. Я убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве. – Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то в ту, то в другую сторону, как бекас; но полет его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно в ветреное время. Гаршнеп, взлетев, сейчас бросается против ветра, но, не имея сил долго бороться с ним, вдруг сдает направо или налево, то есть делает боковое движение, и опять устремляется против ветра. В это время без сноровки бить его очень трудно. Вся хитрость состоит в том, чтоб уловить гаршнепа в ту минуту, когда он, сделав уступку ветру и будучи отнесен им в сторону, начнет опять лететь прямо; тут выходят такие мгновения от противоборства ветра и усилий птицы, что она стоит в воздухе неподвижно; опытные стрелки знают это и редко дают промахи по гаршнепам. Когда ветер сносит их в сторону, особенно если как-нибудь захватит сзади, то длинные шейные и спинные перья заворачиваются, и гаршнеп представляет странную фигуру, непохожую на птицу: точно летит хлопок льна или клочок шерсти. В начале июня гаршнепы пропадают, и до второй половины августа нигде отыскать их нельзя: по крайней мере я никогда не нахаживал и от других охотников не слыхал. Предположение, что они прячутся в глухие, неудобопроходимые болота, поросшие деревьями, кустами и высоким камышом, где выводят детей, держатся до совершенного их возраста и оттуда потом перемещаются снова в свои обыкновенные болота, – такое предположение меня не удовлетворяет. Очень странно, что я, будучи всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время, не нашел не только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни одного не поднял. Сколько мне известно, другие охотники также не нахаживали гаршнеповых гнезд и выводков[59]59
  Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте.


[Закрыть]. Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит нога человеческая, потому что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут. Как бы то ни было, из всего мною сказанного следует, что я ничего не знаю, как, где выводятся гаршнепы, и ничего не могу сказать об этом.

В исходе августа, следовательно к осени, начинают кое-где проскакивать гаршнепы. Молодых уже трудно различить со старыми, разве только по тому, что старые крупнее и скорее начинают жиреть. Если в это время вы убьете сытого гаршнепа, то, наверно, это старый: по жестким правильным перьям вы в том удостоверитесь, ибо у молодых они не только мягки, но даже несколько кровянисты, как у всякой молодой птицы. К концу осени сравняются все: и старые и молодые. Я никогда не находил много гаршнепов вдруг в одном болоте (говоря о стрельбе уже осенней), никогда двух вместе; но я слыхал от охотников, что в других губерниях, именно в Симбирской и Пензенской, осенью бывает гаршнепов очень много, что весьма часто поднимаются они из-под собаки по два и по три вдруг и что нередко случается убивать по два гаршнепа одним зарядом. Впрочем, они так плотно таятся и крепко лежат, что и добрая собака проходит иногда мимо их. Сам же собою гаршнеп только тогда взлетит, когда на него почти наступишь. Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко не приходится, а мелкая, севкая дробь летит, как широкое решето, и хотя бы задела одним только краем, так и сварит эту порхающую птичку.

Чем глубже становится осень, тем более жиреет гаршнеп и, наконец, весь заплывает салом. Вот уже пропадают дупели – гаршнеп держится; пропадают и бекасы – гаршнеп все еще держится… Погода становится суровее: стынут болота; тонким, как стекло, льдом покрывается между кочками вода с белыми пузырями запертого под ней воздуха; некуда приютиться гаршнепу, как он ни мал, нет нигде куска талой грязи – гаршнеп и тут еще держится, но уже бросается к родничкам и к паточинам.

Здесь находит он себе убежище и не расстается с ним до последней крайности, до сильных морозов, которые закуют все без исключения. Даже во время замерзков, когда земля начинает покрываться первым пушистым снегом, вовсе неожиданно случалось мне находить в самой голове родника гаршнепа, притаившегося на мерзлой земле; изумляла меня крепкая стойка собаки на таком голом месте, где, казалось, ничто спрятаться не могло. После многих и, наконец, грозно сказанных: «пиль!» собака бросалась, и – вспархивал гаршнеп[60]60
  Знакомый мне охотник убил четырех гаршнепов 6 ноября около родников, когда уже порядочный снег покрывал землю.


[Закрыть]. Не всегда удавалось убить его, потому что ружье бывало заряжено немелкою дробью; но когда удавалось – радость была большая. Охотники могут себе вообразить, как я, на шесть скучных месяцев уже давно простившись с лучшею породою дичи, дорожил ее последним запоздавшим представителем.

Должно заметить общую особенность дупелей, бекасов, гаршнепов и особенно вальдшнепов: они никогда не выпрямляются на ногах и не вытягивают своих шей, как обыкновенные береговые кулики; ножки и шейки их всегда как-то согнуты или скорчены, что и дает им особенную посадку. Самцов от самок различить по перьям очень трудно.

Описанные теперь мною три вида одной породы, то есть бекас, дупель и гаршнеп, вместе с вальдшнепом, известны всем гастрономам необыкновенною деликатностью своего вкуса. Слава их так повсеместна и прочна, что не нужно распространяться об ней; но должно сказать правду, что когда они бывают худы и сухи, то мясо их мало разнится от мяса обыкновенных куличков. Многие кушают их и похваливают, увлекаясь громкою репутацией. Впрочем, когда они разжиреют, то бесспорно превосходят вкусом все другие породы куликов, как бы последние ни были жирны. – Основываясь на том, что они питаются единственно корешками растений, их готовят непотрошенными: честь, которой не удостаивается никакая другая дичь, кроме дроздов, из уважения к ягодной пище, которую употребляют они в известное время года. Хотя мне и жаль, но я должен разрушить положительность этого мнения: вальдшнеп, дупельшнеп, бекас и гаршнеп питаются не одними корешками, особенно два первых вида, которые не всегда постоянно живут в мокрых болотах и не могут свободно доставать себе в пищу корешков в достаточном количестве; они кушают червячков, разных козявок, мух и мушек или мошек. Что же касается до способа приготовления их непотрошенными, то я советую употреблять его со всеми породами куличков: они будут от того гораздо вкуснее; в этом я убедился по опыту. Для людей, слишком разборчивых и брезгливых, я предлагаю особенный способ приготовления как знаменитой бекасиной породы, так и всех других пород дичи без исключения. Нет никакого сомнения, что, выкидывая внутренность из птицы, мы выкидываем самые жирные и вкусные части. Итак, надобно внутренность птицы осторожно вынуть, все нечистое из кишок отделить, остальное промыть легонько в холодной воде, положить опять в птицу, зашить отверстие и готовить кушанья какие угодно; можно даже, смотря по вкусу, изрубить внутренность птицы и смешать с поджаренным мелко истертым хлебом, с зеленью или какими-нибудь пряностями. Я осмелюсь предположить, что мясо бекасиных пород много обязано своею славой тому, что их жарят всегда непотрошенных, всегда в кастрюлях, завернутых в ветчинное сало или в напитанную им бумагу. Бекас нежнее вальдшнепа и дупеля, а гаршнеп нежнее бекаса, следовательно вкуснее. Там, где этой превосходной птицы слишком много, можно готовить их впрок, мариновать под желе с уксусом или слегка посоля, заливать свежим коровьим растопленным маслом, как перепелок. Посуду должно поставить на лед, и, когда наступят морозы, можно перевозить ее куда угодно.

Недавно узнал я от одного почтенного охотника, П. В. Б-ва, что дупелей, бекасов и, пожалуй, всякую другую дичь, стрелянную даже в июле, сохраняют у него совершенно свежею хоть до будущей весны. Птицу кладут в большую форму, точно такую, в какой приготовляют мороженое, вертят ее и крепко замораживают; потом форму зарубают в лед, и, покуда он не пропадет в леднике, птица сохраняется так свежа, как будто сейчас застрелена.

Под этим именем он известен всего более, но охотники зовут его иногда улиткою или неттигелем: откуда произошли оба эти названья, и русское и немецкое, – не знаю. Крестьяне в Оренбургской губернии называют его веретенник, основываясь на том, что будто крик его, которым обыкновенно оглашаются болота, иногда в большом множестве им населяемые, похож на слова: «веретён, веретён!» Сходство это, впрочем, совершенно произвольно, да и крик болотного кулика весьма разнообразен: он очень короток и жив, когда кулик гонит какую-нибудь хищную или недобрую птицу прочь от своего жилища, как, например, сороку или ворону, на которую он то налетает, как ястреб, в угон, то черкает сверху, как сокол; он протяжен и чист, когда болотный кулик летит спокойно и высоко, и превращается в хриплый стон, когда охотник или собака приближаются к его гнезду или детям. Болотный кулик телом не больше русского голубя, но имеет очень длинные ноги, шею и нос, отчего и кажется довольно большою птицей. Верхняя половинка его носа на конце несколько овальна и похожа на уховертку. Цвет его перьев желтовато-красноватый. Самец меньше самки и пером светлее, а шея у него гораздо краснее. Болотные кулики прилетают около половины апреля. Хотя я видал их пролетающих огромными стаями, но около прудов, болот и полевых луж попадаются они по большей части врозь или парами и редко маленькими станичками. С прилета они бывают довольно сыты, но потом до самого отлета очень худы и тощи. С прилета, когда они шатаются везде по мокрым местам, охотники стреляют их сидячих, с подъезда и даже с подхода, потому что они скоро делаются довольно смирны. Как только сольет полая вода, болотные кулики занимают свои родимые болота, в которых живут постоянно каждый год, если какая-нибудь особенная причина не заставит их переменить места своего жительства. Причины бывают разные: иногда болото высыхает от того, что пропадают в нем родники или паточины; иногда от того, что их затопчет скот; иногда от того, что болото высушивается искусственно людьми и превращается в сенокосные луга или пашню. Впрочем, болотные кулики неразборчивы; они живут во всяких болотах: в топких, грязных, кочковатых, мокрых и сухих, даже в открытой ковылистой степи, около какой-нибудь потной низменности или долины, обросшей кустами, только бы не мешали им люди. Вместе с занятием постоянных жилищ они сейчас разбираются парами; самец помогает самке вить гнездо на кочке или сухом месте. Самка кладет четыре довольно большие яйца, немного поменьше куриных, цветом похожие на дупелиные и одинаковой фигуры со всеми куличьими яйцами. Самец разделяет все труды и попечения с самкою; он настоящий отец своим детям; сидит на яйцах, когда сходит самка, и, летая кругом, отгоняет всякую опасность, когда мать сидит на гнезде. Увы! Он часто губит себя и все свое потомство своим бдительным надзором, открывая безжалостному охотнику криком и летаньем место своего жилища и самое гнездо. После трехнедельного сиденья вылупляются куличата, покрытые желтовато-серым пухом; они сейчас получают способность бегать и доставать себе пищу; на другой день их уже нет в гнезде. Пища их, как и всех куликов, кроме пород бекасиных, состоит из разных насекомых. Отец с матерью держатся с ними сначала в болоте и потом выводят их в чистые места, луга и хлебные поля, где они, по достижении уже полного возраста, начинают летать.

Грустно мне вспомнить, какое истребление производил я, как и все охотники, в оренбургских обширных болотах, битком набитых всякою дичью и преимущественно болотными куликами, отличающимися от многих куличьих пород необыкновенною горячностью к детям. Это опустошение еще гибельнее, если производится в то время, когда кулики сидят на яйцах: тут пропадают вдруг целые поколения; если же куличата вывелись хотя за несколько дней, то они вырастут и выкормятся без помощи отца и матери. – Едва только приближается охотник или проходит мимо места, занимаемого болотными куликами, как один или двое из них вылетают навстречу опасности, иногда за полверсты и более. Мы называли их в шутку «посланниками». Вылетев навстречу человеку или собаке, даже лошади, корове и всякому животному, – ибо слепой инстинкт не умеет различать, чье приближение опасно и чье безвредно, – болотный кулик бросается прямо на охотника, подлетает вплоть, трясется над его головой, вытянув ноги вперед, как будто упираясь ими в воздух, беспрестанно садится и бежит прочь, все стараясь отвести в противоположную сторону от гнезда. С собакой ему иногда удается эта хитрость, но охотник видел, откуда прилетел он; убивает посланника и прямо идет к его жилищу. Чем ближе подходит он к болоту, тем чаще вылетают встречные кулики. Когда же у самого их жилища раздается выстрел – поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и шумом своих полетов; только одни самки или самцы, сидящие на яйцах, не слетают с них до тех пор, пока опасность не дойдет до крайности. Это летучее население преимущественно состоит из болотных куликов и частью только из чибисов, или пиголиц, травников и поручейников. Охотник вступает в болото, и по мере того как он нечаянно приближается к какому-нибудь гнезду или притаившимся в траве детям, отец и мать с жалобным криком бросаются к нему ближе и ближе, вертятся над головой, как будто падают на него, и едва не задевают за дуло ружья… Но недолго тянется дело у охотника опытного и хорошего стрелка; только новичок, недавно взявшийся за ружье, может до того разгорячиться, что задрожат у него и руки и ноги, и будет он давать беспрестанные промахи, чему способствует близость расстояния, ибо дробь летит сначала кучей. Стрелять болотных куликов влёт в это время, при некоторой сноровке и хладнокровии, ловчее, чем сидячих: надо выпускать их в меру и не стрелять в минуту быстрых поворотов. По большей части история оканчивается тем, что через несколько часов шумное, звучное, весело населенное болото превращается в безмолвное и опустелое место… только легко раненные или прежде пуганные кулики, отлетев на некоторое расстояние, молча сидят и дожидаются ухода истребителя, чтоб заглянуть в свое родное гнездо… Но не входят такие мысли в голову охотника: он весело собирает и пересчитывает свою добычу и отправляется в другое болото…

Но не всегда и не все болота, посещаемые охотниками, подвергаются такому опустошению: это случается только с местами новыми, нетронутыми, никогда не стрелянными. Если болотные кулики не будут истреблены в первый раз или по неуменью стрелять, или по излишней горячности охотника, то в другой раз сделаются гораздо осторожнее: налетают близко только сначала, а потом возьмут такой верх, что их не достанешь и утиною дробью; да и летают над охотником лишь несколько куликов, а остальные все посядут кругом в безопасном расстоянии. От времени до времени летающие и сидящие кулики меняются между собою своими должностями. Таких ученых куликов (в смысле проученных), как выражаются охотники, бить уже очень трудно, и нужно употреблять дробь покрупнее, даже 6-го нумера; обыкновенно же употребляют 7-го и 8-го нумера.

В то время когда старые кулики держатся с молодыми выводками в большой траве или хлебе, молодых можно стрелять из-под собаки, точно как дупельшнепов, ибо они не поднимаются высоко и не улетают очень далеко, а, пересев, сидят смирно, спрятавшись в траве, и подпускают собаку близко, даже выдерживают стойку. Это бывает в последних числах июня и в самом начале июля. В половине этого месяца они появляются уже отдельными выводками по отлогим берегам прудов и озер, потом собираются к отлету большими стаями по большим рекам и огромным степным озерам и в начале августа совершенно пропадают, по крайней мере в тех местах Оренбургского края, где я жил и охотился; вероятно, где-нибудь поюжнее они держатся долее.

Болотные кулики, несчастные жертвы всякого стрелка, так беспощадно истребляемые, мало уважаются охотниками, без сомнения потому, что их везде много и что во время сиденья на яйцах и вывода детей только ленивый не бьет их, ибо не умеющий вовсе стрелять влёт может стрелять их сидячих; но с прилета или на отлете никакой охотник ими не пренебрегает. Мясо болотных куликов совершенно сходно вкусом с мясом всех куличьих пород: оно сухо и черство, когда они тощи и худы, и очень мягко, сочно и вкусно, когда они жирны; молодые же болотные кулики, хотя несколько разжиревшие, имеют вкус превосходный. В Оренбургской губернии они так рано пропадают, что не успевают вполне разжиреть, но изредка и мне случалось убивать старого, запоздалого, вероятно пролетного, болотного кулика, облитого салом.

И то и другое имя носит он недаром: длинные его ноги точно выкрашены яркою киноварью, а сам он так складен, так красив и чист пером, что вполне заслуживает и второе свое название. Он телом поменьше болотного кулика, но его ноги и шея относительно величины очень длинны, и красноножка с первого взгляда покажется больше, нежели он есть в самом деле. Нос его, однако, много короче, чем у болотного кулика. Сам он весь пестрый, темно-серый, как будто дымчатый или пепельный; такого же темного цвета и такими же поперечными мелкими крапинками и полосками, очень правильными, покрыты его беловатое брюшко и шея; хвост коротенький, как обыкновенно у куликов; по-моему, красноножка всех их красивее. Этот кулик в Оренбургской губернии пролетный: гнезд не вьет и детей не выводит. Я потому говорю об этом утвердительно, что ни я, ни другие охотники никогда не видали молодых красноножек. Они появляются только с весны и потом с половины августа держатся до исхода сентября. Щеголя находишь почти всегда в одиночку, редко вдвоем, по большей части вместе с другими куличками и болотными курухтанами, собирающимися в стайки для отлета. Красноножка имеет приятный, звонкий и особенный свист или голос; даже не видя его, знаешь издалека по его крику, что он бродит где-нибудь по берегу пруда, озера или речного залива. Чистота и гладкость его перьев, без сомнения, происходят от того, что он попадается охотникам всегда довольно сытый, а в сентябре и довольно жирный. По той же причине и мясо его вкуснее, чем у других куликов. По редкости своей, кратковременному появлению и красивости красноножка обращает на себя особенное внимание охотника. По крайней мере я ценил его всегда очень высоко и гонялся за ним без устали до тех пор, пока не убивал или не терял совсем из виду, пренебрегая уже куличьим обществом, обыкновенно его окружающим. Он не очень смирен, или по крайней мере его не скоро добудешь, может быть от того, что, подкрадываясь или подъезжая к нему, всегда пугаешь наперед других куликов, вместе с которыми гуляет он по отлогим берегам прудов, беспрестанно опуская нос в жидкую грязь. Пища его состоит из обыкновенной куличьей пищи, то есть из червячков, козявок, корешков, семян береговых трав, даже из илу и тины, которая всегда находится в зобах всех болотных и водяных птиц.