Текст книги "Траектория полета"

* * *

Утром Оля, как и вчера, ушла рано – спящий, Леша казался ей прежним, и это приятная иллюзия давала заряд на весь день. Она снова пошла пешком и ровно в десять поднялась к знакомой двери. Оксана встретила ее улыбкой; в огромных зеленых глазах светилось такое участие, что хотелось прижаться к ее груди и долго-долго рыдать, избавляясь от всех невзгод… вот, только голос ее был не к месту деловым.

– Ну что? – спросила она, – решила, что будешь делать?

– Я хочу, типа … – начала Оля, подбирая слова, и нашла ведь! – сказку. Я хочу, чтоб последних двух недель не было, понимаешь? Если он просто вернется, у меня ведь останется память, а у него чувство вины; это будет остаточная взаимная неприязнь, что ли. Поэтому я хочу, чтоб ничего этого не было!.. Утопия, да? – она жалобно улыбнулась.

– Да, милая. Я не всесильна и не могу дать новую жизнь, так что осуществление твоей «утопии» – это уже из области семейной психологии, но я не психолог, – Оксана вздохнула, – скажи просто – ты готова убить ее?

Оля как-то упустила это условие, поглощенная их с Лешей отношениями, поэтому в сознании возникло черное облако, но, словно молния, его расколола яркая мысль: …Так не бывает! Все равно, никто не умрет! Это, типа, поднятие имиджа – работа у нее такая!..

– Готова, – она уверенно кивнула.

– Ясно, – Оксана замолчала, глядя клиентке в глаза. Оля, как в первый раз, ощутила холод и почти зримый поток устремился от нее в зовущие зеленые глаза; стало страшно – она чувствовала, что цепенеет и не в состоянии, ни говорить, ни двигаться…

Оля не знала, сколько прошло времени, но Оксана встала.

– Посиди, – вышла на кухню, забрав Лешину фотографию.

Напряжение сразу спало. Оля «стекла» по креслу; глаза закрылись сами собой – она не понимала, спит или нет, но вокруг мерно покачивалось черное пространство, убаюкивая, притупляя внимание… и вдруг в нем стало прорисовываться лицо – сначала появились волосы, потом глаза, нос, а закончили портрет впалые старческие щеки и тонкие губы – лицо было явно женским; оно выглядело живым и неживым одновременно, только волосы чуть шевелились, тревожа тьму седыми прядями…

– Просыпайся.

Оля очнулась – улыбающаяся Оксана стояла рядом, ласково гладя ее по плечу.

– Простите, пожалуйста…

– Ничего, бывает, – она протянула Оле бумажку, – если интересно, съезди по этому адресу. Вот, возвращаю тебе портрет, а теперь иди и жди результата.

Оцепенение прошло, и Оля встала – чувствовала она себя совершенно обычно, будто отсидела на ежедневной летучке у зав. отделением; правда, голова немного кружилась, но это, скорее всего, от духоты.

– Сколько я должна? – спросила она, пряча снимок.

– Пока ничего. Если результат удовлетворит, заплатишь, сколько сочтешь нужным.

– А если я ничего не заплачу?

– Ну… – усмехнувшись, Оксана пожала плечами. Что означал этот жест, Оля не поняла, но переспрашивать не стала – ей захотелось поскорее оказаться на свежем воздухе.

Выйдя из подъезда, она развернула бумажку, которую держала в руке – адрес ей ни о чем не говорил; она даже засомневалась, существует ли вообще такая улица. …Впрочем, не важно, – сунула бумажку в сумку и дойдя до остановки, смешалась с толпой, штурмовавшей автобус. Еще она подумала, что стоит выйти на улицу, и все, происходящее там, словно перестает быть реальностью. …Может, это гипноз?.. Но если она не взяла денег, то какой в нем смысл?.. Вопрос был тупиковым, и Оля поднялась над ним, размышляя, изменится ли ее жизнь или все это глупый, никому не нужный розыгрыш.

В кабинете, она посмотрелась в зеркало, но не обнаружила никаких изменений; может, стала бледнее обычного, но это могло являться и последствием бессонной ночи. Зашла сестра с пачкой больничных карт, и Оля поняла, что прием будет долгим; надев халат, села за стол в ожидании первого пациента.

Однако вернувшись вечером в пустую квартиру, Оля почувствовала, что определенные изменения, по крайней мере, в ней самой произошли – она была, на удивление, спокойна, как раньше, когда Леша просто уезжал в командировку, и его отсутствие являлось естественным, не вызывая никаких тревожных мыслей. Поужинав, она посмотрела сериал, легла и сразу уснула, вроде, никого и не ждала; вроде, все в ее жизни прочно стояло на своих местах, и утром проснулась отдохнувшая, без привычной за последние недели головной боли. Лежа одна, на просторном диване, Оля вскинула руки, потянулась. Как же она отвыкла от такого легкого пробуждения! …И то, что Лешки нет, даже хорошо – не надо бежать из дома, чтоб только не видеть его похмельной морды; тем более, сегодня по графику у меня выходной и вообще никуда не надо идти, – Оля стояла под теплым душем, глядя на себя в зеркало, – нет, в принципе, я не против, чтоб он вернулся, но это уже как бы не является смыслом жизни… а, может, в этом и заключается суть прощения? Может, безразличием и можно простить измену?..

Из ванной она вышла свежая, будто окончательно смыв с себя прошлое; но тут в груди резко кольнуло. Сердце у нее никогда не болело, но, как врач, Оля знала, что это, именно, оно, и сразу возник необъяснимый страх, шедший откуда-то изнутри. Она опустилась на стул. …Душно… надо на улицу… и что там? Слоняться по улицам?.. А хоть и так – буду дышать воздухом…

Спазм больше не повторялся, но цель осталась. Доставая косметичку, Оля увидела в сумке бумажку с адресом; перечитала его. …А вот и прекрасное занятие! Только где это находится?.. Поскольку вариантов получалось несколько, она решила, что лучше довериться таксистам – эти проныры знают все.

Она быстро накрасилась, оделась и выскочила на улицу, словно опаздывала куда-то. Старенький «Москвич» остановился почти сразу; водитель назвал цену, Оля кивнула, и они поехали.

Сердце снова дало о себе знать, но уже как-то тупо – к такой боли можно было привыкнуть. Миновав центр и еще не обжитые новостройки, разгороженные грязными бетонными заборами, они нырнули в паутину кривых улочках с покосившимися частными домиками.

– Мне кажется, где-то здесь, – водитель притормозил.

Оля не поняла, куда они заехали, но почему-то сказала:

– Давайте попробуем направо.

…Почему я так решила?.. – ответа не было, но когда «Москвич» повернул, в конце улицы возникла машина «Скорой помощи» и небольшая группа людей; таксист, взглянув на название улицы, сообщил:

– Все верно. Приехали.

Расплатившись, Оля вышла; номера на домах вели точно к белой машине с красным крестом …но это ведь ни о чем не говорит, – подумала она, – визит «скорой» – обычная вещь…

И калитка, и двери дома были распахнуты настежь.

– Извините, а что случилось? – спросила Оля мужика в майке, оказавшегося ближе других.

– Да с Ефросиньей что-то, – ответил тот, не оборачиваясь, – вчера еще скакала по огороду… – мужик вздохнул, – эх, жизнь…

…«Что-то» – это ведь, и инфаркт, и инсульт, а не обязательно… Господи, о чем я?.. Она ж жива! Это «скорая», а не катафалк!.. Оля успокаивала себя, но тревога нарастала, сжимая и без того противно нывшее сердце. Наконец, из дверей появились люди в белых халатах, которые несли носилки; лицо человека на них прикрывала простыня, что говорило о худшем исходе, но Оля не сдавалась: …Эх, осмотреть бы ее!.. Я – хороший врач; я дам заключения не хуже судмедэксперта…

Когда в машину вкатывали носилки, простыня чуть сползла; Оля увидела старческое лицо с выступающими скулами, тонкие губы, растрепанные седые волосы – это было лицо, привидевшееся ей совсем недавно!.. Оля отшатнулась и в ужасе бросилась прочь.

Добравшись до улицы, где «ловились» машины, она запыхалась, зато боль в груди непонятным образом прошла; вместе с ней прошел и ужас, сменившись неподдельным восторгом. …Ай да, Оксанка!..Кто б мог подумать!.. Так тебе и надо, старая ведьма!.. Оказывается, все можно делать легко и просто, а мы, дураки, корячимся, чего-то добиваемся в жизни…

Остановилась машина, и Оля уселась рядом с водителем. Еще не решив, что делать дальше, она небрежно бросила: – В центр; отвернулась к окну, но перед глазами продолжало стоять мертвое лицо Ефросиньи.

Вышла Оля у сквера с фонтаном. Под ясным голубым небом его струи весело искрились, но детей, обычно носившихся по парапету, не было, потому что солнце, хоть и стояло высоко, грело уже чисто символически. Обычно эта предосенняя пора рождала в Оле какую-то природную грусть, но сейчас ей нравилось все – даже то, что уходило ее любимое лето; непреодолимо захотелось что-то изменить в своей внешности, чтоб соответствовать изменениям, происходившим в душе. Напротив находился модный, дорогой салон и остановив на нем взгляд, Оля подумала: …Давненько я не меняла прическу. Это отросшее каре… сколько можно ходить чучелом?..

– Извините, но у нас запись, – девушка-администратор виновато улыбнулась, – у нас ведь лучший салон в городе.

Оля поняла, что сначала из-за безденежья, а потом из-за работы, давно отстала от жизни, поэтому уточнила:

– А сколько стоит стрижка в лучшем салоне?

– Семьдесят пять.

– Всего-то? Плачу сто пятьдесят, но я хочу сейчас! – несмотря на нынешний достаток, Оля продолжала бережно относиться к деньгам, поэтому сама удивилась, и своим словам, и интонациям; даже подумала: …Зря… Но слова уже были сказаны.

– Посидите, – администратор выпорхнула в зал и очень быстро вернулась, – не волнуйтесь, вас примут. Выпейте пока кофе – для VIP-клиентов это бесплатно.

Она усадила Олю в удобное кресло, принесла маленькую дымящуюся чашечку и пепельницу. Глядя на нее, Оля вдруг поняла, чего ей не хватает – сигареты. Всегда она была противницей этого бессмысленного разрушения здоровья, не закурив даже в институте, где курили почти все, но сейчас чувствовала, что ей это просто необходимо.

– Извините, а сигаретки не будет? Не успела купить.

– Конечно, – администратор положила на столик пачку «Marlboro» и зажигалку.

Оля затянулась и сразу поняла – это ее! Оказывается, так приятно сидеть в кресле, в полумраке красивой комнаты, курить, мелкими глотками пить ароматный кофе и ждать, когда тебе будут делать потрясающую новую прическу. Она с ужасом подумала, что завтра надо снова идти на работу и выслушивать жалобы каких-то убогих людишек на свои болезни. Зачем ей это, если у нее и так полно денег?..

Она успела даже полистать толстый глянцевый журнал, прежде чем администратор проводила ее в ярко освещенный, зальчик, когда-то бывший обычной комнатой в обычной квартире. Невысокий парень критически осмотрел Олину голову.

– Вы мне доверяете? – спросил он.

– Да, – Оля оценила дипломы, висевшие рядом с зеркалом.

– Хорошо. Борь, – он обернулся к хилому юноше в фартуке, – вымой мадмуазель голову, а я пойду, покурю.

Оля склонилась над раковиной. Борины пальцы нежно перебирали волосы, промывая каждую прядку, ласково и незаметно касаясь кожи головы, и от этого наступало фантастическое блаженство. Какой же она была дурой, что никогда не пользовалась таким счастьем!..

Вышла из салона она другим человеком – волосы стали темными, а вместо злосчастного каре красовалась короткая асимметрия, уложенная и зафиксированная. Под конец процедуры они познакомились с мастером Игорем, обменялись телефонами и договорились, что теперь она может звонить ему домой без всякой записи и прочих формальностей.

Оля шла по улице и наслаждалась жизнью; миновав сквер, вышла к оперному театру, где под огромными липами спряталось несколько пластиковых столиков, играла музыка и стройные мальчики в белых рубашках, картинно выпрямив спины, бойко сновали с полными подносами.

Иногда, в прошлой жизни, они отмечали здесь семейные праздники. Оля любила это место, прохладное в жару и уютное по вечерам; она вспомнила, как незаметно подглядывала в меню и ужасалась ценам, а Леша улыбался, предлагая ей заказывать все, что душе угодно. Сейчас деньги не имели значения – намного важнее было изменившееся мироощущение; это ведь тоже своеобразный праздник, поэтому Оля села за столик и открыла меню, хотя и так знала, чего хочет.

Когда официант ушел за сухим вином и мороженым, она, чтоб чем-то себя занять, уже привычным жестом достала купленные в ларьке сигареты и щелкнула зажигалкой. Горьковатый дым заполнил рот. Она выдохнула, как-то неожиданно сложив губы, и увидела поднимающиеся вверх колечки. Это было так забавно, так весело…

Через час неспешного потягивания кисловатого вина, ей пришла замечательная идея, произвести ревизию гардероба, потому что джинсы и блузка абсолютно не отвечали ее новому состоянию. Но чтоб идти по магазинам, надо было взять еще денег, а для этого требовалось съездить домой.

Когда Оля вошла в квартиру, то первым делом увидела Лешины туфли; остановилась, глядя на них… и не почувствовала радости – она ведь знала, что это случится, не сегодня, так завтра. …Какая разница сегодня или завтра? – подумала она, – вот, если б он пришел до того, как Оксана взялась за дело, я б еще могла поверить в любовь… да какая любовь?.. Он – управляемая марионетка; может, ему и не хочется быть здесь, а надо. И зачем мне спектакль со всякими «давай, начнем все с начала»?..

Заглянув на кухню, она увидела огромный букет роз, а сам Леша сидел в комнате, на диване и улыбался. При виде жены он вскочил, раскинув руки.

– Любимая… – сжал ее в объятиях, но Оля не почувствовала ничего, кроме внутреннего напряжения, – какая ты сегодня красивая, – попытался поцеловать, но Оля отвернула голову и рассмеялась, – ты что?.. – удивился Леша.

– Смешно, – она отступила, критически оглядывая мужа, – смешно, понимаешь? Две недели жил с другой, а теперь завалил все цветами, и думаешь, это что-то изменит?

– Олененок, – Леша вздохнул, – прости, я и сам не могу объяснить – наваждение какое-то… но я ж вернулся! Видишь, я по-прежнему люблю тебя, – он неуверенно положил руки ей на плечи, и Оля не сбросила их.

В ней боролись два чувства: торжество победы, власти, которая дана ей после освобождения от унизительной зависимости, именуемой любовью, и робкое желание все-таки прижаться к нему и простить, потому что в случившемся виноват вовсе не он, а та страшная, уже мертвая старуха. Но второе чувство оказалось слишком робким и каким-то ненастойчивым.

– Пойдем, поговорим, – Оля направилась на кухню; села, достав сигареты.

– Ты закурила? – Леша замер с открытым ртом, – зачем?..

– Гулял бы подольше, я б и запила… а, может, наоборот, родила. Значит, так, – она выпустила колечки дыма, – я не собираюсь разводиться; не собираюсь устраивать истерик, бить посуду, оскорблять твою подружку – мы продолжаем мирно, по-соседски жить. Если ты перестанешь давать мне деньги…

– Деньги – ерунда…

– Отлично, – невозмутимо продолжала Оля, – если ты захочешь иногда переспать со мной, я возражать не буду; питаться мы тоже можем вместе… что еще? Да, с деньгами мы решили… Все, вроде. Но никто из нас не лезет в чужую жизнь! Тебе не надо больше ничего придумывать, потому что ты не обязан докладывать, где и с кем бываешь, но и не устраиваешь скандалы, если я приду утром…

– А если я не соглашусь? – перебил Леша.

– Так я ж и не спрашиваю твоего согласия – я объясняю, как мы будем жить дальше… Есть хочешь? – неожиданно спросила Оля, показывая, что тема закрыта.

– Нет!

– Глупо, – она пожала плечами, – у меня классные голубцы.

– Я приеду через пару часов, – Леша поднялся.

– Да хоть через пару суток. Я сама сейчас уйду и когда вернусь, даже не знаю, – Оля достала тарелку, включила газ.

У Леши действительно были дела, но они не требовали мгновенных решений, а с тем, что творилось дома, надо было разбираться сейчас; неприкаянно постояв у двери несколько минут, он ушел в комнату и плюхнулся на диван – на их замечательный, видевший столько любви, диван.

Пока голубцы булькали в бледной сметанной подливе, Оля уселась перед зеркалом, внимательно изучая свое отражение. …Прическа классная!.. А, вот, морщинки заметнее… или я не обращала внимания?.. Может быть. А глаза? Взгляд какой-то пронзительный стал, совсем не такой, как раньше… и, тем не менее, это я! И, если честно, я себе нравлюсь. Надо заехать к Оксане… и можно прямо сейчас – новые тряпки подождут. Интересно, сколько мое превращение может стоить?..

Леша слышал шаги, какие-то шорохи, потом на кухне загремела посуда. Обхватив голову, он уставился в пол, и ни с того ни с сего, вспомнил умелое Юлино тело. …Господи, я ж сейчас не о том! Я ж об Ольке! Она-то как изменилась!.. но не мог я настолько забыть ее! Все это в ней было, только тщательно скрывалось, и требовался толчок… Неужто то, что я увлекся Юлькой, дало его? Но я ж от нее не ухожу совсем – просто у меня на данный момент другой праздник, в котором нет места, ни разуму, ни памяти прошедших лет! Он пройдет – я знаю; надо только подождать, оставаясь такой же доброй, заботливой и преданной. Или дело в чем-то другом?..

Леша вспомнил слезные исповеди жен олигархов, столь любимые «желтой» прессой; они всегда начинались словами: «когда у нас был угол в коммуналке, мы были счастливы…»

…Наверное, я такой же, как все, – Леша достал сигарету (обычно он курил только на кухне), – но теперь же у нас в семье все курят… Зачем, вот, она начала?.. Впрочем, разве это главное – да пусть травится… Нет, а почему я поддаюсь на ее заведомо нереальные условия? Сейчас спрошу, чего она добивается!..

Леша вышел на кухню, но увидел лишь грязную тарелку, чашку и потухший бычок в пепельнице; заглянул в пустую ванную, в туалет. …О, сучка! Цветов накупил, идиот, а она свалила втихую…

Вернувшись на кухню, он налил целый стакан водки; выпил – в голове зашумело. …Хрен, ты чего получишь!.. – он разбросал букет по полу, истоптал его, – пашешь тут, пашешь… да пошла ты!.. И улегся на диван, включив телевизор.

* * *

Оля никогда не ходила по улице с такими сумасшедшими деньгами, поэтому сначала шарахалась от каждого встречного, но потом сообразила, что этим лишь привлекает внимание. Садиться в общественный транспорт или ловить машину она не стала – так, на всякий случай, а пошла пешком, крепко прижимая к себе сумочку. В конце она, правда, осмелела и даже присела возле подъезда, покурить (за один день это занятие уже стало приятной привычкой); заглянула в сумочку, так как извлекала деньги из семейного тайника впопыхах, пока не видел Леша.

…До фига!.. Отдам половину… или треть – она сама ж сказала, сколько сочту нужным; остальное – на жизнь…

Понятие «жизнь» ассоциировалось исключительно с больницей, поэтому она сразу вспомнила, что завтра ей на работу; представила кабинет, окно с геранью в горшке, белый халат, где на кармане красными нитками вышита ее фамилия, и поняла, что не хочет ко всему этому возвращаться. Еще она почувствовала, что ненавидит идиотов, решивших, будто медицина способна им помочь, и ненависть эта росла с каждой минутой. …Помогают такие, как Оксана!.. Бросив бычок, она решительно встала и зашла в подъезд.

Оксана встретила ее, улыбающаяся и спокойная.

– Ты довольна? – она повела гостью в комнату, но не услышав ответа, обернулась, – или что-то не так?

– Понимаешь… – Оля задумалась, формулируя свои недавние ощущения, – он вернулся – с извинениями, с цветами, с признаниями в любви, но мне это оказалось не очень-то и нужно! Я ж тебе говорила…

– А я предупреждала, что не могу дать новую жизнь, – перебила Оксана, – и изменить вашу память не могу – я могла б стереть ее, но тогда вы и не вспомните, что были когда-то вместе. Ты согласна – я ж сделала то, о чем ты просила?

– Да. Спасибо, – Оля вздохнула, – наверное, это правильно. Сколько я должна?

– На сколько тебя все это удовлетворяет, столько и должна.

Оля положила на стол две пачки из пяти.

– Будь счастлива, – Оксана забрала их, – не забудь только, что на тебе смерть Ефросиньи. Это недоказуемо, и милиция не сможет тебя привлечь, но это останется с тобой…

– Да почему?!.. – возмутилась Оля. Хотя все, вроде, сложилось в стройную систему, ей не хотелось даже подсознательно выглядеть убийцей, – это две совершенно разные истории! Я была там утром и все видела! Да, старушке стало плохо, но это нормально в ее возрасте! Да, я видела «скорую», которая ее не спасла! И что?.. Если на то пошло, это их вина!..

– Ты была не там, – Оксана усмехнулась, – ты была снаружи; а чтоб понимать происходящее, надо побывать внутри… ладно, – она махнула рукой, – что сделано, то сделано. Не бойся, все будет хорошо – не ты первая, не ты последняя. Скажи лучше, ты точно решила расстаться с мужем?

– Да, а что? – вопрос удивил Олю; но еще больше она удивилась, когда Оксана вдруг обняла ее.

– Ты правильно решила, – сказала она тихо, – ты станешь независима и обязательно богата. Бросай свою дурацкую работу и все изменится очень быстро. А теперь иди.

На прощанье они даже расцеловались, как добрые подруги, но едва Оля вышла, дверь захлопнулась подозрительно быстро; впрочем, ее это уже не волновало – гораздо более интересно было узнать, что означает «снаружи» и «внутри»?

…А кто мне мешает съездить туда еще раз? – подумала она, – уж разбираться, так разбираться до конца; поговорю с родственниками, с соседями – может, она, вообще, была милейшим человеком, а Оксана просто, например, отравила ее, чтоб нагнать на меня страха – чтоб содрать побольше бабок. Возможен такой вариант? Вполне. Да даже если она и занималась там чем-то, то теперь же она все равно мертвая…

Несмотря на последний «железный» аргумент, страх все же присутствовал, и всегда разумный внутренний голос шептал: – На фиг, тебе это надо? Забудь обо всем и живи дальше!..

Не зная, чью сторону принять, Оля нашла компромисс. …А пусть судьба решит! Чет – еду; нечет – не еду!.. Зажмурившись, досчитала до пяти и открыла глаза – ей навстречу медленно двигался зеленый БМВ с цифрами 822 на транзитном номере. …Вот и все! – Оля совершенно искренне обрадовалась; БМВ проплыл мимо, словно паря над землей, и пришлось тормозить «Жигули» с прогнившим крылом.

По дороге Оля придумала замечательный повод для визита, поэтому зашла в калитку уверенно, уверенно поднялась на крыльцо и громко постучала. Правда, никто к ней не вышел, зато отреагировала соседка, возившаяся у вольера с десятком белых вальяжных кур.

– Опоздала ты, девка, – объявила она довольным голосом, – Ефросинья-то померла, аккурат сегодня утром.

– И что, никто там теперь не живет?

– Да кто ж после нее жить там захочет?

– Но домик-то, вроде, крепкий…

– Погоди, а ты кто будешь? – соседка подошла и оперлась о забор, пристально разглядывая Олю.

– Я из газеты; корреспондент, – выдала она без запинки, махнув больничным пропуском, – наши читатели часто про нее всякую ерунду сообщают; вот, мне и поручили провести журналистское расследование, а она, оказывается, умерла, – Оля трагически вздохнула, – может, вы мне что-нибудь расскажете?

– Ерунду, значит?.. – соседка покачала головой, – кому ерунда, а кто и живет здесь… – она замолчала, переведя взгляд на пустой дом, но Оля и не торопила ее, – рассказать-то, конечно, можно, – соседка вздохнула, – только лучше приходи после сорока дней. Знаешь, она хоть и бестелесная уже, а кто знает, что еще натворить может. Пусть уж душа ее окончательно сгинет, тогда и рассказывать будем – спокойнее оно как-то.

– Значит, правда, что она была ведьмой?

– А то б! Ночью иной раз в окошко глянешь, а там огоньки пляшут, и собаки постоянно в округе воют; а народ к ней так и валил, так и валил – сейчас все с нечистью хотят общаться.

– А почему, как вы считаете? – Оля пыталась войти в придуманную роль.

– Почему?.. Потому, что людям вдолбили, будто Бога нет, а про дьявола-то ничего не говорили, обрати внимание. Вот, он и оказался всем ближе Бога. Так что приходи через сорок дней, – соседка направилась к дому, – я много чего расскажу для твоего расследования; мы тут всякого нагляделись.

Оля не могла ждать сорок дней; ей хотелось все выяснить сейчас, чтоб со спокойной совестью начать новую жизнь.

– Это долго, – она вздохнула, – мне редактор голову оторвет.

– Ну, милая, у всех свои проблемы, – женщина поднялась на крыльцо, но остановилась, уже держась за ручку двери, – я ж тебе объясняю – душа ее тут; я расскажу, а ей не понравится – курей моих изведет, и на что я жить буду?

Соседка зашла в дом, а Оля долго смотрела на запертую дверь, на окна с белыми занавесками и тусклую зеленую крышу, и видя, что никто за ней не наблюдает (из людей, по крайней мере), осторожно двинулась вокруг дома. Грядка лука, пять кустов помидоров, три старые яблони с мелкими зелеными плодами, сарайчик – развалюха, запертый на висячий замок… Оля подняла яблоко, обтерла рукой блестящий бок и откусила. …Кислое, но, ведь, не отравленное ж, небось…

Заглянула в окно. Через щель между занавесками ничего не было видно, зато она обратила внимание, что форточка, находившаяся на высоте поднятой руки, прикрыта не плотно; подцепила пальцами, и та с трудом, но открылась. У сарая стоял зеленый бак, в каких обычно заготавливают соления – с него можно было легко забраться на подоконник, а потом…. Оля воровато оглянулась – участок «куроводки» находился по другую сторону дома, а со стороны открывшейся форточки, соседи отгородились от ведьмы высоким металлическим забором. Еще хорошо просматривалась улица (по ней проехали на велосипедах два пацана); чуть по диагонали, мужик увлеченно шкурил бревно, и даже не смотрел вокруг.

Постепенно смеркалось. В целях безопасности, разумнее было б дождаться темноты, но Оля подумала, что тогда придется включать свет, ведь она сама не знала, что собирается найти.

Несмотря на страх, она подтащила бак к окну; оглянулась, и поскольку на улице было пусто, если не считать увлеченного работой мужика, взобралась на сразу прогнувшееся тонкое днище; забросила внутрь сумку и ухватившись за раму, ловко нырнула в форточку. Правда, та оказалась слишком узкой – Оля застряла, прекрасно понимая, что ее болтающиеся в воздухе ноги хорошо видны отовсюду. Уперлась в раму, втягивая себя внутрь; гулко лопнуло изогнувшееся стекло; зацепившись за что-то треснула футболка, но маневр удался – Оля упала на пол, правда, больно ударилась при этом головой. Быстро поднялась; ощупала ушибленное место и пришла к выводу, что «рог» вырастет непременно. …Что у меня мало тех рогов? Одним больше, одним меньше… – она даже засмеялась, хотя в голове шумело, а картинка перед глазами плавно покачивалась, – зато я «внутри», а не «снаружи». И что дальше?..

Закрыв форточку, она села на стул и огляделась. Думать о том, как выбираться обратно, пока не хотелось.

У стены стояла кровать, убранная покрывалом с неестественно зелеными оленями; напротив громоздкий шкаф, какие делали еще до войны; у окна стол без скатерти, о который она и ударилась. Больше в комнате не было ничего, если не считать литографии на стене – такие раньше продавали в книжных магазинах (Оля помнила, что одна, изображавшая семейство медведей в сосновом бору, висела и у ее бабки).

Встав, она пошла обследовать дом. Дверь из комнаты отсутствовала, а проем закрывала белая тюлевая шторка. Подняв ее, Оля оказалась в тесном коридоре с самодельными полками. Справа был запертый выход на улицу, а напротив еще две низкие белые двери.

Половицы противно поскрипывали, и Оля ступала осторожно, словно боясь кого-то потревожить. Толкнув одну из белых дверей, она оказалась на самой обычной кухне с холодильником «Полюс», горой тарелок и пустыми кастрюлями на плите. …Из-за этого я лезла сюда? – подумала она разочарованно. Но оставалась вторая дверь, не поддававшаяся ни толчкам, ни нажиму; Оля ударила ее плечом, и только тогда дверь с треском распахнулась, выпустив волну сладковато удушливых ароматов.

Весь дальний угол занимал сундук, на котором лежали кресты, причем, все разные, но, похоже, одинаково старые. Рядом, образуя круг, стояли блюдца с непонятными знаками, напоминавшими иероглифы и разноцветными витыми свечами; некоторые были совсем новыми, другие, оплавившимися до половины. В одном из блюдец, вместо свечи, застыл кусочек воска, пронзенный иглой.

…Вот чья-то смерть, – Оля вспомнила мистические триллеры, но страшно при этом не стало. Впрочем, и вся сегодняшняя авантюра почему-то не вызывала страха – наверное, в ней, действительно, что-то изменилось, ведь раньше она даже представить не могла, как это, забраться в чужой дом.

Еще в комнате имелся стол с книгами в потертых переплетах и лежавшими рядом старомодными очками. В углу висели тусклые иконы; под ними, потухшая лампада. Ради интереса, Оля достала зажигалку и попыталась разжечь ее, но безуспешно. …Наверное, масло кончилось, – решила она, однако наличие икон и крестов вызвало недоумение – хотя она никогда не вникала в суть религии, но то, что это атрибуты божьи, знала.

Больше всего ее заинтересовал сундук, поэтому она аккуратно свернула тряпку, покрывавшую его, и вместе со всем «колдовским реквизитом» переложила на стол. Сундук оказался сколоченным из струганных досок и по углам окован железом; на передней стенке висел замок. Оля качнула его рукой. …Нужен инструмент… или лучше ключ…

Она принялась методично обследовать комнату, и нашла – ключ оказался за одной из икон; вставила его в замок, повернула и дужка отпала. С замиранием Оля подняла крышку, но оттуда пахнуло самым заурядным нафталином. Сверху лежала большая черная тряпка; бросив ее на пол, Оля вытащила лисью шкурку с мордой и лапами; встряхнула, и клочья ветхого меха полетели по комнате; она брезгливо отшвырнула находку.

В комнате уже совсем стемнело и чтоб разглядеть содержимое сундука, пришлось чиркнуть зажигалкой; Оля наклонилась и ахнула – там лежали деньги! Какое-то несусветное количество денег, начиная со свернутых в рулончики «керенок», и заканчивая современными купюрами по сто тысяч рублей. Она заворожено уставилась на фактически бесхозное богатство, но это было, скорее, удивление, нежели радость. …Я ж не грабитель! Должно быть что-то другое – что-то более важное!.. Она принялась разгребать пачки, пока не добралась до россыпи монет; среди них, наверное, попадались и золотые, но Олю охватил совсем другой азарт – она искала истину и, в конце концов, добралась до увязанных в стопки тетрадей. Вытащила несколько, однако читать было уже невозможно – единственное, что еще удавалось разглядеть, были года, крупно написанные на обложках. …Сколько ж она этим занималась! – ужаснулась Оля, наткнувшись на цифры «1932», – а самой ей тогда сколько лет?.. Может, она, правда, бессмертная – ну, как в кино… Оля испуганно повернула голову, но никого не увидела, да и вокруг было мертвенно тихо.

Она принялась листать тетради, периодически «включая» зажигалку; ее свет выхватывал строчки незнакомых, порой чудных, имен и какие-то цифры. Это было увлекательное, но бессмысленное занятие, и тут Оля подумала: …Какая ж я дура! Это ж архив, а рабочие материалы должны быть под рукой!..