Текст книги "Ведьмино отродье"

Глава пятая
ДЫМСК

Утром Лягаш насилу растолкал его, сказал:

– Вставай. Завтрак готов.

Рыжий принюхался и сразу подскочил. Еще бы! Потому что это было вот что: пока он спал, Лягаш поймал в ближних кустах двух уток, запек их в глине на угольях – и вот теперь Рыжий жадно хватал, обжигаясь, горячее сочное мясо, урчал, бил по земле хвостом. Ну кто бы мог предположить, поспешно думал он, что мясо, обожженное на костре – это так невероятно вкусно?! Но и это не все! Потому что разве он еще вчера поверил бы тому, что здесь, на этой чужой, лысой земле, он наконец почувствует себя по-настоящему свободным, сильным, смелым?! Да-да, вот именно! Вожак, сохатый и общинный дуб, и сами Выселки, и даже его собственное логово – все это теперь осталось где-то очень далеко, а, может, и совсем нигде не осталось! И слухи, и насмешки – тоже где-то там, для них он тоже умер. А зато сам он как будто еще раз родился! И кто он теперь, рык или южак, разве это важно? Он – это просто он по кличке Рыжий, а рядом с ним Лягаш, его попутчик, с ним хорошо и надежно, и просто, чего еще можно желать?! Поэтому когда Лягаш сказал ему «Пора!», встал и пошел к реке, Рыжий не мешкая вскочил и по-южацки, только на двоих, поспешно двинулся за ним.

На берегу они столкнули лодку в воду, взялись за весла, выгребли на стрежень… Ух, сколько новых, прежде неизвестных слов! А дел было еще больше! Но Рыжий легко с ними справлялся – и вскоре он приспособился грести ничуть не хуже Лягаша: стоял, упираясь задними лапами в дно лодки, а передними ловко орудовал веслом и еще успевал посматривать по сторонам. Правда, смотреть там было не на что, берега опять, как и вчера, были пустые, на них была только одна трава. Но скоро, говорил Лягаш, Рыжему будет на что посмотреть, у него даже глаза разбегутся, потому что они плывут в Дымск. Дымск – это очень большой поселок, то есть город, вначале его построили на одном холме, а теперь он занимает уже семь. Вот как он разросся! А Дымском он назывался потому, что там идешь по улице, а изо всех домов дымы и дымы. И это хмельные дымы, и свиные, и еще всякие, какие хочешь! Что, тут же добавлял Лягаш, думаешь, а примут ли там тебя, а не припомнят ли тебе твое происхождение и не затравят ли? Нет, конечно, и не сомневайся, это же тебе не Выселки, а Дымск, и там же кого только нет! Поэтому там никому не будет никакого дела до того, какой ты масти и откуда ты взялся. Там главное вот что: ты, когда надо, помалкиваешь, без нужды в свары не лезешь, законы соблюдаешь – ну и живи себе, и дело для тебя всегда найдется, и будет тебе кость, не пропадешь. А если ты к тому же еще смел, цепок и храбр, тогда и вообще ни о чем не кручинься. И так было всегда! Вот, скажем, Зоркий, твой отец, он тоже поначалу ничего не имел, болтался на разным углам, а после вон как поднялся, прославился! Его до сих пор в Дымске вспоминают. И, надо думать, скоро и о тебе тоже будут говорить с почтением. А пока загребай, не зевай!

Вот так они и гребли тогда, и вели примерно такую беседу. Под вечер миновали Свинск, поселок свинопасов. Свинск – это пять или, может, даже шесть десятков больших гнезд, то есть домов, сверху покрытых камышом. А стены тех домов были сложены из обожженной глины и в каждом был очаг, то есть место, где горел костер, а дымы от тех костров выходили через трубы. Трубы – это дупла в крышах. Такие были там дома и их было несколько рядов, то есть улиц, а перед ближайшей к реке улицей, то есть у самой воды, на водопое стояло стадо свинов. Свины – это жирное бесшерстное кобаньё, которое боится южаков и никуда от них не убегает. А южаки их сперва кормят, а потом, когда надо, убивают их и едят.

Но на это удивительное кобанье, то есть на свинов, Рыжий почти не смотрел, а только на южаков. А сколько их было там! И, главное, все они, как об этом говорил Лягаш, действительно были очень разные – были среди них и белые, и черные, и рыжие, и пегие – любые! И были высокие и низкорослые, мохнатые и почти лысые, висло– и остроухие, длинно– и совсем бесхвостые, и еще другие всякие, просто даже трудно было поверить, что такие могут уродиться! Тогда и вправду, думал, глядя на них, Рыжий, какое дело будет дымским как до его масти, так и до его происхождения. Надо только научиться хорошо ходить на задних лапах, а передними наловчиться шевелить так ловко, чтобы пальцы на них распрямились и разработались – и тогда он по праву будет здешним, а не дикарем. Вот о чем думал Рыжий, когда Лягаш, глядя на Свинск, вдруг сказал:

– Весной здесь были свинокрады Ну, эти, из вашего Леса. Их была большая орда! Наши укрылись в загонах и восемь дней держали осаду. А потом подоспела подмога, и мы гнали их до самой Гиблой Чащи. Левей, еще левей бери!

И Рыжий греб, старался до изнеможения, ему было совсем не жалко свинокрадов, он же уже не думал, что они его сородичи. В Дымск, в Дымск, с азартом думал Рыжий, скорее в Дымск, а там Лягаш не подведет, научит, чему надо, он же знает и умеет все: как прыгать на костер и не гореть, как путать след, как пить отравленную воду и как не дышать под водой, и как одним грызком срывать с врага шейный ремень, то есть ту самую веревку, на которой Рыжий чуть было не лишился зубов. Р-ра, ну еще бы! Ведь шейный ремень густо утыкан острыми железными шипами, а железо – это дар огня. Шейный ремень имеют далеко не все, а только те, кто его заслужил.

– Ремень, – говаривал Лягаш, – не любит простаков. Вот, видишь, я иду, склоняюсь влево, делаю замах…

А дальше случалось что-то непонятное и Рыжий падал. Лягаш приказывал вставать, и он вставал. Лягаш опять показывал, только теперь замедленно, ложный замах, косой отход, переворот, двойной переворот с подходом, брык, душку, ласточку… Ну, и так далее. И так три привала подряд, три долгих ночи у костра Лягаш учил Рыжего секретным боевым приемам, прыжкам через препятствия, а также высеканию огня и выжиманию воды, лечению ран, сниманию следов, отводу глаз. И, главное:

– Прямохождение, мой друг, прямохождение! – повторял он раз за разом. – Нет задних лап, есть только нижние, точнее, просто стопы, и нет передних, а есть верхние, точнее, просто лапы. И их затаптывать нельзя, ранить нельзя, а обмораживать тем более. Их надо беречь как глаза! И пальцами делай вот так, так и еще быстрей! Сжал, разжал, сжал, разжал! А теперь возьми эту соломинку. Теперь подбрось ее. Поймай. Подбрось, поймай. И не сутулься, стой прямо. Еще прямей!

И Рыжий выпрямлялся, не сутулился. Бросал соломинку, ловил. Потом брал камни и метал их в цель. Первый, второй привал не попадал – ни разу. Потом, уже только на третью ночь, он наконец попал! Сбил старое воронье гнездо – такая тогда была цель. И так он его сбил, что только прутья полетели во все стороны! Жаль, никого там не было. Но все равно Лягаш сказал:

– Ар-р! Хорошо! И твой отец тоже был очень меток. Бывало, сидим в костярне, отдыхаем, а он возьмет кувшин, прицелится… Но это еще что! А гиблый зуб метал на двадцать пять шагов, и, кому надо, прямо в глаз! – И тут же объяснял: – Гиблый зуб это такая железяка, на пять зубов на растопырку, то есть они во все стороны. Ее вот так берешь, бросаешь, чтобы получалось с подкрутом, и она летит, впивается и рвет. Рвет лучше всякой пасти. Представляешь?

Да, Рыжий представлял, кивал. И понимал: вот для чего нужно терпеть, стоять на нижних лапах – чтобы верхними, свободными, и высекать искру, и метать зуб, и еще это, как его… Но не всегда мог вспомнить, и тогда опять удивлялся, что чего здесь только ни придумали, чего только Лягаш ни рассказывал! И про отца, и про князя, и про его догонщиков, их называют лучшие, и про сам Дымск, про тамошних жильцов, про их сытость и лень, про их богатство. И, главное, про удаль лучших. Вот лучшие – это ого, вот где действительно судьба! Мать намекала на нее, но впрямую так и не сказала – но все равно как она тогда говорила, так теперь и сбылось, думал Рыжий. Нет, тут же думал, еще не совсем. Но почти! Лягаш сказал, всё будет хорошо, всё – обязательно, он это ясно видит. И Рыжий изнывал от нетерпения. В Дымск! В Дымск! Скорей! И поэтому когда утром четвертого дня на правом берегу показался уже не какой-нибудь нищий поселок, а самый настоящий зажиточный город, Рыжий сразу вскочил.

– Ар-р! Сядь! – строго сказал Лягаш. – Это еще не Дымск.

– А что?!

– Еще только Глухов. Но это уже тоже город. Правда, малый.

Рыжий вздохнул и сел. А Лягаш продолжал:

– У Дымска знаешь какие стены? Высокие, бревно к бревну! А здесь даже не стены, а кучи земли. Называется вал. Вал, правда, глиняный, и поэтому осенью, когда дожди, он так раскисает, что уже не только чужим, но уже совсем никому через него не пройти. Только чего туда ходить? Захолустье, одно слово!

И он отвернулся. Они опять взялись грести. Гребли, подплыли еще ближе. Лягаш опять заговорил:

– Глухов пройдем, и там начнется река. Настоящая! Потому что это еще не река, а речка. Речка Дикунья, вот что это. А когда будет река, название Голуба, вот тогда мы прямо по ней, по Голубе, и выплывем к Дымску. Да, там река! – и Лягаш, облизнувшись, продолжил: – Она будет шире раз в пять. А сколько там рыбы! Вот так лапой зачерпнул – и сразу любую за жабры. И рыбы – вот такие! Рыбины! А здесь что? Одна мелюзга. Греби давай!

Рыжий греб, очень старался. Глухов быстро приближался. Но в Глухов Рыжий тогда так и не попал. Потому что когда до города оставалось всего шагов пятьсот, не больше, они, так приказал Лягаш, свернули и пристали к берегу, и затащили лодку в ближайшие кусты.

– Жди меня здесь, – сказал Лягаш. – Я к вечеру вернусь. И никуда не отходи, и вообще, лишний раз не высовывайся. А если тебя все равно вдруг найдут, в свару не лезь, скажи, что ты при мне, то есть при Лягаше. И еще обязательно скажи, что я везу тебя к нему.

– К кому? – спросил Рыжий.

– К нему, и все, – строго сказал Лягаш. – Всё. Ухожу. Ждать!

И ушел. Рыжий остался при лодке один. День тогда выдался погожий, теплый. Рыжий лежал в тени, смотрел на небо и ждал. К его кустам никто не подходил. И вообще, на берегу за целый день никого тогда не было. И лодок на реке почти что не было. Только два раза проплывали рыбаки, тянули сеть, молчали. Потом еще какой-то лысолобый старик вез на широкой, наверное, специальной для этого, лодке дрова. Старик неторопливо греб, плыл по течению, насвистывал. Дрова были дрянные, тощие. И то: лес на Равнине – это разве Лес, насмешливо подумал Рыжий. А вот показать бы им Выселки…

Но, правда, вспоминать о Выселках ему совсем не хотелось, и он тогда начал вспоминать о том, что он успел узнать о Дымске, то есть какие там дома и какие обычаи, какая там кому кормежка, и кто такие лучшие, и как его отец с ними служил, и как – тут Рыжий даже зажмурился – он сам уже совсем скоро, дня через три, туда придет и сразу…

Ну, и так далее. И вот в таких сладких мечтах и прошел весь тот день, никто Рыжего не потревожил, он просто лежал. Есть не хотелось, он с утра плотно поел. Нет, даже не поел – насытился! Так что теперь лежи себе да переваривай, мечтай себе, воображай. И он воображал, воображал, а потом как-то незаметно для себя задремал, и продремал весь день, и было ему очень хорошо, спокойно и уверенно. Только уже вечером, когда начало понемногу смеркаться…

Он сквозь дрему вдруг услышал удары весел по воде. Рыжий сразу вскочил, спустился к реке и увидел, что это плывет лодка. И какая же она была большая! В ней было четверо гребцов, они легко, справно гребли. А на корме сидел Лягаш и важно командовал:

– Р-раз! Р-раз!

То есть сам он уже не греб. Ну, еще бы, с пониманием подумал Рыжий, станет вам княжий посол об шест лапы марать! А эти, серогорбые, дальше подумал Рыжий, и это уже насмешливо, крепко натужились, стараются! Замах у них хорош, и гребок тоже резкий и дружный, как надо. А он не серогорбый, он сын Зоркого, тут же подумал Рыжий и еще больше приосанился. Тут как раз и лодка подошла, мягко уткнулась в берег. Первым с нее соскочил Лягаш и сразу спросил:

– Ну что, небось, проголодался?

Рыжий, принюхавшись, кивнул. Тогда Лягаш обернулся к гребцам и велел:

– Кладь! Вот сюда! – и показал, куда. Потом: – А здесь костер! – и тоже показал. И грозно прибавил: – Ар-р, порс!

Гребцы поспешно побросали весла, сошли на берег, потащили кладь – большой мешок, плотно набитый снедью. Дух от нее шел просто изумительный! А они как попало вытряхнули снедь на землю и тут же начали разводить костер. Лягаш стоял над ними, поучал. Теперь он важный был, порой даже порыкивал. Шейный ремень на нем так и поблескивал, пояс побрякивал…

Да, кстати, пояс! Он был широкий, их сохатой кожи, и туго затянут, слева на нем висел железный зуб, а слева были видны пряталки – это такие ямки для монет. А монеты, как Лягаш о них раньше рассказывал, это такие кругляшки, их когда хочешь, можешь поменять на все, что хочешь. Но, думал Рыжий, продолжая разглядывая пояс, пояс сам по себе очень ценен, ценнее всего, всех монет! Потому что, как Лягаш рассказывал и объяснял, ремень ты еще можешь получить просто за храбрость, а пояс дается не только за это! Так что кое-кому никогда…

И Рыжий не додумал, отвернулся и нарочно начал думать совсем о другом: что каким строгим стал теперь Лягаш и как он на гребцов то и дело порыкивает, а они всё это терпят и стараются, и вон уже сколько всего настарались: принесли кладь и разобрали ее, вытащили лодку, заготовили дров, надрали хорошей высокой душистой травы, сложили из нее лежанку – это они для Лягаша, – и развели костер. И вот уже забулькала в горшке вода, в нее бросают снедь. И вот уже и дух пошел от этой снеди, и дух этот дурманил, пьянил! Вскочить, что ли, первым?! Но Рыжий, конечно, не вскакивал, а по-прежнему неподвижно лежал возле костра. Ну разве что нет-нет да понюхивал воздух, а то даже и мельком поглядывал на горшок. Он же помнил, как Лягаш его учил, что тот, кто в нужное время молчит, тот после в еще более нужное время все нужное получает. Ну что ж, посмотрим, подождем, думал Рыжий, глядя на огонь.

И так оно и вышло. Когда горшок сняли с огня, Лягаш ловко, ничуть не обжигаясь, выловил из него и роздал каждому из гребцов по хорошему кусу вареного свина, и те сразу отошли в сторонку и прилегли там на землю. Там они и кормились – в сторонке. А Лягаш, уже не обращая на них никакого внимания, заглянул в горшок, широко облизнулся и сказал:

– А это, что осталось, нам. Вот только я еще это дело украшу.

После чего он расстегнул на поясе одну из пряталок, выгреб оттуда целую пригоршню какого-то белого зернистого песка, сыпнул его в горшок, потом взял чистую, заранее приготовленную для этого щепочку и тщательно размешал ею варево вначале в одну сторону, потом в другую, потом отбросил щепочку, немного подождал… а после резко, будто на охоте – р-раз! – выхватил из горшка большой и жирный свиной кус, подал его Рыжему и предложил попробовать. Рыжий попробовал, и оказалось очень вкусно. Тогда Рыжий спросил, что это за песок такой. Лягаш сказал, что это соль. И тут же строго добавил:

– И теперь без соли ничего не бери. Никогда! Потому что нам, лучшим, это не по чину. А серогорбым она не положена. Да, кстати! – и окликнул: – Эй, вы!

Гребцы сразу вскочили. Лягаш им приказал:

– Ты и ты, – и лапой указал, кто именно, – давайте живо за дровами. А ты сбегай за водой. А ты, – сказал он четвертому, – чего разлегся?! Сторожить!

Гребцы послушно разбежались, кто куда. Только после этого Лягаш опять полез в горшок, взял себе кус – тоже большой и сочный. Но ел он неохотно, вяло, ни о чем не спрашивал и сам ничего не рассказывал. Молчал и Рыжий. Съев первый кус, он тут же взял второй. А после третий. А после четвертый, последний. А после еще пил навар. Навар был жирный и соленый. Дальше Рыжему стало тепло, а после даже жарко. Глаза слипались, лапы сами собой опускались. Потом перед глазами все поплыло, потом расплылось и перевернулось…

Так он и заснул возле костра, и так и спал без всяких сновидений. Утром проснулся и опять плотно поел, опять горячего да жирного. Но теперь он ел неспешно. Его не торопили, ждали. После он также неспешно сошел в лодку и сел рядом с Лягашом. Гребцы взяли весла и споро гребли. Все молчали. Почти сразу за Глуховом с Дикуньи вышли на Голубу. Голуба и в самом деле оказалась большой и глубокой рекой. И рыба там водилась крупная, порой так заиграет, так заплещет, что просто брала оторопь. А берега пошли пологие, песчаные. И то и дело на тех берегах попадались хутора, поселки, а то и целые городки – ухоженные, зажиточные, с удобными пристанями…

Но лодка к ним не приставала. Лягаш сказал, что он спешит, и гребцы весь тот день гребли без передышки. Все молчали. Рыжий заскучал. А заночевали они на излучине, возле омута. Лягаш послал туда гребцов, те пошарили под корягами и наловили целую плетенку раков. И оказалось, что вареный красный рак – это тоже очень вкусно, и раков съели очень много. Рыжего опять быстро сморило в сон, и сон опять был очень крепкий.

Утром, проснувшись раньше Лягаша – а, может, тот и не спал, а только притворялся, – Рыжий поднял гребцов и сам стал распоряжаться, что им делать. Да и еще на них покрикивал, чтобы они скорее шевелились. И они старались. Было очень радостно на это смотреть. Да и чего скрывать – гордость брала. А что! Вот так-то вот, с восторгом думал тогда Рыжий, дикарь из Глухих Выселок, и вдруг…

Но тут же спохватился и подумал, что не вдруг. И что никакой он не дикарь, потому что, как все здешние, он давно ходит только на стопах и при этом ничуть не сутулится. И он не серогорбый, а сын лучшего, и едет в Дымск, там он будет представлен князю, и тот сразу возьмет его к себе, потому что с ним будет Лягаш, а Лягаш не только лучший и даже не только вожак, а господин, вот кто! И только Рыжий так подумал, как старший из гребцов сказал:

– О, господин! Вставай, завтрак готов.

Лягаш поднялся, и они перекусили. Потом гребцы столкнули лодку, и они поплыли дальше. Лягаш дремал, а Рыжий за него командовал:

– Лево греби, право табань! Еще табань! Хва! Навались!

И было хорошо, легко, он чувствовал, что он здесь не чужой, что южаки – они такие же, как рыки, а то, что они ходят на двоих, так это ничего еще не значит, отец когда-то говорил: «Ум в голове, а не в стопах!», и так оно и есть, отец был прав, Лягаш гребцов не любит, не подпускает их к костру, а называет их холопами и челядью, и говорит, что в Дымске всё почти как в Выселках, то есть кругом одни глупцы и Рыжий в этом очень скоро убедится, но, правда, есть, конечно и такие, с кем можно и поговорить, попировать и даже сделать дело, но таких очень мало, поэтому, он говорил, не смей робеть и никогда ни при ком не сутулься, всем и всегда смотри только в глаза, будь тверд, не отступай, не уступай, не сторонись, и тогда все они перед тобой посторонятся, и очень скоро! Р-ра, скоро, думал Рыжий, р-ра, скорей бы! И весь дрожал от нетерпения, так что если бы не Лягаш, то он, может, тоже взял весло и начал бы грести, чтобы еще сильней это ускорить. А так, при Лягаше, Рыжий сидел неподвижно, был тверд, не суетился, не сутулился. Так прошел день, второй…

И, наконец, на третий день, ближе к полудню, на правом берегу стал понемногу появляться Дымск. Лягаш смотрел на Рыжего и Рыжий это чуял. Но он все равно не стал оглядываться на Лягаша, а продолжал не спеша рассматривать приближающийся город. Город и вправду был большой. Можно сказать, красивый. И весь в дымах, тоже верно. А вон там, высоко на горе, где самая большая крыша, живет князь. И там же, при нем, лучшие. И там раньше жил Зоркий, отец. И очень скоро там будет и Рыжий! Как это сделать, Лягаш объяснил!

А пока они подплыли к пристани, с большим трудом протиснулись среди огромного скопления больших и малых лодок, пришвартовались и сошли на берег. На берегу было еще теснее и шумнее, и толкотня стояла страшная, потому что народу там было несчетно, все разномастные, и все куда-то очень спешили. И еще со всех сторон были дома, дома, дома, заборы и опять дома. И чад, дым, гарь вокруг, и гадко пахло чешуей и потрохами. Здесь, возле пристани, рассказывал Лягаш, живет простонародье, серогорбые, и их здесь, с гневом теперь думал Рыжий, как мух на добыче, здесь среди них не протолкаешься, подумал он дальше, не продерешься! Но тут Лягаш мигнул гребцам, те сразу дружно закричали:

– Ар-р! Пр-рочь, пади! – и яро двинулись в толпу. Толпа отхлынула.

– Лягаш! – послышалось вокруг. – Кость в пасть! Кость в пасть!

Но Лягаш на эти приветствия не отвечал. Он шел, гордо подняв голову, и делал вид, что ничего не слышит, никого не знает и знать не желает. А впереди него шли гребцы, и по обеим сторонам гребцы. Они рычали на толпу, толкались – и толпа покорно расступалась. Так они прошли по площади и так вошли в город. Город был тоже очень грязен и там тоже было очень смрадно. Да как здесь можно жить, да чем они здесь только дышат, сердито думал Рыжий и то и дело фыркал и брезгливо морщился.

Но вот дорога стала подниматься в гору – и смрад довольно быстро развеялся, и даже стало как будто светлей. И мостовая стала шире, чище, дома пошли повыше, поухоженней. И везде лавки, лавки, лавки! Вот бы зайти хотя бы в одну из них, с надеждой думал Рыжий, вот бы хоть одним глазком глянуть, что они там продают, Лягаш ведь чего только о них ни рассказывал!

А теперь он молчал, шел быстро, делово. Рыжий едва за ним поспевал, тем более, что он при этом еще и постоянно осматривался по сторонам. Р-ра, ну еще бы, ведь сколько там было всего! Дома, лавки, лавки, дома и снова лавки – разные. А вот и баня, и из нее, из открытой двери, валил пар, а вот мокрый южак вышел из бани. А дальше кузница, и из нее огонь, дым, грохот, гарь. А вот костярня! Возле нее толпилось с полтора десятка южаков, все они были веселые, шумные, глаза у всех горели. А какой из костярни шел дух – просто чудо! А вот… Ого! Лягаш об этом говорил, но Рыжий все равно как только это увидел, не удержался и весело захыкал. Еще бы! Проходившая мимо них южачка была одета в ярко-красную попонку. Ну и дела, подумал Рыжий, поворачиваясь следом за южачкой.

– Ар-р! – тут же строго прикрикнул Лягаш, и они пошли дальше. Поднявшись по довольно-таки крутому откосу, они обогнули кричащий, визжащий, орущий базар, там Рыжий тоже опять засмотрелся, но Лягаш опять на него рыкнул, и они прошли дальше, и там уже на следующем повороте вышли на тихую узкую улочку, пошли по ней, свернули…

И очутились на просторной, мощеной диким камнем площади. Слева и справа эта площадь была обнесена высоким, в три роста, плетнем, а прямо впереди возвышалось величественное двухэтажное строение, стены которого были сложены из столетних дубовых бревен, а четырехскатная крыша крыта новеньким лубом. Это и был княжий дворец, и там на крыльце стояла охрана – два дюжих южака в шейных ремнях и налапниках.

– Лягаш! – вскричал один из них. – Кость в пасть! – и радостно замахал хвостом.

– В пасть! В пасть! – отозвался Лягаш, после чего остановился, оглянулся на гребцов, достал из пряталки и выдал каждому из них по маленькому желтому кружочку, то есть по монете. Гребцы взяли их, поклонились. Лягаш сказал:

– Благодарю. Свободны!

И тут же опять пошел к крыльцу. Рыжий кинулся следом за ним. И по ступенькам раз-раз-раз! Спина пряма как жердь, пасть на полный оскал. Охранники невольно расступились. И Рыжий р-раз через порог, в сенях сразу свернул налево…

– Рано! – шепнул Лягаш. – Сюда! – и повернул направо, к богато разукрашенной циновке, скрывавшей вход в трапезную.

Из трапезной доносился приглушенный говор множества голосов, хруст разгрызаемых костей. Рыжий сглотнул слюну, шагнул, толкнул циновку вслед за Лягашом, еще шагнул…

И замер. За широким пиршественным столом, заваленным всевозможными яствами, теснилось два, а то и три десятка южаков. Все они были при шейных ремнях, все холеные, дерзкие. Южаки пировали. А во главе стола черной горой полулежал сам князь, Великий Тымх – мохнатый, толстый, вислоухий силач с седым пятном на лбу. В правой лапе князь держал миску с брагой, а в левой кость. Первым завидев прибывших, князь медленно привстал…

И в зале сразу стало тихо. Пирующие замерли и, следуя взору Великого Тымха, пристально уставились на Рыжего и начали шумно принюхиваться.

– О! – важно сказал князь. – Лягаш! Кость в пасть!

– В пасть, в пасть, – сказал Лягаш.

– А это что с тобой за свинокрад? – продолжил князь.

Собравшиеся дружно засмеялись. Рыжий сжал зубы, ощетинился. Лягаш резко шагнул вперед – смех сразу стих – и процедил:

– А сам спроси!

И широко зевнул и наполовину отвернулся. Князь поднял брови, помолчал, а потом, обернувшись к Рыжему, все-таки спросил:

– Ну и как тебя звать?

– Р-ры!.. – сбился Рыжий. – Р-рыжий!

Южаки опять засмеялись. Князь поднял лапу – они сразу замолчали. Тогда князь снисходительно усмехнулся и снова спросил:

– И это все?

– Да, все.

– Тогда зачем сюда пожаловал?

Рыжий мельком глянул на Лягаша, увидел одобрительный кивок и, задыхаясь от волнения, сказал:

– Хочу стать лучшим среди лучших!

В трапезной сразу стало тихо, даже очень, неприятно тихо. Рыжий напрягся в ожидании…

Но выучка есть выучка, никто из лучших и не подумал кидаться на него. Приказа не было! Князь не спеша прихлебывал из миски брагу, усмехался. И, наконец, хитро прищурившись, спросил:

– А вы, друзья мои, что ему на это скажете?

Вот и приказ! И что тут сразу началось! Все разом повскакали с мест и заорали кто во что горазд:

– Ар-р! Дикий зверь! Болотная лягушка! Свинокрад! Ату его! Ату! – и завизжали от восторга, и только собрались кидаться…

– Р-ра! – крикнул Рыжий. – Узколобые! Р-ра! Р-ра! – и прыгнул! Бросился на стол! И – в гущу! Р-ра! В загривок! В горло! В ухо! Рви! Бей, как Лягаш учил! Круши! Яства летели со стола. Шерсть – клочьями. Крик! Стоны! Визг! Рыжий хватал врагов, швырял, топтал, душил! Брык, глотка, ласточка! Двойной с надрывом! Отступ! Хря! И так, и еще так, и так, и так, так, так! Вот оно как! Никто не мог с ним совладать! Р-ра! Р-ра!..

– Хва! – закричал Лягаш. – Хва! Хва!

Рыжий стряхнул с себя врагов, скатился со стола, отпрыгнул в сторону и замер, плотно прижавшись спиною к стене. Стоял, как и положено, на двух, хрипло дышал и зорко, быстро поглядывал то на лучших, то на дверь, то на окно, то снова на лучших. А лучшие пристыженно столпились возле князя. Все молчали.

– Хм, – наконец сказал князь. – Преизрядно! Лягаш, так все же кто это?

Лягаш гордо молчал. Потом сказал:

– Помнишь Зоркого? Ну так смотри!

Князь долго, пристально смотрел на Рыжего, а после с удивлением спросил:

– Так ты, что ли, хочешь сказать, что старая Гры была права?

– Да, – коротко сказал Лягаш.

Князь помрачнел. Взял миску… И отставил. И, строго оглядев собравшихся, сказал:

– Ну, поняли теперь, кто перед вами? То-то же! – и вдруг поднялся во весь рост и громко позвал: – Брудастый!

Немного погодя, а это «погодя» прошло в полном молчании, в трапезную вошел старый лохматый южак и, подслеповато щурясь, уставился на князя.

– Вот этому, – и князь кивнул на Рыжего, – сегодня же, нет, прямо сейчас, выдать шейный ремень. И всё остальное! Понятно!?

Старик степенно поклонился.

– Так! – сказал князь. – Теперь… Всем прочь! Лягаш, а ты останься.

И лучшие, и вместе с ними Рыжий, шумной гурьбой поспешили из трапезной. У самого порога Рыжий обернулся. Лягаш подмигнул ему. Р-ра! Ну, еще бы! Ведь все получилось именно так, как это ими и было задумано.