Текст книги "Траектория полета"

В конце концов, газета сдалась, повиснув белым флагом; во дворе мяукнула кошка, но ей никто не ответил, и она замолчала. Без ветра деревья стояли не шевелясь, полуобнаженные – как культуристы, демонстрируя друг другу мускулатуру ветвей. Тучи расползлись, но от длительного общения с ними небо потеряло голубизну, сделавшись серым, а луна оказалась такой тощей и бледной, что застеснявшись, укрылась от посторонних глаз мохнатым обрывком тучи, опустив на город сумерки.

В окнах вспыхивали огоньки. Сначала это были редкие светящиеся квадратики; потом их стало больше, они теснились друг к другу, и там, где улочка пересекалась с широким проспектом, сливались в огромное фантастическое панно. Некоторые прохожие сворачивали на тихую улочку, но все они как-то незаметно исчезали в своих дворах, вспыхивало новое окно, и улица замирала вновь…

…Я – гений! Я все могу! – в восторге подумал Он, – мне надо только увидеть, только почувствовать, и я смогу все! Я сделаю этот рассказ!..

В тишине послышался стук каблучков, какой-то неровный, неуверенный; Он увидел, что слегка покачиваясь, со стороны проспекта появилась женская фигура и ждал; просто ждал, сам не зная, чего.

На вид девушке было около двадцати; короткая юбка, одной стороной выбившаяся из-под нее блузка, сползшая с плеча сумочка… но все это будто исчезло, когда девушка подошла ближе – от ее зеленых глаз невозможно было оторваться, и Он понял, что второго такого чуда больше не встретит никогда. Девушка остановилась, и его бросило в жар. …К черту смерть – это будет мой лучший рассказ!..

– Мальчик, – сказала она, запинаясь, – сигаретки нет?

– Есть, но дома, – соврал Он.

– Идем, – девушка кивнула, – меня зовут Оксана, а тебя?

Он взял ее за руку, и они пошли. Все происходило как-то само собой, хотя до этого у него никогда не получалось знакомиться с женщинами на улице. Он вдруг подумал, что это именно его женщина, и Он будет любить ее, если не вечно, то, по крайней мере, всю сегодняшнюю ночь, и завтрашний день, и…

Они свернули во двор, вошли в подъезд, поднялись на лифте. Девушка молчала; она шла, опустив голову и доверчиво опираясь на Его руку, словно магическое слово «дом», действовало на нее успокаивающе. Она была сильно пьяна, но Он не хотел замечать этого, потому что уже любил ее, потому что у него будет самый прекрасный рассказ!

В квартире Он провел ее на кухню и прислонил к стене, но девушка сползла вниз, сев на корточки; юбка задралась, и Он с ужасом увидел всю женскую тайну, к которой всегда стремился, которую считал последней стадией близости и доверия.

– Ну, закурить-то дай, – пробормотала девушка, глупо улыбаясь, и тут в Его сознании все перевернулось – с ним часто случалось такое, когда «потолочный» мир исчезал под воздействием внезапного утра, и приходилось заканчивать сюжет, черпая материал из мира «уличного». Теперь Он смотрел на нее с брезгливостью и думал: …Она недостойна… недостойна… недостойна… – и никак не мог подобрать концовку фразы, но внутренний голос услужливо подсказал: …жить…

Он медленно взял со стола кухонный нож, а другой рукой приподнял ее за волосы. Глаза девушки широко открылись.

– Не надо… – прошептала она, – не убивай, пожалуйста… все, что хочешь… все, что хочешь… – она стала судорожно расстегивать блузку, – не надо… я – дрянь… но за это ж не убивают… меня уже хотели убить … – на лице ее возникло подобие улыбки, а руки продолжали рвать пуговицы, – лучше полюби меня, а?..

Наверное, Он все-таки пожалел бы ее и даже полюбил, и со временем это действительно стало самым лучшим его рассказом, но облако, похожее на утреннюю тень, окутало мозг, не давая отвлечься от единственной мысли: …она недостойна жить!..

– Полюбить?.. У тебя даже презерватива нет, чтоб тебя трахнуть, – Он смотрел на ее маленькую грудь, трясущиеся тонкие ноги и рассмеялся, – а вот этой штуке презерватив не нужен, – и катнул пустую бутылку из-под пива.

– Нет! – девушка вжалась в стену.

– А ты попробуй, – нож уперся ей в сосок, – ну!..

Она неуверенно взяла бутылку и сунула себе между ног.

– Не могу…

– Ну! – кончик ножа продавил кожу, и девушка починилась; горлышко уже глубоко вошло во влагалище, когда она зарыдала.

– Не могу… мне больно…

Нож проткнул кожу и под ним появилась алая капелька; потом тонкая алая струйка. Девушка, сделав нечеловеческое усилие, впихнула бутылку аж по этикетку; ее рот открылся, и без того огромные глаза округлились, но Ему это было уже не важно – вид крови привел его в жуткое возбуждение.

…Вот она, смерть! – восторженно подумал Он, – сейчас она закричат; я услышу ее и сделаю свой рассказ!..

– Кричи! – прохрипел Он, – кричи, сволочь!..

Но девушка молчала, и лезвие стало медленно исчезать под белой кожей; алый ручеек сделался шире… Девушка дернулась, схватила ртом воздух, но не закричала; голова ее откинулась назад, остекленевшие глаза замерли. Он разжал пальцы, которые были в крови; кровь текла по животу на злосчастную бутылку и дальше по полу к газовой плите.

Серая пелена мгновенно спала и наступило просветление. Затравленно оглядевшись, Он словно впервые увидел девушку с ножом в груди, лужу крови, уже охватившую его туфли; сжал голову окровавленными, липкими руками; кинулся, было, к двери, но неожиданно понял, что бежать ему некуда – куда убежишь, если это сидит в тебе самом?

Он распахнул окно, вдохнув наэлектризованный грозой воздух; снизу доносился громкий смех – это был маленький праздник уходящего лета, и Он не мог удержаться, чтоб не присоединиться к нему; поспешно вскарабкался на подоконник и не задумываясь больше ни о чем, полетел вниз…

* * *

До вечера Женя, не привыкший к «ударным» дозам, напился так, как не напивался никогда в жизни – до беспамятства. Это был не образ – утром он действительно не мог однозначно решить, чего только хотел, а что делал в реальности и что из этого получилось, поэтому первым делом заглянул в Оксанину комнату; впрочем, то, что там никого не оказалось, его не удивило – когда помощница сбежала, он был еще трезв и прекрасно все помнил, а, вот, потом…

…Надо срочно выяснить, что случилось потом… Наверное, и Оксанка, когда напивается, чувствует себя так же – как, вот, с этим не бороться?.. Надо купить газету – там всегда пишут о происшествиях, а то я сам сойду с ума, пока буду реанимироваться… Осушив большую кружку воды, которая показалась не водопроводной, а, по истине, «живой», Женя вышел на улицу.

Газетный киоск находился всего в двух остановках, и быстро съездив на автобусе туда – обратно, он вернулся и открыв раздел «По сводкам областного МВД», принялся бегло просматривать заголовки.

…Солдаты задушили араба во время патрулирования улиц… Застрелив хозяйку притона, клиент умер… Банда убийц орудовала прямо на остановках… Милиционер расстрелял посетителей магазина… Смертельное отравление в детском саду… Девушка– водитель забрала жизни пяти человек… Черт, сколько всего в один день! Но это не я… – немного успокоившись, он закурил, – так, стоп.…Бутылка – орудие секса… – расправил газету, – Психически ненормальный Александр К., заманив в квартиру двадцатидвухлетнюю Оксану П., зверски надругался над девушкой, изнасиловав ее пивной бутылкой, а потом ударил ножом в сердце. После совершения убийства преступник, видимо, осознал тяжесть содеянного и выбросился из окна шестого этажа. Приехавшая на место трагедии «Скорая» не успела спасти ни убийцу, ни его жертву…

Женя отбросил газету и откинулся в кресло, закрыв глаза. В памяти начали постепенно всплывать черты какого-то неудачника, полного ничтожества, которого он, вроде, избрал для совершения возможной мести. …Возможной! Вот ключевое слово! Я ведь помню, что не решил, как накажу ее. Как же все это получилось?..

Женя испуганно огляделся и зримо ощутил вокруг себя пустоту. Вскочив, он бросился в комнату; увидел неубранную постель, вдохнул пропитавший все запах Оксаниных сигарет. …Это другая Оксана П.! Моя сейчас войдет – полусонная, такая домашняя…о чем я?.. Она уже не войдет… внезапно почувствовав жуткую слабость, Женя опустился на стул; перед глазами все поплыло, ноги отяжелели, а, самое противное, он все еще не мог сосредоточиться – мысли раскатывались, будто шарики, отпрыгивая от пола, исчезая в углах, теряясь под кроватью. Ночное видение, когда он практически владел миром, приблизившись к Черному Ядру, показалось глупой фантасмагорией – он больше не находил в себе не только могучей силы, но и сил вообще.

Женю охватила паника, избавить от которой могла только Елена – только она могла все разъяснить, дать совет. …Это ж ее работа – помогать мне! – Женя поспешно вышел из дома, взглянул на гараж, – за руль не сяду… И дело было не в перегаре – он почему-то был уверен, что убьется, если сделает это.

Зато автобус подошел быстро, и то ли ехал без остановок, то ли… в общем, Женя даже не заметил, сколько времени заняла дорога (а, может, просто задремал, привалившись к окну).

У Елены сидел клиент, поэтому пришлось ждать на кухне; сквозь стеклянную дверь Женя видел, как хозяйка выходила в ванную, набирала воду, что-то мыла – от ее уверенных движений в мысли возвращался порядок; ему даже стало казаться, что все еще можно уладить каким-нибудь немыслимым способом. …Всего пару дней назад Оксана занималась у себя в офисе практически тем же самым, – подумал он, – а теперь этот офис никому не нужен – можно распродать мебель и сдать квартиру студентам; можно просто закрыть и больше никогда туда не возвращаться… а можно найти другую «Оксану»! Не одна ж она такая на свете!.. Хотя эта была уж больно классная – как я раньше не замечал?..

Женя очнулся, когда хлопнула входная дверь, и через минуту Елена молча поманила его пальцем. Они уселись друг против друга, и Елена взяла сигарету.

– Вот, объясни, зачем ты это сделал?

– Я не знаю… – Женя виновато опустил голову, – понимаешь, она напилась, а ты сама говорила, что если она будет пить, то толку не будет, так ведь?.. Короче, я хотел наказать ее, а когда она сбежала, похоже, сорвался… тут ведь столько дел…

– Столько дел, говоришь? – Елена усмехнулась, – и как ты собираешься без нее делать свои дела?

– Понимаешь, – Жене показалось, что разговор обретает конструктивную форму, – позапрошлой ночью мне что-то явилось… я приблизился к чему-то…

– …и возомнил, что все можешь сам, да? – Елена расхохоталась, – глупец! Тебе хотели помочь – дали глотнуть из Источника, потому что твой «аккумулятор» временно вышел из строя, а ты разрушил свою энергетическую систему!

– Но я же… – Женя ощутил себя даже более беспомощным, чем тогда, когда пришел в странный дом к странной старухе, – и что теперь делать?..

– Что делать? – Елена вздохнула, – искать женщину, которая способна любить также безответно, как твоя Оксана.

– Любить?..

– Да, любить! Любовь бывает разной – бывает чистой и требовательной, бывает потребительской, а бывает рабской; всем неприятно это слово, но она и есть самая настоящая, потому что только тогда человек готов отдать все… не разбираясь, энергия это или не энергия! Вы были идеальной парой, дополняли друг друга и, согласись, тебе было хорошо с ней.

– Было, – эхом повторил Женя.

– Тебе не хватило ума сделать лишь одно – жениться на ней и вести нормальную жизнь, а не только использовать ее!

– Так я думал…

– Я знаю, что ты думал, – перебила Елена, – ты опять думал, что ты – Бог, а ты – паршивый человечишка!..

Женя съежился, как от удара; ему безумно захотелось вернуть вчерашний день и прожить его заново, по-другому – чтоб сейчас он вернулся домой, а там его ждала усталая Оксана, и он бы пожалел ее, а потом они б долго-долго занимались любовью.

– Я не хотел… – прошептал он, – я, наверное, тоже любил ее, только не понимал тогда…

– А, вот, лукавить не надо, – Елена погрозила пальцем, – любить тебе не дано, потому что того, кому дают власть над людьми, лишают чувств, – она увидела, как Женины глаза широко распахнулись, и усмехнулась, – не понимаешь? Чувства разлагают систему и заставляют людей совершать глупости, используя, так сказать, «служебное положение»… впрочем, если судить по твоим вчерашним действиям, возможно, ты действительно любил ее, пусть как-то по-своему, извращенно… Ладно, – Елена вздохнула, – поскольку души не исчезают, она обязательно вернется, так что не расстраивайся особо – только, вот, никто не знает, когда. А теперь слушай главное – больше я помогать тебе не буду, и можешь не приезжать сюда…

– Почему?!.. – Женя даже привстал.

– Если ты считаешь себя Богом…

– Не считаю!

– Считаешь – в тебе это не убиенно. Вот и крутись сам – посмотрим, насколько тебя хватит; возможно, тебе удастся и самому решать все проблемы…

– Правда? Так может быть, да?.. – Женя радостно улыбнулся и почувствовал, как растерянность медленно уползает, только на ее место почему-то не вливалась бодрящая энергия, а оставалась пустота; но это явление временное – он найдет, чем ее заполнить!

– Не знаю, – Елена пожала плечами, – я уже отключилась от тебя, но жизнь продолжается, так что иди и дерзай – пока у тебя хватит сил, и попытайся найти себе новый «аккумулятор», иначе быстро иссякнешь….

– И что тогда? – заинтересовался Женя – на эту тему они еще никогда не говорили.

– Тогда ты умрешь…

– Так ведь все мы когда-нибудь умрем!

– Конечно, только одни умирают, когда переходят предел прочности оболочки, именуемой телом, и она уже не может вместить всю их энергию; это быстрая и легкая, даже приятная смерть. А, вот, другие умирают от истощения; это смерть долгая и мучительная, на больничной койке… а у некоторых даже в смирительной рубашке. Так что все мы смертны в этом теле, только смерти у нас разные. Все, Женечка, удачи, – Елена встала, и Женя поднялся следом. Нельзя сказать, что к нему вернулась прежняя уверенность, но, если шанс дан, то его непременно надо использовать!

Вернувшись домой, он собрал все Оксанины вещи (чтоб даже запаха ее в доме не осталось!) и отвез огромный черный чемодан на вокзал, оставив там на радость таким же бомжам и пьяницам, какой до последнего дня оставалась его хозяйка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Наташа уже час сидела «У Юлии». По металлической крыше барабанил холодный дождь, а перед ней уютно стоял недопитый бокал вина и пепельница, которую Юля молча, как и перед другими посетителями, обновляла после каждой пары сигарет. Капли бились о подоконник, оставляя на стекле мелкие грязные следы, и сквозь них Наташа смотрела на серую улицу, на проплывавшие мимо зонты, на понурых людей, уже отчаявшихся прыгать через лужи, и на душе была сплошная тоска.

Уже наступила настоящая осень, а Женя все молчал об отъезде. Наташа вспомнила голубые волны Адриатики, шумную набережную – там лето будет продолжаться еще очень долго; и там ее ждала маленькая квартирка в двух кварталах от церкви, расписанной великим Тицианом. Наташа вздохнула и сделала маленький глоток. Разве это вино? Настоящее вино наливали там – в баре с сияющими стенами и радугой огней вдоль сцены; еще там танцевали полуобнаженные девушки, подавали лангустов, только выловленных из моря, и звучала зажигательная музыка…

Наташа затушила сигарету и очередной раз вздохнула. В бар, громко беседуя, вошли подвыпивший парень и девушка, прихлебывавшая пиво прямо из бутылки.

…Они не ругаются, – подумала Наташа, – они так разговаривают. Интересно, как перевести это на сербский? – ей стало гадко от сравнения той, радостной жизни, с этой, беспросветной, как осенний дождь, где даже влюбленные разговаривали матом.

Нынешняя работа ей давно опротивела и иногда казалось, что лучше самой обслуживать клиентов – по крайней мере, при этом ощущалась какая-то новизна, пусть и связанная с риском, а здесь что?.. Даже суммы, которые она получала, не радовали – скучные это были деньги, а Наташа не чувствовала себя нищей, чтоб жертвовать ради них душевным комфортом.

Она перевела взгляд на одиноко маячившую за стойкой Юлю и подумала: …Какой все-таки тесный мир – девочка, которая для меня обычная проститутка, вполне серьезно нравится Лешке, который дружил с моим бывшим мужем… а вытащил Лешку в люди Женька, который вытащил и меня… Мы здесь все повязаны… весь этот мир повязан, только мы не всегда помним об этом. По сути, все мы части… вот только чего? Почему все происходит так, а не иначе?.. У Лешки, например, есть жена, которую я когда-то ненавидела за то, что у них все хорошо, а у меня плохо; теперь он трахает проститутку, но меня это уже не радует, потому что таков нормальный круговорот событий, и ни радоваться, ни огорчаться здесь нечему… Нет, должна быть во всем этом логика!..

Чтоб не утонуть в безответных вопросах (тонуть в мечтах об Адриатике было еще хуже), Наташа подошла к стойке.

– Как с Лешкой-то? Все нормально? – и видя, как Юля опустила глаза, усмехнулась, – да не стесняйся; знаешь, сколько лет мы с ним знакомы? Он еще с моим мужем дружил.

– У тебя был муж? – удивилась Юля.

– Конечно. Только я его бросила, а он взял и разбился на моей же тачке. Насмерть.

– Извини.

– Это давно было. Кстати, я и жену Лешкину знаю.

– Нет у него теперь никакой жены! Он со мной живет!

– На постоянке, что ли? А чего – молодцы, – Наташа вздохнула, – кто б мог подумать – там такая любовь была…

– Была да сплыла! Теперь он только мой, понятно? – отрезала Юля, и Наташа не нашлась, что ответить, но обиделась; пожав плечами, вернулась к своему недопитому стакану.

…Вот, сучка!.. – она уставилась на юную барменшу, – на самой пробу ставить негде, а туда же… хотя, почему нет? Она реально интереснее Лешкиной прежней, только когда у меня ноги раздвигала, казалась такой покладистой девочкой, а тут, ишь – он только мой!.. Ничего, бросит тебя Лешка, так придешь еще; есть у меня местечко для слишком наглых девочек – так уработают, что на коленях будешь ползать, чтоб не попадать туда больше… а то права качать вздумала!.. – мысли попытались вернуться к работе, но…

…Не хочу я никого никуда посылать! Я хочу к теплому морю! – Наташа залпом допила вино и поманила Юлю, показывая на пустой стакан, – там у людей даже глаза светятся по-другому – как-то все там в «жилу»; если радость, то реально есть, чему радоваться, если тоска, то есть о чем тосковать, а здесь – стакан принял – вот тебе, и вся радость, и вся тоска… Какая-то страна садистов с мазохистами!..

Она внимательно наблюдала, как Юля ставила ей новый стакан, меняла пепельницу, попутно смахнув табачную крошку, и вдруг решила: …Да нормальная она девчонка – это я становлюсь здесь такой же, как все; ну, любит она Лешку, так пусть так и будет. Пусть плодятся и размножаются… нет же – надо опустить ее ниже плинтуса, а потом в глаза глянуть – каково ей будет, и если мало, так еще и добить… – ничего не подозревавшая Юля отошла, и Наташа отвернулась к окну, – проклятый русский менталитет! Вроде, что-то черное висит над этой страной, и ничего здесь никогда не изменится!.. Нет, сейчас же поеду к Женьке! Пусть хоть на уши встанет, но валю я отсюда – я хочу домой! Мой дом там, светлый и радостный!..

Оставив нетронутое вино и щедрые чаевые, Наташа встала. Дождь не прекращался, поэтому выскочив из бара, она юркнула под дерево; призывно вскинула руку. Первая же машина остановилась, но водитель лишь опустил стекло.

– Деньги есть? – спросил он, – натурой я не беру.

– Козел! – Наташа сама распахнула дверцу, – я с тобой в голодный год за мешок картошки не лягу, – сунула ему под нос пятисотку, – довольно с тебя?

– Ладно, не обижайся, – водитель помог ей закрыть дверь.

– На всех обижаться, здоровья не хватит, – Наташа достала сигарету и не спрашивая разрешения, закурила.

…Дебилы!.. Кругом одни скоты. Спросил бы там кто-нибудь, чем я плачу – деньгами или натурой, я б по морде врезала, да еще полицию вызвала! А здесь это нормально; а вякнешь, так сама в рожу получишь – им же плевать, девушка ты или кто…

Остановились они прямо у Жениных ворот, и Наташа на прощанье хлопнула дверцей. …Чтоб ты отвалилась!.. Но дверца не отвалилась, и машина мирно уехала. Наташа вдавила кнопку рядом с калиткой, и замок тут же щелкнул.

Дождь, вроде, кончился, но крупные капли продолжали падать с веток, остужая Наташин пыл, и дойдя до двери, она настолько успокоилась, что увидев Женю, даже отметила – то ли он был расстроен, то ли устал, но ничего спрашивать не стала – в данный момент чужие проблемы касались ее меньше всего.

– Жень, отпусти меня! – начала она прямо в холле, не дожидаясь глупых дежурных вопросов, – работу я наладила, с персоналом разобралась; зачем я тебе еще?..

Женя прищурился, чуть склонив голову, словно оценивал гостью, хотя и так прекрасно знал – Наташа не сможет быть «аккумулятором», но мысли-то крутились только вокруг этого, самого главного на сегодняшний день, или, как сказала Елена, придется очень скоро умирать от «истощения».

– Ни зачем, – он улыбнулся, правда, не слишком весело, – но там же война; не боишься?

– Не боюсь. Война в Боснии и в Хорватии, а у нас все курорты забиты до отказа – там такая благодать!..

– Смотри, – Женя вздохнул, – то есть, ангел-хранитель тебе больше не нужен? – он подумал, что в ближайшее время, по любому, вряд ли сможет выполнять подобную функцию, но любой уход ведь должен быть красивым.

– А для чего он мне? – Наташа пожала плечами, – я ж еду не работать; я просто еду домой, понимаешь? Просто прилечу и буду просто жить, никого не трогая и никуда не встревая. Что со мной может случиться? Уж, скорее, меня здесь прибьют – сам знаешь, в этой стране все возможно.

– Это да… – Женя положил руки ей на плечи, – только трудно тебе будет. Такие, как мы, должны жить в этой стране.

– А я не хочу жить в этой стране! Сколько народа уехало, и прекрасно себя чувствуют без нее!

– Наташ, то были не наши люди, а мы не можем там, как ты выражаешься, просто жить; я тут с утра газету просматривал и пришел к выводу – энергетика у нас другая. Мы несем разрушение, и только эта страна способна принять нас; только здесь мы живем по понятным нам законам.

– Я не врубаюсь в эту фигню. Ты скажи не про всех, а лично про меня – ты не возражаешь, если я уеду, к примеру, завтра?

– Не возражаю.

– Правда? – Наташа даже отпрянула от неожиданности – впервые за время их отношений он не давил, не приказывал, и, вообще, она вдруг перестала ощущать вечный синдром зависимости; да если б так было раньше, она б уехала еще летом!

– Правда, – Женя потрепал ее по щеке – почему-то он чувствовал, что видятся они в последний раз; если б его силы были, как прежде неограниченны, он бы без труда выяснил, откуда такое предчувствие, но теперь… – только найди себе замену. По большому счету, я этот бизнес уже перерос, но жалко бросать отлаженную схему.

– Да без вопросов! – и Наташа ляпнула первое, что пришло в голову, – ее зовут Юля; работает в баре у Лешки Некрылова – молодая, с нормальными мозгами, хваткая, мордашка смазливая. Она у меня одно время работала, а сейчас они с Лешкой живут, так что, типа, все свои будут.

– Юля, говоришь?.. – Женя усмехнулся, – кинозвезда…

– Кто? – Наташа наморщила лоб.

– Это я так… я просто давно ее знаю и согласен – если надо, эта девочка будет пахать… а что, они с Лешкой живут? А Ольга?

– Не знаю. Юля сказала, вроде, разбежались они.

– Занятно… выпьешь? – не дожидаясь ответа, Женя ушел.

Пока он готовил напиток, в голову пришла не радостная мысль, что все созданное им начинает сыпаться, и Наташа – это первая ласточка. …Если я срочно не найду «аккумулятор», дальше будет Лешка, Юра и все остальные, а мне останется, больничная палата или, еще хуже, дурдом…ни фига я их не отпущу! Это временное отступление – как Кутузов Москву сдавал; Я вас всех еще верну!..

– Я джин с тоником тебе сделал, – сказал он, возвращаясь, – слушай, только одна просьба, – Женя протянул бокал, – веди дневник с самого пересечения границы, и раз в месяц присылай его мне.

– Зачем? – Наташа поперхнулась, пустив в бокал пузырьки воздуха, – тебе интересно, с кем я буду спать и что есть на обед?

– Я просто хочу быть в курсе твоей жизни… ну, сделай такое одолжение – я ведь для тебя тоже кое-что делал.

– Ой, Жень, – Наташа благодарно коснулась его руки, – все я помню; только писать, вот, не люблю, но если ты просишь…

– Вот и договорились, – Женя сразу осушил полстакана, – хотя зря ты уезжаешь – это ж наша Родина; она питает нас…

– Ты еще про березки и окуньков забыл, – Наташа прыснула от смеха, – да, и это… прах наших предков, во!

– Стареем, – Женя развел руками. Ему самому была противна собственная беспомощность, но он экономил силы и не мог размениваться по мелочам, вроде такой, чтоб лично следить за Наташей – пусть сама отчитывается, а потом, когда вернутся силы, он выдернет ее обратно – все-таки она ценный кадр и многое ему удалось сделать с ее помощью.

Женя проводил гостью до двери; потом вернулся в кабинет, но предаваться сентенциям не было ни времени, ни желания – усевшись в кресло, он закрыл глаза. …Гнилуша… сейчас поглядим, что там за правильный фермер… эх, была б Окси!.. Какой же я идиот – ну, сорвалась девочка, и что?.. Теперь, вот, гребись с этой Гнилушей, и неизвестно, что получится. А Юрка на днях уже поедет туда – надо ж успеть не только что-то придумать, но и сделать!..

* * *

В Женины связи и умение договариваться с людьми Юра верил безоговорочно, но остальной туман, который тот любил напускать, его просто смешил. …«Поработает» он, как же… для этого надо хоть задницу от кресла оторвать… – думал он, сворачивая под указатель «д. Гнилуша – 5 км», – ладно, отмечусь и назад – бешеной собаке семь верст не крюк… Нет, он не злился, а, скорее, хотел удостовериться, что там ничего не изменилось, чтоб явиться к Жене с чистой совестью.

Николай в такое время наверняка был в поле, поэтому Юра притормозил возле правления, но увидев замок, сразу свернул к дому председателя; долго стучал и в дверь, и в окна, но никто не открыл; и, вообще, деревня казалась пустой, даже магазин не работал – вот, просто, без всяких объяснений причин.

…Только не говорите мне, что Женька отправил всех на перевоспитание в Африку!.. Усмехнувшись, Юра поехал совсем медленно и все-таки обнаружил живого человека – это была женщина в блеклой одежде, которая смиренно сложив руки, глядела на стену мазаной глиной хаты; стена, видимо, собиралась рухнуть, потому что подпирали ее три толстых бревна. Услышав звук двигателя, женщина медленно повернула голову.

– Здравствуйте! – крикнул Юра, опуская стекло, – а куда весь народ подевался?

Из хаты появился небритый мужик в майке, и уставился на Юру так, будто решал, галлюцинация перед ним или нет. Задача, похоже, оказалась не легкой, потому что он полез за сигаретами, но достал пустую пачку; смяв ее, вздохнул и бросил на землю.

– Закурить не найдется?

Выйдя из машины, Юра протянул «Marlboro». Мужик аккуратно вытащил одну сигарету, размял в пальцах, на манер папиросы, и только прикурив, сообщил:

– А пес их знает. Скоро тут вообще все вымрут.

Женщина погладила рукой трещину и пошла куда-то.

– Как тут жить? – продолжал мужик, провожая ее взглядом, – она, вон, знаешь, когда последний раз получала зарплату? Два года назад! И то, когда я жалобу в область накатал. Пятьдесят семь тысяч выдали, так два месяца хоть хлеб покупали.

Юра не нашел, что ответить, так как пятьдесят семь тысяч – это три пачки того самого «Marlboro».

– Во-от, – мужик почесал впалую грудь, – а я все лето стадо пас. Знаешь, что заплатили? Два ящика вина «Золотая нива»! Мы с мужиками за неделю их выжрали…

– И что, у всех так? – перебил Юра, вспоминая председательское сало и роскошную яичницу.

– Думаешь, мы самые ущербные? – мужик усмехнулся, – я в свое время шофером работал… когда было чего возить и на чем. У нас яблок убирали три тысячи тонн! Шабашников наезжало по пятьсот человек – сами не справлялись. Общежития специально для них строить начали!.. Развалины на въезде видел? Это они и есть; не достроили, а теперь уж никому ничего и не надо… – мужик с сожалением посмотрел на оставшийся в пальцах фильтр и бросил его в траву, – сейчас всего сто тонн собираем, и те разбирают в счет зарплаты. Так и то!.. Разобрать-то разобрали, и дальше что – куда их девать? В город везти – горючки нет; вот и жрем их, аж из ушей лезет… Нам объясняют – вы, мол, банкроты, а я не пойму, какие банкроты, если земля есть, руки есть?.. Хотя чего не пойму – головы нету!.. Колька, вон, фермер наш – слыхали, небось? Так весь цветет и пахнет…

– А вы что же?

– Мы… а мы – шофера! Не обучены мы в банки ходить и заполнять эти… декларации! Ты скажи, чего делать надо – я сделаю… а то, говорят, в Белгороде яблоки двадцать пять тысяч кило; из Голландии везут! А у нас большинство, знаешь, на что живет? Сказать стыдно!.. Все с ног на голову поставили с этой перестройкой! Раньше мужики кормили старых и малых, а теперь сами живут на пенсии стариков, да на детские пособия!.. Тут окрест, – он очертил круг, – колхозы были «Путь к коммунизму», «Заветы Ильича», «Вторая пятилетка» – там тоже самое. И к какому берегу прибиться, коли везде топь да трясина?..

– Подожди, а ваш фермер? – Юра повернул разговор в более интересное русло, – почему у него-то все получается? Он агроном или финансист, или связи у него есть?

– Хрен его знает, что у него есть! – мужик плюнул, – хитрожопый он!.. Всю жизнь пахал на своем комбайне, как проклятый, с утра до ночи, а как вся эта чехарда началась, задружил с председателем, и тот ему при разделе вместо пяти гектар, как всем было положено, двести нарезал! Спрашивается, чьи те гектары? А я скажу – наши! Мы ж тут тоже выбрали одного… ну, хотели создать что-нибудь, так Васька нас в область отправил – там, мол, решайте; все, мол, уже оформлено. А у нас нет денег, чтоб бюрократов тамошних кормить – не заработали за двадцать пять лет!..

– А у него откуда деньги?

– Пес его знает!.. Небось, ограбил кого! А теперь забором отгородился, сыновей с ружьями поставил – чует ведь собака, чье мясо съела; боится, что как в семнадцатом народ за вилы возьмется!.. Хотя… – мужик махнул рукой, – знаешь, как Тургенев про нас писал? Специально выучил, когда еще библиотека при клубе была – думаешь чего, мы ж раньше и книжки читали, – он усмехнулся, – так вот: «…мужик не велик ростом, сутуловат, угрюм, глядит изподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти…» Все так и есть, только избенки не осиновые. А, может, оно и лучше было, – мужик ткнул пальцем в треснувшую стену, – осиновая, она прочнее была бы. Еще сигаретки не найдется?

– Да ради бога, – Юра снова протянул пачку, но мужик снова взял лишь одну и с удовольствием затянулся.