Текст книги "Траектория полета"

Бросив развороченные сокровища, она подошла к столу и выдвинув ящик, прямо сверху увидела тетрадь «1994»; найдя границу между исписанными и чистыми листами, снова чиркнула зажигалкой. Самая последняя строчка гласила: «Ольга – Алексей – Юлия, пятьсот тысяч рублей».

…Всего-то пятьсот тысяч! Это за нашу с Лешкой любовь!.. – она чуть не расхохоталась, – эх, Юля, Юля… ладно, потом мы с тобой разберемся – кто сколько стоит… – она сунула тетрадь в сумочку, – надо валить отсюда – все, что хотела я нашла; остальным можно заниматься дома…

Она подошла к окну, за которым тусклый свет далекого фонаря создал жуткий мир неподвижных молчаливых чудовищ, и даже луна скрылась за облако, чтоб не мешать его творчеству. …Это сколько ж времени? – Оля посмотрела на часы, – мать честная!.. Полвторого! Ночью, с такими бабками – убьют, на фиг!.. Да и как в темноте прыгать в форточку – ноги поломаю. И что? Тут ночевать, что ли?.. А куда деваться? Уйду, как только начнет светать… а если соседка не врет, насчет огоньков и всякой нечисти?.. А она, похоже, не врет… Оля почувствовала, как сердце поднялось и замерло, перекрыв дыхание; с точки зрения физиологии подобное, конечно, являлось абсурдом, но в этом новом мире могло происходить все, что угодно.

…Чего я ищу себе приключения? – вдруг подумала она, – на улице никого нет; просто открою окно и вылезу – на фиг, мне форточка?.. Оля двинулась из «кабинета» в «спальню»; половицы заскрипели – это было так неожиданно, так жутко, что она зажмурилась, двигаясь на ощупь, а когда открыла глаза, остолбенела от ужаса – гладкая, до того, постель с зелеными оленями вздыбилась, и покрывало приняло очертания лежащего тела. Оля точно знала, что ее уши не слышат ничего, но старческий голос, словно внедрившись напрямую в сознание, методично повторял:

– Дочка, не бойся, ложись ко мне. Куда ты, на ночь глядя?..

Оля прикусила губу, чтоб не закричать; ее била дрожь.

– Дочка, не бойся, ложись ко мне…

Оля почувствовала непреодолимую слабость.

– Отпусти меня, – прошептала она, делая шаг к кровати.

– А я тебя и не звала…

Оля неумело перекрестилась, но в ответ услышала смех:

– Глупая девчонка, ты хочешь испугать меня крестом? Посмотри, сколько их у меня. Сила не в кресте, сила – в тебе. А в тебе наша сила, поэтому мне даже не обидно, что ты погубила меня – мне обидно, что я никому не успела оставить свои знания. Ложись ко мне, дочка, не бойся…

Оля поняла, что дальше идти не должна, и стала медленно опускаться на пол – сначала на колени, клонясь все ниже, пока не распласталась полностью.

– Ты – бессовестная тварь!.. – возмутилась старуха… и потом голос исчез.

Зато Оля увидела себя обнаженной, несущейся посреди черного тоннеля; холодный воздух обжигал тело. Непонятно откуда, но она знала, что в конце пути ее ожидает нечто огромное, которое невозможно описать словами, и она должна слиться с ним воедино. Этот миг абсолютного счастья был гораздо значимей того, что предлагала старуха…

Закончилось все неожиданно – Оля открыла глаза, щурясь от восходящего солнца; она лежала на полу одетая, разметав руки; все тело ныло, и очень болела голова. …А как классно было там!.. – вспомнила она, – жаль, что это сон… но как же я уснула?.. Я ж не пьяная, чтоб спать на полу… Тяжело поднялась – зеленые олени мирно паслись на идеально ровной лужайке покрывала. Оля отряхнулась, заглянула в сумочку – деньги были на месте, а, вот, тетрадь исчезла. …Но она ж не приснилось мне! Я сама читала – Ольга-Алексей-Юлия!.. Пятьсот тысяч…

Вернувшись в «кабинет», она с удивлением обнаружила там полный порядок, даже сундук оказался закрыт и кресты со свечами лежали на прежнем месте. …Когда же я это сделала? А если не я, то кто?.. Наклонившись, Оля увидела… она не поняла, что это, поэтому подняла. Предмет оказался металлической пластинкой с неровными краями; на одной стороне нечетко виднелись странные значки, а на другой чей-то профиль.

…Похоже, какая-то старая монета… А почему все убрали, а ее нет? Точно, мне на память оставили…

– Спасибо, – сказала она неизвестно кому и сунула монету в карман. На стене возник маленький квадратик солнца, напоминая, что утро уже тащит за собой наполненный людской суетой день, – я поняла. Пора уходить, да?

Никто не ответил, но Оля и сама догадывалась, что больше не найдет ничего важного. … Если только тетрадь за девяносто четвертый год? А зачем она мне, если я и так помню ту, последнюю строчку?.. Эх, оценили меня всего в пол-лимона! Ладно, кувыркайтесь, если хотите… – она вспомнила блаженное состояние воссоединения с черным Нечто, и больше ни о чем думать не хотелось.

Выбралась из дома она неожиданно легко; прикрыла за собой окно, отнесла на место бак и выйдя из калитки, не оглядываясь пошла по совершенно пустой улице.

Когда она вернулась домой, Леша еще спал. Оля шумно бросила сумку, и только тогда он зевнул, протирая глаза.

– Олененок, где ты была?

– Да так, – она пожала плечами, – а ты чего не у Юли? Или теперь вы трахаетесь днем?

– При чем здесь Юля?.. Причем здесь трахаетесь?.. – Леша растерянно сел на постели.

…Все правда! Все правда!.. – возликовала Оля.

– Значит, так, – она плюхнулась в кресло. От резного движения вчерашний «рог» дал о себе знать, и она поморщилась.

– Что с тобой? – Леша хотел присесть рядом, но Оля покачала головой.

– Пустяки. Главное, мне уже не надо, чтоб ты ко мне возвращался. Тебе хорошо с ней, и я тебя не держу. В ближайшие дни я сниму квартиру и больше не буду мешать твоему счастью.

– Постой, но вчера мы договаривались по-другому!

– То было вчера, а за ночь многое изменилось.

– Даже если ты с кем-то переспала, это ж не повод…

– С кем я могла переспать? – Оля рассмеялась, – ты что, меня не знаешь? Я не могу переспать в первый же вечер.

– А тогда в чем дело? Что случилось?

– Что случилось?.. – Оля задумалась, – знаешь, просто я поняла, что наша жизнь… я не имею в виду конкретно нашу, а вся эта жизнь – ничто. Нет у нас никаких прав, никаких желаний и возможностей; мы все – марионетки…

– Думаешь, это твое великое открытие? – Леша начал одеваться, – давно говорят, что все в руках божьих.

– Не божьих, – закуривая, Оля прищурилась, – про Бога нам говорят что? Что он дал нам жизнь и возможность устроить ее по своему желанию, а потом, на Страшном суде или типа того, оценит, как мы ее использовали. Так вот, это чушь! Никто нам не дал никакой возможности – нами постоянно управляют; мы ежедневно выполняем чьи-то приказы… Нет у нас своей жизни!

– И кто нами управляет? Инопланетяне?

– Не знаю. А и не важно! Все равно бороться с ними не имеет смысла, и если понадобилось, чтоб ты ушел к Юле…

– Да кому это понадобилось? – в сердцах крикнул Леша, – это я сам! Это помутнение… или влюбленность… не знаю…

– Во-во, – Оля засмеялась, – а я знаю. Так надо было одним силам, но другие вернули тебя сюда против твоего желания.

– Ну, почему против желания?..

– Да потому что мы бессильны в принятии решений!

– Оль, это какой-то воинствующий фатализм.

– Да? А разве не фаталисткой я была, когда увидела тебя первый раз? Но тогда я считала, что судьба пишется раз и на всю жизнь, а, оказывается, ее запросто можно перекроить, и нужно для этого совсем немного – деньги и выход на знающих людей.

– Я ничего не понимаю, – честно признался Леша.

– Правильно, это невозможно понять умозрительно, а я сегодня ночью проверила все доподлинно. И не ты виноват в том, что произошло между нами.

– Правда? – Леша замер с широко раскрытыми глазами.

– Честное слово, – Оля улыбнулась, – но, понимаешь, ты мне больше не интересен… да и другие люди тоже. Вы рабы тех, других сил, а я теперь знаю их и могу с ними общаться.

– Ты сошла с ума, – заключил Леша.

– Тем более, – Оле стало совсем весело, – зачем тебе сумасшедшая жена? Можешь всем объявить – Ольга тронулась умом, но она не буйная, потому в психушку я ее не сдаю…

– Подожди, – Леша мотнул головой, – я не могу сразу воспринять весь этот бред.

– Хорошо, воспринимай постепенно, а я хочу спать. У меня была тяжелая ночь, – затушив сигарету, она стала раздеваться.

Леша смотрел, как жена сняла разорванную на плече футболку, джинсы. Захотелось обнять ее, повалить на диван, но он боялся нарваться на издевательский смех, поэтому ушел на кухню. Начинался обычный рабочий день, и сегодня надо встретиться с Юрой – вот, он, реально его судьба!

Когда Леша вернулся в комнату за одеждой, Оля уже спала, блаженно улыбаясь; он не мог знать, что в это время ей виделся прекрасный черный тоннель. Все метания закончились, открыв совершенно неожиданный путь, на который непременно придется вступить, и не стоит даже задумываться, куда он приведет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Солнце еще только обозначилось в безоблачном небе слепящим ореолом; влажный асфальт был чистым, без дневной пыли, без нескончаемого потока автомобилей (он будто звал воспользоваться моментом, и ехать долго-долго), да и деревья стояли вдоль дороги зеленые, бодрые, не обескровленные уверенно наступавшей календарной осенью.

Юра любил такие последние летние утра, когда уже нет изнуряющего зноя, и сознание готово сходу включиться в любую работу и решать любые задачи. Задача же перед ним стояла одна – подписать с «гнилушным» председателем документы на продажу здания; правда, в голову лезли еще какие-то мыслишки, стараясь испортить настроение.

Например, вчера он виделся с Лешей и после этого до сих пор пребывал в недоумении, ведь даже когда тот ходил в старых джинсах и курил копеечную «Лиру», выглядел он не таким потерянным, как сейчас. Работа шла своим чередом и придраться, в общем-то, было не к чему …но не для того я плачу такие бабки, чтоб он превращался в амебу! Должно ж быть наоборот!.. Ладно, пусть с Ольгой они расходятся; жаль, конечно – хорошая пара… но это ж не повод! Тем более, похоже, он сам ни хрена не понимает, зачем это делает, – Юра закурил, вспоминая путанные Лешины объяснения, – допустим, появилась у него девка… сучонок, ведь даже не сказал, кто такая! С его слов, он ее не любит, но трахает, и при этом из-за нее готов бросить Ольгу, которую вроде бы продолжает любить… бред полный! Какого-нибудь пацана я б еще понял, но не может примитивный секс иметь такое значение для взрослого мужика – или что, Олька совсем не дает ему? Он же боготворил ее!.. Хотя он говорит, вроде, в нем живут два человека, действующие по очереди, совершенно независимо друг от друга… а как такое возможно?.. Кстати, может, Ольга права, что его, типа, приворожили?.. С другой стороны, а с ней самой кто что сделал? Она ж позавчера приезжала вся горем убитая, а вчера, когда я ей позвонил… блин, откуда она набралась этой хрени? …Мы исполняем чужую волю! Нам ничего не дано решать!.. И вообще, оказывается, Лешка ее больше уже не волнует… Как может все измениться за одни сутки?.. Строго говоря, они оба уже какие-то другие люди – только имена остались прежними…

Юра не замечал, как мелькали километры, и очень удивился, поравнявшись с указателем «д. Гнилуша – 5 км»; чуть дальше, среди бурьяна, возвышалась ржавая железная конструкция с гордой вывеской «ТОО Победа Коммунизма».

…А что? Если вдуматься, очень символично – внешний вид соответствует содержанию, – он сразу свернул к правлению, но даже не выходя из машины, увидел на дверях замок; сбросив скорость, проехал мимо, прикидывая, где искать председателя.

…У кого б спросить?.. Этот, точно, не знает… Юра скосил взгляд на тощего старика, несмотря на теплынь, одетого в свитер, грязный пиджак и такие же брюки; еще, крича: «Та-та-та!.. Убил!», пробежали пацаны, с палками наперевес; редкие мужики выглядели слишком угрюмо, сохранив на лицах следы тяжелого вчера – они провожали джип удивленными взглядами, будто увидели межпланетный корабль, а, вот, женщины, всегда знающие все про всех, почему-то не попадались. Но больше всего раздражали гуси, целыми стадами неспешно переходившие дорогу через каждые двадцать метров; при этом они еще и переговариваясь на своем идиотском гусином языке.

Наконец Юра заметил нормального человека – молодая женщина стояла за покосившимся заборчиком, внимательно изучая кучу огромных желто-зеленых тыкв.

– Доброе утро. Не подскажите, где председатель, а то контора закрыта.

– Председатель?.. – похоже, вопрос застал женщину врасплох, – а поезжайте туда, – она неопределенно махнула рукой, – у него белый «Москвич» – не ошибетесь.

– Спасибо, – Юра посмотрел на тыквы, и неизвестно зачем спросил, – это свиньям, да?

– Кому? – женщина стрельнула глазами, – где вы тут свиней видели? Порезали давно!.. Сами зимой жрать будем. Это вы в городе жируете, а у меня трое детей с голоду пухнут, – она подхватила самую большую тыкву и потащила в дом.

Юра залез обратно в машину; не задумываясь поднял стекло, словно стараясь отгородиться от всего жуткого мира; нажал на газ, и джип, свернув с главной улицы, покатился по узкой пыльной грунтовке.

Дорога извивалась среди убогих домиков, желтеющих палисадов с увядшими бесформенными клумбами и рассыпанной для просушки картошкой; вдали виднелось вожделенное здание консервного цеха, а, вот, белого «Москвича» нигде не было.

Деревня кончилась, сменившись бескрайней плантацией низкорослых яблонь; Юра так и не понял, начался ли сбор урожая или кто-то просто наворовал себе, но между деревьями бессистемно возвышались холмики красноватых плодов.

…Хотя разве это воровство, если они все равно сгниют – никто ж не поедет скупать такую мелочь… Юра наконец увидел, притаившийся среди деревьев белый «Москвич», а рядом группу людей. Подъехав, остановился, и все замолчали, разом повернув головы.

– Василь Иваныч! – Юра помахал рукой.

– Вот, – председатель гордо повернулся к своим спутникам, – я вам говорил – это товарищ, который хочет купить наш цех; сами мы все равно никогда его не поднимем. Есть еще в России настоящие предприниматели!

Все заулыбались и принялись по очереди трясти руку «настоящего предпринимателя». Потом они набились в сразу осевший «Москвич»; двигатель взревел так надсадно, что Юре стало жаль полуживой раритет, который все-таки пополз к деревне, волоча за собой облако пыли.

Народ вышел у правления, а председатель, проехав метров триста, остановился возле дома. Юра встал рядом.

– Идемте, перекусим, – предложил председатель, направляясь к двери, – заодно потолкуем.

Тряпичные дорожки в коридоре явно сохранились с советских времен. Хозяин исчез на кухне, а Юра, по-хозяйски пройдя в комнату, уселся на диван. Ковры на стенах, трехрожковая люстра и неизменный сервант с хрусталем тоже перекочевали из недавнего прошлого; правда, вот, телевизор был более-менее современным.

…Небогато, – Юра поднял взгляд к потолку, оклеенному ужасными пластиковыми квадратиками, – хотя откуда тут деньги даже у председателя?.. Ничего, сейчас я их всех осчастливлю… Черт, а вонь какая… Он не знал, откуда берется этот запах, являвшийся непременным атрибутом всех деревенских домов – то ли кислый, то ли затхлый, но ужасно въедливый, поэтому одежда и волосы сохраняли его очень долго, как неприятную память.

Хозяин появился минут через пятнадцать.

– Э-э, – промычал он, – Юрий Валентинович, кажется? Так вот, Юрий Валентинович, идемте на кухню. Жена, правда, в райцентр уехала…

– Да ради бога, – Юра усмехнулся. …Ага, забыл он мое имя – как же! Как вы меня задолбали, психологи хреновы! Небось, часы считал до моего приезда – кто тебе, козлу, еще бабла насыплет за твои развалины?..

Стол выглядел просто, но ярко – миска красных бочковых помидоров, прямо в сковороде ноздреватая яичница с узором домашних желтков, и на тетрадном листке крупные куски белоснежного сала, будто по линейке расчерченного розовыми прожилками.

– Уж не обессудьте, – хозяин извлек заткнутую газетным пыжом, бутылку, – надеюсь, вы не одним днем? Надо ж все детально обсудить, да? – он держал бутылку, ожидая ответа.

– Как получится, – Юра пожал плечами, и председатель, сделав соответствующий вывод, достал два граненых стакана.

Самогона Юре не хотелось, но других напитков, похоже, здесь не было, а люди, отказывающиеся пить, на Руси всегда вызывали подозрение; и все же попытку отказаться он сделал:

– Василий Иванович, вообще-то я за рулем.

– А у нас трезвыми не ездят, – председатель махнул рукой, – милиции нет; участковый раз в неделю наведывается из соседнего села, потому как тихо у нас. Молодежь вся в райцентр подалась – бузить некому, а если кто кому морду и набьет, то по-семейному; он в это не лезет – он, мужик с понятием.

…Хорошо, когда участковый «с понятием»…

– А спать мы вас пристроим…

– Ваш клуб я уже видел, – усмехнулся Юра.

– Да боже упаси! То ж меня не было, а Валька, она сама раньше зав. клубом работала, ключи у нее так и остались; решила, дура – может, вы ее в гости позовете и там… – председатель скабрезно захихикал, обнажив желтые зубы; привстав, он наполнил стаканы и по комнате пополз мерзкий сивушный дух, – хотите, я вас на постой к кому-нибудь определю?

– Не надо, – Юра покачал головой, – я лучше в машине; там если сиденья разложить… только, вот, загнать бы ее, чтоб на улице глаза не мозолила.

– Загнать, это запросто! – председатель явно обрадовался, что одной проблемой стало меньше, – у меня-то, видели, все бревнами завалено – хочу еще пару комнат пристроить, но я с Николаем перетолкую; это наш фермер – там места… – он выразительно провел ладонью по горлу и поднял стакан, – быть добру; чтоб все у нас получилось.

– Может, сначала обсудим то, что должно получиться?

– А мы по чуть-чуть, и обсудим.

Юре ничего не оставалось, как тоже взять стакан. От одного запаха к горлу подкатил ком, но во времена пуско-наладки случались в его жизни напитки и похуже. Влив в себя мутноватую жидкость, он сунул в рот помидор. По телу пробежали мурашки, а перед глазами возникло облачко, которое, впрочем, тут же рассеялось; зато председатель довольно крякнул, поднеся к носу кусочек хлеба.

– Вы ешьте, Юрий Валентинович, – посоветовал он.

– Спасибо, – Юра подумал, что с такими дозами упадет раньше, чем они начнут что-либо обсуждать – как ни крути, встал-то он в пять утра, и хоть джип не «Москвич», но дорога остается дорогой, – Василий Иванович, – он закурил, избавляясь от противного привкуса, – давайте к делам насущным. Во что вы оцениваете свое, с позволения сказать, строение?

– По балансовой стоимости? – председатель посерьезнел.

– На фиг, мне баланс – по той, по какой вы его продадите. Давайте смотреть реально – здание почти развалилось…

– Но там же еще оборудование. Новое! Ни дня не работало!

– Сгнило ваше оборудование за столько лет – поверьте бывшему наладчику; я могу его взять только в нагрузку, – видя, как сразу поник собеседник, Юра решил подбодрить его, – разумеется, ваш личный интерес учитывается отдельно от официальной суммы.

Василий Иванович вскинул голову; в его глазах, как у Скруджа Мак-Дака, запрыгали монетки, и Юра улыбнулся.

– Итак, – продолжал он, понимая, что, в принципе, вопрос решен, – какую сумму вы утрясли с правлением?

– Миллионов пятьдесят… – председатель зажмурился.

Видимо, при нынешних достижениях ТОО «Победа коммунизма» эта цифра казалась ему почти запредельной, а Юра о таком подарке даже не мечтал. Однако привычка торговаться заставила его скорчить недовольную гримасу, почесать затылок и многозначительно отвернуться к окну (председатель в это время успел наполнить стаканы).

– Полтинник эти руины, конечно, не стоят, – до конца выдержав паузу, Юра вздохнул, – такой я могу взять за тридцать пять лимонов, причем, гораздо ближе к городу; а тут транспорт сожрет еще пятерку, так что обсудим цифру тридцать.

– Ну, что вы! – Василий Иванович поставил поднятый, было, стакан, – так разговор у нас не получится.

– Тридцать. И пять вам лично.

От таких слов Василий Иванович выпил один, не закусывая, и уставился на Юру.

– Шесть… – выдавил он, – сами понимаете, я ж должен заручиться… ну, при голосовании…

– Жадный ты, Кузя, – Юра засмеялся, так как знал, что никакого голосования не будет и в помине, – ладно, пусть шесть.

– А вы не обманете? – председатель подобострастно заглянул в глаза благодетеля.

– Как можно-с?.. – Юра похлопал его по плечу, – делаете мне заверенные копии ваших документов на собственность, заключаем договор купли – продажи и сразу получаете свою долю. В администрации я сам все решу, – он поднял стакан, – по рукам?

– По рукам, – Василий Иванович налил себе, – только сегодня жены нет, чтоб бумаги найти и договор напечатать. Она у меня в конторе делопроизводство ведет; вернется к вечеру…

– Значит, завтра с утра я приеду в контору, – после второго стакана Юре резко захотелось на воздух, и он поднялся, – Василий Иванович, скажите, куда машину отогнать, а то напиток у вас больно забористый.

– Пойдем – пойдем, – с готовностью вскочил председатель, – ты свою поставишь, а я тебя потом привезу.

Выйдя на крыльцо, Юра почувствовал, как мерзкая жидкость провалилась куда-то вниз, голова просветлела; он глубоко вздохнул, глядя на гусей, лениво беседовавших в придорожной пыли, и направился к джипу, а Василий Иванович – к своему «Москвичу».

Ехать оказалось совсем не далеко – просто Юра никогда не бывал в той стороне деревни, поэтому не видел добротного дома из красного кирпича под блестящей железной крышей, выделявшегося среди прочих развалюх. К тому же его окружал мощный забор с черными металлическими воротами; рядом с ними председатель остановился.

– Во, сукин сын, отгрохал! – в сердцах хлопнув дверцей, он ткнул пальцем в сторону дома, – сто пятьдесят гектар оттяпал, да два трактора, ЗИЛ 130-ый; сейчас второй дом строит…

– Зачем? – удивился Юра.

– Так у него ж два сына и дочь – всех, говорит, подниму, – Василий Иванович ласково погладил блестящий бок джипа, – но до такого ему далеко.

– А такое ему и не нужно, – Юра пожал плечами, – он на эти деньги лучше еще трактор купит.

– Тоже верно. Вы подождите, я сейчас договорюсь, – Василий Иванович подошел к воротам; звонил он долго – пока калитка не открылась; потом зашел внутрь и минут через пять появился обратно.

Ворота распахнулись, открыв просторный двор с асфальтовой дорогой, упиравшейся в гараж. Но больше всего Юру поразило отсутствие привычных атрибутов деревенской жизни, вроде, всяких сарайчиков, куриных загонов, грязных ведер, составленных друг в друга, поленниц дров, «отбракованных» остатков урожая – все пространство занимала лужайка, засеянная настоящей газонной травой, и по периметру, вторым забором, росли невянущие до самых морозов мальвы. Зато хозяйка, стоявшая рядом с Василием Ивановичем, не производила особого впечатления – трико, зеленая футболка, собранные под косынку волосы, загорелые до черноты руки, а лицо… это было самое обычное лицо.

– Ставьте перед гаражом! – крикнула она, и говор сразу напомнил Юре о близости Украины.

Загнав машину, он подошел.

– Спасибо, Елена, а то, видишь, машина дорогая – поцарапают еще, – сказал Василий Иванович, оправдываясь.

– Та нам не жалко! Хай стоит, – хозяйка махнула рукой, – тут никто не тронет, сам знаешь. А уходить будете, калитку захлопните, – она неторопливо направилась обратно к дому.

– Приветливый народ, – заметил Юра, удивленный тем, что с ним даже не поздоровались, – обратно-то я попаду?

– Конечно. Они дом не бросают – когда Николай с сыновьями в поле, женщины обязательно остаются.

– Боятся, что ограбят?

– Да они, вообще, странные. В деревне же все вместе, все общее, и праздники, и ежели беда какая, а они отгородились забором; одно слово – кулаки.

– Не любите вы их?

– А за что их любить? Помню, когда колхоз отменили и землю разрешили брать, так Николай целыми днями, то в конторе, то дома у меня просиживал, а как все оформили, так и не нужен ему стал, ни я, никто – даже батраков набрал пришлых! Сарай им построил, и они все лето прямо в поле у него живут. Нет, чтоб своих, деревенских взять – люди ведь тоже без денег, без работы сидят, ан нет; тех же обдирать можно, а наших попробуй, мы тут всем миром…

Они захлопнули калитку, как велела хозяйка, и Василий Иванович сразу повеселел, оказавшись в привычной обстановке.

– Пойдем, продолжим? – он посмотрел на часы, – а то уже одиннадцать – через пару часов обед.

– Не, – Юра покачал головой, – пойду цех еще посмотрю.

– Так, давай подброшу.

Юра с трудом втиснулся в тесный салон «Москвича», пропахший бензином и дешевыми сигаретами; на щитке густым слоем лежала пыль, а в незакрытом бардачке виднелся стакан и вялые перья лука.

– Так и живем, – вздохнул Василий Иванович, – председатель, а езжу на такой колымаге. При Советской власти нового «козла» обещали, да дать не успели.

– А колхоз купить не может? Эту б списали…

– У нас не колхоз, а ТОО, – поправил Василий Иванович с гордостью, – только, на что покупать-то? Раньше мы яблоки в плановом порядке в город гнали, а теперь плана нет, самим отправлять не на что, покупатели не едут, и что?

Юра хотел ответить, что председатель и должен решать эти вопросы, но не стал – главным для него было завтра подписать документы, а не учить Василия Ивановича современным методам хозяйствования. Поэтому он понимающе вздохнул:

– Сейчас везде разруха. Вот, пытаемся хоть как-то вытащить страну из пропасти.

– Правильно! Глядишь, наладится, и заживем по-старому.

Юра скосил взгляд на небритое лицо Василия Ивановича и подумал: …Ни хрена вы по старому не заживете. Таких козлов всех уничтожим! Навоз вилами грузить будете! Не для того мы деньги зарабатываем, чтоб вам их раздавать…

– За вами заехать? – услужливо поинтересовался Василий Иванович, когда они подъехали к цеху.

– Не надо. Прогуляюсь, а то все в машине, да в машине.

– Тогда до вечера.

– Скорее, до завтра, – Юре совершенно не хотелось опять пить самогон и поддерживать глупый разговор о том, что когда-нибудь все само собой станет хорошо.

«Москвич» попылил в направлении деревни, и Юра остался один перед неровно оштукатуренным зданием под шиферной крышей. Пожухлый от прошедшей жары и надвигавшейся осени бурьян окружал его со всех сторон, оставив на месте наезженной когда-то дороги лишь узкую колею; еще осталась асфальтированная площадка перед входом, но и ее уже корежили осмелевшие побеги неизвестных растений.

Вздохнув, Юра повернулся к своим будущим владениям. По словам Василия Ивановича, ключ от ворот потеряли уже давно, поэтому новый хозяин подошел к разбитому окну и легко впрыгнул внутрь; закурил, оглядывая местами побитые, местами прогнившие ящики, занимавшие треть помещения. Из бетонного пола кое-где торчали анкера, валялись старые газеты со следами закуски, осколки бутылок, и над этим мертвым царством раздавались звонкие голоса встревоженных воробьев.

Юра оторвал доску от крайнего ящика и увидел голубой бок какого-то агрегата; сразу вспомнилась пуско-наладка, и на душе стало так тоскливо, словно ушло из жизни что-то хорошее, доброе и очень нужное. …Но ничто невозвратимо… – он ласково погладил холодный металл и вздохнул, – хотя сейчас бы я и сам не вернулся туда; слишком изменились приоритеты – эти поезда, девочки, кабаки… нет, было тогда еще осознание собственной значимости и удовольствие от приносимой пользы… смешно… кому все это было нужно?.. Деньги – вот тебе, и значимость, и польза; только не надо светиться, а то олигархи в нашей стране долго не живут – в Гнилушах надо работать, а не в Москве…

Он прошелся по цеху, осмотрел склады, представлявшие собой пристройку с узкими «фонарями» под самой крышей. Все подходило просто идеально – имелось даже подобие бытовок, в которых можно разместить рабочих. И тут же поправился: …Не рабочих, а рабов. Нет, Василий Иванович, никто старой жизни уже не вернет, как бы тебе не хотелось, а в новой, быдло должно знать свое место… Также легко Юра вылез обратно; после серого бетона солнце ударило в глаза, и он зажмурился. …Ничего, я им выдам черные очки, когда соберусь выпустить на белый свет…

Время близилось к обеду. В машине у него всегда валялась пара банок тушенки, но ради этого возвращаться в деревню не хотелось. …Да и что там делать? Хозяин, небось, в поле, а хозяйка какая-то не гостеприимная. То ли дело здесь!..

Здесь завораживающе стрекотали цикады и бабочки, словно пьяные, шарахались среди мелких желтых цветков. …До чего доводит жизнь! – Юра сам удивился «поэтическому образу», – кажется, еще никто не называл полет бабочки, пьяным. А то ли еще будет, когда отсюда потекут водочные реки! Точно, даже бабочки запьют… Среди бурьяна он нашел островок мягкой травы; опустился на сухую теплую землю, и мысли сдвинулись в неожиданную сторону. …Давненько я своих не видел. Как-то там Галка с девчонками управляется?.. Хотя Катька уже взрослая – по-испански, небось, болтает лучше, чем по-русски… Вернусь, надо будет хоть позвонить…

Откинувшись на спину, Юра закрыл глаза, и пыльная зелень сменилась переливающимися цветными шарами; они надувались и лопались, рассыпались сотнями искр, которые меркли, обращаясь в пепел. Из серого пепла вдруг проступили очертания тусклой комнаты; в углу четыре рюкзака, на не заправленных кроватях штормовки с нашивками в виде мастерка… поскольку воспоминание было приятным, касавшемся его жены, Юра отдался ему полностью.

…Их стройотряд прозвали «малинником», потому что на четверых ребят приходилось двадцать три девчонки, которые днем штукатурили коровник, а ребята подносили им раствор; по вечерам же все дружно отправлялись в парк, посаженный еще графом Орловым и давно превратившийся в лес; было много вина, гитара, костер. …Романтика!.. – не открывая глаз, Юра смахнул со щеки какое-то наглое насекомое, – у нынешней молодежи всего до фига, а, вот, такой романтики нет!..

Галя тоже играла на гитаре и неплохо пела. К категории красавиц она не относилась, но улыбка!.. Рот ее приоткрывался, словно готовый к поцелую, а на щеках появлялись беззащитные, совсем детские ямочки. Это очаровательное создание с первого дня привело всех в такой восторг, что каждый старался обеспечивать раствором именно ее стену. Правда, скоро выяснилось, что все отношения заканчивались на невнятных объятиях, и поскольку выбор «невест» был достаточно богатым, Галя перешла в категорию друзей или лучше сказать, «засланных казачков», с которыми можно посоветоваться, кого из девчонок как лучше охмурять.

А потом в расположении отряда появился Саша. Когда он первый раз зашел в комнату – чисто выбритый, в беленькой отглаженной тенниске и огромных очках, все посмотрели на него с откровенным презрением; тем более, на столе стояла батарея портвейна, реально занимавшая общее внимание.

– Это Саша, – объявила Галя, входя следом, – можно он поживет у вас немножко? Он тоже будет работать, но не за деньги – он просто приехал ко мне.