Текст книги "Безрукий воин. Три подвига Василия Петрова"

Отсюда и противоречие с воинским достоинством. Еще в училище Петров заметил, что некоторые младшие командиры злоупотребляют строгостью мер к подчиненным. Да и тон их обращения был неподобающим. Они словно испытывали своих подчиненных, ведь устав обязывает всех соблюдать дисциплину, беспрекословно выполнять приказание старших по званию.

«И где тогда грань между справедливыми требованиями и самодурством командиров? – размышлял он. – Начальник, который позволяет себе грубости, виновен в злоупотреблении предоставленными ему правами и, следовательно, сам нарушает закон дисциплины».

Если над повышением уровня воинской дисциплины в училище трудились целенаправленно, то проблемой совести, изучением воинской этики не занимался никто. На это обратил внимание Петрова его командир батареи лейтенант Величко. Он был старше Василия на десять лет, участвовал в советско-финской войне. Величко считал, что не все люди наделены совестью – чертой характера, заставляющей порядочного человека стыдиться низких поступков, таких, которые квалифицируются как наказуемые. Он говорил, что нельзя добиться соблюдения уставных норм одним принуждением, если воинский коллектив, каждый орудийный номер не заинтересован лично в дисциплине и не находит в работе побуждающих к повиновению начал. Дисциплина, по его мнению, приверженность к уставному порядку возбуждает сознание воинского достоинства, если ей дороги общественные идеалы.

Петров честно признается, что тогда он не все понимал, что ему говорил старший командир и товарищ, но со временем осознал важность таких воинских понятий, как дисциплина, достоинство и совесть. Война подтвердила эту правоту.

Артиллерийский дивизион, лишенный орудий и техники, превратился в пехотное подразделение. На третий день войны он попал в окружение. Во время передвижения их часть наткнулась на немцев, которые расположились на привале. Командир дивизиона принял решение скрытно подойти к врагу и атаковать его. Но из-за недисциплинированности некоторых бойцов враг раньше времени обнаружил советскую колонну. Во время боя она была рассеяна. Лейтенант Петров с ручным пулеметом отстреливался до тех пор, пока оставались патроны. Перед тем как бежать к спасительному лесу, он оглянулся:

«Немцы слева уже на опушке. Шесть танков стояли за оврагом. На ржаном поле тащились несколько человек с поднятыми руками. Это те, кто уже лишен выбора. Им уготована участь пленных – дорогая цена, и ее должна платить личность за собственную слабость и еще больше за послабление дисциплины в военных звеньях общества, которому призван служить воин».

У Петрова есть размышления о бренности жизни, о воинском долге, о совести. Когда вокруг смерть, когда в любой момент человека подстерегает опасность, его чувства обострены до предела:

«Бредут устало люди. На лицах отчужденность, страх, апатия. И не радует ни синева небес, ни цветок, ни зелень полей. Все мысли поглощены войной.

Разум потрясает в своей простоте смысл происходящих явлений. Разорвался снаряд… и человек, жаждущий жизни, обращается в ничто. Лежит в пыли, не шелохнется, лишенный чувств, безучастный ко всему. Угасло сознание, и окружающий мир… деревья, зной, небо… перестал существовать. Человек – мерило всех вещей? Да… все относительно, и сам он, человек, – не более чем вещь, материя в бездонных глубинах мироздания, песчинка безликая, безымянная, частица мира, распростертого в бесконечность. Изменилось состояние, частица обрела чуждую жизни, иную суть. Человек умрет… а вокруг останется все, как было. Мир продолжает существование. Порхают птицы, тянется к свету ромашка, белый веер лепестков. Невыносимо… пропадала последовательность, и мысль обрывалась. Душу обуревает обида, и никакого выхода… связать обрыв нет ни малейшей возможности. Как быть, к кому обратиться? Неужели он, человек, до такой степени слаб, ничтожен и совершенно незаметен?.. Занимал так мало места под солнцем?

А жизнь? Что же думать о ней… и как поступать дальше? Цепляться правдами и неправдами… оберегать слабое пламя… любой ценой, лишь бы выжить?.. Человеку кажется, будто терзания его души разделяют окружающие… не могли не разделять. Чрезмерное внимание к себе, страх смерти поглощали силы… Не замечая, он терял совесть, расположение товарищей, службу, все, чем дорожил в мирные дни. Но слабое пламя так неустойчиво, зыбко, еле теплится… стоит ли думать только о том, чтобы не угасло под бурей ревущей… и сокрушить свой дух во все часы и всякое мгновение? Во имя чего? Чтобы включить существование личности, всецело занятой биологической стороной бытия? Но низость и себялюбие не умножают шансов уцелеть на поле боя. Пуля не пролетала мимо, не выбирала, не отклонялась, находила одного и миновала другого.

Нет, воин сделал свой выбор. Он предпочел остаться самим собой, он верен слову присяги. Никому не дано раскрыть тайну времени и никому не ведомо, что уготовил нам миг, устремленный в будущее. «Кесарю кесарево…» Воин не желал удручать себя призрачной надеждой, а все прочее да свершится своим чередом.

И падет позор на того, кто потерял голову в угоду низменным чувствам, кто слаб и не способен возвыситься над человеческой природой и действовать по велению воинского долга, как ждут окружающие».

* * *

Человек на войне меняется. В какую сторону? Лучшую, худшую? Василий Петров размышляет над этим, пытается понять глубинный смысл этих изменений.

«Наше сознание во многих местах не воспринимает слов, даже тех, что исходят из глубины души, исторгнутые очевидной для всех необходимостью. Хорошо знакомый человек вдруг преображается, не узнать, чужой да и только, непонятлив и глух, будто истукан. Как с ним обращаться? Сократить дистанцию, подойти ближе, приблизиться вплотную, помочь?»

Это рассуждения девятнадцатилетнего командира, который командует людьми старше его, по-житейски более опытных, но в данном случае он для них главный, от его действий, правильных или неправильных, зависит их жизнь. Эта ответственность постоянно гложет лейтенанта Петрова.

И вот оно, ощущение после очередного боя, когда на четвертый день войны советские войска оставили город Ковель и разрозненными группами отступали на восток. У Петрова в подчинении осталось всего одиннадцать человек. Целый день они сражались с немецкими танками и автоматчиками. И, наконец, с трудом оторвались от преследователей.

«Души переполняет радость, неподдельна искренняя привязанность одного к другому, преклонение перед силой случая, которому воин обязан жизнью. И нет ничего скрытого, исчезла всякая грань индивидуализма. У ровика с подпочвенной водой сошлись люди, сплоченные воедино общей участью. Они живы, избавлены от смерти. Они охвачены одним стремлением и несут свое бремя, как воины всех веков, – поровну, честно, до конца. Нет ничего выше рожденной в бою солдатской дружбы».

А вот первый прорыв из окружения и сразу же подозрения со стороны контрразведчика воинской части, на позиции которой вышли остатки взвода Петрова. И вопросы: «Кто такие? Почему находитесь здесь? Не диверсанты ли? Кто может подтвердить ваши слова?» И самое обидное – требование сдать оружие! То самое оружие, с которым они отражали наступление врага. И решительный отказ лейтенанта Петрова сделать это. Единственное, что он разрешил своим бойцам, – это разрядить оружие и отдать патроны на сохранение.

Потом выяснилось, что Петрова и его бойцов в родной части посчитали погибшими. Нашлись даже «свидетели», которые видели, как немецкие танки утюжили позиции, которые занимал взвод Петрова. Об этом было отмечено в приказе командира части. Это был первый случай, когда Василия Петрова зачислили в списки погибших.

После того как в штабе части выяснили обстоятельства выхода из окружения взвода Петрова, пришел его черед расспрашивать об обстановке на фронте. Она оказалась нерадостной. Красная армия потеряла Луцк и другие города на Западной Украине, в Белоруссии немецкие войска взяли Минск, оккупировали почти всю Прибалтику. Войска Юго-Западного фронта отошли к рубежам старой государственной границы, которая существовала до 17 сентября 1939 года.

Однако эти рубежи мало чем могли помочь. В укрепленных районах возле старой границы оказалось демонтировано все вооружение дотов (долговременные опорные точки). Остались лишь пустые бетонные коробки. В боевых условиях выявилось преимущество немецкой армии в мобильности и техническом оснащении. Их танки клиньями разрезали позиции советских войск, за ними в прорыв следовала моторизованная немецкая пехота на мотоциклах, бронетранспортерах. Пехота, кроме карабинов, была вооружена скорострельными автоматами и огнем подавляла противника. В небе полностью хозяйничала немецкая авиация, которая непрерывно обстреливала и бомбила отступающие советские части.

Что в ответ могла противопоставить Красная армия, которая, по уверениям высшего руководства страны, должна была отбросить любого врага и вести войну на его территории? Как пелось в известной песне «Броня крепка и танки наши быстры»:

 
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход.
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал в бой нас поведет!
 

Первый маршал – это Климент Ворошилов. Известно, что из пяти первых советских маршалов – трое самых способных и образованных были расстреляны в 1937–1938 годах как враги народа. Оставшиеся, Ворошилов и Тимошенко, в первые дни войны показали себя не лучшим образом, уступая немецким военачальникам в стратегии и тактике. Поэтому слова песни, которые с гордостью еще недавно пели в войсках, теперь воспринимались с недоумением и горечью:

 
Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде,
Мы начеку, мы за врагом следим.
Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим.
 

И уж совсем с насмешкой звучали такие строки:

 
А если к нам полезет враг матерый,
Он будет бит повсюду и везде.
 

Против немецких автоматов советская пехота могла противопоставить трехлинейки Мосина. Этими винтовками калибра 7,62 миллиметра была вооружена русская армия в Первую мировую войну. Достоинства этого оружия хорошо известны – прочность, надежность, неприхотливость в обслуживании, прицельная дальность – два километра. Но трехлинейка имела и недостатки. Постоянно примкнутый штык в сочетании с длинным стволом создавали неудобства при передвижении, особенно в лесистой местности. Серьезные нарекания вызывала рукоятка затвора при перезарядке. В 1930 году была осуществлена модернизация этой винтовки, после чего она была принята на вооружение РККА с присвоением ей наименования «Винтовка образца 1891/30 г.».

Однако к тому времени сформировалось новое направление в развитии стрелкового оружия. Сокращалась дальность и точность поражения, что компенсировалось большей плотностью огня. Как следствие этого – начало массового перевооружения частей автоматическим стрелковым оружием – пистолетами-пулеметами и автоматами. Солдат, наступавших цепью, стали обучать стрельбе с ходу. Поэтому в новой войне винтовка Мосина не могла состязаться со скорострельностью немецкого стрелкового оружия, а штыковые атаки при нынешней плотности огня приводили лишь к неоправданным жертвам.

У врага было и другое преимущество в ближнем бою – в пулеметах. Немецкий пулемет МГ сочетал качества ручного и станкового. Такого оружия наша пехота не имела. Пулемет «максим» времен Первой мировой и Гражданской войн был тяжел и малопригоден в условиях маневренной войны. Два отдельных вида оружия – ручной пулемет и станковый – создавали трудности в их содержании и боевом применении.

Отмечает Петров и несогласованность действий советского командования. Нередко командиры не имели сведений ни о противнике, ни о местности, где действовали их подразделения. Приказы той поры отдавались с выражениями: «срочно», «в первую очередь», «немедленно», «вне всякой очереди». Потом снова срочно и незамедлительно призывалось куда-то двигаться, наступать или обороняться. И так повторялось изо дня в день. Но войска не могли сделать того, что было выше их сил, а делали то, что могли, часто не по вине войсковых командиров. На поле боя обстоятельства диктуют свои законы, и это нужно было учитывать при планировании боевых операций.

Вспоминает Петров и обувь красноармейцев. У большинства из них были ботинки с обмотками «двенадцать месяцев». Так на солдатском языке назывались широкие полосы из плотной ткани, уложенные витками от щиколотки до колен. Во время непогоды они намокали и стесняли движение пехоты. В слякоть и грязь становились вообще неподъемными. У артиллеристов была привилегия – им выдавали яловые сапоги. Но не всем бойцам, а только младшему командному составу. Эпоха кирзовых сапог тогда еще не наступила.

Уже в первые дни отступления бойцы задавали своим командирам неудобные вопросы: «Почему так происходит? Почему армия оказалась не готова к вражескому нападению? И кто виноват в этом?»

Сослуживец Петрова младший лейтенант Поздняков во время привала говорил о том, что, казалось бы, все в войсках знали, что война неизбежна. Но почему не были приняты меры? Почему такие большие потери? Командир взвода управления обвинял во всем разведку: «Если у нас действительно существуют свои разведывательные органы, то чем они занимаются? Почему они не убедили командование о близком нападении и почему не началась эвакуация семей военнослужащих?»

На эти вопросы Позднякову никто не ответил, хотя многие, кто слушал, были с ним согласны. Возникали и другие более крамольные вопросы. Почему там, в Кремле, ничего не предприняли? И почему до сих пор не сказал своего слова товарищ Сталин?

5 июля 1941 года у населенного пункта Ост командир дивизиона майор Фарафонов на построении личного состава объявил:

– Товарищи командиры и начальники, товарищи красноармейцы! С сегодняшнего дня девяносто второй отдельный артиллерийский дивизион прекращает свое существование. Личный состав направляется для пополнения подразделений двести тридцать первого корпусного артиллерийского полка.

Лейтенант Василий Петров получил назначение в 6‑ю батарею этого полка. Но, прежде чем убыть на новое место службы, он добрым словом вспомнил своего командира дивизиона.

Для Петрова майор Фарафонов остался образцом командира. В сложной обстановке первых часов и дней войны командир дивизиона не растерялся, не утратил ясности мышления на поле боя и в последующее время, когда прекратилось централизованное управление войсками, когда нужно было принять ответственное решение, от которого во многом зависела жизнь его подчиненных. Как поступить? Вести бесперспективную борьбу в тылу противника или, руководствуясь соображениями долга и совести, действовать с учетом сложившейся обстановки?

Если бы дивизион остался в укрепрайоне возле города Новоград-Волынского, окруженный врагами, то со временем потерял бы боеспособность. Боеприпасы были бы расстреляны, продовольствие закончилось бы, моральный дух личного состава упал бы до низкого уровня. Голод и отчаяние довершили бы свое черное дело. Оставалось или погибнуть в неравном бою, или попасть в плен. Майор Фарафонов принял верное решение и сумел сохранить боевое подразделение.

Василий Петров удивлялся тому, что в любой обстановке майор всегда был тщательно выбрит, одежда его была выстирана. На гимнастерке подшит чистый белый подворотничок. Когда Петров после выхода из окружения доложил командиру дивизиона о своем прибытии, майор Фарафонов сказал вещие слова: «Есть добрая примета. Если воина сочли погибшим, значит, ему уготована долгая жизнь. Не многим из нас суждено встретить конец войны, но я верю, что вы этого дождетесь».

* * *

6‑я батарея была укомплектована 107‑миллиметровыми пушками. Командир батареи младший лейтенант Варавин сразу же устроил новичку проверку и спросил о назначении этих орудий. Василий Петров сказал, что орудия такого калибра состоят на вооружении частей корпусной артиллерии и предназначены в основном для контрбатарейной борьбы.

– Расскажите их устройство, – продолжал Варавин.

– Материальная часть современных полевых орудий конструируется по общему принципу: ствол, люлька, противооткатное устройство, лафет…

Командир батареи остался недоволен таким ответом подчиненного и посоветовал тому быстрее ознакомиться с техническими характеристиками и особенностями пушки. Об этом орудии тоже нужно сказать отдельно. Оно производилось в Советском Союзе до середины 1930‑х годов. При модернизации были произведены следующие изменения конструкции:

– удлинен на 10 калибров ствол;

– установлен дульный тормоз;

– удлинена камера;

– принято раздельно-гильзовое заряжание;

– принят новый дальнобойный снаряд;

– укорочена на 160 миллиметров люлька;

– изменено давление в накатнике;

– изменено передаточное число подъемного механизма.

Модернизированное орудие было принято на вооружение в 1931 году под официальным наименованием «107‑мм пушка образца 1910/30 г.».

Ствол орудия представлял собой трубу с кожухом длиной 1600 миллиметров и уравновешивающим грузом. Он был неподвижно соединен с салазками, при откате и накате они скользили вместе с ним по направляющим люлькам. В нижней части корпуса салазок были размещены противооткатные устройства – компрессор и накатник.

У этого орудия имелись свои недостатки. Несмотря на проведенную его модернизацию, максимальная дальность стрельбы была недостаточной. К началу Великой Отечественной войны эти пушки сильно устарели. Для сравнения: немецкий аналог (105‑миллиметровая пушка) имел подрессоренный лафет с раздвижными станинами, обеспечивающий лучший угол горизонтального наведения. Скорость перемещения орудия достигала 40 километров в час, а максимальная дальность стрельбы – 19 километров. Кроме того, значительная часть немецких орудий входила в состав дивизионной артиллерии. Подобная организационно-штатная структура позволяла немецким войскам гибко использовать тяжелую артиллерию. В 1941 году 105‑миллиметровая пушка стала важным средством борьбы с хорошо бронированными советскими тяжелыми танками КВ.

Советское орудие «107‑мм образца 1910/30 г.» тоже могло поразить тяжелый немецкий танк «тигр» на расстоянии одного километра. Но использование его как противотанкового было затруднено малым углом горизонтального наведения. В то же время орудие имело и свои достоинства. Оно было легким (в два раза легче немецкого), что позволяло меньше зависеть от механической тяги.

Вместо специализированных тягачей 107‑миллиметровая пушка могла буксироваться тяжелыми грузовиками или лошадьми. Орудие имело простую и надежную конструкцию, больший ассортимент боеприпасов и при правильном использовании могло действовать достаточно эффективно. Его осколочно-фугасный снаряд с установленным на осколочное действие взрывателем при разрыве давал зону сплошного поражения размером 14,6 метра, когда поражается не менее 90 процентов целей. При установке взрывателя на фугасное действие при попадании снаряда в земляной грунт образовывалась воронка глубиной в полметра и диаметром в полтора. Эффективным снарядом против живой силы противника была шрапнель – снаряд содержал более 600 пуль, создающих зону поражения около метра.

Вот с такими орудиями пришлось столкнуться Василию Петрову на новом месте службы. Он вспоминает первый бой 6‑й батареи:

«Прошел час, другой. Стрельба не прекращалась. Цели разнородны. На переднем крае подавлены пулеметы, рассеяно скопление пехоты. Подавлена батарея в глубине боевых порядков противника. Произведен огневой налет на перекрестке дорог возле населенного пункта Мицк.

Поступила команда: «Стой!» Движение у орудий остановилось. Я ожидал очередные команды.

– Старшему на батарее – «отбой», – передал телефонист, – огневым взводам идти на Степань. Выступление через тридцать минут».

Началось очередное отступление, на этот раз до города Сарны Ровенской области. Еще в 1885 году на пересечении железных дорог Ровно – Лунинец и Ковель – Коростень был заложен полустанок. Так на карте появилась станция Сарны. Дальнейшее ее развитие тесно связано с железной дорогой. Во время Первой мировой войны Сарны был важным стратегическим пунктом, где размещались военные части, госпитали, склады с вооружением и амуницией. Через четверть века Сарны снова стал стратегическим пунктом, за который шли ожесточенные бои.

8 июля стало известно, что немцы захватили станцию. Вражеское кольцо сжималось. Над советскими позициями пролетел немецкий самолет-разведчик «Хеншель-126». Вслед за ним – стая бомбардировщиков Ю‑88. К счастью, бомбы упали в стороне.

Но 6‑ю батарею подстерегала другая опасность. Полесье – край лесов и болот. Колесный транспорт застрял в болотистой местности. С натугой ревели гусеничные тягачи. Двигатель на предельных оборотах поглощал топливо, но техника продвигалась с трудом. Люди были измотаны, засыпали на ходу. Некоторые не удерживались, сморенные сном, падали с лафетов орудий прямо в грязь. Были случаи, когда бойцы погибали под колесами тягачей. Командиры беспрестанно предупреждали своих подчиненных, но усталость давала себя знать. В таких случаях инстинкт самосохранения переставал действовать, человеку становилось все равно, что с ним случится.

10 июля на батарею приехал начальник артиллерии 5‑й армии генерал-майор Сотенский. После осмотра позиций генерал направился к Петрову:

– Товарищ лейтенант, расскажите обстановку! Где находится в данный момент противник, наши войска? И вообще, какая обстановка?

Петров ответил, что газеты на огневой пункт не доставляются и он как командир мало что знает. Немцы подавляют частоты, на которых ведут передачи московские радиостанции. Сводок Советского информбюро он давно не слышал.

Такой ответ генералу не понравился.

– Командир обязан представлять себе общее положение и сообразно с этим направлять усилия подчиненных ему людей. Товарищ лейтенант, вы не пытались выяснить обстановку у старших начальников?

– Нет, огневые взводы непрерывно в пути, люди выбились из сил без отдыха.

– Вас следует наказать, – сказал генерал, – но, принимая во внимание добросовестную службу ваших подчиненных, ограничимся предупреждением.

И тут же приказал построить личный состав орудийных расчетов:

– Товарищи воины! Личный состав наших Вооруженных сил, – начал генерал, – пехотинцы, артиллеристы, танкисты, моряки, летчики – сражается, не щадя жизни, в едином строю на фронте от Баренцева до Черного моря за свободу и независимость Советского государства, основанного товарищем Лениным. Враг, опираясь на преимущества, обусловленные внезапностью нападения, продолжает рваться вперед. Немецкая авиация господствует в воздухе и наносит беспрепятственно удары по нашим войскам. В полосе нашей пятой армии противник продвигается с целью выйти к Днепру. Командующий пятой армией намерен всеми силами противодействовать замыслам врага. В настоящий момент наши войска концентрируются на рубеже укрепленных районов по старой государственной границе.

В заключение своей речи генерал призвал личный состав батареи приложить все усилия, чтобы остановить врага. Высокий начальник уехал, а младшие командиры остались в неведении, где же сейчас проходит передний край обороны советских войск и что отвечать бойцам на их вопросы.

* * *

Лейтенанта Петрова вызвали в штаб дивизиона.

– Товарищ лейтенант, вам известно назначение кочующих орудий? – спросил командир дивизиона.

Он достал карту и показал позицию, на которую должны были выдвинуться орудия батареи Петрова, и цели, по которым необходимо открыть огонь. После того как будет нанесен удар по первой цели, нужно сменить позиции и открыть огонь по второй цели.

В Боевом уставе артиллерии кочующим орудиям было отведено несколько строк. Сказано, что они выдвигаются для подавления важных объектов в войсковом тылу противника, за пределами досягаемости артиллерийских батарей с основных огневых пунктов. Устав требовал тщательно подготовить орудийные расчеты к стрельбе. Ведь им предстоит действовать вблизи переднего края. Орудийный расчет и командир орудия должны знать о той опасности, которой подвергаются. Главное – быстро отстреляться и оставить позиции.

Лейтенант Петров и его командир старший лейтенант Азаренко прибыли в указанный пункт, чтобы определиться с целями на месте. Их задача – обстрелять стратегический мост на киевской дороге, который находился в тылу противника на расстоянии в десять километров. Но спокойно изучить обстановку артиллеристам не удалось, они сразу же попали под обстрел противника. Немецкий пулеметчик заставил их вжаться в землю. Местность была открытая, хорошо просматривалась и простреливалась противником. Танкисты, которые занимали боевые позиции по соседству, сказали, что артиллеристам не завидуют. Немцы, если заметят орудия, сразу же накроют их своим огнем.

Произвести обстрел моста нужно было в темное время суток. Незаметно выдвинуться на боевую позицию, произвести несколько залпов и быстро отойти. Теоретически все должно было получиться, но на деле вспышки орудийных выстрелов демаскировали орудие. Стрельба длилась шесть минут, а потом немцы открыли ответный огонь. В подразделении Петрова были потери: один боец убит, второй – ранен.

Когда артиллеристы уходили с позиций, в темноте сбились с дороги и наткнулись на немецкую пехоту. Тягач тянул орудие под обстрелом, рядом рвались мины. Уже на рассвете увидели, что оторвались от врага. Тогда Петров занялся похоронами погибшего бойца. Ему еще не приходилось этого делать. В похоронной команде объяснили, что погибших нужно хоронить на поле боя. Их документы изымаются, на могиле делается надпись.

Вот так и сделали. Артиллеристы опустили на дно вырытой могилы завернутое в плащ-палатку тело покойного товарища, засыпали могилу. На колышке прибили дощечку, на которой указали фамилию и дату гибели бойца. Постояли у могильного холмика, опустив головы, думая о бренности жизни. Василий Петров отметил, что в это время чирикали птицы, сквозь ветки деревьев пробивались солнечные лучи, а война тем временем продолжалась, собирая свою кровавую жатву.

Петров вспоминает, как в городе Коростене, через который отступала его часть, жители с укором спрашивали у бойцов: «На кого же вы нас оставляете?»

Запомнился один старик, который подошел к артиллеристам:

– Что, товарищи командиры, немец уже под Киевом?

Петров говорит, что они сами в тот момент не знали всей обстановки. Пришлось сказать, что до Киева немцу еще далеко. А если враг появится здесь, то они знают, как поступить.

– Знаете… а пользы сколько? Видно, дух у вас не тот… Разве так воюют? И то сказать, сколько у него самолетов… Каждый день бомбит. Так гляди и войне конец. Не так ли, товарищи командиры?

Дед говорил с горечью. Хотелось утешить его, сказать, что сегодняшние неудачи не означают поражения, скоро придет победа. Но подумалось, что это будут казенные, пустые фразы.

– И вам не стыдно? – не унимался старик.

– Стыдно… Стыдно уступать врагу родную землю и слушать ваши укоры. Мы помним свой долг и готовы сражаться…

Запомнил Петров и наставление деда:

– Сейчас под ружьем мои сыновья и внуки. Знать бы, что не зря сражаются! А вы старайтесь и не обижайтесь на мои слова… Дай вам бог удачи!

А вот то, что пришлось увидеть отступающим красноармейцам на дороге во время бомбежки немецкими самолетами гражданской колонны, надолго отпечаталось в их памяти. «Юнкерсы» с включенными сиренами бросались вниз один за другим и выходили из пике у самой земли. Местность открытая, прятаться негде. Кюветы заполнены дождевой водой. Только справа в отдалении виднелся лес.

Беженцы в панике бежали по дороге. Бомбежка продолжалась в течение четверти часа, затем «юнкерсы» принялись обстреливать беспорядочные толпы людей из бортового оружия. Наконец последний самолет взмыл в небо. Отовсюду слышались крики. Среди воронок в поисках детей метались обезумевшие матери.

Петров с товарищами рассуждали о жестокости на войне. Пляска диких монголов на помосте, под которыми лежали предводители разбитых русских дружин, тоже была жестокостью. Но когда убивают женщин, детей, – это уже изуверство, глумление над самой человеческой природой. Ведь они беззащитные, беспомощные и безответные. Кто совершил это вопиющее преступление? Фамилии пилотов и их командиров нетрудно установить. Но кто они? Пешки в руках негодяев и убийц. Возможно, что их тоже терзают угрызения совести. Чтобы их заглушить, они ссылаются на приказы своих начальников. Но, выполняя преступные приказы, летчики сами становятся убийцами. Фашизм растлевает души людей. У тех, кто способен на такие злодеяния, не может быть принципов, возвышающих воина как человека, готового пожертвовать жизнью во имя долга.

* * *

Отдельный абзац в своих воспоминаниях Василий Петров посвятил топографической карте, без которой командир как бы слеп и не может выполнить поставленную перед ним задачу:

«Топографическая карта содержит много полезных и необходимых сведений. Это неизменный, а зачастую единственный спутник командира-артиллериста в бою и на марше. Полагаясь на карту, он мог найти объезд, увидеть лежащую за горами и долами местность. Правдиво и коротко, не отнимая времени, отвечает карта на многие вопросы: куда уводят дороги и перекрестки, какой характер ландшафта в районе ОП (огневой позиции), есть ли деревце, укрытие от солнца, крутой ли, пологий склон в лощину и обратно на бугор, где журчит придорожный источник, расстояние до ближайшей хаты».

Что-то одушевленное слышится в этих словах, ведь карта – неизменный спутник командира. Сколько их перебывало в планшете Петрова! Часто неверно нанесенные ориентиры приводили его то в лес, то в непроходимое болото, то на дорогу, которая вела не в тот населенный пункт, который нужен. Во время войны выяснилось, что немецкая топография была более точной, чем советская. Особенно это касалось западных территорий, занятых Красной армией в 1939 году. Тогда в воинские части передали трофейные польские карты, часто с произвольным переводом с польского языка на русский населенных пунктов и других топографических наименований.

Все это Василий Петров познавал на своем опыте, иногда познание заканчивалось гибелью товарищей и боевой техники. Однажды из-за того, что неправильно была выбрана огневая позиция, батарея Петрова подверглась артиллерийскому удару противника. Возле батареи насчитали сотню воронок от снарядов. Потери – восемнадцать человек, среди них семь погибших. Огневые взводы лишились одного командира орудия, трех наводчиков, трех замковых, одного из лучших заряжающих.

Настроение тех бойцов, кто остался в живых, было подавленным. На их глазах погибли товарищи. Опасаясь нового обстрела, бойцы спрашивали, почему старшие начальники не отдают приказ о смене позиций. Ведь никому не хочется умирать. И что ответить подчиненным? Петров приводит слова своего товарища младшего лейтенанта Безуглого: