Текст книги "Имитатор"

– Какая скромность! Какая неуверенность в себе! И какая творческая активность! Два таких варианта!

– Конечно, второй!

– Оба варианта – бесспорны.

– Но лучше второй.

Я не знал, что мне и подумать. Вокруг уже горела дискуссия. Члены комиссии бегали из одного зала в другой – сравнивали варианты. Наконец Иван Матвеевич подвел итог:

– Если автор не возражает, то комиссия все же считает, что надо принимать второй вариант.

Первый вариант, по мнению Ивана, все же более внутренний, для использования в стране, и он предлагает сразу же поставить вопрос о покупке композиции для музея современного искусства.

Все кинулись меня поздравлять.

Я только приготовился до последнего защищать первый, мой вариант, нашел аргументы, доводы. Но первой поздравлять бросается ко мне Маша. Тут она мне и шепнула: "Это тебе, папочка, безвозмездный подарок. Не сердись. Ты же сам понимаешь, что главное здесь твое, кровное, н а р а б о т а н н о е".

У меня отлегло от сердца. Сразу же цепким взглядом я увидел, что в их картине надо уточнить, переписать, доделать. Доделаю. Вывезло! Перетянуло!

Но рано радоваться. Верить ли дочери? Может быть, она затягивает меня в новую ловушку? Опять, как и раньше, я балансирую на узкой жердочке. Так ли откровенна и доброжелательна к отцу Маша? Боюсь! Я ведь сразу же, как вошел в зал, увидел и то, что лицо женщины, на одну треть отвернувшейся от зрителя, это лицо Марии-старшей! А ребенок, его мордочка – это копия с детского портрета Маши, который я писал много лет назад.

Один пью первую большую рюмку коньяка.

Добро или коварство? Выплыл или продолжаю тонуть? Я делаю последний гребок. Вроде светит солнце? День серенький. А может быть, я вижу это через слой зеленоватой воды? Поговорить бы с дочерью, узнать бы по ее глазам свой приговор. Не у кого спросить. Никого.

Пока все пили у меня в кабинете, вели умные разговоры, я все время – бочком, бочком – пытался протиснуться к дочери. Но почему-то она все время уходила от меня, все дальше и дальше, ближе к двери, к выходу.

Но я не могу жить в неизвестности. Не могу! У кого же спросить мне сейчас? Надрались, наелись, разошлись, облагодетельствовали. Никого.

Сейчас понесу ключи охраннику. Будь мужественным, мастер! Собирайся и ты в свой одинокий дом, в холодную лисью нору, увешанную бесценными картинами. Что лыбишься, господин граф? Ты думаешь, твоя взяла? Заблуждаешься, благородное отродье. Пока еще жив. Сижу в твоей спальне, сижу за столом твоего повелителя и попиваю коньяк Самтреста. Спускайся на рюмочку. Поднесу. Поднесу, так сказать, как представителю реликтовой эпохи. Ну, так за твое навеки истлевшее здоровье. Прозит! Чин-чин! Бом-бом! Виват, ваше превосходительство!

Не нравится мне сегодня господин граф. Что-то слишком зловещую корчит рожу.

И ты тоже задумал каверзу? Перенесу в запасник, зашлю в провинциальный музей!

Смир-но! Чтобы все стояли смирно, когда пьет Семираев. За собственное здоровье. За собственную удачу. За свое место в искусстве!

Почему не слышу музыки? Почему не гремят виваты?

Смиррр-но! Сошлю! Уничтожу!

Все кончается, все плывет перед глазами. Кажется, как Командор, граф собирается сойти с картины.

А вы чего лыбитесь, великий князь? Грозить кулаком! Да вас наголо остригут! Знаете, что за хулиганство бывает? А на пятнадцать суток в КПЗ не желаете?

И у госпожи музы в руках ведро помоев. Бунт?!

Теперь стены пошли в наступление. Сдвигаются? Пошли! Раздавить меня?

Не выйдет, господа хорошие. Я пока на коне. Я пока за столом. За императорским столом.

Я выпрямляю спину. Делаю значительное лицо. Это уже не просто Семираев, а нечто великое, могучее, грозное. Я чувствую, как и стол подобрался подо мной, трепещет, налился силой.

Да, я не желаю жить в одной комнате с этой швалью на стенах. Предавать в трудную минуту. Но! Поехали! Пошел, стол!

Стол подчинился моему приказу: медленно, как конь командующего на параде, он разворачивается на одном месте и не спеша, фронтом двигается к огромному трехстворчатому окну. Мимо проплывают злобные лица ненавистных портретов.

Сейчас раздастся звон стекла. Но нет. Окна внезапно распахиваются, трепеща занавесками.

По-прежнему сидя в кресле за столом, эдакой колесницей я выкатываюсь в сад. Я сижу с прямой спиной, положив кисти рук на синюю столешницу. Стол, как летающее блюдце, покачался над кустарником, над посеревшим снегом и медленно, будто вдоль по горке, пошел вверх. Это предназначено мне судьбой – все выше и выше.

Внизу просматривается графский, совсем маленький, как макет, дворец, замерший пруд, ниточка электрички. Спиралью огненной галактики мелькнул город, потом расплылись очертания страны. Вот завертелся арбуз земли. Темно.

Туман клубится, как в бане. Не видно даже бронзового бордюрчика. Ветер холодит щеки. Непривычно тихо, как в колодце. А может быть, я уже на том свете? Я уже тень, которая ищет своего перевозчика? Мне страшно. Бо-юсь!

Возьмите мою бессмертную душу, но отдайте мне мое тело. Живое, теплое. Я не хочу жить в пустоте. Не мо-гу!

Хоть бы что-нибудь на горизонте. Хоть звездочка. Хоть бы раздался свисток милиционера. Ничего.

И вдруг я слышу родное, знакомое и любимое. Я узнаю по голосу. Так поет только моя знакомая, замечательная птица. Ворона, ты где? "Я здесь", – раздается внизу, подо мною. Судьба зовет. Я срываюсь со своего кресла. И вдруг чувствую, что лечу.

Мои руки уже не так судорожно молотят воздух. Они обросли тяжелыми перьями, превратились в крылья, и я взмахиваю ими медленно, на вздохе. Я лечу все ниже и ниже.

Вот уже земля мерцает, усадьба с распахнутым, несмотря на зиму, окном.

Теперь я лечу низко, почти над сугробами, лесами, холодными парками, и, только почувствовав запах гари, резко иду вниз.

Тлеет среди мусора костер. Здесь все, такие же, как и я, черные, тупоносые птицы. Мы, вороны, самая мужественная и самостоятельная тварь на земле.

Я складываю крылья, озираюсь, делаю шаг, другой. Что-то клюю. Хорошо. Спокойно. Я наконец-то счастлив. Я пришел к себе. Я занят делом. Мне не нужно никем казаться. Ворона – самая мужественная и полезная птица.

Я успокаиваю себя: ворона – санитар природы.