Текст книги "КУКУ-ОБА. Дневники 90-х. Роман"

Стуки

Компания за импровизированным столом шевельнуться не успела, как эхом по подвалу раздался грохот. Кто-то колотился с улицы в железную дверь.

– Начинаются… туки-стуки, – проворчал Точилин.

– Кто там колотится до моего помещения? – тихо пошутил жалкий Артур. – Может, на похороны кто пожаловал?

– Какие похороны? – возмутился Точилин. – Что ты несешь, Бальзакер?!

– Открытки получили, вот и пришли, – размышлял Артур.

– С ЖЭКа, – прохрипел Лемков. – Или с РЭУ, как там нынче жилконторы называются? С милицией пришли. Опечатывать будут. Выселяют.

Удивительно, но Тамара безмолвствовала. Она сидела, напряженная, ужасающая своей дикой красотой, и молчала. Глаза Точилина магнитом притягивались к глубокому декольте ее кофточки.

– Открываем? – предложил черный Тима.

– Сидим, – приказал Лемков. – Ждем.

В железную дверь продолжали дубасить кулаками. Раздался шум шагов по гравию возле заколоченных амбразур подвальных оконец. Сиплым голосом с улицы заявили совсем близко от ставень:

– Там они сидят, сурки, там. Решетки навесили, суки.

– Ломать будем? – полюбопытствовали вкрадчивым голоском.

– А менты подвалят? – возразили сиплым. – Ждем.

– Бандиты, – спокойно сказал черный Тима. – Пришли.

Все посмотрели на неподвижную Тамару. Она молчала.

– Молчишь, женщина? – спросил Тима. – Сейчас говорить надо. Ты – молчишь. Кто пришел? Зачем пришел? Зовем черных братьев? А? Папа? Зовем? Драка устроим! Стрелять будем! – и черный Тима решительно поддернул рукав рубашки, поднес мобильный телефон к уху.

– Погоди, Тим, – прохрипел Тимофей. – Сначала разберемся кто и зачем. А уж потом…

– Давай, – согласился Тима, устало зевнул. – Спать хочу, как зверь. Глаза слип… слипают.

Точилин продышался, вспомнив, что уже давно никак не участвовал в действии, и мужественно спросил:

– Что, подруга, тебе есть что сказать?

– Тебе, Точила? Тебе – нет, – ответила великолепная в своей независимости стерва. – С тобой жалкий интель страница выдрана из жизни и сожжена.

– Нормально, – проворчал Точилин. – Типа, уела.

– Бандиты. За картиной пришли, – подал голос из-под полотенца сгорбленный Тимофей. – Я Марику признался, что сперли полотно и копию. Будут ставить на бабки. Счетчик включать.

– Такси что ли? – возразил черный Тима. – Щас выйду, поставлю счетчик. Раком.

– У них стволы, сынок, – просипел Тимофей.

– Что у вас Раша творится?! – возмутился Тима. – Беспредел такой! В Бруклине, в Гарлеме такого нет. Нееет. Белого пинаем, морда набьем, не заходи куда нельзя, где черный зона. А здесь? Везде застрелят, взорвут. Милиция спит.

– В штаны наложил, негр? – злобно прошипела осмелевшая Тамара. – Здесь вам не там.

– Помолчи, – вежливо попросил черный Тима. – Ты смотрела мои штаны? Если б смотрела, нежная стала, спать со мной захотела. А я хочу спать один. Сильно хочу. Устал. Европа летел. Два… две сутки. Эапорт ехал. Здесь сидел ночь. Водка пил. Радовался: папа жив. Твой кукла жарил.

– Какой кукла? Что ты мелешь? – фыркнула Тамара.

– Красивый, очень красивый кукла в куски. Папа лепил. Он скульптор хороший оказался. Любил тебя, зараза! – возмутился черный Тима. – За что? За что тебя любить, паразьитку?!

– А ну открывай! – рявкнули с улицы у окна, пнули в доски ставень. – Кто там базарит?! Открывай!

– Пошел в жопу! – выкрикнул Тима. – Щас братву черную позову, сразу голубым станешь!

– Что ты там вякнул, урод?! – завыли приблатненным тенорком. – А ну, открывай, козлина!

– А ну кто ты такой?! Скажи! – заводился черный Тима, подпрыгнул с дивана, встряхнув Артура с Точилиным на пружинах дивана, принялся прохаживаться под задраенными наглухо оконцами. – Кого представляешь там? Солнцевских?! Подольских?! Чеченов?! Отзовись, козлина! Забивай стрелка на вечер. Я таких черных орлов приведу, дышать перестанешь!

– Во, наехал, – хохотнули сиплым голосом за окном. – Че скажешь, Колян?

– Че скажу, че скажу, – засомневались тенорком. – Айда, подтащим ребят, посмотрим, кто там базарит.

– Подтащит он, дохлых, – наливался злобой черный Тима.

– Выходи, брат, потолкуем по понятиям, – предложили сиплым голосом.

– С понятиями пришел. Спокойно говори тогда. Отойди к песочница, чтоб видел оба, – заявил Тима и вполголоса добавил для Точилина, как наиболее вменяемого, спокойного и рассудительного, – закроешь дверь засов. Понял, Жорий?

– Понял, – мотнул головой Точилин.

– Без базара, – ответили со двора сиплым голосом. – Выходи, братан.

– Белый козел тебе братан, – зло сплюнул черный Тима через зубы себе под ноги, вполне по-русски, по-уркагански.

Точилин поплелся за черным Тимой вверх по лестнице. Хрустнул отпираемый ключом замок, но прежде чем грохнул засов, Тима глянул в дырку и сказал:

– Отошли к песочница. Выхожу. Раз, два…

На «три» он клацнул засовом и вынырнул за дверь. Точилин задохнулся на мгновение от одуревающей свежести воздуха, пахнувшей в затхлый подвал со двора, оглох от неистового щебета птиц, машинально закрыл дверь, защелкнул на засов.

Точилин не помнил, сколько прошло времени, показалось, что совсем мало, минуту-две, как раздался культурный стук в железо костяшками пальцев. Стучался черный Тима. Его развернутые розовые губы он увидел в дырку.

Впустил Тиму в подвал. Запер дверь.

– Что? Всё? Договорился? – с облегчением выдохнул Точилин.

– Сказал дуракам: я – новый хозяин, – заявил Тима. – Пусть забивают стрелка, если хотят. Говорить будем на другой уровень. Позову «верхних».

– Откуда ты все знаешь? – удивился Точилин. – Откуда ты знаешь, как надо разговаривать с бандитами?

– Я же русский… негр. Книжки ваши читаю, бандитские: «Лох и бандиты», «Гоп со смыком», другие… Научился, – улыбнулся ослепительными зубами черный Тима и тут же пошатнулся от удара ногой в дверь. – Не поверили, – с сожалением вздохнул он. – Зря.

– Открывай, черный! – потребовали блатным тенорком. И снова гулко долбанули ногой в железо. Третьего удара Тима не допустил, глянув в дырку, он резко распахнул дверь, припер Точилина спиной к стене, едва не сломав нос.

Черный Тима успел ловко поймать за щиколотку обладателя блатного тенора на широком махе его ноги для очередного удара по двери, дернул ногу на себя и вверх. С хрустом гравия и костей тело непрошенного гостя сначала ляпнулось спиной перед входом, затем заехало через порог и запрыгало по ступенькам вниз.

– Запор! – крикнул Тима, утащив вглубь подвала взятого в плен заложника. После короткого выкрика «хэк!» из темноты, черный Тима вновь возник у двери, близоруко рассматривая тускло поблескивающую сталь черного пистолета. В черных руках на розово-серых ладонях отечественный «макаров», с коричневой накладной ручкой, смотрелся необычной, крохотной игрушкой. Но устрашающей. Тима умело снял оружие с предохранителя, передернул затвор, вставил ствол в дыру и крикнул:

– По другому разговаривать будем?! А?! Бандюганы?!

Вместо ответа взревел двигатель мощной машины. Дикой свиньей завизжали шины по асфальту. Тима разочарованно хмыкнул:

– Свалили. Придурки белые. Стриглые, главно. Под лысый.

– Подстриглые, – решил поправить перепуганный Точилин.

– Ну, а я говорю? Лысые бандиты. Что ж, – Тима щелкнул предохранителем, сунул «макаров» за спину, за пояс брюк. – Теперь нам пора. На свал.

– Да. Пора, – не мог не согласиться Точилин, но подумал о своей теплой квартирке в Текстильщиках, мягкой постели. Ему никак не светило ввязаться сейчас в бандитскую историю.

Остепениться беглый оформитель Точилин собирался, жениться. А кто-то подумал: испугался! Жениться, остепениться. Детей родить, двух. Нет. Одну. Девочку. И только девочку, чтоб в армию не загребли. Чтоб избежала она горькой участи ребят, погибших в кровавых районах собственной страны.

– Шевелитесь! – крикнул Тима из гулкой глубины подвала.

– Вдруг это менты были, с «макаровым»?! – воскликнул Точилин, вяло перебирая негнущимися ногами по ступенькам, он придерживался за шершавые кирпичные стены рукой, но оскальзывался на подтеках стеарина сгоревших свечей.

– Если это менты, – отозвался Тима, – то я – чинезе! Китаян!

– Разливай, Бальзакер, – тихо приказал Лемков Артуру. – По последней.

– На посошок, – осторожно поправил Точилин. – Присядем, друзья, перед дальней дорогой…

Они выпили. Повторили. На четверых. Без женщин. Вздрогнули. Снаружи вновь затарабанили в железную дверь кулаком.

Тамара нервно глянула на часики на своем запястье.

– Отпевание скоро, – ни к месту промычал Тимофей. – Я ж отпевание заказал на Ваганьковом. Мечтал, что будут отпевать в церкви Воскресения… Воскресения, ребята! Свечки вокруг сияют. Лики святых смотрят с укором. Ладаном пахнет. Красиво. Велико-лепно!

– Бред, – фыркнул Артур.

– Грех это, – пожурил Точилин. – Накличешь…

– Уже, – согласился Тимофей, мотнул патлатой головой сначала на притихшую Тамару, потом на звук размеренных ударов кулака по гулкому металлу двери.

Вернулся к дивану черный Тима.

– Другие, – доложил он, – в галстуках.

– За мной, – облегченно вздохнула Тамара и поднялась с табурета. – Подмывайтесь, ребята. Особенно ты че… – она указала длинным кроваво наманикюренным ногтем на черного Тиму.

Но договорить не успела, черный Тима зарычал, шагнул, казалось, через обеденную лавку, схватил великолепную Тамару за шиворот пиджачка ее изящного брючного костюма и уволок в туалет. Женщина даже не пискнула.

В дверь тарабанили беспрерывно.

– Не убьет? – осторожно спросил Точилин в пустоту. – Че… Она назвала его Че, как Че Гевару. Убьет!..

– Не должен, – ответил Тимофей.

– Этот может, – тихо прошипел Артур. – Черный сынок.

Минут двадцать во дворе громко матерились и колошматили в железную дверь, будто били кувалдами. Минут двадцать из туалета раздавалась возня, всхлипы, вскрики и рычание. Лемков, виновник ночного безобразия и утреннего безумного продолжения, даже не оборачивался на звуки, не снимал с головы полотенца. Артур Ягодкин нервничал, грыз ногти. У напуганного Точилин тряслись колени.

Наконец, шваркнула о стену фанерная дверь сортира. В темноте будто протащили по сухому цементу тело.

– Жорий, за мной! – приказали голосом черного Тимы.

– Есть! – бодро ответил Точилин и козликом поскакал вверх по лестнице, где ему на руки скинули потную, горячую Тамару. Она прильнула к Точилину мягкой грудью, облепила лицо мокрыми волосами и жарко зашептала в ухо:

– Будете упираться, вас всех замочат, Точила. Делайте, что говорю. Ты же – умный, скажи им. Заставь Тимофея уехать со мной. Потом мы всех перетащим за бугор. Артель художников откроем, как Тима и хотел!

Острые, кровавые когти некогда любимой женщины впились Точилину в запястье, сквозь рубашку корябали ему спину.

– Разбогатеем! – зловеще шептала Тамара. – И тебя, Точила, не обидим! Ну? Решай! – выдохнула она в лицо давно забытый запах любимых сигарет с ментолом.

– Не верю, – просто ответил Точилин. – Очарование твоей красотой прошло без следа. Я – жениться собрался.

– Ты всё сказала, белая твар? – злобно спросил черный Тима, грохнул засовом, распахнул дверь, выставил Тамару во двор, завернув ей левую руку за спину. Ткнул ей меж лопаток трофейный «макаров» и поддернул Тамару, как тряпичную куклу, в направлении то одного, то другого крепких, стриженых парней в цивильных темных костюмах, что со спокойным недоумением уставились на негра.

– Кто нужен?! – крикнул черный Тима. – Она?!

– Ни хрена?! Что за чумазый?! – буркнул более плотный парнила, похожий на резинового ежика в смокинге, и приподнял было руку, словно хотел запустить ее подмышку.

– Эге! – предупредил Тима и выставил перед грудью Тамары ствол «макарова». – Такой свинцовый пилюля лоб не хочешь?!

Руки у Плотного ослабли, обвисли вдоль штанов с блестками.

– Тома, – спросил он, – что за нигер?!

Точилин подумал на «нигера» Тима сразу выстрелит, но он лишь заорал, как бешенный:

– К стене, козлы белый! Рогами! К стене! – и первой ткнул лбом в кирпичи плененную красавицу, перехватив ее за шиворот пиджачка и кофточки. Кто бы мог подумать, что Тамара может быть такой покорной?! Ее фигуристое тело сотрясалось крупной дрожью, похоже, она пребывала в истерике.

Но Точилин ошибся. Напряженную ситуацию разрешила сама Тамара. Она, видимо, заранее расстегнула все пуговки, резко вывернулась, крутанувшись, выпростала руки из рукавов кофточки и пиджачка. Тонкая материя осталась висеть в руке у ошеломленного Тимы. Тамара спокойно, в одном черном бюстгальтере и легких брюках, подергивая бедрами и раскачиваясь на высоких каблуках, направилась к черному, огромному, изящному, как рояль, джипу «Линкольн-навигатор», что громоздился во дворе дома перед детской песочницей.

Черный Тима, в ослепительной белой рубашке и модных стальных брюках, мгновение бездействовал, целясь в изумительную голую спину женщины, перечеркнутую черной полоской лифа поперек ложбинки позвоночника. Потом матюкнулся, разумеется, по-русски, подкинул коленца, словно пробежался на месте, за эти секунды выдернул из «макарова» обойму, выщелкнул затвором патрон из ствола и несколько раз в холостую судорожно и нервно пощелкал курком, переводя ствол от Тамары – на Плотного бандита, затем на Сухопарого, что стоял у джипа и нервно поддергивал головой.

Величественная Тамара забралась в салон джипа, показала из открытого окна средний палец левой руки и крикнула:

– Вы все козлы! Особенно, ты – черный! Могли договориться. Сейчас – подмывайтесь! Ферштейн?! Катим отсюда, Вита!

Плотный и Сухопарый, не теряя достоинства, не спеша уселись в джип, один за руль, другой – рядом с Тамарой. Свирепыми взглядами продолжали испепелять черного Тиму, который успел перезарядить пистолет и тихо приказал Точилину уголком рта, держа под прицелом водителя:

– Патрон подбери.

– Что? – спросил перепуганный и нерасторопный Точилин.

– Подбери патрон. Упал землю, – медленно повторил Тима.

– Понял.

Точилин присел на корточки, пошарил руками по гравию у входа в подвал, но глаз не смог опустить, пока мощно не рыкнул двигатель джипа. Черная машина задним ходом сдала за угол дома. Только тогда Точилин встал на колени, осмотрелся. Среди окурков золотом блеснула гильза патрончика. Но ее захватили, как манипулятор, серо-черно-коричневые пальцы Тимы.

– Теперь все. Убираемся, – приказал он, накинул кофточку и пиджачок Тамары на руку с пистолетом, осмотрел двор. – Много врагов. Пора. Машина большая. Такой даж Америка не видел.

– Дааа, крутая, – печально согласился Точилин, – «Линкольн-навигатор».

Под легким ветерком, сквозь густую пыльную зелень деревьев, дубов и тополей, старого московского двора ослепительно брызгали с прозрачного неба шаловливые лучики солнца. У дальней, глухой стены соседнего дома сидели на лавочке две молодые мамаши, увлеченно разговаривали друг с другом, смеялись, трясли яркие коляски.

– Хорошо, тихо, тепло, – вздохнул Тима, потянулся навстречу солнцу. – Убираемся! Устал. Отдых.

Ящик

Худого бандюгана, что задернул в подвал черный Тима, он, оказывается, уложил в фанерный ящик из-под научного оборудования, где Лемков, до недавнего времени, хранил рулоны своих картин. Черный Тима заколотил на два гвоздя крышку ящика. Чтобы пленник не матерился, Тима, пока остальные судорожно готовились к бегству, обпинал ящик со всех сторон, прохаживаясь взад-вперед, и ругался:

– Шит! Налетел с вами! Бандиты везде. Давай-давай! Быстрей копаться, да! Папа, снимай халат. Жора, брось, ничего не бери! Все накупим. Че ты бродишь туда-сюда, Бальзакер, – это он к Артуру, – как маятный?

Точилин судорожно запихнул мятые, грязные шмутки Лемкова в потертую дерматиновую сумку с надписью «Adidaс». Именно так, с последней буквой «эс». Первые российские кооператоры еще не научились английскому языку. Сам хозяин подвала ходил из угла в угол, голый по пояс, с чалмой полотенца на голове и причитал:

– Мне это надо?! Такая беспокойная жизнь! Мне это все надо?!

Сутулый и жалкий, Артур прокрался было на выход, но его схватил за плечо черный Тима:

– Куда? Где живешь?

– В-в Мытищах, а что? – с вызовом возмутился Артур. – Мне пора.

– Всем пора, – мрачно и со злостью сказал Точилин. Он вообще перестал за что-либо переживать, успокоился и даже обнаглел.

– Едем к тебе, Бальзакер, – предложил он.

– Почему?! – возмутился Артур. – Накуролесили и – ко мне! Ствол отобрали! Бандита – в ящик заколотили! За это и грохнуть могут! И – ко мне?! Подстава! Может, к тебе в Текстили?!

– Замолкни! – потребовал Точилин и признался в тайной связи с любовью всей жизни друга своего Лемкова:

– Тамара знает мои адреса, и в Даевом, и в Текстилях, была у меня. И не раз. Туда, в первую очередь, она и приведет бандюганов.

– Правильно, – согласился черный Тима. – Никуда не денется. Паспорт ее у нас. Деньги, карточки, телефон.

– Сумку ее забрал?! – спросил Точилин возмущенно.

– Да, – ответил Тима, – забрал. И пижак, и кофточка. И косметика. Все забрал.

– Правильно, так ей и надо, воровке, – согласился Точилин, понизил голос, вспомнил, что в ящике лежит пленник. – Но «макаров» тебе, Тима, бандюки точно не простят. И базарьте меньше. В ящике – уши.

– Уши?! – удивился Тима. – А! Понял, – и пнул носком туфли ящик. – Че молчишь, бандит?! Скажи своим: черные братья из Лумумба забивают стрелка. Позвоним. Телефон давай, да?! – и снова пнул ящик. – Номер спрашиваю?

– Хрен тебе, а не номер, черная гнида! – взвизгнули из ящика приблатненным тенорком. – Я тебя, падла, зарою!

– Это я тебя, падла, сейчас зарою, – злобно ответил Тима. – Гроб лежит, еще кричать думал. Телефон называй. А то ящик точно сыграешь!

– Хрен тебе! – взвыл тенорок. – Урою! Ублюдок черный! Аааа! Черномазая харя! Открывай!

– Тупой какой! Ругается еще, – возмущенно всплеснул руками Тима и хлопнул себя по бедрам. – Сейчас тебе черный спектакль устрою. На улица яма есть, мусорка, туда скину и урою. Потащили, Жорий, помогай. Потащили так, подняли. Ступеньки давай. Плакать гробу будешь. Звать помощь. Пока дышать воздух хватит. Телефон говори. Ну?!

Приговаривая все это, попинывая по фанерным бокам, Тима один возил ящик по бетонному полу мастерской, приподнимал за край, бросал, снова приподнимал, снова бросал, потом начал осыпать крышку ящика горстями мусора, что валялся по всей прихожей: битыми черепками, кусками керамики и колотого цемента. Лемков, Ягодкин и Точилин с удивлением наблюдали за его странными действиями. Так продолжалось минут десять под грохот изнутри ящика, вой и непрерывный мат пленника.

– Тима, ты что делаешь? – не вытерпел Точилин.

– Зарываю урода, не видишь? – ответил Тима, и высветились в полумраке его белые зубы в улыбке. – Помоги, Жорий. Лопата есть? Землю сыпай, да! Закопаем урода.

Точилин нервно дернул плечами, подошел, но из ящика вдруг выкрикнули номер телефона, что начинался с цифры семь.

– Звоните, козлы! Вам точно не жить! – выл тенорок из ящика.

– Запомнил, Жорий? – спросил Тима.

– Новые номера какие-то, – удивился Точилин. – Может, чей-то мобильный?

– Вытащите, ублюдки! – выл тенор. – Я тебя замочу, черный! Вылезу – замочу! Нигер! Урод! Гнида!

– Кто такой гнида? – спокойно спросил Тима.

Точилин не успел ответить. Крышка ящика внезапно отскочила, вероятно, пленник уперся в нее ногами и руками и выдернул гвозди. В багровом мареве огарков свечей, что по-прежнему горели на обеденной лавке, из ящика высунулся, как чертик, растрепанный лысыватый малый с удивленными выпученными бельмами глаз.

– Э-э-э! Здрааатуй, белый! – оскалился ему в лицо черный Тима. – Ты – в аду! Трахнуть тебя? Пожалта!

Растрепанный взвыл диким голосом. Получив кулаком в зубы от черного Тимы, стукнулся затылком о край ящика. Его головенка снова закатилась внутрь. Точилин лишь уловил мелькнувший в сумраке зигзаг белой манжеты рубашки от короткого взмаха Тиминой руки. Тима потер суставы сжатого кулака и сказал:

– Достал. Черный-черный! Да еще – нигер и черномазый! Все придумал. Гнида какой-то. Нельзя столько обзывать. Все-равно обидно. Кто такой гнида Жорий?! – без пауз произнес черный Тима.

– Жорий?! – возмутился Точилин. – А! Извини. Гнида – это вошь, по-моему. Паразит такой.

– А! Паразит. Знаю. Вошь? – переспросил Тима. – Это сильно обидно, да? Нет?

– Ко мне нельзя, – будто проснулся, заявил вдруг Артур. – Она тоже была у меня.

– Кто? – не понял черный Тима.

– Врешь! – сказали Точилин с Лемковым одновременно и переглянулись.

– Была, – тихо сказал Артур. – Ночевала.

– Когда? – спросил Лемков.

– С полгода назад, – с готовностью ответил Артур.

– Тоже трахнул эта женщина и полюбил, – проворчал черный Тима, уселся на ящик, поправил за поясом оружие. – Вы с ума с ней посходили, да? Папа любит. Жорий – любит. Все дурные. Будем собираться, белые братья? Или любовь базарить?

Если бы Бальзакер, с его известной бравадой и цинизмом, расписал, как он валялся в постели с Тамарой в своей обшарпанной «хрущебе», Точилин с Лемковым никогда бы не поверили, что она хоть раз у него была в гостях. Но Артур Ягодкин с неподдельной грустью ответил:

– Нет. Ничего не было. Просто позвонила… тогда еще телефон был. Пришла. Спросила: можно ли переночевать. Чай пили. Говорили часов до двух ночи. Постелил ей на тахте. Вот и – все.

– От вас белых… загораю совсем! – возмутился Тима, хлопнул по ящику ладонями. – Скоро на Земле белых совсем не станет! Совсем. Детей вы не хотите делать! Женщин не трогаете. Зачем живете? Папа, вот, – и то дочь делал! Молодец! Меня… вот, взрослым делал. Деньги помогал.

– Дочь! – тут же засуетился Лемков. – Дочь! Тамара знает, где она живет с матерью. Туда она и заявится с бандитами!

– Точно! – подхватил Точилин.

– Тогда я пойду? – попросил Артур.

– Вали! – заявил черный Тима. – Сопливых не держим!

– Кто сопливый?! – возмутился Артур.

– Ты! Сопливый трус! – ткнул его пальцем в грудь черный Тима. – Водка жрал? Жрал. Папе помочь не хочешь. Ноешь-ноешь, как шестьеренка.

– Черт с вами! – обозлился Артур. – Иду с вами, гады. Голова болит, раскалывается! Сдохнуть можно! Но на хрена ж нам шастать такой толпой?! Во, сюжет! Повяжут всех! Или убьют!

Первым из подвала, из своего ковчега изгоев выбрался хозяин Тимофей Лемков, со своим видавшим виды и многочисленные скитания по жизни дерматиновым сумарем «Adidaс», первых подпольных отечественных цеховиков. При дневном свете Точилин не узнал бы друга. Обросший, нечесанный, неухоженный, с синеватыми мешками под глазами, в мятой красной клетчатой рубашке, грязных потертых джинсах, старых красных кедах времен китайской культурной революции.

– Позвонить! – проворчал Лемков. – Сначала позвонить. Телефонная карта есть у кого?! Все автоматы на Остоженке переделали под карты.

– Зачем карты, папа?! Звони, – сказал черный Тима. – Называй номер, – раскрылась на его розово-серой ладони створка крохотного телефончика.

Он-таки великолепным красавцем стал, этот взрослый черный Тима. Элегантный, стройный, как модель, в серо-стальном костюме, что совсем не помялся, после всех потасовок в подвале мастерской. С черным пластиковым чемоданом на колесиках. Коммивояжер. Высокий, под метр девяносто с лишним. Аккуратно стриженный под Майкла Джексона. Хотя Точилин согласился на этот раз с Бальзакером, что Тима действительно слегка похож на американского актера Эддика Мэрфи. Негритянские черты лица были смягчены под европейца его, несомненно, симпатичной мамой. Пусть земля ей будет пухом.

Пока старший Тимофей, в позе несчастного бомжа, сидел на бортике детской песочницы, разговаривал по телефону со своей бывшей супругой, черный Тима запер входную дверь подвала на ключ, поддернул пояс брюк с тяжелым пистолетом и жестом предложил всем, наконец, убираться. И очень своевременно он это сделал. Едва компания беглецов отошла за кусты детской площадки, замыкающий унылое шествие Артур заявил спокойно:

– Менты пожаловали.

Тима и Точилин отступили обратно и увидели, что в дверь лемковской мастерской постучался человек в милицейской форме. Рядом с ним озиралась по сторонам толстая тетка в балахоне серого платья.

– С ЖЭКа, – предположил Точилин.

– С ментоном? – спросил черный Тима.

– Твоего папу выселяют, – пояснил Точилин. – Да, Тим? Выселяют? Пойду, ключ отдам, а то дверь сломают.

– Не надо, – возразил черный Тима. – Путь ломают. Трудятся. Уходим.

– Выломают дверь. Бандитского голубчика в ящике найдут. Тогда и милиция нас станет разыскивать, – пытался возражать Точилин.

– Не надо, – отрезал Тима. – Щас этот маленький бандит ящик вылезет, стучатся начнет, смешно получится.

– Сказала, чтоб не волновался. Дочь ходит в институт с охранниками, – доложил Лемков после телефонного разговора с бывшей супругой, с тоской оглядел двор, увидел милиционера с теткой. – Пришли. Эээх, кончена старая жизнь.

– Кто, папа, охранниками ходит? – спросил Тима.

– Дочь, – прохрипел Лемков. – Сестра твоя.

– Сестра Анна крутая стала?! Молодец! – обрадовался Тима.

– Бывшая моя вышла замуж за работягу. Отрыла его где-то в Сибири, – попечалился Тимофей. – А он на «нефтяшке» раскрутился. Щас бензином везде торгует. Заправки строит. Живут на Арбате. В полном шиколаде: мерсы-персы-фельдеперсы. Вот тебе и работяга.

– Нормально, бандит стал в законе, – неловко пошутил Точилин. – У всех все в порядке. Кроме нас.

– В бега?! – бодро спросил Артур.

– Давно не был, – проворчал черный Тима, осмотрел компанию. – Устал. К Жоре нельзя. К тебе тоже, – он ткнул пальцем в плечо Артура. – Куда идем? Гостиница? Не пустят. Грязная команда.

Даже по сравнению с жалким хозяином оставленного навсегда «ковчега изгоев», Артур выглядел тоже не лучшим образом: пыльные туфли, растресканные на сгибах, дешевенькие брючки с пузырями на коленках, растянутый свитер цвета линялой осени. Мятый пиджак в клеточку. Прибавить к этому нечесаные, сальные волосики, стянутые, как у хиппи, грязной ленточкой хайратника, и кустистую щетину на щеках и подбородке, еще сумасшедшие глаза Раскольникова, который только что убил старушку. Вот вам и описание неудачника актера и сценариста из Мытищ, под псевдонимом Бальзакер.

Лемков в дополнение своего наряда странствующего бомжа решил еще огородным пугалом прикинуться: набросил на плечи плащ последней моды грибников из глубинки России. Фетровый колпак из старой шляпы на голову нахлобучил. В общем, дед на все сто лет перестроечной Руси. Приличный с виду, сутки назад, темный костюмчик Точилина, отставного интеллигента, нынче мятый-перемятый, буквально, изжеванный, выглядел на пять балов среди этой компашки, исключая, конечно, черно-стального, элегантного американца Тиму. Короче, – престранная, бомжующая компания во главе с чернокожим менеджером готовилась отчалить от привычной жизни в пугающую неизвестность.

Беглая команда отдышалась, успокоилась и отправилась на бега. В прямом смысле.