Текст книги "Траектория полета"

Юра зааплодировал, а Миша взял гитару.

– Алексей, все классно, но предыдущую вещь я бы сделал так, – он пробежал пальцами по струнам, нащупывая мелодию.

– Нет, погоди!.. – Леша уселся рядом, и Юра подумал, что цель достигнута, ибо его лицо излучало счастье.

Он ведь и хотел не дать другу зациклиться на проблемах, потому что давно известно – настраиваясь на худшее, ты, тем самым, приближаешь еще более худшее. Его собственное сознание перепрыгнуло в будничное, прозаичное завтра; и еще он вспомнил, что дома его заждалась Настя. Юля, правда, пыталась уговорить его остаться, но он погрозил ей пальцем.

– Будешь приставать, пойдем в подсобку.

Теперь угроза выглядела совсем не страшно, но Юля отстала, и он ушел, оставив за спиной смех, бренчание гитары и всю такую красивую, но прожитую жизнь.

…Как мало надо русскому человеку, – подумал он, забираясь в машину, – чтоб была песня, компания, бутылка и, по возможности, женщина, но женщина даже не обязательна. Все живут только настоящим; ну, иногда прошлым, если в нем есть, что вспомнить, а будущее нам настолько неинтересно, что мы даже не пытаемся сделать его хоть чуть-чуть лучше. Наша пресловутая, непонятная русская душа…А завтра надо ехать в Гнилушу – Дима доложил, что можно ставить оборудование. Молодец, не ошибся я в нем…

Отъезжая, он посмотрел на пробивавшийся сквозь шторы красноватый свет в окнах бара и вздохнул – там была чужая жизнь и чужая радость…

ЭПИЛОГ

Почти весь декабрь осень упорно пыталась отстаивать свои права. Легкий снежок, лениво круживший по ночам, днем превращался в истеричный дождь, и эта ежедневная смена времен года сделала город серым и неопрятным. За железными загородками уже продавали елки; они смотрелись весьма странно среди луж и грязного асфальта, но их все равно тащили в дома и, несмотря ни на что, заставляли наряжаться, матеря выжившего из своего старческого ума деда Мороза.

Юра помнил лишь один такой декабрь – когда летал в Бендеры ремонтировать пресс, но, оказывается, все когда-нибудь повторяется, и плохое, и хорошее, и даже совсем невероятное. Тогда, правда, осень додержалась аж до середины января, а сейчас ее силенок не хватило, и однажды утром, когда люди еще только просыпались, она закончилась. Моментально не стало луж, бурых давно опавших листьев и под покровом сумерек, в город ворвалась зима. Словно жуткий неистовый эскадрон, мчался вперед буран – белые всадники летели, то припадая к холке призрачных коней, то выпрямляясь в стременах и размахивая невидимыми саблями. При каждом порыве ветра они ломались, рушились, тут же превращаясь в новых, еще более злых и отчаянных.

Выскочив из подъезда, Юра пошел к машине, низко наклонив голову, упираясь в метель и пробивая узкий проход в ветре и снеге. Смотрел он себе под ноги, замечая лишь, как быстро мелькают туфли, утопая в снегу, как поднятая снежная пыль, подхватывается ветром и уносится дальше.

Он забрался в остывший салон и включил печку. Через пять минут стало тепло; он расслабился, закурил, глядя, как бесноватые снежинки, пытаясь достать его, бились в стекло и таяли, превращаясь в крошечные прозрачные капли.

…Так вам и надо, – подумал Юра, – не могли недельку подождать, пока я закончу стройку… Ему зима оказалась совсем некстати – расширяя бизнес, он делал новый павильон у центрального стадиона… правда, про спорт там давно забыли, и правильнее было говорить – у «толпы». Оставалось совсем чуть-чуть, и тут эта зима…

Он выехал на непривычно пустую для рабочего утра улицу – похоже, большинство людей решило, что зимы совсем не будет и теперь не знали, как относиться к природному катаклизму, но те, кто делает деньги, всегда готовы ко всему, и парковочные места у «толпы» оказались уже заняты, беспорядочно приткнувшимися легковушками и микроавтобусами. Облачившись в пуховики и дубленки, люди превратились в толстых неповоротливых снежных баб, таскавших огромные сумки, что-то кричавших, смеявшихся, весело переругивавшихся.

Юра припарковался на соседней улице. Подняв воротничок куртки, он вылез из машины; неожиданно, как по чьей-то команде, ветер стих, и сразу все изменилось – как-то мгновенно, вдруг. Неистовые всадники обмякли, стали оседать, будто из них, как из резиновой игрушки, выпустили воздух; стало очень тихо, и просто падал снег. Юра удивленно поднял голову. Снежинки падали на лицо, наполняли каждую складку куртки, создавая на ней дивный новогодний узор. Фонари больше не качались и их свет расползался по белоснежной улице, делая мир светлее. Юра посмотрел на часы – рабочие должны были появиться минут через двадцать. …Таджики не русские – они не опаздывают… – он быстро зашагал к гостеприимно распахнутым воротам, с удовольствием разглядывая преобразившийся, такой незнакомо красивый, забытый за лето, город. Он даже перестал ругать зиму – в конце концов, не ему лично докладывать крыльцо и устанавливать двери; он за это всего лишь платит деньги, и какая разница, в какое время года это делать?.. Остановился, пропуская парня в тулупе, толкавшего перед собой тяжелую телегу с товаром. За ним уже образовалась «пробка» из таких же телег, и Юра спокойно ждал – спешить ему было некуда.

– Юрка! – послышалось сзади, но он не обернулся, так как знакомых «челноков» у него не было, – Бородин!

Юра удивленно посмотрел по сторонам, но запорошенные снегом фигуры в нахлобученных шапках, выглядели совершенно одинаковыми в утреннем полумраке. Только когда от «пробки», бросив свою телегу, отделился конкретный человек и быстро направился к нему, Юра узнал Лешку.

– Здорово!

Они обнялись и стояли неподвижно, словно принюхиваясь к изменившимся запахам; потом руки разжались, и они уставились друг друга, улыбаясь, но не зная, с чего начать.

– Как сам-то? – наконец спросил Юра.

– Нормально. Работаю, вот.

– Здесь?! – Юрины глаза округлились, – торгуешь, что ли?

– Да нет, – Леша смутился, – я это – гибрид экспедитора и телохранителя… короче, помощник в бизнесе.

– Круто!

– Не, ты не думай, – Леша почувствовал издевку, – нормально; я уже и в Китае был, и в Греции, а после Нового года к туркам поедем. Просто Сашка, который подвозит товар – урод, блин!.. Резину только собрался поменять, хотя я ему еще месяц назад говорил – вот, приходится телеги ворочать.

– Тело-то чье охраняешь, телохранитель?

– Маринки – соседка моя по старой квартире; может, помнишь, я тебе рассказывал. Она меня приглашала еще до всей нашей водочной эпопеи…

– Погоди, – перебил Юра, – это ты, типа, как всякий русский – нам денег не надо, работу давай? Тебе ж Ольга выходное пособие десять штук баксов отстегнула, да еще свои, небось, были… или ты мир решил таким образом посмотреть? Ну, как в пуско-наладке – куда надо съездить, туда командировку делаешь.

– Да нет, – Леша засмеялся, – большую часть денег я вложил, так что скоро совсем окрутею, а пока жить-то надо – не на одну ж Юлькину зарплату… да и делать все равно нечего.

– Это куда ж ты их вложил? – заинтересовался Юра, – надеюсь, не в «пирамиду», а то народ навкладывал во всякие МММы и «Тибеты».

– Не, – Леша прищурился, как кот на летнем солнышке, – помнишь, ребят-музыкантов? В баре у Юльки тогда сидели; ты, правда, ушел рано…

– Допустим, помню. И что?

– Так, мы ж подружились; я стихи свои им отдал, они песни сделали… ну, нормальные – не моя самодеятельность. Знаешь, классно получилось. Они с этой программой у нас в ночных клубах работали, а потом я хорошую студию в Питере нашел; сейчас диск записали, и я его раскручиваю. Кстати! Я опять стихи стал писать! Показать?

– Не, – Юра мотнул головой, – потом как-нибудь – в спокойной обстановке. А, вообще, Лех, шоу-бизнес – тяжелая штука; сожрут, на хрен.

– Ну, прогорю, так прогорю, – Леша беззаботно махнул рукой, – с голоду не умрем… слушай! Это все фигня – главное, Юлька беременна! Третий месяц уже, так что готовься – скоро в декрет уйдет… или «У Юлии» уже не твое заведение?

– Мое. Я ж у Ольги всю розницу выкупил; тогда четыре бара было, если помнишь, а сейчас, вот, седьмой достраиваю.

– А из производства она тебя выкинула?

– Сам отказался. Знаешь, я в такие выси не хочу забираться – падать оттуда больно, а ее несет по полной программе; что те спиртовозы, которые мы гоняли!.. Там реки! Она уже и с Осетией работает, и с Грузией; причем, все у нее, типа, легально – она ж теперь «шишка» в областной администрации! Крутая – на сраной козе не подъедешь; в ту, «большую» московскую Думу собирается идти на следующих выборах; так что, Лех, проглядел ты жену – она, вон, какая талантливая, оказывается, а с тобой, дальше участкового терапевта себя и не мыслила.

Леша попытался представить жизнь с такой новой Олей и не смог – в голове крутились искрящиеся бриллиантами фрагменты светской хроники, отрывки фильмов о современных бизнес-леди и их бесправных мужьях; он пожал плечами.

– Ну, флаг ей в руки. А Женьку ты больше не видишь?

– Видел как-то… знаешь, по-моему, он окончательно с катушек слетел; причем, вполне натурально – он даже у психиатра наблюдается. Олька медсестру ему наняла – колет транквилизаторы и прочую гадость. Понимаешь, он нормально не может спать; день и ночь у него смешались, и он представляет себя в каком-то «лохматом» веке – типа, защищает мятежный Псков от Московского князя. Я в истории не силен, но был там кто-то, на манер, Лжедмитрия. Не знаю, откуда у него эта бредятина взялась, но, похоже, дела его плохи – на улицу уже не выходит – боится, небось, что увидит автомобиль и «кони нарежет», и все готовится к решающей битве с князем Шуйским, прикинь, да?.. Ну, псих, короче.

– Интересно, откуда это у него? – Леша потопал мерзнущими ногами, – вроде, нормальный мужик был.

– А черт его знает! Я у Ольки спрашивал, что врачи говорят; отвечает – раздвоение личности, и никак, мол, эта фигня не лечится; можно только в дурдом сдать, но она не хочет – любит она его, блин, даже такого.

– Холодно, – Леша потер нос, – может, на Новый год соберемся? Юлька рада будет – она часто тебя вспоминает. Кафешку снимем – ребята мои поиграют, Маринка будет, еще народ, а потом поедем к нам, посидим…

– Увы и ах, – Юра с сожалением вздохнул, – все уже спланировано. Тридцатого я к своим улетаю, в Испанию. Настьку с собой возьму, пусть посмотрит заграницу…

– Какую Настьку?

– А я тебе не рассказывал? – Юра засмеялся, – девочка у меня живет – из Гнилуши; понимаешь, я Женьке завод делал? Брат ее там рулит – ну, под Ольгой он теперь, а Настька у меня; в феврале в университет поступать будет… она мне как дочь. Хочу, вот, с Татьяной и со своими девчонками ее познакомить, да и проветрится заодно; она ж не то, что Барселоны – она Москвы-то не видела, – Юра посмотрел на часы, – Лех, там мои таджики, небось, пришли – надо им задачу на сегодня определить; хочу к отъезду запустить точку. А ты звони, не пропадай – мобильный у меня тот же. Давай, после пятнадцатого января придумаем какой-нибудь праздник и соберемся…

– А чего придумывать? – удивился Леша, – Крещение.

– Ух, ты! – Юра, уже протянувший было руку, замер, – ты и в религии стал разбираться?

– Так, мы ж с Юлькой покрестились… кстати, – он схватил Юру за плечо, – сразу после этого она и залетела, а ведь врачи говорили, что после бурной молодости детей у нее не будет …

– Вот, и об этом тоже поговорим. Все, Лех, полетел я.

Юра исчез, словно призрак, растворившись в густом снеге. Леша оглянулся – его телега сиротливо стояла под деревом, куда ее откатили заботливые коллеги, а снег валил и валил, наверстывая упущенное, превращая мир в белоснежную сказочную страну – будто закончилась старая жизнь и начиналась какая-то другая, хрупкая и чистая.

Леша закурил, глядя на рождавшуюся прямо на глазах сказку; потом мотнул головой, прогоняя назойливый образ, ведь уже давно пора было развешивать товар. Бросил недокуренную сигарету и вклинился в изрядно поредевшую вереницу людей, очень похожих на муравьев, тащивших свой бесценный груз. А снег продолжал падать, медленно и лениво, заметая все следы…

К О Н Е Ц