Текст книги "Символ и капитал. Материализация символа"

Капиталистическая формация начиналась с производства вещей. Вещи были основным активом. Потом на первый план вышло управление процессами и операциями – менеджмент в исходном смысле этого слова. Операции обрели смысл реальных активов. Позже значение активов приобрели привлекающие внимание торговые марки и бренды. Но в конце ХХ века капиталисты индустрии моды, быть может, первыми почувствовали, что

► «деньги делаются не на продукте и даже не на бренде, а на тренде».

Товарный знак перестал означать товар и производителя. Он стал своего рода дорожным указателем в направлении тренда. Тренд захватывает любые новые потребности, навязывает продукт из своей коллекции и одновременно программирует потребности покупателя в продукте «своего» ряда.

► ТРЕНД НЕЛЬЗЯ ПРЕДСКАЗАТЬ И ТЕМ БОЛЕЕ ГАРАНТИРОВАТЬ, НО ЕГО МОЖНО СТИМУЛИРОВАТЬ.

Если бренд может сформироваться по случаю как результат мимолетного увлечения (соблазнения), то тренд есть результат группового поведения, в котором соблазн неотделим от расчета. Тренд соединяет расчетливость и эмоциональность.

Если бренд наполняет знак определенными смыслами, то тренд сводит автономные смыслы к символическим тенденциям. Символы, возникшие на одной смысловой волне, подобно индуцируемому излучению в лазере, усиливают влияние друг друга по всему фронту смыслов, устанавливая свой собственный символический тренд. При этом каждый отдельный символ захватывает внимание и стимулирует произведение серии желаний, ожиданий, прогнозов, меняющихся по мере их собственной реализации. В такой атмосфере притворство неотличимо от намерения, а прогнозы перманентно изменяют сами себе. Обмана не существует.

► Случаи, эмоция и арифметический расчет находятся в одинаково близком родстве с истиной, и нет основании предпочитать беспристрастность, избегать соблазна и обольщения.

Искусное комбинирование брендов позволяет манипулировать трендом. Стремление влиять на тренды производит спрос на бренды. Бренды теперь представляют нематериальный, но реальный актив. Уже в середине 1970-х в ответ на потребность оценки стоимости бренда появились две консалтинговые компании: Millward Brown (1973) и Interbrand (1974). Обе ежегодно публикуют лист оценки мировых брендов: BrandZ Global Top (Millward Brown) и Best Global Brands (Interbrand).

СТОИМОСТЬ БРЕНДА – ЭТО СТОИМОСТЬ АКТИВА, КОТОРЫЙ ПРИНОСИТ ПРИБЫЛЬ.

По оценке Millward Brown в 2015 году наиболее дорогим оказался бренд Apple, оцененный в $246,452 млн. За ним следуют Google ($173,652 млн), Microsoft ($115,500 млн), IBM ($93,968 млн), Visa ($91,962 млн), AT & T ($89,492 млн), Verizon ($86,009 млн), Соca-Cola ($83, 841 млн), McDonalds ($81,162 млн), Marlboro ($80,352 млн). Совокупная стоимость 100 брендов увеличилась до $3,3 трлн с $2,9 трлн в 2014 г., а темп роста (14%) оказался самым высоким за последние четыре года. Вершина рейтинга буквально оккупирована технологическими брендами – Apple, Microsoft, IBM, Google, Facebook, Tencent и Alibaba. Их бренды демонстрируют стабильный рост стоимости. Стоимость гламурных брендов, напротив, за год упала на 6%. Gucci, Richemont, Hermes, Chanel – все фиксируют снижение прибыли.

► ГЛАМУР ТЕРЯЕТ СВОЙ БЛЕСК.

Бренд должен отличаться и выделяться. Отличие – это необходимое, но не достаточное условие. Бренду должно сопутствовать устойчивое «впечатление» от бренда. Бренд должен стать символом, чтобы создать и поддерживать благоприятное впечатление, чтобы проникать в личное пространство потребителя. Личное пространство – вот территория захвата в эпоху символического капитализма. За нее идут непрерывные бои без правил, в которых

ПОБЕДИТЕЛЬ

         ПОЛУЧАЕТ

                       ВСЕ.

Символ – опознавательный знак

В своей рациональной ипостаси символ есть пароль. Греческое слово symballein означает «бросать вместе»: две части единого целого как бы разлетаются в разные стороны, но остаются частями единого целого. В Древней Греции symbolon – опознавательный знак. Монету или кусок кости разламывали и передавали незнакомым людям, чтобы они, встретившись, могли распознать друг друга, чтобы отличать своих от чужих. Опознавательные предметы различить могут те, кто их назначал, а другие их даже не увидят.

Издавна символ служил для того, чтобы отличать людей своего племени от всех прочих. Один из племенных символов дошел до нас под названием «тотем». Тотем – это зверь-родственник. Он же – магический защитник человека. Человек носил при себе оберег – фигурку или изображение своего зверя или птицы. Вот наиболее распространенные типы зверей и птиц, используемые в племенной символике:

лев – символ власти, силы, храбрости, отваги, великодушия; бык – символ плодородия, труда и терпения, а также скотоводства; конь – храбрость льва, зрение орла, сила быка, быстрота оленя и ловкость лисицы; собака – символ преданности и повиновения; кошка – символ независимости; овца (ягненок) – символ кротости; лань – символ робости; волк – символ злости, прожорливости и алчности; медведь – символ предусмотрительности и силы; олень – символ воина, перед которым бежит неприятель; кабан (вепрь) – символ мужества; слон – символ долгой памяти; орел – символ власти и господства, великодушия и прозорливости; павлин – символ тщеславия; пеликан – символ родительской любви; ворон – символ долголетия; журавль (с камнем в одной лапе) – символ бдительности; сова – символ мудрости.

В Римской империи при императоре Августе каждый легион получил свое имя, свой номер и свой флаг. Флаг – это выразительный символ, который летит впереди войска.

В Средние века появился всегда готовый к бою воин-всадник – рыцарь. В рыцарском мире герб представлял человека. Слово «герб» произошло от немецкого Erde – наследство. Герб и в самом деле наследство, причем самое надежное в неспокойные времена. Его никто не может украсть, его нельзя потерять. Только героическими поступками можно его приумножить, и только низкие поступки могут его умалить. Герб – символ социального статуса. Гербы изображали на всем, на чем только можно: на доспехах, на рыцарском оружии, на рыцарском замке. Гербы вскоре заполонили весь мир. И чтобы не свихнуться в этом символическом буйстве, пришлось принять геральдические правила и ограничения. Геральдика регламентирует все – геометрию, образы и даже цвет фрагментов герба. Все имеет смысл и значение. Вот, например, как трактуются цвета:

красный символизирует юность и красоту, богатство, здоровье, войну; синий символизирует возвышение, бессмертие; зеленый – это цвет жизни, радости, согласия и природы; желтый – цвет солнца, разума и проницательности; чистый желтый цвет означает истину; бледно-желтый символизирует гордость и предательство; черный – нетленный, прочный, надежный и печальный; белый – цвет чистоты и святости; коричневый – благородный цвет плодородной земли.

Символ не следует путать со знаком. Знак, как учил еще Спиноза, – это всегда эффект. Он может иметь множество смыслов. В эссе «Спиноза и три этики» Жиль Делёз описывает знак как то, чему присущи ассоциативность, изменчивость и неоднозначность. Он пишет:

«Знак не обозначает и не значит, он показывает… Знаки не имеют прямого референта в виде вещей… Знаки отсылают к знакам… Знаки – это эффекты: эффект одного тела на другом…»

Знак – это чистая потенция связи между телами. Но если связь состоялась, если сцепление произошло, то знак исчезает, возникает символ.

Символ есть опознавательный знак, встроенный в систему опознавательных знаков. Символ содержит не только означающее и означаемое, но еще ядро – сердцевину символа – логическую нить, которая соединяет символ со всей символической структурой. Падающая звезда – это знак, а иероглиф – это символ. Знак производится в процессе выделения или отделения – означивания. Символ формируется в процессе обратном, в процессе связывания идеи с системой идей.

► ЗНАК, ВСТРОЕННЫЙ В СТРУКТУРУ СИМВОЛИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ, ЕСТЬ СИМВОЛ.

При этом в самой сердцевине выбора опознавательного знака притаилось нечто чувственное, персональное – то, на основании чего один предмет предпочитают другому. Из этого чувственного начала вырос средневековый символизм. Наше понимание символа сформировалось в Средние века, и оно отличается от греческого тем, что выражает эмоциональное восприятие мира. Благодаря чувственной природе символическая идея обретает высокую проникающую способность. Она становится легко узнаваемой и доступной. Идея включается в символический обмен сразу на двух регистрах: рациональном и чувственном. Эмоциональное воздействие переводит человека в особое восприимчивое состояние. Роджер Бэкон учил строить проповедь

«на эмоциональной риторике, ей же в свою очередь пусть помогают и жесты, и мимика, и даже музыка и искусство жонглера».

Символ способен выразить идею одновременно в рациональном и чувственном формате благодаря тому, что сам символ многослоен. Его структуру в первом приближении можно представить так: внешняя оболочка символа – это статусный знак, указывающий всему свое место (1); центральный слой символа – это нормативные правила, придающие знаку определенный смысл (2); сердцевина символа – это узел знаков и смыслов в символической сети (3).

► Символ состоит из означающего (signifcant) и означаемого (signife), связанных нормативными правилами. Нормативное правило представляет собой соглашение о приписывании чему-либо (означающему) какого-либо определенного смысла (означаемого).

Символ – связующее звено

Еще в доисторические времена символу был придан сакральный статус. В Древнем Египте существовала особая должность – пастофор – хранитель священных символов. A в Древнем Китае хранителем символов называли самого императора. По учению Пифагора, символ есть связующее звено между божественным миром и миром людей.

Божественный мир «потаен» и прямому наблюдению недоступен. При этом достоверно известно, что он вечен, недвижим, целокупен, бесчастен и прекрасен. Мирское, напротив, состоит из всего, что то есть, то нет, – из бренного, текучего, различного, множественного и переменчивого. Это миры совершенно разные – «иноприродные». И они обнаружили себя еще в архаические времена. На местах древних поселений найдены прикладные ритуальные символические артефакты. Их значение трудно восстановить. Их практическая функция совершенно ясна: обеспечить продолжительную непрерывность в мире, где все прерывисто. Символический предмет – это такой предмет, который, словами Мераба Мамардашвили, позволяет

«в следующий момент времени быть тем, что ты есть до него, и думать мысли, являющиеся продолжением предшествующих мыслей».

С самого начала символ выполнял роль связующего звена. Греки, эти великие интерпретаторы, установили, что сущность вещей и явлений – вне вещей и вне явлений. Пифагорейцы открыли то, что оба мира соединяют между собой символы. Носителем символов могут быть жест, звук, вещь и даже мысль. Как минимум, символ необходимо помыслить. Гераклит учил, что помыслы реальны.

► Традиционно в древнегреческой философии выделяют три магистральные линии: бытие (Парменид), становление (Гераклит) и гармония (Пифагор). Первая линия тяготеет к вещественному, вторая – к динамическому и третья – к символическому.

В действительности все три линии сводятся к одному и тому же: бытие есть то, что требует понимания, и только в проблеске понимания бытие становится таким, каково оно есть. В этом суть «греческой идеи». Ее выразителем и оформителем стал Платон. Он сравнил мир с пещерой, на стенах которой мелькают тени – отражения совершенных образов (эйдосов), существующих в идеальном, высшем, умопостигаемом мире. То, что видимо, – заблуждение. Мы подходим тем ближе к истине, чем ближе мы к эйдосу. До Платона древнегреческое слово εíδος означало «вид», «облик», «образ». После Платона эйдос – вид организации бытия.

► Платон, такой же обитатель пещеры, как и все прочие, «припомнил», что видимое есть тень сущего.

Истинно сущее ненаблюдаемо. Наблюдаемое не существует. Ощущения есть тени эйдосов, а идеи есть отпечатки эйдосов в представлениях людей. Платон оторвал эйдосы от вещей и явлений. Он создал собственно мир эйдосов. Эйдосы, эти умопостигаемые сущности, можно выразить не иначе как геометрически. Отсюда платоновская доктрина, согласно которой Бог есть Геометр.

От Платона к Плотину оформилась традиция, согласно которой чувственно воспринимаемую действительность нужно довести до такой степени прозрачности, чтобы узреть за ней иную трансцендентную реальность – неизменную, вечную и неприкосновенную. Сквозь пестрый камуфляж событий надлежит видеть знаки, за ними – символы, по ним – знамения. Но далее на пути к эйдосу – пробел, просвет, пустота.

► Гулять по воде или по радуге – дело обычное для пророков и провидцев, но даже им не под силу ходьба по пустоте.

Остается проложить гать из осмысленных интерпретаций. Такие конструкции состоят из слов. В христианской традиции Слово есть первоэлемент всего сущего. Магическую силу деятельного слова средневековое сознание ставило в ранг высшего христианского принципа. Люди той эпохи молились, заклинали, давали клятвы и обеты с верой в действенную силу слова. В лингвистике есть термин – «перформатизм». Перформатизм – это высказывание, эквивалентное действию или поступку. Средневековому уму привычен своего рода «суперперформатизм».

Суперперформатизм присущ и научному языку. Математическое выражение отличается некоторой плотностью и даже вещественностью по сравнению с обычным высказыванием. Мераб Мамардашвили пишет об этом («Классический и неклассический идеалы рациональности»):

«Ясно ведь, например, что у высказывания „F = ma“ должна быть, условно говоря, какая-то плотность существования, „тело“… [Символическое „F = ma“] не имеет смысла вне интерпретации состояний приборно-измерительных устройств, работающих в определенном режиме фиксации физических сил… [Информационный символ „F = ma“] укореняется в структуре сознания, когда в нем вызревает знание того, что уже заранее и все целиком есть, дано в строении действительности…»

Математическая физика есть плотный символический язык, который блокирует проникновение в тело предмета спекулятивных, оторванных от контекста идей. Только то, что согласовано, получает право на доверие.

Когда-то физики ввели понятия виртуальных перемещений и виртуальных частиц. Виртуальные частицы настолько малы, а виртуальные перемещения настолько мимолетны, что их невозможно наблюдать. Остается их воображать. Именно на этом основании понятие виртуальной реальности стало применяться ко всему воображаемому и изображаемому.

Виртуальная частица – это символ взаимного влияния между фрагментами сети. Так, например, электрон рождает и поглощает виртуальные фотоны. Появление любой виртуальной частицы нарушает закон сохранения энергии. В момент исчезновения (поглощения) виртуальной частицы баланс энергий восстанавливается. Важно, чтобы процесс испускания и поглощения виртуальных частиц длился достаточно малое время. Настолько малое, чтобы «нарушение» закона сохранения энергии укладывалось в рамки соотношения неопределенности. Или, наоборот, для осуществления обратного действия нужно некоторое время, в течение которого система находится в состоянии неопределенности. В этом состоянии «оклик» производит «отклик на оклик», формируется устойчивая петля обратного влияния, формируются атомы, молекулы и все прочее, вплоть до сознания.

Петли влияния не материальны, но и не фиктивны. Они действенны и эффективны. Устойчивые петли влияния формируются между узлами символической сети, которые они сами же и фиксируют. Символические узлы реальны при том, что они не вытекают из законов физики. Символические узлы реальны, поскольку они никогда не конфликтуют с законами физики. Мамардашвили вводит понятие «третьих вещей». В архивной рукописи «Основы физики и мес то в них явлений жизни и эволюции» он дает такое разъяснение этого термина:

«Третьими вещами я называю вещи физического мира, которые и не идеальные ментальные содержания („сущности“), и не чисто телесные».

«Третьи вещи» есть своего рода «переносчики влияния» между отражениями, рефлексиями, сознанием и физической реальностью. В другой своей работе («Классический и неклассический идеалы рациональности») Мамардашвили поясняет:

«Третьи вещи – не идеальные рассудочные сущности, законы, и не физические тела, а нечто третье, которое в себе содержит вещественность действия (или предметность действия), независимого от нашего сознания и им не контролируемого. Мы волей или сознанием не можем имитировать или производить эти действия, они должны этим предметом в нас произвестись. И эти „третьи вещи“ не вытекают из законов физики».

Между физической действительностью и действительностью сознания «зависают» символические петли взаимного влияния. Они, уплотняясь, создают нечто настолько реальное, что оно уже отчасти и вещественное.

Символическая петля

Итак, символы – суть «третьи» вещи, которые наряду с элементами вещества и квантами действия формируют узлы сетевой суперструктуры, в которой вещи превращаются в действия либо в символы, и наоборот. Связность вещей, действий и символов обеспечивают петли обратного влияния.

Петли влияния не материальны. Они – призрачны. Они невидимы и неосязаемы. О них можно судить только по эффектам, которые они производят. Петли обратного влияния формируются самопроизвольно или преднамеренно. В любом случае их становление предполагает

СОБЛАЗН,

    СТИМУЛЯЦИЮ

    и СИНХРОНИЗАЦИЮ

Цветок, распускаясь, захватывает внимание шмеля (соблазн). Обнаружив нектар в центре цветка, шмель возвращается к цветку снова и снова (стимуляция). В свою очередь, перелетая с цветка на цветок, шмель опыляет цветы (синхронизация).

Характерные признаки цветка – его форма и цвет – отпечатываются в мозгу шмеля. Теперь это – символ. Он служит для навигации полета шмеля. Цветов может быть много. Символ цветка – один. Шмель и символ цветка теперь представляют единое целое. Между шмелем с символом цветка в голове и цветами на поляне завязывается петля обратного влияния «цветы-шмель-цветы». Это гибкая и адаптивная петля, которая приспосабливается к любым случайным переменам. Устойчивые петли обратного влияния формируются по случаю, но не как попало.

► Случай выполняет роль клейкого вещества, которое при склеивании выдавливает и отторгает все лишнее.

Такой формат поведения описал Барнсли в теории суперфракталов. Его идея проста. Пусть есть набор ячеек для записи результатов и пусть есть набор не связанных друг с другом алгоритмов. Каждый раз результат вычислений попадает в ячейку, выбранную по случаю. Выбор по случаю может быть вероятностным или совершенно случайным. Всякий раз для расчета результата применяется алгоритм, выбранный так же, по случаю, из набора алгоритмов. В результате появляются причудливые, непредсказуемые, но предопределенные формы – суперфракталы. Каждый суперфрактал соответствует своему набору ячеек, своему набору алгоритмов и своим вероятностным правилам. Ясно, что если у нас есть бесконечное число ячеек и алгоритмов, то система ведет себя в полной мере хаотически. Но между строго детерминированным алгоритмом и «диким» хаосом есть обширная область, в которой петли обратного влияния возникают по случаю, но не как попало.

Петли влияния чувствительны в равной мере к физическому и символическому состоянию реальности. Если физические состояния изменяются от предшествующего к последующему, то символические состояния, как бы наоборот, берут начало из цели так, что предшествующее определяется последующим. Такое представление отсылает к «Физике» Аристотеля (VIII, 7, 261а):

«Возникающее незавершенно и движется к своему началу, так что позднейшее по возникновению первее по природе».

В Средние века этот принцип называли causa finalis. В XVII веке Лейбниц вполне сознательно вводил допущение о «предустановленной гармонии». При любых произвольно выбранных начальных условиях существует «предустановленная гармония» между поведением отдельных частей системы и поведением системы в целом.

В русле парадигмы Аристотеля появились понятия «мировая душа», «самодвижущее начало», «внутренняя динамика природы» у неоплатоников; elan vital («жизненный порыв») у Спинозы, Шеллинга, Бергсона; «невидимая рука» у Адама Смита; «эквифинальность» у Людвига фон Берталанфи; «точка Омега» у Пьера Тейяра де Шардена:

«Безмерные поверхности пространства-времени, двигаясь в соответствующем направлении, должны снова сомкнуться где-то впереди в одном пункте, назовем его омегой, который и сольет и полностью их поглотит в себе».

Все это об одном. Наряду с причиной пред-данной, событие имеет причину пост-данную. Крылатую латинскую фразу post hoc ergo propter hoc («после этого, значит, по причине этого») можно перефразировать так: «По причине этого, следовательно, до этого».

Эдмунд Гуссерль говорил о «протекциях» – о нитях, тянущихся из будущего, а его ученик Мартин Хайдеггер – о том, что

«собственная временность временит себя из собственного будущего, именно она будит настоящее».

Там же, в работе «Время и бытие», Хайдеггер пишет:

«Изначально раннее показывает себя человеку лишь в последнюю очередь, но самое сущностное по размаху своей власти остается тем, что предшествует всему: самым ранним».

Будущее притягивает, «временит» настоящее. Настоящее чревато будущим – сегодня становится через завтра. То, что будет потом, есть причина случившемуся прежде. Предвестники – будь то голубь или радуга, будь то пророк или провидец, будь то холод или зной – они не предвещают, но являют собой будущее.

Между прошлым и будущим формируется сеть событий. Это гибкая, нелинейная и маневренная сеть приспособления к окружающей среде. Она очень чувствительна и реагирует на самое слабое влияние. Она часто поддается тому или иному влиянию по случаю, но не как попало. В сети все связано.

ПОВЕДЕНИЕ В СЕТИ

     ПРЕДРАСПОЛОЖЕННО,

               НЕПРЕДСКАЗУЕМО,

                   НО ПРЕДНАМЕРЕНО.

Современная физика вплотную подошла к этой мистической черте. Хайдеггер заметил, что физическая наука не просто описывает, но устанавливает действительное, не столько применяет приборы для установления фактов о природе, сколько

«в качестве чистой теории наука заставляет природу представлять себя как расчетно предсказуемую систему сил».

Это замечание имеет прямое отношение к квантовой механике. Так, электрон в атоме может выбрать то или иное состояние, ту или иную орбиту, когда он «решит» изменить свое текущее положение. Но это решение электрон принимает в зависимости от внешнего окружения. Нильс Бор писал:

«Урок, полученный в результате анализа измерений в квантовой теории, состоит в необходимости принимать во внимание всю экспериментальную установку. Любая интерпретация квантово-механического формализма подразумевает фиксацию внешних условий».

Такая интерпретация означает следующее:

► По случаю, в «интервале неопределенности» возникают все возможные варианты взаимодеиствий, но реализуются только те, которые согласованы со структурой физического эксперимента.

Наконец становится различимым то, что не бросается в глаза, хотя и лежит на виду. Сфера сознания, расширяясь, захватила самого сознающего. Наблюдатель в момент наблюдения изменяет наблюдаемое. Физики ощущают потребность описать влияние структуры эксперимента (пространственная организация и последовательность операций) на структуру объекта исследований. Но все попытки сделать это упираются в «мягкую стену» неопределенности. Эксперимент отражает подстроившуюся под эксперимент реальность. В процессе эксперимента реальность маневрирует. Эффект реактивно изменяющейся, подлаживающей себя под эксперимент реальности выходит из тени. Результат физического эксперимента отражает ожидания экспериментатора, которые встроены в структуру и технику проведения эксперимента. Точно так же результат биржевых операций формируется ожиданиями биржевых игроков. Эффекты обратного влияния и петли обратных связей оказываются в центре внимания. Изменяются представления о символе.

► Символ предстает как некое элементарное связующее звено, в котором означаемое (фрагмент физической действительности) и означающее (фрагмент действительности сознания) связаны между собой устойчивой петлей обратного влияния.

Рене Декарт своим знаменитым афоризмом – «cogito ergo sum» – выразил саму суть процесса существования: существую, значит, рефлексирую. Рефлексия сознания создает представление о мире, которое порождает осознанное действие, в результате которого изменяются либо представления о мире, либо сам мир.

Вихрь, вложенный в вихрь – продолжение вихря: а) рисунок из трактата Рене Декарта «Начала философии»; б) картина Виктора Вазарели «Вега».

Хайдеггер интерпретирует реальность по Декарту как «представленность представленного внутри представляющего себя представления». Сам Декарт представляет реальность как беспрерывное свертывание себя в себе, на себя. Это свертывание Декарт иллюстрирует геометрически: вихрь, вложенный в вихрь – продолжение вихря. В «Началах философии» он пишет:

«Так, можно полагать, что Бог разделил всю материю, заключенную в пространстве, на огромное число мелких частей, движимых им не только каждая вокруг собственного средоточия, но и все вместе вокруг центра… частицы образовали таким путем столько вихрей, сколько ныне существует в мире светил. Впредь я буду употреблять слово „вихрь“ для обозначения всей материи, вращающейся таким образом вокруг каждого из подобных центров».

Если весь мир непрерывно свертывается, то уж, во всяком случае, должны быть и оси, относительно которых все вертится. Нечто неизменное. Это может быть образ, пароль, постоянная величина или закон. Словом, символ. Все течет, все изменяется. Но только не символы. Символы появляются и исчезают. Пока символ есть, он таков, каков он есть. И еще. Символ не существует сам по себе. Символ есть фрагмент в сети символов. Если изменяется один символ, то тут же и сразу изменяется вся сеть.

Символ в сети всегда обособлен и отчетливо различим. Делёз в «Различии и повторении» заметил:

«Различное, вне зависимости от степени различия, подлежит обмену».

Как только возникает символ, появляется символический обмен. В процессе символического обмена формируется сеть петель влияния, в которой организация вещей и явлений, будучи отражением символической структуры, производит символические явления и символические вещи, которые изменяют символическую структуру.

Так, например, деньги, произведенные из реальной потребности, изменяют реальные потребности. С появлением денежных знаков человек оказался захвачен новой петлей отношений, в которой он существует, пока покупает. Перефразируя Декарта, можно сказать так:

Я ПОКУПАЮ,

   СЛЕДОВАТЕЛЬНО,

             Я СУЩЕСТВУЮ.

Философы ввели представление о «производящих произведениях». Речь идет о предметных образованиях, которые сами являются произведениями, но, в свою очередь, еще и производят произведения своего ряда. «Производящее произведение», едва будучи завершено, создает вокруг себя диффузию восприятий, впечатлений, толкований, которые стимулируют произведение новых произведений.

► «ПРОИЗВОДЯЩЕЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ» – ЭТО ОДНОВРЕМЕННО

      и ПРЕДМЕТ,

            и ПРОЦЕСС,

                и СИМВОЛ.

Они связывают то, что было, с тем, что будет, и тем самым формируют тренд. Словами Мамардашвили,

«Без производящих произведений, если бы мы просто естественным образом смотрели на мир даже какими угодно проницательными и умными глазами, был бы хаос».

«Производящие произведения» производятся вслепую. Для реального производителя это означает планирование работы в условиях не просто непредсказуемых, но таких, при которых нет никакого пред-данного верного решения. Есть многократное «запрашивание» решения методом проб и ошибок. Неопределенность – вот то обстоятельство, в просвете которого возникают конструирующие реальность петли обратного влияния.

► РЕАЛЬНОСТЬ НЕОТДЕЛИМА ОТ ПРОЦЕССА ПРОИЗВОДСТВА РЕАЛЬНОСТИ, КОТОРЫЙ, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ИМЕЕТ ТОЧКУ ОПОРЫ В РЕАЛЬНОСТИ.