Текст книги "Как мы служили на «Гремящем»"

Отлегло

Курсантская практика 1978 года, четвертый курс. Идем на учебном корабле «Бородино» из Севастополя во Владивосток с заходом в индийский город-порт Бомбей, ныне называющийся Мумбаи. Проходим Суэцкий канал. Несколько лет назад закончилась арабо-израильская война, в которой одержали победу израильтяне. Арабы воевали оружием, поставляемым Советским Союзом. Так вот евреи стащили на берега Суэцкого канала побитую советскую технику: танки, БТРы, пушки и автомобили, чтобы моряки всего мира видели, какая плохая боевая техника у СССР. Настроение у курсантов подавленное. Ржавые танки, сгоревшие БТРы, искореженные артиллерийские орудия восторга не вызывали. От бессилия выть хотелось. И вдруг, по всем линиям корабельной трансляции раздался голос, похожий на голоса артистов старого советского кино, голос нашего любимого преподавателя капитана 1 ранга Александра Дмитриевича Бетехтина:

– Товарищи курсанты! На берегах Суэцкого канала вы можете видеть печальные результаты деятельности наших союзников. Ну что сказать по этому поводу? Техника в руках дикаря кусок железа!

У нас, у курсантов, просто отлегло! Через минуту капитан 1 ранга Бетехтин появился на палубе среди фотографирующих, и рассказал такой анекдот. Разгар арабо-израильской войны. Евреи шлют ноту протеста в Москву: "Если вы не прекратите помогать арабам, мы начнем бомбить Москву!" Ответ из Кремля: "Если вы начнете бомбить Москву, мы начнем бомбить Одессу и Киев!" У нас совсем отлегло.

Ни один политработник не смог бы так доходчиво донести до нас мысль, что вешать нос не надо ни при каких обстоятельствах.

Обезьяна

Дело было в Североморске. Лето, полярный день. Мой сослуживец Саша Чернов получил квартиру и честно делал ремонт. Девушки наши (жены) летом как правило были на большой земле, то есть тусовались с детьми у родителей где– нибудь в теплых краях. Год приблизительно 1986-87. На выходной Саша попросил меня помочь положить плитку над раковиной на кухне. У меня хоть особого опыта не было, но я согласился участвовать. Еще с нами пошел Саша Ядревский, оперуполномоченный особого отдела, который обслуживал наш эскадренный миноносец «Безупречный». Я, как положено, взял с собой поллитровку «шила» (спирта), пару банок консервов из доппайка (дополнительный продовольственный паек из мясных, рыбных консервов и сгущенки, выдаваемых офицерскому и мичманскому составу флота) и отправился на помощь к другу. Саша Ядревский тоже по традиции взял бутылку водки, и тоже пару банок консервов. А у Саши Чернова и так дома все было.

Начало было оптимистичным. Мы развели плиточный клей, разметили куда клеить плитку. Потом сделали перерыв. И все застопорилось! Часа через два мы попадали на кровати, как попало. Ночью я встал в туалет. Вышел на кухню и закурил. В окне что-то не совсем понятное. На дереве сидит…обезьяна! Простите, но это не Африка, тем более, не Бразилия. Это 69 градусов 5 минут северной широты, если интересно! Задумываюсь, бужу Сашку. Зову на кухню. Он выходит, нарядный такой, говорит, мол, не переживай, Серега! Это кошка на дереве сидит. У меня сомнения. Бужу второго Сашку. Он выходит на кухню и говорит:

– Все, ребята, допились! Это обезьяна! Привет всем из Бразилии!

А нам не до смеха. Что делать – не знаем. Оделись, спустились. Нашли хозяина обезьяны. Он нам объяснил, как провез это чудо техники. И все встало на свои места. А подумали, крыша поехала. Коллективно.

Гетинакс

Дело было, как водится, в Североморске. В те далекие годы в нашем городке развлечений было не много. Поэтому в выходные, которые случались не так часто, как хотелось бы, развлекались тем, что ходили друг к другу в гости. В этот день к нам с моей женой Таней, пришли в гости друзья с детьми, две семейные пары: Коля Федоров (наш корабельный замполит) с супругой и дочкой, и старые приятели по учебе на классах Азаровы с сыном Денисом. Накануне я с корабля принес воздушку, которая там была мне без надобности и пачек 5 пулек к ней. (Пульки к воздушному ружью мы получали на складе, объясняя их получение необходимостью уничтожения крыс, которые на кораблях водились во множестве.) Стол был накрыт в большой комнате, а ребята поели на кухне и отправились играть в маленькую. Мирно развлекались мальчики недолго, и без предисловий приступили к стрельбе из воздушки. Мой сын Саша до этого, года полтора тренировался, и с вытянутой руки сшибал пустые автоматные гильзы на расстоянии пяти метров без промаха. И демонстрировал свое уменье пришедшему другу. Девочка тем временем, играла во что придется на свободной половине большой комнаты. К ней, в силу возраста, мальчики не проявляли большого интереса. Наконец Денису надоела игра в одни ворота, и он попросил меня:

– Дядя Сереж, а вы можете нам мишень сделать?

После нескольких «накатов» не очень-то хотелось отрывать пятую точку от дивана, но закон гостеприимства подсказал, что надо что-нибудь придумать. Я сходил на кухню, где на днях сооружал мойку под раковину, и вытащил лист гетинакса, который остался не у дел. Взял тетрадный листок, нарисовал на нем не очень правильной формы мишень (с учетом моего состояния). «Десятку», закрасил фломастером, а мишень прилепил в четырех углах тетрадного листка пластилином в центре листа гетинакса. Сам лист гетинакса разместил в дверном проеме комнаты как раз напротив входной двери. С чувством выполненного отеческого долга я отправился за стол отметить с друзьями выполнение трудового подвига. В соседней комнате защелкали меткие попадания. Ничто не предвещало, но случилось как обычно. В коридоре возле входной двери мирно стояли стодвадцатирублевые – стопятидесятирублевые (по советским временам – ого-го!) кожаные сапожки наших барышень. Сколько времени и труда было затрачено на покупку этой дефицитной обуви! Какие очереди были выстояны, сколько нервов потрачено! А пульки, выпущенные из воздушного ружьишка юными ворошиловскими стрелками легко пробивали бумагу, оставляя на мишени отверстие размером с пульку, а потом делали отверстие в гетинаксе величиной с пятимонетную копейку. (Ой, конечно с пятикопеечную монету). Потом пульки просто пролетали бумажную мишень и мягко лохматили сапоги. И это было незаметно со стороны мишени! После стрелковых упражнений Саша аккуратно подмел пульки в коридоре. И если бы не пулька, попавшая внутрь сапога тети Любы, никто бы и не догадался, почему за три часа кожаные сапожки приобрели зкзотическую лохматость.

Получили все, и при этом мало не показалось никому!

Кровать

Дело было в Североморске. Летом мы отплавали навигацию на Новой Земле. Перед новым, 1990 годом, нас особо не гоняли, мы мирно стояли на штатном причале под штабом флота, где базировалась наша бригада десантных кораблей. Так сказать ППО и ППР (планово – предупредительный осмотр и планово-предупредительный ремонт). Утром, как обычно, подъем Флага, проворачивание, и занятия и работы по распорядку. Офицеры и мичмана достаточно регулярно сходили на берег по очереди. Размеренная служба, одним словом. Ближе к новому году к нам домой приехали теща, Елена Акимовна, с сестрой моей жены, Татьяны, Александрой Ивановной Козловой. И увидев наш довольно скудный скарб, предложили подарить нам новую кровать. Мы с женой с удовольствием согласились. На следующий день мы пошли в магазин, и нам купили новую двуспальную кровать (благо, она в мебельном в наличии оказалась). По моей просьбе до дома нас подвозил наш корабельный замполит, Коля Федоров на старенькой Волге, ГАЗ-21 с багажником на крыше. Ему я и пообещал отдать старую, но еще крепкую кровать. Он сказал, что приедет забрать ее попозже, часов в 11–12 вечера. Теща, Елена Акимовна, пожилая женщина 1917 года рождения, ровесница революции, сказала, что кровать надо поджечь и спустить с горочки, а не людям отдавать. И еще жалко, что темно (полярная ночь же), а то бы еще на видеокамеру снять. Было бы весело. На что Коля сказал, что не надо ее с горочки, нечего добру пропадать. У Коли было две дочки, и я его понял. Вечером, перед сном я собрал новую кровать. А старую, так как она занимала много места, вытащил в межквартирный коридор и прислонил возле двери. А в нашем подъезде на втором этаже жил оперуполномоченного отдела, соратник по моей первой боевой службе в Африке, Владимир Иванович Матвеев. Боевой офицер, моряк, наш человек, одним словом. Вот лежим мы с женой, засыпаем на новой кроватке, балдеем. Время около нолей. Вдруг звонок в дверь.

Ну, думаю, лишь бы не оповеститель с вызовом на корабль. Открываю, слава богу, Владимир Иванович!

– Кровать, – спрашивает, – не отдаешь?

– Нет, – говорю, – замполиту, Коле Федорову обещал.

– Ну, раз обещал, значит, пусть забирает! А я машину прогреть, мороз-то вон, под тридцать!

И пошел машину греть. А я спать, – вставать-то рано. Через полчаса слышу, кто-то нашу кроватку поволок. Ну, думаю, Коля приехал, кроватку забирает. Все по плану. И заснул. Утром бегом на корабль. Уши в трубочку! Нос красный, как у Деда Мороза! Как только подняли флаг, я сразу к замполиту:

– Ну как, Коль, кроватку забрал?

– Нет, Серег, не получилось. Машина, черт бы ее побрал, не завелась!

На флоте существует поверье: "Пришел на флот – не щелкай лицом!"

Кто увел кровать, так и неизвестно до сих пор…

Охрана

После выхода на военную пенсию встал вопрос, что делать дальше? А что умеет делать офицер в запасе? А ЧТО Я ДЕЛАЛ НА ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ? Защищал Отечество, охранял интересы Родины. Так я пришел к выводу, что надо идти в охрану. Пошел в Отдел вневедомственной охраны и устроился охранником. Правда, теперь я нанялся не защищать Родину, а охранять интересы собственников. Назначили меня на пост в Институт неврологии в Москве на Волоколамском шоссе, дом 80. Собственником, в данном случае являлось государство, и это не могло не радовать. Сутки через трое, не переломишься. Зарплата, правда, небольшая, но и делать особо нечего. В институте было два входа. Центральный и поликлинический. На первом стоял мой напарник Миша Арефьев, на втором я. Ночью, после закрытия всех дверей, мы собирались на моем посту, садились за служебный стол и ужинали перед обходом подвалов, закоулков и громадного парка, находящегося во внутреннем дворе. В парке росла сирень, которую мы с Мишей рвали и приносили девочкам-сестрицам, которые дежурили на верхних этажах в отделениях знаменитого на всю страну Института неврологии. Первые несколько дежурств прошли спокойно, мы уже перезнакомились с медсестрами, и они приглашали нас зайти попить чаю и послушать наши байки о нашей службе, которая, несомненно, и опасна и трудна, и на первый взгляд, конечно, не видна. Как – то раз, ночью, когда я дремал на стуле возле моего входа, на столе зазвонил телефон. Я представился:

– Пост номер два, Сергей, слушаю Вас.

– Сереж, у нас труп! Поможете с Мишей довезти до ледника? Это Лена из реанимационного отделения, третий этаж.

Звоню Мише:

– Миха, ты покойников не боишься?

– Не вопрос.

– Встречаемся возле лифта. Нам надо на третий этаж, к Ленке. Я выхожу.

– Понял, – говорит, – я тоже выхожу.

Встретились у грузового лифта. Поехали на третий. Миша вдруг спрашивает:

– А ты не боишься?

Я, конечно, ответил, что нисколечко! Приехали, пошли в реанимацию. В дверь видим, что там лежат шестеро, все подключены к аппаратам. В носу у каждого трубочки. Ленка стоит бледная, но руководит четко:

– Надеть бахилы! Заходим. Берем второго справа. Перекладываем на каталку. Миша, накрой его простыней. С головой. Вот так. Подождите, я бирочку к ноге привяжу. Поехали.

Мы взялись за каталку с двух сторон и, стараясь не цеплять за косяки, вывезли грузного дядьку в коридор. Кто-то в реанимации выдохнул:

– Прощайте, Евгений Палыч!

Все происходило настолько обыденно, что становилось не по себе! Ленка зашла в кабинет, и, набросив пальтишко, вышла командовать дальше. Спустились на первый этаж, выехали во двор. Темно, освещения почти нет. От корпуса до ледника примерно 200 метров. По дороге, чтобы не нервничать, Лена быстро рассказала, что вчера приходило много посетителей, приносили огромные букеты цветов. Оказалось, что этот грузный дядька был доктором наук, ведущим инженером – конструктором в одном из очень известных КБ в Москве, и у него большая семья, которая вчера приходила в полном составе. Евгений Павлович скончался в реанимации, почти не приходя в сознание. Приехали. Спустились вниз в холодильник. На полках лежали человек двенадцать. У всех на ноге клеенчатая бирка с информацией, чтобы никого, не дай бог, не перепутать. Полумрак и холод. Подумалось: когда человек рождается, у него бирочка на ручке, а когда отправляется в мир иной, на ножке. Уложили Евгения Палыча на свободное место, я невольно про себя отдал ему честь. Мишка перекрестился. Закрыли помещение и пошли в корпус. Когда я выходил, по спине пробежали мурашки. В парке цвела сирень, и запах от нее чувствовался за несколько метров. Этим ребятам уже никогда не понюхать этой красоты, подумалось мне. И многое уже НИКОГДА, вообще ВСЕ! Ленка перестала тараторить, успокоилась немного. Поблагодарила и пригласила нас на чай. Мы дружно отказались, объяснив, что надо хоть чуть-чуть подремать. Подремать не удавалось. В голову лезли незваные мысли. Мишка небось дрыхнет, подумалось мне. Но, зазвонил телефон. Миша вдруг проявил повышенную бдительность:

– Дремлешь? Может, пойдем, обойдем корпус? Начнем с подвала.

– Пойдем. Только не с подвала, Миха! В подвал что-то не климатит…

– Тогда, с территории начнем.

– С территории тоже, как-то не очень.

– Ну, тогда пойдем, девчонок проведаем.

– Согласен, пошли.

Потом, впоследствии, мы сталкивались с ситуацией, когда надо было помочь сестрам, еще не раз и не два. Пациенты Института умирали довольно часто. Реанимация никогда не пустовала. А больные поступали в лечебное отделение, когда уже, и лечить-то было нечего. Так прошло два месяца. Нам выдали камуфляжную спецодежду и револьверы, заряженные газовыми патронами. От безделья, я стал развлекаться тем, что стал спрашивать у посетителей поликлиники документы и направления в наш Институт. (Люди едут со всей страны лечиться, а тут стоит какой-то придурок, и направление требует!) На меня пожаловались. Директор Института Неврологии профессор Верещагин позвонил начальнику Отдела охраны полковнику милиции Фабрици Ивану Ивановичу и попросил принять меры. Ко мне на пост приехал инспектор службы сторожевых и военизированных подразделений отдела вневедомственной охраны майор милиции Саша Юдин. И внес предложение …назначить меня начальником группы. Мне ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением, поражающим своей новизной. И началась новая работа. Мне дали 4 объекта, находящиеся в нескольких сотнях метров друг от друга. К тому же у меня уже был автомобиль. Работа заключалась в том, чтобы один раз в день объехать эти объекты и в Журнале проверок службы оставить незамысловатую запись: «Проверил несение службы контролером ВОХР Ивановым. Замечаний нет. Командир группы: Роспись, Черных». Работу я заканчивал за полтора – два часа. Что и не нравилось моим начальникам. Поэтому, начальником группы я проработал всего пару недель. И меня назначили начальником команды ВОХР. Начальником группы стал Миша Арефьев. Работы прибавилось. У меня стало 12 объектов. Но были и три начальника групп. И контролировать надо было их работу. Когда кто-нибудь из них уходил в отпуск, я подменял, выполняя его работу. Вскоре, и это надоело моим начальникам. И меня назначили начальником отряда ВОХР. Объектов стало около пятидесяти. Начальником команды стал мой незабвенный друг и соратник Миша. Я уже не мотался целыми днями по объектам, ездил выборочно, как правило, туда, где существовала вероятность нарушения дисциплины или невыполнения инструкций. Проводил инструктажи. Пример такого инструктажа: «Правила электробезопасности: Пальцами и яйцами в розетку не тыкать! Если отошел, выключи из розетки чайник! Правила пожарной безопасности: В кровати не сбрасывай на себя пепел. Про чайник не забывай. Правила служебной безопасности: Если существует сомнение относительно того, есть ли опасность, следует считать, что опасность существует. И действовать соответственно. Нажать кнопку тревожной сигнализации и вызвать экипаж вневедомственной охраны. А не совать голову, куда не следует, чтобы убедиться, что по этой голове можно получить. И самая главная мера безопасности: Если делаешь что-нибудь не по инструкции, смотри, чтобы за задницу не взяли. Штраф неизбежен, как крах империализма!»

Такие инструктажи не всегда приносили пользу. Как-то раз, меня вызвали на объект Бюро технической инвентаризации и предъявили счет на четыре с лишним тысячи рублей, наговоренных по телефону с Америкой. Один мой оболтус устроил себе секс по телефону. Это при зарплате вохровца около четырнадцати тыс. рублей. Здорово, правда? Как-то, приезжаю на управление врезок газа. С дороги зашел в туалет. И обомлел! Над раковиной висел лист формата А-4, на котором на принтере было напечатано: «Господа! Не сливайте заварку в раковину!» Ну, думаю, и впрямь, господа. Было это во время, когда в Думе еще толком не решили, как назваться. От «товарищей» вроде отказались, а нового еще не придумали. То ли «судари и сударыни», то ли «господа», мать их! Расписался о проверке и поехал дальше, подальше от господ. Были и злостные вредители. На домостроительном комбинате ДСК № 1 наш охранник устроил пивной вечер. Все бы ничего, таких и раньше ловили, но скумбрию-то под пиво он резал на сукне дорогущего бильярдного стола. Сукно, конечно, испортил. А мы лишились объекта охраны. Начальник отдела всем, конечно, настучал по кумполам, мне тоже досталось. Однажды, приезжаю на Район тепловых сетей и станций проверить смену охранников на объекте. Меня встречают Орлов и Сорокин. Они сменяются. А заступают Воробьев и Бушев. Я говорю, мол, все фамилии птичьи собрались. Сергей Петрович Бушев говорит, а я, мол, каким образом, птичья фамилия? Ну, как же, отвечаю, а ноги Буша? Все посмеялись. Смена прошла без замечаний. Так и развлекались все почти семь лет, пока мы с приятелями не создали свое частное охранное предприятие. Но об этом, другой рассказ в другой раз…

Реанимация

В 2000 году, мы, трое из отдела Вневедомственной охраны, организовали свое частное охранное предприятие. И был у нас охранник Котов-Смоленский Михаил Анатольевич, умница мужик. Моряк в прошлом, арабист, переводы делал не только с арабского на русский, но, и наоборот, с русского на арабский. И случилось так, что Михаил Анатольевич заболел, и попал в реанимацию в какую– то горбольничку с микроинсультом. Мы с нашим директором Колей Марусичем, поехали проведать нашего болезного. И вот, рассказ Михаила Анатольевича про реанимацию.

Мол, лежим мы в палате каждый на своем столе-каталке. У каждого в носу трубочка, в руке воткнута капельница, у каждого включен кардиомонитор. Время ночь. У одного из пациентов перестает «пипать» монитор, и выдает сплошной писк, на экране – прямая линия. Входит дежурный врач, хватается за дефибриллятор, потом, подумав, отсоединяет трубочку из носа, вынимает иголку из вены на сгибе локтя, выключает кардиомонитор, берется за ручки коляски, отогнав ее на пару метров, выдыхает негромко:

– Надо же, нос, как напильник!

И поехал дальше, вывозить новопреставленного. Рядом с Михаилом Анатольевичем лежала Мария Степановна, которая, как только каталка исчезла в коридоре, обратилась с прононсом к нашему герою:

– Михал Анатолич, пожалуйста, посмотрите, у меня нос не заостряется?

Пицца

Чем только не приходится заниматься в жизни офицеру запаса! Году в двенадцатом был период, когда я месяца полтора работал на доставке пиццы. На своей машине развозил пиццу, роллы, суши и прохладительные напитки по определенному району славного города Москва. Опускаю подробности организации этого дела за ненадобностью. И вот, ночь перед Крещением, мороз градусов 20–25. Последний мой заказ. Время между часом и двумя ночи. Еду в Куркино, немного за МКАД. Я уже был на доставке по этому адресу, поэтому справляюсь без навигатора, уверенно подъезжаю к нужному подъезду. Клиент на девятом этаже. Беру термосумку, где лежат две горячие, упакованные в картонные коробки пиццы, закрываю машину, подхожу к подъезду и набираю указанный в чеке код. Дверь не открывается. Думаю, может подъездом ошибся? Иду к соседнему подъезду. Та же история, дверь не открывается. Но на другом подъезде и код другой! До меня доходит: кодовый замок на входной двери подъезда замерз! Я уже сам замерзать начал, холод собачий! Звоню клиенту. Говорю:

– У вас кодовый замок на подъезде перемерз, спуститесь пожалуйста, заберите заказ. Сумма такая-то.

А сам в машину, греться. Завел, сижу, жду. Через пять минут выходит парнишка лет пятнадцати, на нем треники, футболочка, ветровка и вьетнамки на босу ногу, подходит к машине, забирает еще теплые коробки с пиццами, расплачивается и идет к подъезду. Я на всякий случай не уезжаю. Шестым чувством чувствую недоброе. Мальчик оборачивается и громко спрашивает:

– Дядь, у вас телефон есть?

– На, – говорю, – звони. Ничего набирать не надо. Одну кнопочку нажми. Он позвонил.

– Ссп – пасибо, – говорит замерзшими губами.

Я сжалился:

– Давай в машину, грейся! Кому звонил?

– Ппапе.

Я вышел, закурил. Ждем. Через пять минут выходит абсолютно лысый папа. В майке-тельняшке ВДВ, спортивных штанах с вытянутыми коленками и в тапках на босу ногу.

– Где мой оболтус? – спрашивает.

– В машине, – говорю, – греется.

Мальчик выскочил с коробками в руках, пошел с папой к подъезду. Я на всякий случай не уезжаю. (Дверь то не открывается). Папа оборачивается и кричит мне:

– Слышь, братан, у тебя телефон есть?

– Есть! Только садитесь в машину, пока дуба не дали раньше срока.

Мальчик сразу сел на переднее пассажирское сиденье. Печка в моей "99" работала отлично. Папа еще несколько минут хорохорился. Даже попросил у меня сигаретку и покурил на улице. Но мороз сделал свое дело, и папа "сдался". Как только он сел на заднее сиденье, как я почувствовал "перегар на гектар" и передал ему телефонную трубку.

– Слышь, – говорит, – мать, давай быстрей, мы во дворе, войти не можем, кодовый замок замерз, входная дверь не открывается.

Через 10 минут выходит мама при полном параде: в шубе, в шапке, в зимних сапогах. И, как я краем глаза заметил, с макияжем на лице. Мужчины пошли подъезду. Папа при этом материл маму, за то, что та долго собиралась. Мама при этом оправдалась:

– Ну, ты же видел, как я выглядела!?

Я пошел вместе с ними до двери подъезда. Мама была не дура, держала дверь ногой, чтобы та не захлопнулась. Она сунула мне 200 рублей на чай за заботу. Когда мальчик входил в подъезд, я спросил у него:

– А дома еще кто-нибудь есть?

Он ответил:

– Еще есть бабушка. Но она бы до утра собиралась!

Все, рабочий день кончился! Можно домой и баиньки!