Текст книги "Собрание сочинений. Том 1. Орда. Куликово поле. Суровый век. Цари и самозванцы. Грозный всадник. Небывалое бывает. Великая Екатерина"

Скачут, мчатся во все концы России гонцы:

– Коно, людно и оружно!

– Коно, людно и оружно!

Были трудные дни для страны. Часто в те времена нападали на русские земли враги из Крыма. Вот и опять напали. Срочно собирали гонцы ратных людей в поход.

Кузьма Коков и Китай Хряков – дети боярские. Дети боярские – это вовсе не означает, что их родители бояре. Это просто одно из сословных званий той поры. По своему положению они, конечно, ниже князей и бояр. Но и дети боярские, как правило, богатые люди. И у них есть свои вотчины. И они большими земельными наделами владеют.

При царе Иване Грозном постоянная регулярная русская армия только-только зарождалась. Появились лишь первые отряды, которые стали потом называться стрелецкими. А воины этих отрядов – стрельцами.

Большинство же людей призывалось в армию лишь на время войны. Вооружались и одевались воины не за счет государства, а на средства богатых людей, которым они принадлежали или от которых зависели. В случае войны такой богатый человек должен был явиться к месту назначенного сбора «коно, людно и оружно», то есть с уже вооруженными воинами. Все зависело от величины земельного участка, которым владел влиятельный человек – боярин, князь, или сын боярский, или просто дворянин, помещик.

Чем больше земельный надел у господина, тем и больше вооруженных людей он должен был поставить для армии.

Прибыли на сборный пункт со своими людьми и боярские дети Кузьма Коков и Китай Хряков. Точное число воинов привел с собой Коков. Даже пять лишних взял. А вот Хряков схитрил. Людей в его отряде в два раза меньше, чем надо было. Надул, обманул всех, выходит, Хряков.

Отважно сражались тогда воины. Вернулись домой с победой.

После победы царь Иван решил проверить, насколько точно, поставляя вооруженных людей для войска, выполняли богатые люди свои обязанности.

Дошла очередь до Кокова. Проверили Кокова. Молодец Коков. Даже привел пять лишних воинов.

Дошла очередь до Хрякова. Проверили Хрякова. Что такое? В два раза меньше, чем надо было, привел с собой людей Хряков.

Доложили царю Ивану Грозному про Хрякова, доложили про Кокова.

Порадовался царь, что есть на Руси такие люди, как Коков. Пришел в гнев, узнав, что попадаются и такие, как Хряков. Приказал Иван Грозный отнять земли у Хрякова, передать Кокову. А кроме того, снять с Хрякова нарядные одежды и «бить всенародно кнутом на торгу».

«Оскудневший службой», – сказал о нем Иван Грозный.

Довольны люди:

– Поделом Хрякову.

В любое время хитрец встречается. В любое время обман карается.

Принес как-то Кизей Седло деньгу. Новая деньга, ранее никем не виданная. Привыкли люди к другим монетам. Разные в те годы были они в обращении. Московские, новгородские. Форма у многих с нашими современными внешне несхожая – удлиненные, усеченные, а то и вида совсем непонятного. А эта круглая. На монете всадник изображен. Конь. Человек в доспехах. Копье в руке.

Объясняет Кизей: деньга новая, только что выпущенная. Будет она единой монетой теперь в стране.

Смотрят люди. Красиво выглядит всадник с копьем в руке. Кто-то сказал:

– Копейка.

Понравилось Кизею слово «копейка». Схватил он монету. Помчался дальше к соседям хвастать. Прибежал к Емеле Немятому.

– Копейка! Копейка!

Стал Немятый рассматривать деньгу. Монета круглая. Конь изображен на монете. Человек в доспехах верхом на коне. Копье в руке.

– Копейка! Копейка! – кричит Кизей. И объясняет: деньга, мол, новая. Чеканка умелая. Будет единой монетой теперь в стране.

Примчал Кизей к Истоме Рваному.

– Копейка! Копейка!

Стал Рваный рассматривать деньгу. Конь. Человек в доспехах. Копье в руке.

– Копейка! Копейка! – кричит Кизей. И опять про то, что деньга новая, что будет единой монетой теперь в стране.

Многие увидели в тот день новую монету.

– Копейка! Копейка! – кричал Кизей.

Смотрят люди: и верно, копейка. Вон же – у изображенного на ней всадника копье в руке.

Звучным оказалось слово «копейка». Закрепилось оно за новой монетой. Полетело гулять по городам и селам.

Несколько столетий с тех пор сменилось. Не раз за это время менялись названия монет и денег. Однако слово «копейка» сохранилось, пережило всех и до нас дошло.

Давно уже не стало на русских копейках ни коня, ни всадника, ни копья. Нет их и на нынешней копейке. А все же она – копейка.

Во времена Ивана IV вводилась не только единая денежная система. Не было до этого в России и общей меры. Ни метр, ни сантиметр тогда еще не существовали. Почти в каждом городе было свое определение длины. Не было и единого веса. Ни грамм, ни килограмм в ту пору еще не появились. Что ни город – то и тут вес особый, собственный.

Боролся Иван Грозный за наведение порядка по всей стране. Даже иностранцы о том писали. Мол, немало сделал московский царь. Вот и об этом: «По всей Русской земле теперь одна деньга, один вес, одна мера».

…Бежит от соседа к соседу Кизей Седло:

– Копейка! Копейка! Копейка!

Рассуждают жители:

– Один вес, одна мера, одна деньга. Видать, государство растет, крепчает.

В Посольском приказе начался переполох. Пропала одна из важных и срочных бумаг. К тому же не ответили на эту бумагу вовремя.

При Иване IV на Руси возникло много разных служебных ведомств и учреждений. Назывались они вначале «избами», а затем «приказами». Были Челобитенный приказ, Посольский приказ, Разрядный, Ямской, Разбойный, другие приказы.

Челобитенный приказ рассматривал просьбы и жалобы, поступающие на имя царя. Посольский занимался делами дипломатическими, иностранными. Разрядный – делами военными. Ямской – делами дорожными, службой связи. Разбойный – следственными, судебными вопросами. Много дел и у других приказов.

Чиновников, которые работали в служебных ведомствах, называли «приказными людьми».

И вот – беда, переполох в Посольском приказе. Не ответили вовремя чиновники на важную бумагу.

Да и бумага сама пропала.

А тут сам государь ее вдруг потребовал.

Забегали приказные люди:

– Где бумага?

– Где бумага?

– Где бумага?!

Была. Все видели. И вот – нет.

Приказной человек Кирилл, к которому вначале попала бумага, кивает на Степана: мол, отдал Степану.

– Была. Как же – была, – не возражает Степан.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Мефодию.

– Была, – подтверждает Мефодий.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Кирьяну.

– Была, – не возражает Кирьян.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Меркулу.

– Была, – подтверждает Меркул.

– Так где бумага?

– Отдал.

– Кому?

– Сысою.

С тем же вопросом о бумаге теперь к Сысою.

– Как же, была, была, – отвечает Сысой.

– Так где же бумага?

– Так я же отдал ее Кириллу.

Вот чудеса, получилось: все вернулось опять к первому, к Кириллу.

Начинается новый круг.

– Так где бумага?! – повторный вопрос к Кириллу.

– Отдал ее Степану.

Степан:

– Отдал ее Мефодию.

Мефодий:

– Отдал ее Кирьяну.

Кирьян:

– Отдал ее Меркулу.

Меркул:

– Отдал ее Сысою.

Сысой:

– У Кирилла она, у Кирилла.

Так и идет по кругу – от одного к другому. Словно белка бегает в колесе.

Потерялась, короче, важная бумага. С фонарем, с огнем не найти конца.

Ждет доклада царь Иван Грозный. Никак не найдут бумагу.

Недолюбливал Грозный приказных людей. Не всех, конечно, а лишь нерадивых и волокитчиков разных. Немало таких развелось в те годы среди чиновного люда. «Ленивая братия» – называл их царь. Оказались такие и здесь, в Посольском приказе. И хотя нашлась все же потом бумага, оказалось, где-то в пути в каком-то служебном столу застряла, приказал все же царь Иван Васильевич Грозный вызвать к себе нерадивых.

Вот стоит перед ним приказная братия:

Кирилл,

Степан,

Мефодий,

Кирьян,

Меркул,

Сысой и вместе с ними еще Редедя. Это главный начальник «братии».

Знают виновные: будет им от царя «кручина», то есть суровое наказание.

Не жаловал волокитчиков грозный царь. Ковал в кандалы, сажал в тюрьмы, отправлял в ссылку.

Вот и эти будут сейчас в ответе.

Глянул царь на посольских лихих молодцов. Выждал минуту: – Всыпать плетей. На площади. Всенародно.

Всыпали им всенародно плетей. Больше всех начальнику их – Редеде.

Расширились при Иване IV дела торговые. Поощряет коммерческих людей государь. Прок всем от них. Выгода. Стали при Иване Грозном набирать силы торговые связи с другими странами. Крепчает предприимчивый люд и внутри страны.

В те годы появилось много купцов из простых, из нижних людей – из крестьян и посадских жителей. Называли этих новых купцов «торговые мужики» или «торговые люди». Были они людьми деловыми, предприимчивыми. Немалая польза оказалась от них государству.

От года к году увеличивалась торговля рожью, солью, древесиной, мехами, рыбой.

Часто торговые люди сами же производили или добывали продукт и сами же его продавали. Пошли целые торговые фамилии – Прощалыгины, Савины, Кобелевы. Однако встречались среди них и нахрапистые.

Торговый мужик Дормидонт Кольцо стал богатеть от торговли солью. Начал с малого, с малого. Завел он на каком-то озере, недалеко от Галича, крохотную соляную варницу. С утра до позднего вечера с сыновьями на варнице возится. По три пота с них и с себя сгоняет.

Идут годы. Крепчает, крепчает, крепчает дело. Поднимается в гору Дормидонт Кольцо. Выбивается в люди. Нет уже в помине старой крохотной варницы. Целыми соляными угодьями владеет теперь Кольцо. Не гнут уже ни он, ни его сыновья в три погибели на тяжелой работе спины. Наемные люди трудятся на Дормидонтовых варницах.

Идут годы. Все больше набивает торговый мужик мошну. Скупил по всей округе другие варницы. По всему большому краю он главный теперь по соли. Он и цены диктует теперь на соль. Поступает хитро. Прижмет, припрячет запасы соли. Исчезла вдруг соль в продаже.

– Соли!

– Соли!

– Соли! – кричит округа.

Начинает Дормидонт Кольцо понемножку выбрасывать соль в продажу. Только берет теперь за нее втридорога. Что поделаешь – клянут его люди, но тащат деньги.

Богатеет, богатеет торговый мужик Дормидонт Кольцо. Богатеют Прощалыгины, Савины, Кобелевы. Богатеют другие.

Все шире идет торговля рожью, солью, овсом, смолой, древесиной, мехами, рыбой. Как сок березовый по весне, прет купец с небывалой силой. Торговое время. Дорогу – торговый мужик идет. Осторожней – любого в пути собьет.

Во времена царя Ивана Грозного появилось много разных налогов и податей. В том числе и налог, который назывался «полоняничные деньги».

Огромны границы у Русского государства. Проходят на востоке, на юге, на западе. Окружают Россию другие страны, другие народы. Не со всеми у России покой и мир.

По-разному оказывались русские люди на чужбине, за пределами Русского государства. В неудачном бою попадали воины в плен. В лихих набегах выкрадывали русских людей степные народы. Враги ходили на Русь походами и угоняли вместе с собой мирных людей как свою добычу.

Плененных и угнанных людей затем продавали в рабство в Турцию, в Персию, в другие страны.

Елизарка Большое Ухо был нерусским. Мордвин он. Из-под Саранска. Однако в плену оказался как русский воин. В одном из боев, будучи ратником в русском войске, в плен угодил Елизарка.

Рослым он был, плечистым. Продали его гребцом на галеры. Приковали Елизарку цепями к лавке. Водит и водит он целые дни веслом.

Нет тяжелее труда, чем труд гребца на галерах. Солнце кострищем палит на небе. Пот ручьями бежит по телу. Машет и машет веслом Елизарка. Ветер волком бежит по морю. Волны к небу горбами тянутся. Машет и машет веслом галерник.

Девять лет промучился Елизарка. Был в Италии и в Испании, был на Корсике и в Мавритании. Был на Сицилии и Сардинии, был в Португалии и Илларии. Только не видел он Италии и Испании. Не ходил по Корсике и Мавритании. Не дышал воздухом Сицилии и Сардинии, Португалии и Илларии. Сидел он в тюрьме галеры-крепости. Цепью к лавке навек прикован.

Вспоминает Елизарка Большое Ухо родные места: дом над рекой, речку Алатырь. Далекой все кажется сказкой.

Ходили как-то они на галере к знойной Африке. Попал к ним новый тогда галерник, цветом – черный-черный.

Поражался Елизарка Большое Ухо, что есть на белом свете вдруг люди черные.

– Подобен саже, темнее ночи.

Отвечают Елизарке:

– Бывают еще чернее.

Оказались рядом они на веслах. Подружились. Гребли, каждый на своем языке о чем-то своем шептались.

На десятый год плена попал Елизарка неожиданно на торговый корабль. С этим кораблем прибыл он в Черное море. А оттуда в устье реки Днепра. Тут и свалилось небесным даром на Елизарку счастье.

Объявили вдруг Елизарке, что выкупает из плена, из полона его Россия.

Опешил Елизарка:

– Как – выкупает? На что?!

– На полоняничные деньги, – ответили Елизарке.

Много в России налогов разных. Ропщут люди. Однако не скупились они на полоняничные деньги. Исправно всегда вносили. Неспокойно пока на границах России. Понимали: беды, плен, полон может случиться с каждым.

И вот шагает домой Елизарка.

Не один он. Набралось много таких, кто был выкуплен из разных заморских мест.

Разные люди идут из плена. Вот рослый, вот низкий. В летах, молодой. Одинокий, с детьми, с женою. Всех их возвращает на родину Родина.

Вот русский идет, вот чуваш, вот татарин. Снова русский, опять чуваш. Смотрит Елизарка: а вот свой из своих, такой же, как он, саранский мордвин шагает.

Переглянулись они с земляком саранским. Хорошо у них на душе.

Был Фома Вскинь Рука простым промысловым человеком. Жил он на Севере, на реке Пинеге. Рыбу ловил, имел бобровые гоны, уточные ловища, лавку в местном городе на посаде.

Был Фома простым человеком и вдруг стал излюбленным головой. Это должность такая. Выборная. Появились во времена царя Ивана здесь, на Севере, такие должности. Излюбленный голова считался как бы старшим над тем местом, где жил. Следил он, чтобы люди вели себя мирно: не бранились, не ссорились, улаживал разные споры, решал вопросы о наказании провинившихся, отвечал за поимку разных лихих, разбойных людей, если объявлялись такие в округе.

И еще была одна важная обязанность у излюбленной головы – следить, чтобы люди не перепивались, чтобы по собственному почину придорожные корчмы не открывали, а главное, чтобы тайно не варили пиво. А если его и варили, так только в канун праздников, на поминки, на крестины или на роди́ны, то есть по случаю рождения ребенка. Да и то на такое варение надо было предварительно получить разрешение от излюбленной головы. Довольны были жители своим головой. Распорядительный он человек, решительный. Крепко держит дело в своих руках.

Однако прошло какое-то время, стали замечать люди: тот голова и вроде уже не тот.

Всё под себя гребет Фома Вскинь Рука, всё к себе тянет. Бобровые гоны свои незаконно расширил. Уточные ловища раздвинул. На посаде, помимо одной лавки, скрытно две новые еще открыл.

Ясно: злоупотреблял он своим положением. А тут и еще одно. Принюхались как-то люди – пахнет от Фомы пивом. Принюхались второй раз – снова пахнет. А потом уже и принюхиваться не надо было. За версту от него разит.

Загулял, не удержался в слабостях человек. Море стало ему по колено.

Ясно: ошиблись при своем выборе люди. То ли кто-то донес в Москву о пинегском излюбленном голове, то ли молва сама за тысячу верст туда добежала. Только прибыли как-то из Москвы, из какого-то приказа, чиновные люди. Проверили, как ведет себя на Пинеге излюбленный голова.

Все подтвердилось: бобровые гоны нечестным путем увеличил, утиные ловища расширил, в городском посаде две новые лавки скрытно держит. А главное, нарушая все спиртные правила и законы, пиво и пьет, и варит.

Скорым был суд у приказных людей.

Приказали они Фоме сварить сорок ведер пива.

Не понимает Фома, в чем дело. Сварил.

Приказали наполнить пивом огромную бочку.

Не понимает Фома, в чем дело. Наполнил.

– Раздевайся! – сказали Фоме.

Разделся Фома. Схватили его приказные люди и утопили в пиве. Жил человек. И нет человека.

Жестокое время. Суровый век.

Попала к царю Ивану жалоба. Писал ее горожанин Никита Ветка. Жаловался на городские власти, а точнее, на дьяка Разбойного приказа Мелентия Никуду. Разбойный приказ ведал делами судебными.

Писал Никита Ветка, что засудил понапрасну Мелентий Никуда его брата Ермилку Ветку. И теперь Ермилка безвинно в остроге мается.

А дело в том, что кто-то у кого-то увел быка. Похититель нашелся. Быть бы в суровом ему ответе. Однако родные оказались у него богатыми. Подкупили они судью Мелентия Никуду. Дали большую взятку.

Оправдал Никуда похитителя. Виновным объявил Ермилку Ветку.

«А Ермилка вовсе тут ни при чем. Не уводил он того быка», – писал о брате Никита Ветка. И дальше о том, что он, его брат Ермилка Ветка, в Москве в ту пору и вовсе не был.

А ходил он за сто с лишним верст от Москвы в Иосифо-Волоколамский монастырь поклониться святым иконам. И есть, мол, тому свидетели.

«Рассуди, государь, – просил Никита Ветка. – Тот дьяк из Разбойного приказа Мелентий Никуда, раз он взятки берет, выходит, и сам разбойник».

– Дознаться, – приказал Иван Грозный, ознакомившись с жалобой.

Устроили царские приближенные сыск. Все подтвердилось.

Не виновен Ермилка Ветка. Не уводил быка. Откупился виновник истинный. Принял дьяк Мелентий Никуда взятку.

Привели Мелентия Никуду к Грозному.

Пытался было он оправдаться:

– Взятка! Какая взятка?!

Тогда крикнул Грозный пыточных мастеров. Бухнулся взяточник в ноги царю, во всем признался:

– Бес попутал. Бес попутал.

– Разбойник! – кричал Иван Грозный. Руки тряслись. Борода дергалась. – Лихоимец!

Грозный царь Иван Грозный. Приказал он со взяточника кожу содрать с живого.

Кое-кто заступиться пытался было за Никуду. Мол, и дороден, и сановит. И дело неплохо знает. Да и взятка невелика.

Непреклонен был государь.

– Цыц! Разве дело в том: велика, мала. Разбойное время. Разбойное семя.

Повторил он суровый приказ.

Бросили Мелентия Никуду на плаху. Содрали с живого кожу.

В мае 1553 года три английских корабля покинули родину и вышли в открытое море. Капитаном одного из судов был Ричард Ченслер.

Далекий путь предстоял английским мореплавателям. Двинулись они северными морями на восток. Надувает упругие паруса суровый северный ветер. Плывут корабли в неведанные места, в незнакомые земли.

Неудачно сложился путь кораблей. Во время одной из бурь их разнесло в разные стороны. Не смог капитан Ричард Ченслер найти других. Стал продвигаться вперед один. Продолжали идти на восток и два других корабля. Шли они до глубокой осени. А когда начались морозы, причалили к пустынному берегу и здесь зазимовали. Трагически закончилась зимовка английских моряков. От лютой стужи все они погибли – замерзли.

А Ричард Ченслер уцелел. Пришел он со своим кораблем в русские земли, в Белое море, в устье реки Северной Двины.

Отсюда Ченслер санным путем решил ехать в Москву.

Узнал царь Иван о приходе английских моряков в устье Северной Двины, обрадовался, послал навстречу своего гонца.

Встретил гонец Ченслера на полпути, поклонился, поприветствовал, передал ему царское приглашение быть гостем России.

Не растерялся Ченслер, назвал себя «королевским послом».

Радушно приняли Ченслера в Москве. Большое значение придавал царь приезду англичанина.

Не было тогда у России ни на западе, ни на юге выходов к морю. И вот, оказывается, через Север можно было морским путем сообщаться с другими странами. Понимал царь: если приплыл Ченслер, значит, могут приплыть и другие. Могут и русские моряки отправляться в далекие путешествия.

Обещал Иван Грозный покровительство английским морякам и английским купцам. С наступлением весны отпустил он Ченслера домой. Вернулся тот в Англию. А через год снова приехал в Россию.

Теперь уже не придумывал он себе звание королевского посла. Действительным послом английского короля ехал Ченслер к царю Ивану. Приехали с ним и представители английского купечества. Говорили с царем о делах торговых. Сдержал царь Иван Грозный свое слово, подтвердил привилегии для английских купцов.

Теперь, в свою очередь, в Англию направился царский посол. Был им Осип Непея.

Вместе с Непеей возвращался на родину и Ченслер. Однако в море, когда послы были уже у берегов самой Англии, разыгралась страшная буря. Ченслер погиб. А Осип Непея оказался везучим – спасся. Добрался он до Лондона. Дружески встретили его англичане. С большим почетом он был принят английским королем и королевой. В ответ на русские льготы получил Осип Непея от англичан привилегии в делах торговых и для русских купцов.

Радовался царь Иван:

– Рука к руке тянется. Узел на дружбу вяжется.