Текст книги "Миллиардер"

Сергей Арзуманов
Миллиардер

– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.

– Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь…

– В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?

– Нет, я своим умом дошел до этого.

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Знаете ли вы, что такое миллион долларов? Это граница предельных мечтаний обычного человека. Арифметически точно выверенный предел мечты. А что вы скажете о десяти миллионах долларов на вашем счете? А о ста миллионах долларов? Знаете ли вы, что такое просыпаться с мыслью, что у тебя есть сто миллионов долларов?

Кого сделать богатым в одночасье, а кому не дать шанса высунуть свою голову никогда, судьба решает единолично. И судьбы миллионов переплетаются зависимостью с судьбами избранных.

Автор

Часть I
ВОСХОЖДЕНИЕ

E Pluribus Unum

Из многих единое

1

Когда я оглядываюсь на свою жизнь, я понимаю, что родился в том Месте и в то Время. Парад Планет пошел вспять, чтобы вопреки всему мироустройству я взгромоздился на крышу мира, да еще так, что этого почти никто не заметил.

Я всегда был предприимчив настолько, насколько это позволяла советская власть. Умение договариваться, решать вопросы мирно и бесконфликтно помогало моему движению вперед. Я был человек-коммуникатор – связующее звено между людьми разных взглядов и характеров. Я выигрывал на том, что сводил людей, неспособных договориться между собой. Во мне практически отсутствовало чувство стыда, я был не обидчив и развил в себе ценнейшее качество – не показывать удивления, что бы ни произошло.

После школы в 1978 году я поступил в Плехановский институт без особого труда. В 1983-м, после окончания экономического факультета с отличием, я был направлен по распределению в Новомосковск, на комбинат химических полимеров. Пять лет после института прошли спокойно. На комбинате меня все считали за своего, и, к моему удивлению, ни одна интрига меня не коснулась.

Но эти годы мы с Мариной жили впроголодь. Зарплаты всегда не хватало, я занимал у друзей и сослуживцев. Иногда деньги присылали родители. Мы часто с женой мечтали, сидя у телевизора, как я начну получать зарплату начальника и как мы будем откладывать деньги на сберкнижку, и каждый год что-нибудь покупать для семьи. И мы купим ей дубленку, а мне пальто.

Годы и месяцы шли, а я, к моему искреннему удивлению, оставался все также беден. Мой ум не приносил мне дохода. И я начал подозревать подвох, который от меня скрывала власть. Мои мозги, знания и умение договариваться в любых ситуациях – вовсе не гарантия благополучия. Я могу так и остаться в безвестности и уйти на пенсию с должности замначальника какой-нибудь пронырливой сволочи.

Такая перспектива не привлекала ни меня, ни мою жену.

– Влад, нам нужно перебираться в Москву, – в который раз жена заводила со мной беседу о переезде.

– Мариша, но ведь я жду повышения.

– Ты можешь и не дождаться, что тогда.

– А я уверен, нужно ждать.

Жена больше ничего не сказала и ушла на кухню. Мы часто заводили этот разговор для самоуспокоения, понимая, что переезд не возможен. Потом жена всегда тихо ложилась спать, а я еще долго бродил по дому и рассматривал свою библиотеку. Я не жалел денег на книги, особенной моей страстью были биографии великих людей.

Я – раб обстоятельств, а они – цари, императоры, предводители, полководцы – вершители судеб. Как далека моя жизнь от их жизни. Как ничтожен каждый мой день по сравнению с их делами…

Я женился на красивой и по странному стечению обстоятельств умной и обаятельной девушке, которая родила мне дочь и сына. Мы жили мирно и счастливо. Но мир вокруг нас начал меняться. Молодые и предприимчивые инженеры бросали сдыхающие заводы и уходили без оглядки в бизнес. Тогда не было страха, была только дерзкая мечта разбогатеть и затмить мир своим богатством. К началу 1992 года наш завод покинули все, кому было меньше сорока. Остался я один.

Марина постоянно заводила разговоры о том, что и мне пора уйти с завода и начать свое дело. Но я не поддавался, интуиция подсказывала мне, что грандиозные перемены застигнут меня именно здесь, на родном заводе.

Я пересидел всю перестройку. К началу 1991 года мы были банкротами. Продукция лежала не отгруженной на складах и под открытым небом. Спасались мы тем, что выпускали полиэтиленовые пакеты для магазинов.

К концу 1991 года завод стал выходить из кризиса исключительно за счет пакетов. Начали поступать заказы на пакеты с эмблемами и рекламой. Я стал главным дизайнером, разработчиком и маркетологом.

В начале 1992 года меня наконец утвердили в должности заместителя генерального директора. Карьера по советским меркам сногсшибательная. В тридцать два года я второй человек на крупном заводе. Директор уже далеко пенсионного возраста, и через два-три года я вполне смогу занять его место. Зарплата моя выросла в два раза, и летом мы с семьей поехали в Сочи в правительственный санаторий «Россия».

Мои бывшие одноклассники уже зарабатывали неденоминированные миллионы и покупали себе «мерседесы» и банки. Волшебное время вседозволенности, когда все зарабатывали на всех и никто не был в проигрыше. Как это получалось, теперь уже не ясно. Но тогда казалось, что так будет всегда. Умный и предприимчивый поведет за собой глупых и наивных. Волшебное время вселенского бизнеса, бирж, акций, ваучеров, проходимцев, авантюристов, идеалистов и брокеров.

В том же, 1992 году по протекции директора я попал в президентскую программу по обучению молодых российских руководителей за границей и на год уехал в Голландию. В Гаагском институте всемирного менеджмента я обнаружил две стороны одной странной медали. Наше советское образование оказалось лучше всех, но языковая подготовка хуже всех.

На те гроши, что мне платили в виде стипендии, я нанял преподавателя английского и французского. Уже через месяц занятий я понял главное: два этих языка есть фактически одно и то же, только с разным произношением. Я овладел обоими языками за полгода и первый семестр магистратуры сдал на «отлично».

Уже через две недели обучения я оказался в постели с боливийкой, которая училась со мной в одной группе. По мне пронесся ураган латиноамериканской страсти и южноамериканского умения. Мне открылась такая правда, от которой чуть не повредились мозги. К тридцати двум годам своей жизни я познал больше тридцати женщин и был уверен, что знаю многое. Но то, что творила в постели Изабель, повергло меня в шок. Я понял, что среднеевропейская женщина знает о сексе столько же, сколько бельгиец о потенциальных последствиях спирта двойной очистки в морозную ночь близ Диканьки.

Там, в Нидерландах, я купил себе первый дорогой костюм, двубортный «Черутти» за триста долларов. Тогда для меня это имя ничего не значило. Я просто понял, что костюм мне нравится, и купил его. Это были последние деньги, но в новой нарождающейся экономике России этот костюм должен был окупиться тысячу раз.

Несколько лет спустя я стал владельцем маленького ателье на аристократической окраине Милана. Ателье оказалось в моих руках по странному стечению обстоятельств. Мне срочно понадобился фрак для приема в честь русских ученых-физиков, который устраивал Нобелевский комитет в королевском дворце Стокгольма.

Новость застала меня в Милане вечером. «Сесна» уже была арендована на семь утра. На фрак – всего одна ночь. Я нашел старую тэйлорскую мастерскую. Заносчивый владелец, разбуженный мной, сообщил, что сам Папа не позволил бы себе такой наглости и дождался бы утра. То, что я оказался русским, его не удивило, эти русские бесцеремонны и нахальны. Однако за пятьдесят тысяч долларов он сошьет мне фрак, подняв с постели всю свою мастерскую.

Он полагал, видимо, вызвать у меня удивление, но к тому времени я уже стал воспринимать деньги как безотказный инструмент воздействия на человека и их количество меня мало волновало. Однако я все же поинтересовался, почему фраки так дороги нынче, пусть и по ночному тарифу. На что он сообщил мне, что ночной тариф здесь ни при чем. Ателье его в закладе, дела идут из рук вон плохо, молодые и энергичные модельеры шьют костюмы-fusion, которые носит молодежь, а истинные джентльмены куда-то исчезли. Он должен банку пятьдесят тысяч долларов, и раз сумасшедшему русскому нужен фрак ночью, есть шанс покрыть свои долги. Ситуация оказалась сложной. Меня однозначно загнали в угол, но из этого угла я должен выйти с еще большим достоинством, чем я туда зашел.

В голове мелькнула шальная мысль, которая принесла радость, и я сразу же предложил выкупить мастерскую. Как человек очень русской души, я заплатил не пятьдесят, а двести пятьдесят тысяч долларов и стал владельцем ателье.

Хозяин бурно оживился и сказал, что это его лучшая ночь со времен брачной. Он пустился в воспоминания о былой Европе и джентльменах, населявших ее каких-нибудь тридцать лет назад. Он да же вознаградил меня самым мощным своим комплиментом, сказав, что раньше он встречал только одного такого Великого клиента – Онассиса. Тому тоже срочно понадобился смокинг, за который он расплатился золотом.

Сегодня мой гардероб только в амстердамском особняке вмещает более ста костюмов. Но тогда в Голландии мой первый костюм от-кутюр был для меня сокровищем, согревавшим душу. Помню, как я с сожалением осмотрел сорочку «Ланвин» и галстук «Смальто» и вернулся домой на завод, мечтая когда-нибудь ни в чем себе не отказывать.

Дома меня встретили с восторгом. Друзья шли к нам в двухкомнатную квартиру в течение двух недель. Я рассказывал всем одно и то же, только в разных картинах. Потом с женой, лежа в постели, мы мечтали о простом человеческом счастье. Большая квартира, подержанная иномарка, дети – в МГУ, мы – на Черном море…

2

Сегодня дети – в Кембридже, у меня – свой самолет и собственный остров в океане. Необитаемый остров я купил у голландца Ульриха Ван Гога. Он запутался в долгах и продал мне свой остров гораздо дешевле его рыночной стоимости. Небольшой атолл на Антильских островах, недалеко от Кюрасао.

Сегодня мой любимый модельер – Van Noten, у которого я делаю заказов на сто тысяч долларов в год. Я ношу часы «Магеллан 1521», играю в поло на слонах в Непале и коллекционирую вина столетней давности.

Мы никогда об этом не мечтали, мы просто не успели об этом помечтать. Это стало реальностью так быстро, что у меня рябило в глазах от дикой синевы океана, омывающего мой остров. То, что нечеловеческое счастье свалится на меня уже через три года, мы не могли представить в самой смелой и авантюрной части нашего коллективного семейного разума.

Став обладателем нескольких десятков килограммов ценной, аккуратно нарезанной, плотной, приятной на ощупь бумаги, я обнаружил, что одни часы, один автомобиль и большая квартира не есть предел мечтаний. Много часов, много машин и много домов – лишь старт в гонке тщеславия и безмерного наслаждения.

Механизмы богатства запустили жернова другой жизни. и огонь мечтаний разгорается с бешеной, неудержимой силой.

Сейчас, оглядываясь назад, я удивляюсь, как мы сохранили человеческое лицо в эпоху всеобщей жестокости и подлости. Нашему директору в 1993 году исполнилось восемьдесят лет, и он добровольно ушел, передав завод мне по старой коммунистической традиции. В тридцать три года я стал генеральным директором крупнейшего завода Московской области.

Никаких интриг и заговоров, чистый династический переход власти от короля к наследнику. Ни одна криминальная разборка не коснулась нас. Мы оказались маленьким государством в государстве, которое никто не заметил. Система отношений на заводе позволяла решать все спорные вопросы внутри коллектива. Так криминал просто не попал к нам.

Началась приватизация. Мы превратились в акционерное общество. По требованию правительства завод провел акционирование, и крупнейшим акционером стал я. Я получил 28,5 % акций комбината из ничего, из посткоммунистического воздуха, из холостой идеи зарождающегося капитализма.

Уже на первые дивиденды я купил себе первую иномарку, «ауди 80», 1991 года выпуска. Это было моим главным достижением того года. Я еще позволял себе мыслить о счастье только советскими стандартами. Иномарка, квартира, дача, сберкнижка. Как скоро это станет лишь мелочью. Мелочью в жизни Больших Людей.

Мы так хорошо прожили первую половину девяностых на полиэтиленовых пакетах, что не заметили бурь и катастроф того времени. Впитавший дух истинных ленинцев, я считал верным и единственно правильным платить людям хорошую зарплату и сохранять завод.

Рабочие получали по четыреста-шестьсот долларов в месяц. К концу 1997 года я скупил акции всех желающих и стал хозяином завода. Почти 80 % акций в одних руках. Рынок полиэтиленовых пакетов стал бурно расти, и появилось много конкурентов, в том числе и иностранных. Мы начали терять рынки. Нужен был новый передовой продукт. Продукт-флагман.

И я нашел золотую жилу. Изобретение офисного века – файловая папка. Цена в три раза выше себестоимости. Эльдорадо, которое не снилось ни Колумбу, ни Кортесу.

Развитие офисной культуры, появление стабильных оборотов в бизнесе породили бум офисной канцелярии. Россия, как это и принято в стране нарождающегося капитализма, где видимость бизнеса важнее самого бизнеса, потребляла офисных папок в 7 раз больше, чем США.

Даже самая захудалая бумажка, по мнению россиян, приобретала респектабельный вид, если она помещалась в файловую папку. Желание буквально каждый документ обратить в полиэтиленовое покрытие привело к тому, что российский рынок рос на 40 % каждый год.

Почти 70 % доходов моего предприятия давали продажи внутри страны. Я мог бы обойтись и без заграничных рынков, но меня манила перспектива всемирного контроля над офисами. Сама идея, что моими папками будут швыряться на Пятой авеню или в Силиконовой долине, приводила меня в экстаз.

Мы поставляем наши папки в двадцать пять стран мира. Мы продаем восемь с половиной миллиардов папок в год. Позже мы запустили в производство еще несколько продуктов, основанных на той же файловой папке, – офисная папка с 12, 20 и 45 файлами, визитницы и файловые блоки.

А уже через год мы стали полноценной компанией, производящей большой спектр канцелярской продукции. На пустующих площадях завода я развернул широкомасштабное производство офисной канцелярии. Но со временем моей особенной гордостью стало производство ежедневников. Вслед за простой файловой папкой ежедневники стали хитом продаж. Каждый уважающий себя бизнесмен заводил себе солидный, пухлый кожаный органайзер. Его наличие укрепляло деловую репутацию бизнесмена, демонстрируя солидность и занятость, даже если внутри не было ни одной записи.

Со временем производство и сбыт наладились до совершенства. И однажды, сидя в кабинете, я ясно понял, что мне нечего делать в этом кабинете. Все работает и без меня. Я свободен, свободен творить жизнь и менять мир, как мне хочется.

Когда я осознал, что я стал миллионером, я был счастлив, как мне казалось, навсегда. В Эпоху всемирного стяжательства я достиг вершин общества, выполнив заветы коммерческих богов американской цивилизации. Я гражданин мира, глобалист, звено мирового бизнес-сообщества, важнейший элемент демократии.

И тут я обнаружил главную привилегию действительно богатого человека – свободу. Свободу передвижения, возможность путешествовать по всему миру. Занудливым англичанам эта истина открылась давно. Они считали, что лучшее лекарство от тоски и скуки для аристократа – это кругосветное путешествие. Именно возможность поехать туда, куда тебе хочется, и есть главное богатство человека. Наша размеренная, однообразная, каждодневная жизнь так убога и бедна перед роскошью нашего мира.

Я стал путешествовать по самым удивительным и загадочным местам земли: пирамида Хеопса, Мачу Пикчу в Андах, Фивы в Египте, Теоуакан в Мексике, Стоунхендж в Англии, полуразрушенные замки Шотландии и уцелевшие замки Франции, разрушающийся Анкгор-Ват в Камбодже и величественный Боробудур в Индонезии, Лхаса в Тибете и загадочные великаны на острове Пасхи.

Я начал открытие мира с пирамид. Я грезил Египтом, пирамидами, фараонами и гробницами, как и многие подростки в мое время. Визит в страну фараонов я представлял как верх везения советского человека. Теперь Египет стал дешевым туристским направлением, и я могу изучать пирамиды месяцами. я как раз разбирал приобретенные в очередной поездке по Египту древности, когда мои мысли прервали телефонные звонки. Три сотовых телефона разрываются мелодиями. На всех мои топ-менеджеры.

– Алло, что случилось? – спрашиваю я.

– Владлен Григорьевич, в Юго-Восточной Азии цунами. Смыло завод «Два льва». Нам звонили из Берлина и Цюриха с предложениями о поставках.

– Сколько им надо.

– Боюсь, много.

– Бояться не надо, сколько.

– Один миллиард штук.

Такого я и правда не ожидал. Один миллиард файловых папок в течение двух-трех месяцев. Это сразу еще один завод. Но азиаты быстро восстановятся. Пока я куплю завод и запущу линии, они уже вернут свои мощности. Так, эту ситуацию нужно серьезно обдумать.

Не успел я подумать, как через несколько дней после цунами получил посылку от азиатских конкурентов. Ящик французского бордо урожая 1811 года. Жуткая редкость. Кейс стоит не менее ста тысяч евро. Роскошный подарок. Расчет на то, что я не буду запускать новые мощности.

Мои друзья, знакомые, деловые партнеры и клиенты знают мою страсть к вину. Год назад меня безоговорочно приняли в закрытый элитный винный клуб «Рыцарей вина», когда я на очередной симпозиум клуба выставил два ящика «Муската красного камня» знаменитой крымской Массандры урожая 1939 года.

3

Сегодня у меня назначена встреча с Валерием Узрамаевым. Очень интересный господин, занимающийся, как и я, офисной канцелярией. Он пригласил меня на деловой обед, который мы непринужденно начали с шампанского. Он подчеркнуто изыскан, зная мою тягу к вину. Он еле выдержал шампанское, «эту кислятину». Он терпит, потому что бутылка «Кристалла» – это этикет и правило, а он чтит правила как пропуск в высший свет. Мы выпиваем бутылку, потом чрезмерно обильный мясной ужин заливаем красным бордо преклонных годов. Переходим в сигарную комнату, где нас ждут бокалы с коньяком «Луи Трез» и никарагуанские сигары.

– Я слушаю вас, барон, – сказал я, – когда мы перешли в сигарную комнату.

Я нарочито назвал его бароном, зная, что он поймет мой намек. Он купил титул барона во Франции за три тысячи евро, пожалев, однако, на титул графа, который стоил в три раза дороже. В Европе давно торгуют титулами направо и налево обедневшие аристократы.

Но и титул барона Узрамаев купил не ради развлечения. Один знатный европейский астролог после долгих изысканий сообщил ему, крупному российскому бизнесмену, что он является тридцать пятым воплощением фараона Тутмоса Третьего на Земле.

Узрамаев плохо разбирался в династиях Древнего Египта и решил, что этот самый Тутмос есть самый главный из всех египетских фараонов, живших когда-либо. Чтобы хоть как-то узаконить свой новый необычный статус в окружающем пространстве, он и купил наследственный титул барона.

Да, чтобы было понятно, Валерий Узрамаев – мой главный конкурент в бизнесе. Вернее, это я его главный конкурент. Его завод имеет мощности в два раза больше моих, но они простаивают. Его рынки сбыта в эти же два раза меньше моих. Его завод находится в Новоуральске, мой – в Новомосковске. Он не очень жалует меня, я отношусь к нему как лишь еще к одному человеку на моем пути. Никаких особенных чувств, скорее всего равнодушие.

Он жаден до безумия, до паранойи. Бросил свою первую жену с двумя детьми ради молодой шлюхи и практически отказался от их содержания. Вот все, что мне о нем известно.

Правда, год назад одна из его любовниц, оставленная им без средств к существованию, прибежала ко мне за помощью. Она рассказала, какой Узрамаев подлец, и сообщила, что у нее есть тайна, которая разрушит его карьеру, и она, естественно, готова поделиться со мной этой тайной, но не бескорыстно. Я сразу обнадежил девушку, сообщив ей, что меня чужие тайны не интересуют. Видимо, я сказал это таким тоном, что у нее не осталось сомнений – ее тайна ничего не стоит. И через минуту она взахлеб выдала все, что знала. Оказывается, Валерий заставлял ее заниматься с ним сексом, будучи облаченным в доспехи рыцарей средневековья. Меня это не удивило – наверное, подобным образом он утверждался в роли барона.

Мы вернулись к разговору.

– Я буду краток, с вашего позволения, и сразу перейду к делу, – еле слышно произнес Узрамаев после затянувшейся паузы.

– Хорошо, – сказал я.

– Я хотел предложить вам на рассмотрение проект нашего совместного бизнеса. Я хочу предложить объединить наши бизнесы в один. Создать одну компанию, где вы будете президентом, а я исполнительным директором. Я понимаю, что предложение неожиданное и на первый взгляд в нем больше заинтересован я, а не вы, но все же посмотрите бизнес-план и подумайте над моими аргументами, может быть, они будут для вас интересны.

– Не думаю, что мне это интересно, но давайте я взгляну.

Он передал мне бизнес-план. Пухлая пачка бумаги. Я бегло ее просмотрел, сделал заинтересованное выражение лица, и через минуту мы расстались. Предложение, конечно, оказалось для меня неожиданным и странным. Первым делом надо было бы поинтересоваться, зачем Узрамаеву понадобилось объединять наши бизнесы. Хотя мне это неинтересно. Бредовая идея конкурента, жаждущего еще больше денег, не более того.

Для меня деньги давно не имеют значения. Деньги дают свободу. Но главная свобода, которую дают большие деньги, – это свобода от денег. Вы просто перестаете их чувствовать. Порога болезненных растрат не существует. Никакая цена ни на что не способна вас удивить. Нет желания, на которое мой банковский счет скажет – нет. Чувство вседозволенности раскрывается молниеносно, и этого беса нужно держать в узде.

Я независим от денег, и это чувство независимости – важнейший элемент богатства. Когда вы смотрите на них, на ровно нарезанные листки красивой бумаги, вы видите истину, как на скрытой голограмме.

Необходимо сохранять независимость сознания от денег. Они все, и они ничего, роман с деньгами, где ты должен быть только сверху. Не дать поработить себя, играть с ними так, чтобы в момент банкротства уже грезить о финансовом могуществе.

Добыча и сохранение денег – это наше главное занятие в жизни. Все остальные хобби второстепенны и зависят от первого. Разные общества, правители и правительства то ограничивали это стремление человека, то разрешали ему обогащаться почти бесконтрольно. Всю жизнь мы добываем деньги, храним, тратим, дарим, получаем, оставляем в наследство, теряем и мечтаем о времени, когда их будет хватать всегда и на все.