Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1"

Генерал М.К.Дитерихс и представитель Французской военной миссии в Омске (до Жанена) подполковник (впоследствии генерал) Пари. Владивосток. 1918 г.

Вообще Царское дело распадалось на три части: 1) само убийство, 2) судьба трупов и 3) политическая обстановка. По всем трем пунктам роль М.К. Дитерихса в выяснении истины огромна, в розысках и обнаружении остатков жертв Екатеринбургского убийства его роль оказалась совершенно исключительной, решающей.

При всем этом, М.К. Дитерихс нисколько не нарушал полной свободы действий Н.А. Соколова – напротив, он ему во всём оказывал ценнейшее содействие. Когда Соколову пришлось ехать по делу из Омска, ему был выдан от Верховного правителя особый охранный лист. Это понятно, но этот документ нисколько не менял отношения к делу М.К. Дитерихса».

По словам красноярского историка Станислава Зверева: «В ходе расследования М.К. Дитерихс изменил желательному для иностранных миссий направлению и отказался от демократических иллюзий. В результате британский верховный комиссар Чарльз Эллиот приставил к нему шпиона, который подслушивал и передавал разговоры, которые вел Дитерихс. 7 сентября 1919 г., по записи тайного агента “Джона”, Дитерихс так выражался о намерении “союзничков”: “вся их задача раздробить и обезсилить Россию, чтобы раз на всегда уничтожить славянского врага’™».

Однако дипломатам и разведчикам «союзников» нужны были информаторы среди тех, кто был причастен к ведению самого следствия.

Естественным их агентом должен был стать корреспондент лондонской газеты «Times» Роберт Вильтон, во-первых, как подданный Его Королевского Величества, а, во-вторых, в соответствии со своим официальным положением, как обязанный исполнять указания Foreign Office. А где Foreign Office, там где-то поблизости непременно обретается и Intelligence Service.

О том, что дело обстояло именно таким образом, свидетельствует вовлеченность Вильтона в убийство в Петрограде Царского Друга²⁹.

Вряд ли, конечно, Роберт Арчибальдович был сознательным участником заговора с целью разрушения России, которую он любил, будучи русским по матери. Поддерживал он заговорщиков, вероятно, из лучших побуждений, введенный в заблуждение теми, кому он доверял. Вспомним слова Евангелия: «…Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин. 16, 2).

«Я находился в Сибири, – вспоминал английский журналист, – для выполнения одного поручения». Этим «поручением», несомненно, было Царское дело.

«Перед самой большевицкой революцией, – пишут изучавшие личное дело Вильтона авторы “Досье” Саммерс и Мангольд, – он возвратился в Англию, но снова вернулся в Россию в конце 1918 года с группой направляющихся в Сибирь белых русских.

Первоначально его роль не была ясной, он просто работал в качестве корреспондента “Times”, но, всё было, конечно, намного сложнее. Послужной список Вильтона, всё еще хранящийся в “Times”, показывает, что он находился в Сибири по заданию британской военной разведки и с одобрения американского госсекретаря.

Бригадный генерал Кокерилл, из Военного министерства, написал редактору “Times”, что цель его поездки – политическая», а из документов министерства иностранных дел следует, что пока Вильтон был в Сибири, ему послали через правительственные каналы 1 100 фунтов стерлингов.

Один из самых известных британских агентов в России, бригадир Джордж Хилл[17]17
  Джордж Александер Хилл (1892–1968) – родился в Казани, где у его отца, англичанина, был кирпичный завод. До 1917 г. с родителями жил в Петербурге. Во время первой мiровой войны был во Франции, занимаясь поиском шпионов и их допросами. В качестве секретного агента британской политической разведки позднее откомандирован на Салоникский фронт. С июня 1917 г. в качестве члена миссии Королевского летного корпуса послан в Россию, где находился в течение полутора лет. Помогал, как он пишет в мемуарах, Троцкому организовывать военную разведку. Вместе с полковником Джозефом Бойлем участвовал в возвращении Румынскому королевству эвакуированных в Россию национальных ценностей, захваченных большевиками. До 1926 г. Хилл жил в Константинополе, Варшаве, Риге, Хельсинки и других столицах пограничных с СССР стран. Затем вышел в отставку, из которой в чине майора вернулся в Ми-6 с началом второй мiровой войны. Одним из его учеников был советский шпион Ким Филби. Диверсионная школа, в которой он преподавал, была включена в состав Управления специальных операций (УСО). В 1941 г. Хилла отправили в Москву в качестве руководителя миссии УСО. Известие об этом чекисты, по свидетельству Филби, приняли с восторгом. В Москве были подписаны два соглашения между УСО и НКВД: по координации саботажа и пропаганде в европейских странах, включая заброску англо-советских агентов. По словам Хилла, он написал учебник для советских партизан. В командировке в СССР он находился вплоть до лета 1945 г., после чего вернулся в Лондон в чине бригадира. Об этом времени он впоследствии написал мемуары «Четыре года с НКВД», до сих пор не опубликованные и хранящиеся Гуверовском институте. После войны Хилл работал директором компании по производству минеральной воды. Скончался в Лондоне.


[Закрыть], позже рассказывал, что Вильтон действительно был британским агентом. Сейчас известно, что один из корреспондентов “Times”, был связан с разведкой».

Как мы уже писали, с Н.А Соколовым Р. Вильтона познакомил генерал М.К. Дитерихс («Мы были с ним давнишние знакомые по русскому фронту».). Встретились они с генералом, по словам корреспондента, в марте 1919 г. во Владивостоке. А уже в мае Вильтон вместе со следователем и генералом осматривали рудник на Ганиной яме под Екатеринбургом.

Джордж Александер Хилл

Он же переводил с английского необходимые для следствия документы и осуществлял фотосъемку («По просьбе Н.А. Соколова я помогал ему фотографированием многих мест и вещей».)

Постепенно между журналистом и следователем установились доверительные отношения.

«Он не скрывал от меня, – писал Вильтон, – своих убеждений и взглядов, догадок по Царскому делу, иногда спрашивал мое мнение. […] В течение многих месяцев автор находился в ближайшем соприкосновении с Н.А. Соколовым, следил за всеми подробностями следствия и принимал участие в таких действиях, к которым Соколов допускал только особо доверенных лиц».

Несомненно, он способствовал устойчивой германофобской и антираспутинской струи в следствии. Однако, объективности ради, следует признать, что роль Вильтона в этом, будучи заметной, не была все-таки определяющей.

Даже в глазах его соотечественников вред от него официальному Лондону перевешивал пользу.

Еще в 1917 г., по словам Саммерса и Мангольда, «работая корреспондентом в Санкт-Петербурге, он поссорился с местными и иностранными журналистами. Его обвинили в сочувствии самодержавию и в связи с царскими чиновниками».

В 1919 г. в Сибири, читаем в «Досье», «Вильтон неожиданно ввязался в конфликт с руководителями Британской военной миссии в России, причем так, что разозлил двух генералов, которые потребовали, чтобы Лондон отозвал его. Генерал Кнокс, британский представитель в Союзническом штабе в Сибири, был настолько взбешен вмешательством Вильтона в политические и военные дела, что в июне 1919 года телеграфировал в Лондон: “Я категорически настаиваю, чтобы г. Вильтон был отозван”.

Информаторы министерства иностранных дел характеризовали Вильтона как “неточно передающего факты”, a “Times” даже охарактеризовал своего собственного сотрудника как “не совсем соответствующего стандарту ‘Times’, как с точки зрения политических взглядов, так и по стилю изложения”.

Вильтон был тесно связан с белыми российскими политиками, и написал перед отъездом в Сибирь: “Я связан с определенной российской организацией… и благодаря этому я обладаю исключительными источниками информации”.

Испортив отношения с британской командой, Вильтон открыто примкнул к российской контрреволюции, которая в то время побеждала, став де факто сторонником генерала Дитерихса.

Оба разделяли взаимную ненависть к большевизму и Германии, но, прежде всего, к евреям, ненависть, запечатленную в одной фразе из книги Вильтона, которая рассказывала о судьбе Романовых: “Убийство Царя, преднамеренно запланировано евреем Свердловым […] и выполнено евреями Голощекиным, Сыромолотовым, Сафаровым, Войковым и Юровским, является актом не русских людей, а этого враждебного захватчика”.

Вильтон стал сторонником версии расстрела в Доме Ипатьева, не дожидаясь окончания следствия. […] В 1920 году им было напечатано много статей относительно расстрела в стенах Дома Ипатьева, сопровождаемых ядовитыми антибольшевистскими и антисемитскими комментариями. В своей книге, посвященной военным репортажам, Филипп Найтли из “Sunday Times” пишет о Вильтоне: “…он поставил под сомнение объективность любого сообщения, по сути войдя в штат одного из белых российских генералов…, ясно, что его статьи, выражающие мнение различных контрреволюционных российских элементов, сделали его ценность как военного корреспондента фактически нулевой”.

Но в 1920 году статьи Вильтона о расстреле Романовых были популярны. Статьи, и более поздняя книга, основанная на них, были главными факторами в распространении версии расстрела Романовых, на территории Великобритании».

Саммерс и Мангольд – личности, безусловно, специфические, акценты, которые они делают, также понятны, однако эти их претензии к Вильтону полнее раскрывают его личность и дезавуируют его противников (включая, прежде всего, британские власти), проясняя, что им в нем не нравилось.

В своей книге «Русская Агония» (Лондон. 1919) Вильтон писал: «Большевизм – не является русским – он, по существу, вненационален, почти все его лидеры были изгоями, давным-давно утратившими свою страну и государственность». Было от чего разгневаться!

Всего этого не могут простить ему и до сих пор. В изданной в 2003 г. в Москве в издательстве «Захаров» книге «Вместе или врозь?» родившийся в Москве советский писатель и журналист Семен Ефимович Резник, в 1982 г. уехавший в США и ставший там радиоведущим российского бюро «Голоса Америки», обвиняет Вильтона в фабрикации доказательств, доказывавших ритуальные преступления евреев. «Н.А. Соколов, – пишет он, – пользовался услугами Роберта Уилтона, помогавшего изготовлять фотографии вещественных доказательств – в обмен на информацию о еврейских кознях, которая через газету “Таймс” “потрясала мiр”».

«Союзники» у Ипатьевского дома в Екатеринбурге зимой 1918–1919 гг.

Однако, следовавшие мудрому совету не класть яйца в одну корзину, «союзники» делали свою ставку не на одного лишь Вильтона.

Весьма близкими к следствию людьми были также Пьер Жильяр и Сидней Гиббс. Они не только официально состояли на службе у «союзников», но и, как мы уже писали, еще до революции были связаны с английскими и французскими спецслужбами³⁰.

Вряд ли случайно, что при перевозке в мае 1918 г. второй части Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург в Ипатьевский дом, превращенный в самую настоящую тюрьму, некоторых находившихся при Августейших Узниках слуг (включая Гиббса и Жильяра), отделив от других, оставили в Тюмени.

В силу положения, которое они занимали при Царской Семье и, соответственно, высокой их информированности, нетрудно было предположить особую ценность обоих для следствия.

Благодаря сохранившимся письмам Чарльза Сиднея Гиббса мы знаем о некоторых обстоятельствах его жизни во время следствия.

20 января 1919 г. глава британской Дипломатической миссии, Верховный комиссар Его Королевского Величества Чарльз Элиот[18]18
  Верховный комиссар и генеральный консул в Сибири Чарльз Элиот. По словам управделами Сибирского правительства Г.К. Гинса, сэр Чарльз, «уже не раз бывавший в России, свободно говорил по-русски, хорошо знал Восточную Сибирь и Восток вообще». В 1920–1926 гг. Элиот был британским послом в Японии. Заинтересовавшись японской культурой, в особенности буддизмом, остался там. В 1925 г. его избрали почетным членом Японской академии наук. Заболев, он решил вернуться на родину. Умер на борту корабля 16 марта 1931 г.


[Закрыть] предложил Гиббсу стать его секретарем в Омске.

Чарльз Элиот

23 января живший в то время в Екатеринбурге Гиббс получил от местного британского консула Томаса Престона письмо с официальным уведомлением, что если он желает занять должность секретаря при Верховном комиссаре, то должен незамедлительно выехать к тому в Омск.

В обязанности секретаря входила шифровка и расшифровка депеш об операциях белых войск.

Майлс Лэмпсон

Работу с Гиббсом, несомненно, облегчало его незавидное материальное положение. Нуждаясь в деньгах, в марте 1919 г. он отсылает своему дяде в Англию негативы Царских фотографий (в т. ч. самых последних из известных, сделанных по дороге из Тобольска в Екатеринбург) с просьбой продать право на их публикацию какому-нибудь иллюстрированному еженедельнику.

Сотрудничество с Элиотом у Гиббса продолжалось относительно недолго. Осенью 1919 г., получив новое назначение, дипломат выехал в Токио. «В начале сентября, – пишет в своих воспоминаниях управделами Сибирского правительства Г.К. Гине, – уехал из Омска сэр Чарльз Элиот, назначенный послом в Токио; 21 сентября уехал граф де Мартель. Представители в Омске оказались менее авторитетными, чем дальневосточные. Последние же проявляли в отношении Омского правительства явную недоброжелательность».

Место Чарльза Элиота занял Майлс Лэмпсон (1880–1964). Выпускник Итона, на дипломатической службе он был с 1903 г., успев поработать в британском посольстве в Токио (1906–1910), Софии (1911). Последним местом его службы был Пекин, где он был первым секретарем английского посольства.

В марте 1920 г. работа Британской миссии в Сибири завершилась, а вместе с ней и служба Гиббса.

Другим объектом разработки разведслужб являлся Пьер Жильяр. Хотя он и был гражданином Швейцарии, однако, как франкофон, представлял, конечно, особый интерес для французов.

Еще при большевиках, с Жильяром, также, как и с Гиббсом, не раз, как мы об этом писали, контактировал британский консул в Екатеринбурге Престон.

«Персонально, – пишет историк Станислав Зверев, – Томас Престон оставил о себе добрую память у Жильяра. Принимая во внимание традиционную для британской политики двойную игру, следует заметить: откровенность Жильяра давала Престону надежную информацию о неимении у монархистов возможности спасти Царя. В 1960 г. Престон опровергает самозванцев на основании того, что знал все планы».

Но вот настал черед французов.

«…В Омск, – читаем в мемуарах Г.К. Гинса, – прибыл эффектный французский генерал Жанен. Его сопровождал целый штаб». А среди членов этого штаба французский офицер капитан Зиновий Пешков – родной брат Якова Свердлова.

Одновременно Морис Жанен был близким знакомым русского посла в Париже Н.А. Маклакова – масона высокого градуса, координатора убийства Царского Друга, впоследствии сыгравшего одну из ведущих ролей в сокрытии частиц Царских мощей, собранных Н.А. Соколовым на Ганиной яме.

«В конце января 1919 года, – сообщает Пьер Жильяр в своей книге, – я получил телеграмму от генерала Жанена, которого знал в Могилеве в бытность его начальником французской военной миссии при Ставке. Он приглашал меня приехать к нему в Омск. Несколько дней спустя, я покинул Тюмень и 13 февраля приехал во французскую военную миссию при Омском правительстве».

Так началась служба Жильяра в отделе разведки при штабе генерала Жанена, с которым он был знаком еще с 1915 года.

Продолжалась она вплоть до января 1920-го.

Й. Влчек. Встреча генерала Мориса Жанена на вокзале в Екатеринбурге. Зима 1918–1919 гг.

Он и выехал из Омска вместе с поездом Французской военной миссии, а впоследствии, будучи уже личным секретарем генерала, стал посредником при передаче генералом М.К. Дитерихсом и Н.А. Соколовым подлинника следственного дела и важнейших вещественных доказательств, включая священные реликвии, отправлявшемуся во Францию Морису Жанену.

Морис Жанен среди русских и французских офицеров в Сибири. 1919 г.

Механизм контроля за следствием становится понятным хотя бы вот из этого рапорта следователя Н.А. Соколова генералу М.К. Дитерихсу, датированного 2 июнем 1919 г.:

«…У меня имеются совершенно точные сведения, что у […] г. Жильяра имеется несколько сот (приблизительно до 900) негативов и отпечатков, имеющих громадное значение […]…Я, с первых же шагов начала предварительного следствия, признал возможным самый вопрос о получении от г. Жильяра нужных для дела снимков поставить только в плоскости полуофициальных с ним отношений. Получение же от него снимков путем применения к нему норм устава уголовного производства я и раньше и теперь признаю неудобным […]

В бытность генерала Жанена в г. Екатеринбурге и осмотра им дома Ипатьева, я лично просил Жанена оказать в этом отношении мне содействие, чему генерал Жанен выразил желание пойти навстречу. […]

К сведению докладываю Вашему превосходительству: а) что г. Жильяр и поныне состоит при генерале Жанене; б) что, в целях получения от него сих, имеющихся у него снимков, я, под честным словом нераспространения, передал ему несколько снимков с дома Ипатьева, где пала жертвой злодеяния Августейшая Семья».

Что касается этого «осмотра дома Ипатьева» генералом Жаненом (уже, как мы знаем, не первого), то о нем сохранилась запись в дневнике самого генерала от 15 мая 1919 г.: «В штабе генерала Гайды я вручил награды нескольким офицерам. […] После обеда следователь Соколов, которому было поручено расследовать убийство императорской фамилии, разрешил мне посетить дом Ипатьева. Он неоднократно прибегал к моей поддержке в своих делах»³¹.

Фотографии же от Пьера Жильяра Н.А. Соколов, судя по сохранившемся в деле документам, получил 16 июля и 2 сентября 1919 г.

Говоря о расследовании цареубийства, которое вел, под руководством генерала М.К. Дитерихса и при особом покровительстве адмирала А.В. Колчака, Николай Алексеевич Соколов, проявляя не только высокие профессиональные качества следователя, но и удивительную независимость суждений, а также упорство в отстаивании истины, нельзя тем не менее не заметить и одного изъяна, в котором совершенно явно воздействие идеологии «союзников».

Представители иностранных миссий во дворе здания Государственного банка после осмотра золотого запаса. Омск, лето 1919 г.

Мы имеем в виду германофобию и антираспутинскую линию, направленные в конечном счете против Императрицы Александры Феодоровны, присущие не только книге Н.А. Соколова, но и написанному Р. Вильтоном, П.П. Булыгиным и в какой-то степени даже М.К. Дитерихсом.

Всё это есть с чем сравнивать.

Сидят слева направо: министр финансов И.А. Михайлов, генерал Морис Жанен и член Французской военной миссии Жозеф Ласье. За Жаненом стоит, положив ему руку на левое плечо (весьма примечательный жест!), капитан Зиновий Пешков (брат Якова Свердлова)

Уже упоминавшаяся нами как-то книга члена Французской военной миссии в Сибири Жозефа Ласье «Сибирская трагедия» (Париж. 1921) исполнена самой дикой германофобии, причем по большей части по отношению к русским немцам (вернее даже, исходя из контекста, к русским с немецкими, шведскими и иными подобными фамилиями), обнаруженным любознательным французом в окружении Верховного Правителя А.В. Колчака, благодаря чему автор книги и самого адмирала подозревал в тайном германофильстве.

В своих корреспонденциях в газету «Matin» Ласье утверждал, что вокруг адмирала одни германофилы, в отряды же атаманов Калмыкова и Семенова внедрились, мол, немецкие офицеры, благодаря чему казацкие офицеры на вечеринках поют-де немецкие песни. А посему поддерживать Колчака всё равно, что содействовать германской политике.

В верхнем ряду второй слева – Чарльз Сидней Гиббс, секретарь английской миссии

Гораздо важнее, однако, что те же мысли разделял и генерал Морис Жанен, обладавший несравнимо большими полномочиями и правом делать официальные доклады Французскому правительству.

Вот, между прочим, резюме одного из его докладов, которое он поместил в своем дневнике: «В его [Колчака] окружении находятся женщины, связанные с людьми более чем подозрительными в смысле шпионажа, германофильства и противосоюзных действий. […] Такое германофильство приходится отметить и у многих офицеров, в особенности в Генеральном штабе, где оно всё растет. […] Затем я отмечаю враждебность по отношению к союзникам, ненависть к Антанте, подозреваемой в сочувствии к революции».

(Мотивы, пусть и с использованием иных имен, в целом, однако, хорошо знакомы по донесениям союзных дипломатов из России 1915–1916 гг., «подтверждавшихся» дружным хором российских либеральных министров, чиновников, думцев и журналистов.)

Здание Екатеринбургского Окружного суда, в котором в 1919 г. работал Н.А. Соколов

Что же касается сибирских дел, то за всей этой клеветой, имевшей целью, по словам историка-эмигранта С.П. Мельгунова, «всемерно дискредитировать власть адмирала Колчака», стояли попытки Верховного Правителя «отстаивать суверенность Российского правительства от притязания союзников», включая и проведение независимого расследования цареубийства.

То была, если вспомнить К.С. Льюиса, такая «мерзейшая мощь», гнувшая даже и адмирала А.В. Колчака. «…За период с 1-го марта, – читаем приписку на одном из документов, сделанную 10 апреля 1919 г. генералом М.К. Дитерихсом, – в Верховном Правителе произошел перелом в пользу жидо-немецкой партии, а потому выяснение картины и обстоятельств убийства в полной мере было для него нежелательным».

Благодаря подобного рода свидетельствам, приходит понимание, что именно во влиянии «союзников» следует искать причину германофобии участников следствия, с неизбежностью трансформировавшуюся в дикие обвинения Императрицы, Царского Друга и родственников Григория Ефимовича в шпионаже в пользу Германии.

За всеми этими ошибками (большими, но всё же и не определяющими при расследовании самого цареубийства) нельзя забывать главного, что удалось совершить Н.А. Соколову. Это основное сумел сформулировать один из тех, кто по какому-то совершенно непонятному выверту сознания, пытается сегодня сам опровергать следствие: «Очень часто у противников версии Соколова есть существенная проблема: они не могут представить более убедительную и обоснованную гипотезу. И получается, что в ход идут… явные фальшивки…» (С.В. Зверев).

Сегодня это то, что противостоит аргументам генетической экспертизы, степень достоверности которой, несмотря на неумеренное славословие «достижениям современной передовой науки», с точностью оценить невозможно.

Заслугу эту вместе с Николаем Алексеевичем Соколовым в полной мере разделяют и его ближайшие соработники, не взирая на их частные, по сравнению с главной линией расследования, заблуждения. Именно их книги до сих пор не позволяют фальсифицировать это во многом определяющее, судьбоносное для России дело.

Знакомясь с нынешними «новыми» (а в действительности перепеваемыми прежними) версиями-объяснениями, следует понимать, кто и с какой целью занимается ниспровержением следствия Н.А. Соколова, всякий раз – для подстраховки – задавая себе вопросы: кому это выгодно, почему тот или иной человек высказывается так на самом деле, не обращая внимания на внешне благовидные предлоги, которыми обычно ведь и всегда прикрываются.