Текст книги "Безрукий воин. Три подвига Василия Петрова"

И вот к этому мосту стали спускаться с пригорка тяжелые орудия дивизиона. Комендант переправы запретил артиллеристам дальше двигаться. Он заявил, что мост по грузоподъемности не рассчитан на передвижение орудий и тягачей. Командир же дивизиона приказал своим бойцам двигаться дальше, ведь в любой момент могли налететь немецкие бомбардировщики.

Возникла конфликтная ситуация, которая могла перерасти в столкновение. У коменданта переправы имелись большие полномочия. Он был вправе запретить всякое движение в районе переправы, остановить дивизион, вернуть обратно любую машину или орудие. На коменданта также возлагалась ответственность за поддержание воинского порядка. Все командиры, по служебному положению ниже командующего армией и его заместителей, обязаны были подчиниться коменданту переправы и согласовывать с ним движение своих частей.

С другой стороны, у командиров частей, переправлявшихся по мосту, были свои боевые задачи, которые они обязаны выполнить. Они отвечали за безопасность своих подразделений, а сосредоточение большой массы войск на переправе представляло отличную мишень для немецких самолетов.

В разговор вмешался сапер, который заявил, что мост по своей грузоподъемности не пригоден для тяжелых орудий. На позициях зенитчиков вдруг разнеслась команда: «По местам!» Все посмотрели в небо: вот-вот должны появиться немецкие бомбардировщики. Орудия, которые спустились к реке, теперь назад не развернуть. Командир дивизиона подал команду: «Шестая батарея, марш!» Комендант переправы махнул рукой: «Давайте, не задерживайтесь!» Все понимали, что промедление становилось смерти подобно.

Через несколько минут появились «юнкерсы». Завыли сирены противовоздушной обороны, загрохотали залпы зенитных орудий. Мелькнула тень пикирующего самолета. Оглушительный взрыв потряс землю. Сверкнуло пламя, бомба разорвалась ниже моста, выбросив высоко фонтаны воды.

Немецкие бомбардировщики пикировали, бросали бомбы, обстреливая мост и берег реки из пулеметов и пушек. Несколько машин, сбитых нашими зенитчиками, упали в воду. Над перилами моста взлетали, кувыркаясь, доски. Артиллеристы, которые переправляли орудия на раскачивающемся мосту, боялись прямого попадания бомбы. Одна из бомб прошила настил моста, но не взорвалась. Саперы бросились под огнем ремонтировать настил, передавая по цепочке друг другу доски.

Орудийные номера обреченно брели возле орудий, ожидая неминуемой катастрофы. И она едва не случилась, когда колесо пушки провалилось между разбитыми досками, тяжелый лафет заскользил по мокрому настилу. Казалось, что еще мгновение и орудие рухнет в воду, увлекая за собой артиллеристов. Но готовый заглохнуть двигатель тягача вытащил колесо пушки и потащил ее дальше. Саперы поспешно кинулись заделывать дыру для прохода следующего орудия.

Когда тягач выехал на берег, водитель вытер пот и сдавленным голосом сказал:

– А если бы, товарищ лейтенант, провалились? Погибать? Я в жизни не плавал… С детства боюсь воды…

Петров ничего не ответил. Что он мог сказать? Напомнить о воинском долге? Водитель обязан делать свое дело. И он не струсил, не бросил свой тягач. Поэтому если и проявил малодушие, то сам справился с ним.

* * *

В Сумском артиллерийском училище все должностные лица – преподаватели, командиры взводов, младшие командиры – постоянно напоминали курсанту о бремени службы и будущих обязанностей. Занятия, распорядок дня, весь уклад жизни способствовали развитию физических и волевых задатков личности курсанта. Он становился участником общего процесса создания воинского порядка. Слово устава на глазах обретало материальную сущность. В классе, на полевых занятиях, в манеже курсант чувствовал себя чуждым элементом, если своим внешним видом или поведением не соблюдал уставных стандартов.

Курсанты делили начальствующий состав на лиц требовательных и добряков, энтузиастов и равнодушных. Так называемые добряки предпочитали видеть улыбчивые лица курсантов и не обременяли свою мысль их будущим. Зачем портить настроение по пустякам? Я – начальник, ты – курсант. Приятно, когда поблажки вызывают у окружающих признательность. Мелкие нарушения дисциплины? Пусть исправят те, кто к ним строже. И зачем спешить? Все равно курсант всего не постигнет. После окончания училища жизнь сама научит его.

Василий Петров уже тогда понял, что такая «доброта» командира ни к чему хорошему не приведет. Он поступается интересами службы, то есть общими интересами. Склонность смотреть на обязанности командира сквозь пальцы, мириться со слабостями, простительными с точки зрения обычной житейской психологии, наносили непоправимый ущерб личности воина. Непреклонный закон дисциплины представляется не всегда нужным и даже необязательным. С помощью добряков воин вредил себе, он делался слабее в собственных глазах, чем есть на самом деле.

Василий Петров через много лет вспоминает о своей курсантской молодости. И делает такой вывод:

«На долгой дороге войны я, как и многие лейтенанты, часто вспоминал училище, наших командиров – и требовательных, и добряков. Действительность показала, что только в требовательности, неукоснительной и постоянной, проявляется искренняя доброта к людям. Подразделения, которые отличались жесткой дисциплиной, всегда успешно решали задачи, несли меньшие потери, были лучше вооружены, обеспечены одеждой, пищей».

Такие размышления Петрова не случайны. Нарушения дисциплины в боевых условиях могут быть трагичны не только для того, кто ее нарушает, но и для окружающих. Петров был свидетелем такого случая. Поступила команда: личному составу выдать боевые гранаты. Командование дивизиона опасалось прорыва немецкой пехоты на позиции артиллеристов. Гранаты раздали, но инструктаж по их применению не все командиры провели.

И вот чрезвычайное происшествие! В блиндаже командира дивизиона случился взрыв. Оказалось, что солдат-телефонист из недавнего пополнения держал в руках гранату и зачем-то выдернул предохранительную чеку. Испугавшись, бросил гранату на пол. Спас окружающих солдат-топограф. Он своим телом накрыл гранату и погиб.

Командир дивизиона сказал на совещании своим подчиненным, что в этом происшествии есть и их вина. Они не провели инструктаж, не объяснили правила пользования гранатой. Нарушение дисциплины привело к смерти бойца.

Солдата-топографа похоронили недалеко от блиндажа, в котором он погиб. И когда часть уходила в новый поход, воины отдали честь своему товарищу. Петров говорит, что бойцы, уходя, оглядывались на насыпанный курган, словно пытаясь навсегда запомнить солдата-героя.

«Этот курган явился ступенью в бессмертие, на которую бестрепетно вошел солдат-топограф и навсегда остался там, возвышаясь над рекой, над курганами и людьми, среди которых он жил».

Свои размышления о воинской дисциплине Петров подкрепляет фактами, подчас не очень приятными и для себя лично. Во время появления в воздухе немецких бомбардировщиков он отдал приказ личному составу батареи: «Всем залечь!» «Юнкерсы» только заходили в атаку, как кто-то из артиллеристов поднялся и побежал. После отбоя тревоги выяснилось, что приказ нарушил командир орудия старший сержант Орлов. Он объяснил свой поступок тем, что хотел добежать до укрытия.

Старший сержант Орлов не выполнил команду! Знает ли он, что натворил?

– Я не слышал команды, – начал оправдываться Орлов. – А укрытие было рядом… Вы думаете, я испугался?

Он так разволновался, что на глазах выступили слезы.

Петров повторил, что Орлов нарушил устав. Была подана команда – все! Падай на землю, даже если нет рядом укрытия. Орлов – командир орудия и должен служить для подчиненных примером!

И все же Петров видел, что эти доводы старший сержант не воспринимает. Подошел политрук Савченко.

– Что случилось? Что с вами, Орлов?

Петров начал объяснять суть дела. Савченко отправил старшего сержанта к своему орудию.

– Товарищ лейтенант, Орлов – лучший командир орудия. Вспомните, что он всегда был рядом с вами и никогда не подводил. Товарищ лейтенант, вы слишком строго судите…

– Старший на батарее не обязан потворствовать слабостям подчиненных. Команда должна выполняться беспрекословно и незамедлительно.

– Верно, – сказал Савченко. – Орлов провинился. Но не забывайте: нужно, чтобы дисциплина была сознательной. Тогда не будет обид. Если же с Орловым что-то стряслось, не отталкивайте его, ведь вам и дальше вместе служить.

Петров не мог с этим согласиться. Дисциплина – единственный рычаг, посредством которого обеспечивается управление расчетами. Иначе невозможно поддерживать порядок на батарее. Неужели политрук этого не понимает?

Савченко не стал спорить и ушел. Петров говорит, что формально он был прав. Дисциплину обязаны поддерживать все. Тем не менее чувствовал себя неловко. Получается, что один неприятный эпизод с Орловым заслонил всю его безупречную службу до этого. В словах политрука была доля правды. Командир орудия делил с ним опасности, а он обидел его.

Петров подошел к Орлову и сказал, что тот добросовестно выполнял свои обязанности, не считаясь ни с чем. Поэтому он по-прежнему ценит его. Если он лично чем-нибудь обидел его, то пусть тот забудет об этом. Им вместе еще воевать и воевать. Но команды в любом случае нужно выполнять.

Орлов стал успокаиваться. Оправил одежду и, щелкнув каблуками сапог, ответил:

– Я понимаю свою вину. Спасибо за доброе слово. Извините.

Инцидент был исчерпан. «Но в моей душе, – говорит Петров, – остался неприятный осадок».

* * *

После Припяти следующей рекой, через которую переправлялись артиллеристы 231‑го полка, был Днепр. Здесь деревянная переправа была более крепкой и устойчивой, и орудия можно было перевозить, не опасаясь разрушить мост. Уже на противоположном берегу реки батарея подверглась бомбардировке с воздуха. Немецкие самолеты появились внезапно.

Петров успел крикнуть: «В укрытие!» Боевые расчеты по заведенному порядку бросились в поле. Два вправо от дороги, два – влево. Сам лейтенант остался в кабине тягача. Он полагал, что бежать со всеми неловко с точки зрения его командирских обязанностей. Старший начальник на батарее, занятый собственным спасением, не в состоянии управлять людьми. Поэтому Петров не хотел пересудов со стороны подчиненных. Командир всегда на виду. Его поведение запоминается подчиненным и служит примером – хорошим или плохим.

Старший на батарее в силу особенности службы лишен выбора. Либо он соблюдает порядок и требует этого от других, невзирая на обстоятельства, либо перестает быть авторитетом для своих подчиненных, когда сломя голову убегает вместе с ними в укрытие. Это не означает, что старший на батарее обречен. Он вправе позаботиться о своей безопасности, но главное, не должен забывать свои обязанности – в первую очередь позаботиться о безопасности своих подчиненных.

Как говорит Петров, оставшись в кабине тягача, он рисковал не больше орудийных расчетов. Артиллерийским командирам известно значение МОЖ (математическое ожидание события). Вероятность попадания бомбы в узкую щель, каковой есть орудие, величина неопределенная, поскольку в лице пилота пикирующего бомбардировщика проявляется действие субъективного фактора.

Существенное значение имел также опыт. Было немало случаев, которые опровергали утверждение о том, будто бы сознательная воля человека определяет его судьбу в бою. Осколок и пуля настигают людей в укрытии, в то же время другие, которые находятся на открытой местности, остаются невредимыми. Чем объяснить этот парадокс, никто из военных не знает. Так стоит ли после этого прятаться?

Все это Петрову пришло в голову, когда он сидел в кабине тягача, а над головой кружили немецкие бомбардировщики. Он видел, что слева от дороги все орудийные номера залегли. А на другой стороне оба расчета бежали, пытаясь найти какое-то укрытие. Но вот они остановились и вдруг побежали назад. Петров хотел броситься им навстречу, дать команду залечь. Но было поздно. Взрыв бомбы оглушил его. Голова стала как будто ватная, звуки не доходили до него. В воздухе летали комья земли, поднятые взрывами. Он увидел между двумя воронками разбросанные тела людей. Это были его артиллеристы.

Налет закончился. Шатаясь, он подошел к лежащим бойцам. Лишь один подавал признаки жизни.

– Почему не выполнили команду? – спросил он командира 3‑го орудия.

– Я хотел остановить расчет…

– Зачем повернули к дороге?

– Хотел обогнать… вернуть…

– Товарищ сержант, разве вы не видели вражеский самолет?

Сержант не ответил, да и что он мог сказать? На его глазах погибли подчиненные.

В небе снова послышался гул самолетов. Разбираться было поздно. Последовала команда: «В укрытие!»

* * *

Командир дивизиона собрал командиров батарей и заместителей.

– Товарищи! Некоторое время назад соединения второй немецкой армии из группы «Центр», действовавшие на московском направлении, достигнув Гомеля, неожиданно повернули на юг и начали продвижение к Чернигову. Это поставило войска двадцать первой армии Центрального фронта, которая прежде сдерживала часть сил второй немецкой армии, в тяжелое положение и вынудило их к отступлению. Противник стремится занять район Чернигова и выйти в тыл войскам, удерживающим рубеж Днепра. В порядке контрмер командование перебрасывает на север целый ряд соединений, занимающих оборону на Припяти. Они выдвигаются на северные подступы к Чернигову для обороны города. Нам поставлена задача – помочь им артиллерийским огнем.

Присутствовавшие стали выходить из блиндажа. Ярко светило солнце. В ветвях деревьев чирикали птицы. В горячем воздухе стоял густой запах трав. К штабу дивизиона подъезжали машины. Писари выносили штабное имущество.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил у Петрова лейтенант Васильев. – Знаете новость? Слышал от штабных писарей… Разведчики говорят, будто бы немцы уже переправились на правый берег Днепра.

Первой мыслью Петрова было, что нет, такое невозможно.

– Может быть, передвижение войск, в котором участвует наш полк, объясняется тем, что противник переправился через Днепр? – продолжал Васильев. – Давайте поговорим откровенно, ведь мы доверяем друг другу…

Петров согласился. Это важно, когда люди доверяют один одному. Но доверие должно быть не на словах, а в действии. «Действие всегда имеет свой вес, слова – невесомы», – так говорил в училище один из преподавателей.

Они с Васильевым прошли вместе от Новоград-Волынского до самого Днепра. Да, враг силен, враг наступает, у него преимущество в танках, самолетах. Но в артиллерии они сумели дать ему отпор, их пушки не раз выручали пехоту. Наверное, придется еще какое-то время отступать, но наступит день, когда враг будет остановлен.

– Вы верите в это? – спросил Васильев.

Верил ли в это Петров? Без веры нечего делать на войне. Он сказал, что днепровский рубеж наши войска будут удерживать до последней возможности.

– Я тоже так думаю, – сказал Васильев. – Но нужны резервы. А с резервами, вы сами знаете…

Петров знал, что убыль среди личного состава в полку все увеличивается, пополнение поступает редко, новички не обучены и не смогут сразу заменить выбывших из строя товарищей.

«Я понимал Васильева. Наши суждения во многом совпадали. Но почему-то неприятно слышать слова уныния, хотя в глубине души я испытывал то же. Чем это объяснить? Не только соображениями дисциплины. Скорее всего, желанием уйти от собственных сомнений, высказанных в такие вот часы…»

Он внимательно посмотрел на Васильева. И его поразили произошедшие в нем перемены. Щеки ввалились, на лбу морщины, на измученном лице застыло выражение тревоги. Что случилось с ним? Уж не болен ли?

– Нет, я здоров… – ответил лейтенант. – Устал немного, но больше от мыслей. Я не переношу сводок информбюро, когда упоминаются знакомые названия городов, сданных врагу…

Теперь Петров не знал, что сказать товарищу, и лишь крепко пожал ему руку.

* * *

Даже на войне есть место чему-то светлому, проникновенному. Таким эпизодом в жизни Василия Петрова стало пребывание 6‑й батареи на одном из хуторов Черниговской области. В нем пребывали и беженцы из Чернигова.

Когда батарейцы разместили свои орудия в ближайшем лесу, сюда явились местные жители, чтобы познакомиться с бойцами. В основном это были девушки и молодые женщины. Батарейцы сразу приободрились, послышались шутки, смех. Это были неуставные отношения, но как против этого устоять? Вокруг столько приветливых лиц. И каждый боец думает, что, может, кто-то вспомнит и его в далеком родном краю.

Наступил вечер. Светила луна. В вышине сверкающей дугой опоясал небо Чумацкий Шлях, мерцали мириады неведомых миров. Далекие таинственные светила манили к себе. Не раз глаза артиллеристов в минуты тревог обращались к звездам. Но сейчас, как показалось, они светили по-другому. Петров сразу не понял, почему так. А потому, что вокруг установилась тишина. Такая пронзительная, что даже не верилось.

Лейтенант Васильев указал на два силуэта, которые виднелись невдалеке возле колодца. Петров не сразу понял, что это девушки. Первой мыслью было спросить: «Почему посторонние находятся на боевом объекте?»

Васильев понял настроение товарища.

– Девушки хотят познакомиться с боевыми командирами. Армейцы ведь должны налаживать отношения с гражданским населением!

Петров посмотрел на девушек. Одна была в сером платье, ее тонкий стан перепоясывал узкий ремешок. Она поправила прическу, подошла ближе. Он разглядел нежный овал лица, светло-каштановые волосы, большие голубые глаза. Пухлые губы дрогнули, и неуверенная улыбка скользнула по лицу.

– Что будем делать? – спросил лейтенант Васильев. – Девушки замерзли.

Петров так говорит о своих ощущениях в тот момент:

«Девушки, освещенные луной, стояли одна рядом с другой. Ждали. А может, и нет, им безразлично – придем мы или нет. И удерживал их тревожный свет недалеких ракет, ночная темнота. До колодца полсотни шагов. Но мне казалось, что ни в эту минуту, ни в следующую и никогда в будущем я не преодолею этого расстояния.

Стало грустно от того, что нельзя уйти от буссоли, и от того, что я не знал девушку раньше, и теперь, когда она пришла, не узнаю, она останется такой же далекой и недосягаемой, как звезда, по которой я сверял веер».

Петров встряхнул наваждение, которое, как он говорил, овладело его сознанием, и приказал выдать девушкам плащ-палатки и отвести их на хутор. Но прошло какое-то время, и он увидел, что Васильев стоит у колодца с девушками.

– Почему вы здесь?

Лейтенант шутливо сказал, что с двумя девушками он не справится. Взяв под руку одну из них, удалился.

Василий посмотрел на девушку, которая осталась. Она совсем продрогла. А почему не надела плащ-палатку? Оказывается, не знает, как ею пользоваться. И этот разрез в плаще? Он что, для ношения оружия?

Петров сам накинул на плечи девушки плащ-палатку. Спросил, как ее зовут. Она сказала. В своих воспоминаниях он называет ее Ю.З. Хотя, конечно, знал ее имя, фамилию. Но пусть она так и останется в памяти – Ю.З.

Спросил, почему она здесь. Девушка не стала скрывать, что хотела с ним познакомиться. О себе рассказала, что из Чернигова. Вместе с матерью приехала на хутор к родственникам. Многие жители бежали из города, оставив свое имущество. Девушка пригласила лейтенанта в гости. Они стояли под липой, девушка сбивчиво говорила о том, что война, она не знает, что будет завтра.

Петров тоже сказал, что не знает, что с ним будет завтра, послезавтра. Военные люди подневольные, но он хочет навсегда запомнить миг этой встречи, пожатие ее руки, тепло, которое исходит от тела.

– Проводите меня домой! – сказала она лейтенанту.

Луна зашла. Стало темно. Они стояли у ворот дома и не решались расстаться. Петров уже собрался уходить, когда девушка потянула его за собой в дом. В этот миг куда-то исчез строгий командир, исчезла война и все, что связано с ней, остался обычный парень, который еще не знал женской ласки.

«Всякое представление о времени исчезло, и мир, со своими ракетами и стрельбой, растворился во мгле девичьей комнаты. Очнулся я от ударов, которые доносились снаружи. Стрелки показывали четыре утра.

Ю.З. вздрогнула. В полумраке обрисовалось ее лицо. Она не понимала ни стука, ни того, что я должен уйти, и, казалось, не имеет сил, чтобы разомкнуть объятия. В доверчивых, широко раскрытых глазах мелькнул проблеск надежды и угас.

За стеной не прекращались нетерпеливые удары.

Ю.З. приободрилась, сказала слова прощания. Взгляд снова теплился радостью. Она приникла, улыбаясь сквозь слезы, заслонила дверь

– Я приду к колодцу, – и опустила руки».

Но на войне свои неумолимые законы. Откуда-то появились немецкие мотоциклисты, автоматные очереди звонко разносились ранним утром. Когда Петров и Васильев прибежали к колодцу, то батареи на месте не нашли. Она отошла на другое место. Лейтенанты пошли по следам тягача, который тот оставил на земле. И вот финал этой истории. Командир батареи Варавин доложил вышестоящему начальству об опоздании двух командиров. Теперь их ожидало наказание.

Но еще горше у Петрова и Васильева стало на душе, когда узнали, что батарее придется вести огонь по хутору, жители которого так гостеприимно их встретили. Под огонь снарядов попадут не только захватчики-немцы, но и мирные люди. Петров не находил себе места, ведь там была девушка, которая ему так дорога.

«…военный человек не знает, до чего прихотлива и своевольна иногда судьба. Сколько за прошедшие месяцы повстречалось на тысячекилометровом пути женщин и девушек с ласковыми глазами, с доброй приветливой улыбкой. И все осталось позади… Судьбе угодно послать навстречу 6‑й батарее девушку в сером платье, вернуть ее к колодцу и чтобы внезапно обрушить на человека ощущения, которые останутся с ним навсегда… А с ней?.. Что станется с Ю.З.? Станется… уже сталось… Придет к колодцу и вернется… О, тысяча чертей! Мое опоздание – пустяк по сравнению с тем, что уготовано для Ю.З. Бедная девушка!.. Впрочем, еще неизвестно, как решит начальство… Уйти с боевых порядков и отсутствовать столько времени… и причина?»

Петров только теперь начал понимать, что он совершил проступок и какие могут быть последствия. Всякий начальник обязан решительно пресекать нарушения дисциплины, тем более командир батареи, тем более со стороны командиров взводов, его непосредственных помощников. И не только из соображений собственного авторитета. В подчинении командиров взводов люди. Как истолкуют орудийные номера, командиры орудий его поступок? Своей беспечностью командир поставил их жизни под угрозу. Его опоздание выходит за рамки дисциплинарного проступка, его следует толковать как уклонение от службы на поле боя. Он скомпрометировал себя как перед начальниками, так и перед подчиненными. Его ожидает наказание, а возможно, даже военный суд.

Лейтенант Петров находит мужество сам себе сказать: «Я виновен… Я обязан чистосердечно признать это и доказать свою решимость нести службу лучше, чем прежде. Я должен восстановить доверие…»

Так он думал, а служба тем временем продолжалась. Над участком фронта, где располагалась 6‑я батарея, завис немецкий аэростат. Такие аэростаты применялись еще в Первую мировую войну. В отличие от дирижаблей этот аппарат не предназначался для полетов. Аэростаты использовались в разных целях, в том числе для наблюдения за полем боя. В корзинах, подвешенных к баллону, установлены средства связи, приборы наблюдения, размещался обслуживающий персонал. Наблюдательный пункт, поднятый на заданную высоту, очень эффективен на равнинной местности. Немецкий аэростат висел над позициями советских войск и корректировал огонь своей артиллерии.

Его можно было бы сбить с воздуха, но самолеты с красными звездами на крыльях давно не появлялись. 122‑миллиметровые орудия 231‑го артиллерийского полка провели по аэростату несколько стрельб, но результаты оказались неутешительными. Аэростат по-прежнему был на виду и успел засечь наши батареи. В ответ немцы открыли свой огонь. В поединок включилась 6‑я батарея. Стреляли шрапнелью, которая в воздухе разлеталась мелкими стальными шариками. Но снаряды были на исходе. Оставалось только на три залпа.

В это время Петров взглянул в бинокль. Аэростат, который неподвижно висел все это время, вдруг качнулся, взмыл вверх и скрылся в тучах. На позициях установилась тишина. Все, кто находился на огневом пункте, задрав головы, смотрели вверх, не появится ли он обратно. Нет, не появился. Наверное, один из разрывов оборвал трос, связанный с лебедкой, на которой держался аэростат, и его унесло. Так противник лишился средств, с помощью которых следил за расположением советских частей.

На позиции приехал командир дивизиона. Личный состав был выстроен перед ним.

– Огневики! Аэростат – опасный объект. Вы провели слаженную и меткую стрельбу. Пехотинцы и артиллеристы аплодируют вашему мастерству. Огневым взводам 6‑й батареи от лица стреляющего объявляю благодарность.

– Служим советскому народу! – дружно отвечали расчеты.

В другое время уничтожение вражеского аэростата порадовало бы Петрова, но из головы не шел прежний поступок. Как оно будет дальше?

* * *

А дальше все сплелось в один огневой клубок. Пикирующие бомбардировщики врага атаковали позиции артиллеристов. Немецкие танки прорвали оборону севернее Чернигова. Поступил приказ из штаба полка, чтобы 6‑я батарея отступала к мосту через реку Десну. Когда тягач с орудием спускался по пологому склону берега реки, начался артиллерийский обстрел. Одно из деревьев вдруг поднялось и, окутавшись дымом, рухнуло вниз. Снаряд вырвал его с корнем. Три другие оставили глубокие черные ямы, разворотили берег до самой воды.

Начинался мост. Какие-то люди бежали навстречу, что-то кричали. Они хотели остановить орудие. Новые разрывы теперь в воде заставили их залечь. Тягач катился по мосту. Немецкие снаряды с воем пронеслись мимо, угодив в реку, подняли вверх фонтан брызг. Десна всколыхнулась от взрывов. Пролет моста сильно покачнулся. Ход тягача замедлился. Надрывно гудел двигатель, стучали гусеницы, тягач буксовал на мосту. Подбежал расчет. Обхватив орудие, бойцы напрягли силы, стараясь помочь скользившим по мокрому настилу гусеницам. Наконец тягач сдвинулся и пополз вперед.

Прямое попадание вражеского снаряда вызвало разрушение только что пройденного пролета. Он медленно стал погружаться в воду. Орудие 6‑й батареи было последним, проследовавшим по мосту через Десну. Через несколько минут он разрушился прямо на глазах. Тягач вздрогнул и остановился. Из мотора валило облако пара, вода в радиаторе испарилась. Бойцы залили в радиатор воды, и тягач, натужно ревя, двинулся по дороге. Когда машина остановилась в безопасном месте, артиллеристы от перенапряжения попадали на землю. Им не верилось, что остались живы.

Когда Петров доложил командиру дивизиона о своем прибытии, тот приказал готовиться к обороне. Оказывается, немцы сумели форсировать Десну в другом месте и захватить плацдарм на левом берегу. Советским войскам, которые защищали Чернигов, грозило окружение.

Захваченный плацдарм на южном берегу Десны коренным образом изменил обстановку в районе Чернигова и во всем междуречье Днепра и Десны. Если противнику удастся продвинуться на двадцать километров, то пути снабжения войск, которые удерживают северные подступы к Чернигову, будут отрезаны. Положение войск ухудшалось с каждым днем. Огненный вал неудержимо катился на восток. Противник передвигался от одного рубежа к другому. И вскоре Чернигов оказался на переднем крае войны. В дни ожесточенных сражений наши войска отступали на многих направлениях.

2‑я немецкая армия из группы армий «Центр» после захвата Гомеля изменила направление и двинулась на юг, в сторону Чернигова. Советское командование попыталось воспрепятствовать продвижению противника. Была поставлена задача – выбить немцев с плацдарма, который они захватили на левом берегу Десны. Для этого был создан ударный кулак из нескольких стрелковых полков и воздушно-десантной дивизии. 231‑й КАП осуществлял артиллерийское прикрытие наступления. Однако наступающие войска постигла неудача. Немецкая оборона оказалась крепче, чем полагало советское командование.

Пехота не сумела преодолеть передний край и стала окапываться. Налетели немецкие бомбардировщики. Одна бомба попала в то место, где находилось третье орудие 6‑й батареи. Огромная воронка от 250‑килограммовой бомбы – это все, что осталось от орудия и личного расчета. Ствол орудия валялся в стороне. Три человека были убиты на месте, их изувеченные тела неподвижно лежали на земле, а где еще двое?

Подбежал лейтенант Васильев, который находился в соседнем укрытии. Петров сказал, что весь расчет третьего орудия можно считать погибшим.

– Где же тела двух человек? – спросил Васильев. – Этих людей нельзя считать погибшими.

Петров с этим не согласился. В это время появился полковник Стрелков, начальник артиллерии 15‑го корпуса. Его машина попала под обстрел, и он вынужден был с адъютантом спрятаться в укрытии.

Выслушав доклад лейтенанта Петрова, полковник спросил, о чем спорят офицеры. А потом сказал, что лейтенант Васильев прав.

– Подобные сомнения волновали многих людей еще в прошлую войну. Оказалось, что, кроме погибших на полях сражений, было потеряно еще много солдат. Они исчезли в таких случаях, как этот, не оставив после себя никаких следов… безвестно погибли. Война закончилась, на могилы убитых возлагались венки… А вот как почтить память безвестно пропавших?

– Действительно, как? – в один голос спросили Петров и Васильев.

– Французы романтически окрестили всех, кто пропал, общим именем – «неизвестный солдат». Они возвели этого солдата на пьедестал бессмертия и возложили к подножию венок славы.

– У нас тоже так будет?

– Будет, – сказал полковник Стрелков. – Но для этого нужно победить в войне…

Полковник уехал, а Петров и Васильев еще долго стояли, размышляя над тем, что услышали. Много позже Петров узнал, что полковник Стрелков был тяжело ранен и скончался 29 сентября 1941 года, находясь с бойцами в окружении возле города Лубны.

* * *

Огневики на позициях были встревожены, был введен лимит на использование снарядов. За истекшие сутки артснабжение не доставило ни одного заряда.

– Это последние, – показал лейтенант Васильев Петрову на ящики, которые таскали его бойцы.

Из штаба дивизиона пришел приказ стрелять экономно. Петров и Васильев переглянулись. Стрелять экономно? Но это значит не выполнить приказ, не уничтожить указанную цель.

Васильев предложил приберечь снаряды.

– Это как? – не понял Петров. – Скрыть от командования наличие снарядов?

– Не прибережем, – сказал Васильев, – погубим батарею. Возможно, что придется стрелять прямой наводкой. Если немцы нагрянут, то чем будем отбиваться? И нашей пехоты поблизости нет, чтобы прикрыть орудия.