Текст книги "Ведьмино отродье"

Глава девятая
В ЯМЕ

Прошла неделя, а за ней вторая. То есть, казалось бы, давно уже было пора забыть про тот случай. Или хотя бы на него не злиться. И в самом деле, ну что там такого было? Ну, покусали его, ну, облаяли. Но это же не из-за того, что он что-нибудь сделал не так, или сказал не так, или не так подумал. И еще вот что: может, даже хорошо, что все это так быстро и шумно закончилось. И Рыжий так и думал: хорошо! Но все равно он после этого стал плохо спать и почти что ничего не ел. Ему казалось, что все знают о его позоре и тайно над ним потешаются. Правда, Овчар и Бобка поклялись, что никому не сказали ни слова. Но, думал Рыжий, мало ли! И он стал сторониться лучших. Теперь, всегда только один, Рыжий бродил по городу – без всякой цели, просто так. А то и вовсе сядет у базара, возле входных ворот, и так и просидит там весь день. Вокруг него сновали южаки, все они были чем-то заняты и озабочены, а так как он никого из них не задирал, то и они не обращали на него никакого внимания. То есть он, первый клык, стал никому не нужен! Вот о чем думал тогда Рыжий, возвращаясь вечером в казарму.

Но и в казарме ему было ненамного лучше. То есть там все было, конечно, по-прежнему, но теперь Рыжего стала раздражать духота по ночам. А еще больше его злила тишина. Скрипач уже не донимал его скрипением зубов, Скрипач женился и уехал сотником в Мерзляк-На-Пне. Глушь, говорили, несусветная, голодные места, змеиные. Но, говорили, зато сотником! А тут теперь лежи в этой гнетущей тишине, ворочайся, сердито думал Рыжий, и не знай, что с тобой будет дальше! Хотя, тут же думал, чего тут гадать, когда и так все ясно! Нужно просто честно самому себе признаться, что Дымск не для него, княжна – это всего только начало, он не южак, он здесь чужой! Правда, и там, в Лесу, тут же с тоской думал Рыжий, он тоже был чужой, а теперь здесь чужой, и, может, он везде будет чужим, и все над ним всегда будут смеяться! Или по крайней мере, будут тайком скалить зубы у него за спиной! Вот о чем он стал думать все чаще и чаще. И стал все подозрительней поглядывать по сторонам и постоянно ждать отовсюду подвоха. Поэтому когда однажды в городе, в толпе, его толкнули стражники, и кто-то из них выкрикнул «Дикарь!», он сразу же сорвался! То есть он так тогда отделал этих наглецов, что после одного из них чуть откачали. Узнав об этом, князь рассвирепел и приказал, чтобы Рыжий пошел повиниться. Но Рыжий в ответ только хмыкнул. Тогда князь заорал:

– В яму! Немедля!

И Рыжего – с расстегнутым ремнем и под конвоем – опять повели на задний двор, только теперь уже не к цепи, а к дровяному сараю. Там, за углом, располагалась так называемая дерзкая яма. Летом она бывала довольно глубокой, но когда они пришли туда, она оказалась наполовину засыпанной снегом. Рыжий глянул в нее, усмехнулся.

– Порс! – приказал Брудастый.

Рыжий легко спрыгнул в яму и сразу же лег там на брюхо. Яму стали накрывать решеткой. Решетка была из железа и на решетке был замок. Овчар, для виду повозившись с ним, сказал Брудастому, что все готово. Брудастый проверять не стал, а снова приказал:

– Ар-р! Порс!

И лучшие ушли. Рыжий еще немного полежал, а после встал и дотянулся до решетки, уперся лапами в прутья… И решетка легко подалась. Значит, сразу догадался Рыжий, они нарочно не закрыли замок, значит, все это так, только для виду, как и тогда, когда его садили на цепь. И Рыжий снова лег, зажмурился. Шел редкий снег, вверху выл ветер. Мороз крепчал и понемногу добирался до костей… так, словно он опять в Лесу, в Глухих Выселках, в своем, четвертом с краю, логове. Но и это еще не все, думал Рыжий, а вот что: сейчас раздастся Клич, и все сойдутся к дубу, и там Шип, которого еще вчера послали на разведку, начнет рассказывать, как он на Ягодном Ручье увидел свежие следы сохатого. Тогда Вожак…

Но тут Рыжий встрепенулся и оскалился, и быстро и очень сердито подумал: Лес – это прошлое, обман, там нет Убежища, и там погиб отец! И снова лег, крепко сжал челюсти и теперь уже медленно, то есть без всякого на то желания подумал, что Дымск ничуть не лучше Леса, потому что и здесь он не свой. А где бы он мог стать своим? И вообще, а что такое свой? Разве Вожак в Лесу свой? Разве его не разорвут, если он вдруг пойдет против Закона? И так же князь, если он…

Нет, нет, тут же подумал Рыжий, хватит, так нельзя, он и без этого уже совсем запутался! А если так, то нужно полежать и успокоиться, и тогда можно придумать что-нибудь хорошее или вспомнить что-нибудь полезное. Или ему что-то самом собой откроется. Но это будет не сразу, а этого нужно дождаться. Рыжий закрыл глаза и затаился. Так он лежал весь день, никто его не беспокоил и ему было хорошо. Поэтому когда день кончился и в наступившей темноте к нему явились лучшие, он отказался выходить из ямы, взял только мясо, а от браги тоже отказался. Да и еще сказал, что хочет спать и что они ему мешают. Друзья молча ушли, они крепко обиделись. А он сидел, смотрел на небо, на падающий снег, на тусклую Луну… и чувствовал – он должен что-то вспомнить! И это «что-то» нужно вспомнить обязательно, потому что оно очень важно! И так он просидел всю ночь. А на рассвете выкопал в сугробе нору, залез в нее и там проспал весь день. А ночью он опять смотрел на небо, пытался вспомнить и опять не вспомнил. Потом так миновало еще шесть ночей. Бобка носил ему еду и спрашивал, не нужно ли чего, но Рыжий ничего не брал, говорил, что он всем доволен, и Бобка молча, ничего не понимая, уходил. А Рыжий вновь смотрел на небо…

И только на седьмую ночь вдруг вспомнил! Вот, думал он, как оно тогда было! Тогда, как и сейчас, была зима. А он, Рыжий, тогда совсем еще щенок, лежал у себя в логове и ждал – день ждал, ночь ждал и еще один день. Ему было очень страшно, но он не скулил, потому что боялся скулить. А еще ему очень хотелось есть. Но мать всё никак не возвращалась и не возвращалась. Вдруг снаружи послышались шаги, Рыжий обрадовался, вскочил и позвал:

– М-ма! М-ма!

Но вместо матери к нему вошел Вожак и сразу строго велел:

– Выходи! – и еще строже добавил: – Кому говорю!?

Они вместе вышли из логова. Тогда уже темнело. Племя сидело возле дуба, их было очень много и все они пристально смотрели на Рыжего, но молчали. Рыжий до этого никогда еще не видел их всех в сборе, ему стало страшно, он задрожал и затявкал.

– В круг! – приказал Вожак и подтолкнул его вперед.

Рыжий с опаской вышел в круг и так же с опаской сел в снег. Сородичи зашевелились. Вожак спросил:

– Ну, что с ним будем делать?

– Р-ра! – рявкнул Зуб. – Дохляк. Не выживет.

– Р-ра! – подхватил Горлан. – Чего возиться!

– Р-ра! Р-ра! – послышалось вокруг.

Все встали и оскалились. Рыжий зажмурился. И вдруг сзади послышалось:

– Пр-рочь! Пр-рочь!

И кто-то прыгнул на него, и навалился брюхом, и вдавил его в сугроб. Рыжий лежал и думал, что он задохнется. А тот, кто придавил его, громко сказал:

– Он мой! Не дам!

Никто ему ничего не ответил. Тогда он еще немного подождал, а потом быстро встал и уже веселым голосом продолжил:

– Ну, вот и все. Не бойся, подымайся! – и шлепнул Рыжего лапой по боку.

Рыжий медленно поднял голову и осмотрелся. Сородичи смотрели на него, никто из них не садился и не отступал, значит, они еще чего-то ждали. Но и тот, который защищал его, а это был Хват, их сосед, он тоже никуда не спешил, а по-прежнему стоял над Рыжим и пристально смотрел на Вожака, а в горло у него глухо клокотало. Точно так же, вспомнил Рыжий, умела делать его мама, когда кто-нибудь чужой заглядывал к ним в логово. А теперь так делал Хват.

– Р-ра! Я готов! – отрывисто воскликнул Хват. – Кто первый? Р-ра!

Но никто из них даже не шелохнулся.

– Р-ра! Р-ра! Ну что же вы?! – не унимался Хват. – Кого вы испугались? Я стар! Прыжок уже не тот! И хватка тоже. Р-ра! – и он разинул пасть и снова осмотрел их всех.

Но опять все остались на месте. А кое-кто и вовсе лег на снег и отвернулся.

– Р-ра! – засмеялся Хват. – Р-ра! Р-ра!..

Как вдруг Вожак резко шагнул к нему! И Хват сразу шагнул ему навстречу! И Рыжий тоже собрался шагнуть… Но Хват, не глядя, сбил его в сугроб, рявкнул:

– Сидеть!

Рыжий замер. Хват и Вожак стояли, изготовившись, один против другого и не шевелились. Казалось, это никогда не кончится…

Но вот Вожак вдруг сел и примирительно оскалился. После сказал:

– И ты садись.

Хват сел. Тогда Вожак сказал:

– Старик, не забывайся. И ты, и я – мы одна кровь. Зачем это тогда?

– И я, – ответил Хват, – о том же говорю: зачем?!

– Но это мы с тобой, – сказал Вожак, – сородичи! А он кто?

– Р-ра! – рявкнул Хват. – И он такой же, как и мы!

– Но ты ведь знаешь…

– Да, – не дал досказать ему Хват. – Знаю! Ну и что из этого? Он, посмотри, совсем еще никто! И я беру его к себе. И выращу. Здесь выращу, в Лесу. И обещаю – вы потом не пожалеете!

Вожак, нахмурившись, долго молчал, а после, осмотрев собравшихся, спросил у них:

– А вы что скажете? Кончать?

Никто не отвечал. Тогда Вожак спросил:

– Так, что ли, оставить?

Но племя опять промолчало. Но зато все они тогда смотрели на Рыжего, а он не видел в их глазах ни зла и ни добра, ни даже любопытства – ничего! Один только Вожак смотрел насмешливо. И также насмешливо сказал:

– Тогда ты сам это решишь, глупый тощий щенок. Р-ра! Встань! Ко мне!

Рыжий вскочил! Ему было не страшно! Ведь с ним рядом был Хват! И Хват еще и подтолкнул его! И Рыжий с криком кинулся, как мог, на Вожака! И впился бы в горло! Только Вожак, конечно, ловко отскочил и одним легким ударом лапы сбил Рыжего в сугроб – играючи. Но Рыжий сразу подскочил и вновь прыгнул к нему! А вновь упал – и вновь прыгнул!

– Р-ра! Р-ра! – насмешливо кричал Вожак. – Спасите! Убивают! – и бил его, и бил. Он бил не сильно, но точно, прямо по ноздрям, и слезы брызгами летели во все стороны, и боль была невыносимая, и Рыжий падал, вновь вставал, кидался, рвал его! Вся пасть уже была в его оторванной шерсти, но вот только до его горла никак не получалось добраться! А он – бац Рыжего, бац! В нос! По глазам! В нос! И еще! Рыжий упал. Лежал, в глазах было темно, он уже чуть дышал…

А Вожак встал над ним и, обращаясь к остальным, сказал:

– А что?! А ведь неплохо! Так?

Хват засмеялся – так! А остальные опять промолчали. Тогда Вожак гневно сказал:

– Так! Так, я говорю! Видали, что тут было? Никто из вас на это не решился бы, а только он, этот жалкий щенок! Вот он каков! – И тут же больно пнул его под ребра и велел: – Вставай! Чего разлегся?!

Рыжий поднатужился и встал. Его сильно шатало. Он был весь в крови. Кровь очень сильно пахла. Вожак склонился над ним и начал ее слизывать. Слизал, шумно сглотнул, потом неспешно повернулся к остальным и сказал:

– Этот нахальный сосунок – он теперь наш, запомнили?! А кто не запомнил, потом пожалеет! А ты, – сказал он, опять повернувшись к Рыжему, – тоже помни: ты – наш! А это Хват – твой отец! Так?

Рыжий радостно кивнул… И вдруг спросил:

– А мама? А где моя мама?

– Р-ра! – заревел Вожак. – Я все сказал. Иди!

И Хват сказал:

– Пойдем, сынок, не спорь.

И он пошел за Хватом.

Хват жил один в соседнем, справа от них, логове. Когда они пришли туда, Хват сразу лег и прижал Рыжего к себе, немного подождал, потом тихо спросил:

– Тепло?

Было тепло, но страшно. Поэтому Рыжий опять заскулил и стал спрашивать, где мама.

– Придет, – ответил Хват. – Когда-нибудь. Да ты не плачь! Ведь ты не один, я с тобой. Я, твой отец, – и тут он принялся его вылизывать. И напевать. И обещать, что скоро потеплеет, сойдет снег, а Рыжий к тому времени вырастет и станет сильным и смелым…

Пришла весна. Рыжий и вправду немного подрос. Хват водил его по Лесу, учил брать след, лежать в засаде, петь гимны, обходиться без еды, лечиться травами, спасаться от огня… А после как-то раз он вдруг спросил:

– Кто я?

– Как кто? – не понял Рыжий.

– Ну… кто я для тебя?

– Отец, – сказал Рыжий. – А кто же еще?

Хват усмехнулся, помолчал, потом тихо – и явно с опаской – спросил:

– Но ты ведь слышал, что они болтают?

– Да, слышал, – нехотя ответил Рыжий, – но я им не верю. Ты – мой отец. Мать не вернулась с Тропы. Она была красивая и добрая… – и замолчал, потому что очень волновался.

А Хват тогда опять, но уже настойчиво, спросил:

– А больше ничего не помнишь? Ну, отвечай! Чего же ты?

И Рыжий, помолчав, сказал:

– Мать говорила, что отца убили. Но ты ведь жив!

– Да, – тихо сказал Хват, – я жив. Но я – это второй твой отец. А был еще и первый…

Вверху шел дождь. Дождь – это хорошо, подумал тогда Рыжий, дождь поит Лес и дождь прячет следы… Но дальше подумал уже вот что: так неужели правда то, когда они болтают, что он полукровка?

– Нет, – сказал Хват, будто почуял его мысли, – ты не бойся. Тот, первый твой отец, был настоящий рык. Но преступил Закон… И после оправдался кровью. А мать действительно погибла на охоте. Вот я и взял тебя к себе. Теперь ты мне как сын. Нет, просто сын!

И так оно и было. Они вместе охотились и вместе голодали, и на Совете выступали всегда вместе. Поэтому когда через два года наступил тот страшный день, когда Хват лег и приказал, чтоб все сошлись, и все сошлись и, помолчав, и посмотрев, что с ним, стали уже говорить, что надо бы это кончать… Рыжий не сдержался и заплакал. Все засмеялись и заулюлюкали, и начали выкрикивать позорные слова, а Рыжий, не в силах ответить, молчал…

Вожак вдруг закричал:

– Прочь! Р-ра! Глупцы!

И все они ушли, остались только Рыжий и Вожак. Рыжий и Вожак сидели, а Хват лежал между ними и смотрел то на одного из них, то на другого, и молчал. Потом, когда Хват начал дергать лапами, Рыжий тихо спросил:

– Тебе больно?

– Нет, – сказал Хват. – Ничуть. Вот только боюсь: ты не уйдешь?

– Нет, не уйду.

– А сделаешь?

– Да, сделаю.

Хват улыбнулся и закрыл глаза, долго лежал, прижав лапы к груди… Потом вдруг стал дрожать и попросил:

– Ну, сын!

А Рыжий не шелохнулся! Тогда Хват закричал:

– Сын! Сын!

А Рыжий вскочил и отступил от Хвата! Но и Вожак вскочил, взревел:

– Не смей!

И Рыжий вернулся, сел и замер. Хват продолжал дрожать все сильней и сильней, и вот он уже корчился, и вот уже кричал, что было сил:

– Сынок! Не покидай меня! Сынок, да неужели ты не сможешь?!

– Смогу! – крикнул Рыжий. – Смогу…

Но так и не смог! Тогда Вожак, хвала ему, не растерялся, вцепился Хвату в горло, прокусил… И отскочил. Кровь хлынула! Вожак пнул Рыжего – и Рыжий ткнулся носом в кровь и, задыхаясь, пил, Хват дергался, сучил стопами, подвывал – но это все тише и тише…

И наконец совсем затих. А Рыжий и Вожак сидели рядом с ним. Хват остывал… И вот уже совсем окостенел, и, значит, уже нет его, подумал Рыжий…

Но тут же подумал: нет, есть! Ведь его кровь теперь в нем, теперь Хват – его настоящий отец, Хват чистокровный рык, и, значит, и Рыжий теперь тоже!..

Вот только он опять заплакал! Вожак зло сплюнул и сказал:

– Р-ра! Не к добру это! Когда-нибудь… – Но дальше продолжать не стал, только велел: – Пошли. Пора уже.

Они вдвоем взвалили Хвата на спины и встали во весь рост и так, только на нижних, на стопах, и пошли, и понесли его на Гору Воронья, куда относят всех, где их ждет Память Племени…

Которую он предал! Подумав так, Рыжий вскочил и заметался взад-вперед по яме. Ведь предал же! А прибежал сюда и снова предал!..

Или нет? Рыжий стоял, вцепившись лапами в решетку, смотрел вверх, на безлунное небо, и думал: нет, чужой предать не может, предают только свои. А он им, лесным дикарям, был чужой. Ведь даже Хват, и тот так и не стал ему родным, а так и оставался отчимом, пусть и любимым отчимом, но не отцом, и Рыжий лгал ему и еще больше лгал себе, когда называл его отцом, но разве кровь обманешь? Ведь истинная кровь – не та, которую ты пьешь, пусть даже по священному обычаю, а та, которая течет в тебе с рождения, и, значит, его отец Зоркий!..

А кто тогда Хват? Рыжий устало отпустил решетку, упал на брюхо и как можно сильней стиснул челюсти. Р-ра, гневно думал он, ужасный, отвратительный обычай – пить кровь. А убивать, чтоб твой отец не умирал от старости, а словно погибал в бою? Это еще ужасней! Нет, сто и тысячу раз нет, он туда ни за что не вернется, ведь он не рык – южак, и он всегда был южаком, просто не знал того… но вот он, наконец, среди своих, Лягаш привел его сюда, на родину отца. Дымск – вот его судьба! Здесь его жизнь, р-ра, успокойся, Рыжий! Казарма, Бобка и Овчар, Брудастый, князь, надменная княжна…

И, главное, Лягаш – старинный друг отца и так же и его не меньший друг. Да-да, вот именно, тут же подумал Рыжий, усмехаясь, давно уже прошли те времена, когда он ничего не знал и не умел, и Лягаш был для него наставником, а теперь просто друг. И даже более того: Лягаш им гордится, и еще любит у всех спрашивать: «Ну, как вам мой племяш?» И все молчат, а он смеется! Или вот как… Да! Рыжий сел и облизнулся. Вот как в последний раз, жаль, что это им не часто выпадает, они встретились. А, кстати, а где это было? А, да! В костярне «При заборе». Бобка, Овчар и Рвач метали кубик и ругались, а Рыжий подсел к хозяйской дочери и начал ей всякое нашептывать…

Как вдруг от дверей послышалось:

– Кость в пасть!

Рыжий сразу вскочил, оглянулся, увидел Лягаша – и кинулся к нему, они обнялись и покатились по полу, кусались, рявкали, смеялись. Потом, немного успокоившись, сели к столу. Рыжий рванул из-под ремня монету, швырнул хозяину и закричал:

– Вина! Для всех!

– Которого?

– Шипучего!

Лягаш смеялся. Пил. И слушал Рыжего, и улыбался. А Рыжий взахлеб рассказывал, хвалился. А Лягаш кивал. Потом, когда уже стемнело, вдруг сказал:

– Ну, вот и все. Прости, мне нужно уходить.

– Как это?! – удивился Рыжий.

– Так, – мрачно сказал Лягаш. – Приказано. Князь говорит…

– Р-ра! – рявкнул Рыжий. – Что нам князь?! Успеется! Ты про себя хоть бы слово сказал! А то все я да я…

– Но я, – настойчиво сказал Лягаш, – поверь, сейчас действительно очень спешу. Ты проводишь меня?

– Ну о чем разговор!

И, выйдя из костярни, они пошли по улице. Было темно и холодно. Зима тогда еще не наступила и снега пока не было, но лед уже похрустывал на лужах. Лягаш молчал, а Рыжий, глядя на него, гадал, о чем это он думает. Так они прошли почти что до самой Подгорной заставы, как Лягаш вдруг остановился и спросил:

– Чей это дом? – и указал на старую, обшарпанную хижину.

– Не знаю, – сказал Рыжий. – Да и зачем мне это знать?

– Затем, – нахмурился Лягаш. – Это не просто дом. Здесь когда-то жила твоя бабушка, Старая Гры.

Рыжий еще раз посмотрел на хижину. Ничего в ней примечательного не было, а хижина как хижина. В окне горел огонь, за занавеской виднелась чья-то нечеткая тень… Увидев ее, Рыжий вздрогнул и неуверенно спросил:

– Зайдем, что ли?

– Нет, незачем, – сказал Лягаш. – Ничего там от Гры не осталось. Но все-таки ты должен знать, что это за дом такой. И еще было бы неплохо, если бы ты хоть иногда вспоминал, чей ты сын и чей внук. А брагу пить да когти рвать, для этого ума много не… А! – и махнул лапой, замолчал, потом отрывисто сказал: – Ну, все, прощай!

Они обнялись. Потом Лягаш – теперь уже один – прошел еще немного во весь рост, а после пал на все четыре – и не спеша, размеренной рысцой пустился по дороге, и вскоре пропал во темноте…

И с той поры нет-нет да словно невзначай Рыжий подходил к тому чужому дому. Сейчас в нем, говорят, живет семья плетенщика, они делают корзины, лукошки. А его бабка, та была… так они говорят… была ведьмой! И он, они в этом уверены, пошел в ее породу. И поэтому – конечно, только за глаза – они именуют его «Ведьмино отродье». Можно, конечно, на них гневаться, и можно хватать болтунов за загривки, и рвать их, рвать!.. А можно и смолчать, подумать и решить, что, может быть, они и правы. Ведь если это так, если они действительно правы, то тогда сразу становится понятным, почему это именно он, а не кто-нибудь другой, смог отыскать в Лесу Убежище Луны, а здесь, уже в Дымске, он, глядя на Солнце, вдруг совершенно ясно понял, что…

Нет, хва, и еще раз хва, быстро подумал Рыжий, об этом еще слишком рано не только говорить, но даже думать! Да и уж слишком они, эти Луна и Солнце, далеки от него – они там где-то, в бесконечном небе. А вот зато прямо здесь, на земле… Вот он сейчас, думал Рыжий, лежит здесь, в этой яме, и им всем кажется, что он строго наказан, заперт. Но разве наверху, во дворе, или даже в казарме, или даже во всем Дымске, он разве был свободен? А они? Нет, конечно! Потому что там кругом те же самые ямы, только что более широкие, и всё. Вот, скажем, первая яма – поселок. Там так: Вожак, охота, войны с Корноухими – и больше ничего, стена, со всех сторон, и высоченная! А вот уже вторая яма – Дымск. Тут уже так: казарма, служба, когти рвать… И снова стена! Так что же тогда получается? Мир – это ямы, много ям. Попал в одну, карабкаешься, лезешь по стене, цепляешься, когти ломаешь… А после только выбрался, шаг, два ступил – и опять провалился, только теперь уже в другую яму, которой раньше не только не видел, но даже не имел о ней понятия! А она еще глубже тех, прежних. Вот если бы…