Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1"

Кое-что об обстановке в Верхне-Удинске накануне отъезда пишут английские журналисты Саммерс и Мангольд, подавая – понятное дело – и без того трагические события в нарочито заостренном тоне.

«…Соколов, – пишут они, – в панике обратился за помощью к британскому должностному лицу, капитану [Брюсу] Бэйнсмиту, которого мы нашли в 1975 году в Корнвилле. Капитан Бэйнсмит вспомнил о формировании специального поезда, для того, чтобы вывезти следователя, который был к тому времени “в нервном и испуганном состоянии”».

Консульство США в Харбине

Из Верхне-Удинска в Харбин Н.А. Соколов выехал на американском консульском поезде.

Описание этой поездки мы находим в воспоминаниях капитана П.П. Булыгина, опубликованных в 1928 г. в рижской газете «Сегодня»:

«Генерал Дитерихс понял опасность Читы для следствия. Атаман явно был среди врагов. Надо было вывозить следственный материал через Читу на Восток скрытно. По его приказанию, я заказал большой цинковый ящик, в который и был уложен весь следственный материал. Ящик был передан полковнику Муру, командиру американского полка, стоявшего в то время в Верхне-Удинске и уходившего теперь во Владивосток. Ящик был передан, как частные вещи генерала Дитерихса.

Американский обслуживающий персонал железнодорожных составов в России. 1919–1920 гг.

Полковник Мур обязался доставить его в Харбин и передать высокому комиссару Англии Лэмпсону или его помощнику консулу во Владивостоке [впоследствии в Харбине] Ходсону [Дж. С. Хадсону]. […]

Следователю Соколову генерал Дитерихс дал письмо Лэмпсону, в котором он просил английского представителя переправить в Лондон следственный материал, следователя и двух состоящих при нем офицеров.

Эшелон американского полка тронулся. К концу поезда был прицеплен служебный вагон Соколова. При подъеме на [Яблоновый] хребет эшелон был разделен на две части. Первая часть с вагоном полковника ушла вперед; наша отстала [в отдельном издании мемуаров: задержана из-за ссоры между атаманом Семеновым и отступающими чехами, которая закончилась бы кровопролитием, если бы не вооруженное вмешательство японцев].

Когда мы, наконец, пришли в Читу, полковника Мура там давно не было. С большим трудом удалось устроить разрешение атамана Соколову поехать в Харбин для допроса, я и Грамотин получили от атамана бумаги и деньги на обратный путь в Европу».

Трудное решение

По дороге в Харбин Н.А. Соколов со спутниками на несколько дней снова останавливался в Чите, в которой он 21 января даже допрашивал одного из свидетелей.

В тот же день он выехал в Харбин. Вопреки первоначальным сильным опасениям, ему удалось вырваться. Вскоре поезд пересек границу. Так следователь оказался за пределами Российской Империи.

Железнодорожный вокзал в Харбине

Первый документ следствия, помеченный Харбином, датируется 7 февраля.

Для Николая Алексеевича это был поистине черный день.

«7 Февраля 1920 г., – читаем в справке, сохранившейся в деле, – в момент падения власти Верховного Правителя адмирала Колчака и убийства его в этот день большевиками в г. Иркутске, судебный следователь находился в пределах Маньчжурии, в г. Харбине».

Американцев, взявшихся в Нижне-Удинске за перевозку материалов расследования, в городе они не застали.

«В Харбине, – пишет капитан П.П. Булыгин, – мы не застали полковника Мура. Ящик с делом нашелся у английского консула Сляй. Он же сообщил мне, что Лэмпсон в Пекине, а Ходсон [Хадсон] во Владивостоке. Лэмпсон, в свою очередь, запросил Английское правительство о разрешении вывезти в Англию дело. Надо было ждать».

Английским консулом в Харбине был Генри Эдвард Слай (1976–1932). Sly по-русски передается в различных источниках по-разному: Сляи, Слай, Сляй. Место это он занимал с 1 октября 1912 года.

Майлс Лэмпсон

Сохранилось неподписанное машинописное письмо Н.А. Соколова на его бланке, адресованное находившемуся уже в Пекине Майлсу Лэмпсону[23]23
  Майлс Лэмпсон, временный поверенный в Пекине, в 1926–1933 гг. был посланником Великобритании в Китае, а с 1934 г. – верховным комиссаром. В 1933–1946 гг. Лэмпсон занимал пост посла в Египте, а в 1946–1948 гг. особого комиссара в Южной Азии. Скончался от 18 сентября 1964 г. в возрасте 84 лет.


[Закрыть], предположительно датируемое февралем:

«Ваше Высокопревосходительство, Господу Богу было, в Его неисповедимых для нас путях, [угодно] вверить моим слабым силам охрану чести нашего покойного Монарха и Его столь мученически погибшей Августейшей Семьи – близких Родственников Его Величества Короля.

Готовый нести какую угодно ответственность перед кем угодно, я совершенно официально заявляю Вам, господин Высокий Комиссар, что Его Величество Государь Император и Его Августейшая Семья погибли потому, что не пожелали изменить Родине и пойти на соглашение с немцами. Истинными виновниками Их мученической кончины были немцы.

Повторяю, я имею полное право утверждать это и могу это доказывать данными дела.

В настоящий момент политическая обстановка и, в частности, обстановка, которая окружает самое дело, столь неблагоприятна для меня, что я вынужден доложить Вам следующее. Я, обязанный хранить нашу национальную Святыню: честь покойного Императора, ближайшего Родственника Его Величества Короля, нахожусь в большой опасности. Немецкие шпионы уже окружили здесь меня, и если я останусь еще здесь в Харбине, то погибнет всё.

Поэтому я почтительнейше прошу Ваше Высокопревосходительство сделать распоряжение, чтобы г. Сляи оказал мне и состоящим при мне господам офицерам, капитану Булыгину и есаулу Грамотину, [направленных] ко мне Ее Величеством Императрицей [Марией Феодоровной], содействие к немедленному нашему отъезду в Пекин, где я имел бы пребывание, чтобы он передал для этого нам имеющиеся у него два предмета[24]24
  Речь идет о переданных 8 января 1920 г. в Верхне-Удинске генералом М.К. Дитерихсом Майлсу Лэмпсону «основных уликах и останках Их Императорских Величеств». – С.Ф.


[Закрыть], чтобы все предметы с документами и вещами г. Сляи опечтал английскими печатями, дабы они не подверглись в пути осмотрам.

Кроме того, я позволю себе покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство приказать кому следует, чтобы при всех этих вещах с нами следовал бы капитан Воккер[25]25
  Капитан Уокер (H.S. Walker) был офицером для связи при атамане Г.М. Семенове от английского командования в Сибири. Состоял в дружеских отношениях с Н.А. Соколовым, капитаном П.П. Булыгиным и есаулом А.А. Грамотиным. Это он вывез следователя из Читы в Верхне-Удинск. – С.Ф.


[Закрыть], сейчас находящейся в Харбине. Мне очень трудно без помощи английского офицера выходить из затруднений, и я особенно прошу о прикомандировании к делу капитана Воккера, знающего многое по делу.

Я знаю всю опасность, которая сейчас грозит делу и нам здесь, и я покорнейше прошу сделать всё возможное в срочном порядке.

Просит принять уверение в совершеннейшей почтительности имеющий честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою».

Это письмо Н.А. Соколова, также как и послание генерала М.К. Дитерихса от 7 января 1920 г., адресованное тому же Лэмпсону и приведенное нами ранее, – оба эти документа раскрывают нам внутренний мiр и мотивацию поступков истекшего года и всей последующей жизни этих людей.

Приведем, кстати уж, и позднейшие слова генерала.

Вот заключительные строчки из июньского 1930 г. письма Михаила Константиновича генерал-лейтенанту А.П. Архангельскому (1872–1959):

«Да, дорогой Алексей Петрович, только стоя перед остатками этого ужасного костра-пепелища в глухом углу Коптяковского леса, почувствовал я в полной мере весь тот страшный, кошмарный, непрощаемый грех нас всех, который мы совершили в 1917 году. И не только перед этими безвинными АВГУСТЕЙШИМИ МУЧЕНИКАМИ, но перед всей Великой прошлой историей России».

Отвечая в следующем году на вопросы журналиста из парижской эмигрантской газеты «Возрождение» (20.01.1931), М.К. Дитерихс заявил: «…Следствие в районе Верхне-Исетского завода, на местах громадных костров, на которых под руководством Исаака Голощекина были сожжены тела Членов Царской Семьи – собрало целый ряд мелких предметов, подтверждающих гибель расстрелянных в Ипатьевском доме». И среди них – «несколько уже совершенно не оставляющих места какому бы то ни было сомнению. Укажем, прежде всего, на 30 обгорелых осколков от крупных костей. Некоторые осколки от крупных костей имеют совершенно ясные следы отделения рубящим оружием».

Выпуск почтовых марок русской почты в Харбине 1920 г., представляющий собой надпечатки новых цен на марках Российской Империи

Возвращаясь к харбинским дням февраля 1920 г., следует понимать: получить находившиеся в английском генеральном консульстве в Харбине Царские реликвии и вещественные доказательства по делу Н.А. Соколов не мог по той простой причине, что они были лично вручены М.К. Дитерихсом М. Лэмпсону, находившемуся в описываемое время в Пекине, а потому могли быть возвращены только генералу, всё еще не приехавшему из Верхне-Удинска.

Суррогаты денег, имевшие хождение в 1919 г. в Харбине

«Чемоданы с материалами следствия, – вспоминал П.П. Булыгин, – были обнаружены у британского консула господина Слайя, но его предупредили, что в чемоданах личное имущество генерала Дитерихса, и не дали никаких инструкций на передачу их кому-либо еще».

Но время было такое, что Михаил Константинович вполне мог вообще не добраться до Харбина, погибнуть. И Соколов об этом, конечно, не мог не задумываться.

Чарльз Сидней Гиббс

По словам Джона Тревина, биографа наставника Цесаревича Ч.С. Гиббса, тот вместе с Майлсом Лэмпсоном, чьим секретарем он был, находился в то время в Пекине, откуда как раз в это время послал в Foreign Office на имя министра иностранных дел лорда Керзона «служебную записку, в которой описывал события у рудника под Екатеринбургом и сильные неприятности Соколова».

Вскоре Гиббс получил письмо от следователя, написанное в Харбине 19 февраля 1920 г.:

«Многоуважаемый Сидней Иванович, считая Вас одним из тех немногих людей, которые не на словах, а на деле были преданы Августейшей Семье, я обращаюсь к Вам с самой настоятельной просьбой.

Я нахожу, что долее оставаться нам в Харбине абсолютно невозможно: погибнет всё. Политическая обстановка складывается крайне неблагоприятно. В Чите безпорядки, и из города бежали все те, кто занимал ответственные посты. Нужно ждать со дня на день полного изменения настроений и здесь. Тогда никто мне не только не будет помогать, но и станет всячески противодействовать. Кроме того, в городе очень много опасных для меня людей. Здесь только что был, а может быть, всё еще здесь Соловьев в компании одного крупного немецкого шпиона[26]26
  О пребывании Б.Н. Соловьева, зятя Г.Е. Распутина, с супругой в Харбине и подробный разбор фальсификации в связи с ними следствия см. в нашей книге «Дорогой наш Отец. Г.Е. Распутин-Новый глазами его дочери и духовных чад» (М. 2012). – С.Ф.


[Закрыть].

Троцкий с женой в Лондоне в 1902 г. и в Мексике в последние годы жизни

Также я должен Вам прямо и открыто рассказать о нынешнем положении дел. Г. Слай не может нам помогать. Он столь непозволительно обошелся с капитаном Булыгиным, что Булыгин счел невозможным более у него бывать. Я иногда бываю, но мне тоже невыносимо тяжело, и я вынужден прекратить всякую работу по делу.

Кроме того, я просто боюсь за судьбу дела. Я совершенно определенно заявляю Вам следующее. Г. Слай находится в большой дружбе с харбинским миллионером евреем Скидельским[27]27
  Соломон Леонтьевич Скидельский (1878–1952) – с 1895 г. находился в Англии, где учился в общеобразовательной школе в Лондоне, а затем в университете в Глазго. С 1900 г. помогал отцу, владельцу крупных промышленных предприятий на Дальнем Востоке (угольные копи, цементный, фанерный и маслобойный заводы, мельницы), на которых работало около 10 тысяч рабочих, а также лесных концессий и угледобывающей компании в Маньчжурии. После смерти отца в 1916 г. вместе с братьями вступил в наследство. С 1920 г. в течение 20 лет был португальским консулом в Харбине. В сентябре 1945 г. задержан опергруппой Управления контрразведки «Смерш». В 1950 г. военным трибуналом осужден на 25 лет лишения свободы. Умер в заключении. – С.Ф.


[Закрыть]. Скидельский – родственник, и близкий родственник Лейбы Бронштейна: Бронштейн женат на сестре Скидельского[28]28
  Наталья Ивановна Седова-Троцкая (1882–1962) – происходила из купеческой семьи; по некоторым сведениям была дочерью купца 1-й гильдии Леонтия Семеновича (Хаима Лейбы Шимановича) Скидельского и польки из шляхетского рода. Революционерка. Вторая жена Л.Д. Троцкого. В 1918–1928 гг. была завотделом по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса (т. н. музейного отдела). – С.Ф.


[Закрыть].

Мадам Скидельская[29]29
  Супруга С.Л. Скидельского – Клара Тимофеевна, урожденная Животовская, 1888 г.р. – также была родственницей Л.Д. Троцкого. Ее отец, согласно показаниям Соломона Скидельского, был то ли двоюродным, то ли троюродным братом Троцкого. После развода в 1928 г. Клара Скидельская уехала в Париж, где вышла замуж за португальского посла в Вашингтоне Бианки. Там она жила с дочерью Сибиллой Соломоновной, окончившей Сорбонский университет, а в США работавшей редактором отдела искусств газеты «Вашингтон Пост». – С.Ф.


[Закрыть] не так давно была в Москве у Троцкого и привезла оттуда подарок… кольцо с голубым бриллиантом, принадлежавшее [Великой Княжне] Татьяне Николаевне. Она даже не скрывает всего этого.

Г. Слай настолько близок со Скидельскими, что эта самая мадам Скидельская выполняет в его доме обязанности хозяйки. Таким образом, получилась чудовищная вещь: дело находится в руках человека, от которого я не могу ждать ничего хорошего и который ничего хорошего и не делает.

В силу вышеизложенного, я покорнейше прошу Вас доложить г. Лэмпсону мою покорнейшую просьбу, заключающуюся в следующем.

Я нахожу настоятельно необходимым выехать в Пекин со всеми материалами, где я и буду ожидать ответа от Английского правительства. (Я просил г. Слая связаться с г. Лэмпсоном, изложив в телеграмме мою просьбу о помощи и предоставлении мне разрешения на въезд в Англию. Г. Слай сказал мне, что отправил телеграмму, и г. Лэмпсон уведомил его о том, что он запросил Лондон, и просил меня оставаться в Харбине до получения разрешения на отъезд.)

Поэтому я прошу, чтобы г. Лэмпсон телеграфировал г. Слаю и последний выдал мне сундучок Императрицы и коробку, а затем оказал бы содействие нашему отъезду в Пекин.

Английское Генеральное консульство в Харбине

Всего у меня должно быть не менее пяти больших ящиков с документами и вещественными доказательствами по делу (исключительно по делу). Чтобы все ящики благополучно доехали до Пекина, я бы очень просил опечатать их английскими печатями и дать мне на руки документ, освобождающий от пограничного досмотра. Это первая моя просьба.

Вторая моя просьба заключается в следующем. Сейчас приехал в Харбин капитан Уокер. Он находится в курсе дела и об убийстве Царской Семьи, и самой обстановки. Для того чтобы выполнить мою трудную задачу, мне необходима помощь английского офицера. Я очень прошу Вас доложить г. Лэмпсону мою покорнейшую просьбу о том, чтобы капитан Уокер находился при мне. В этом случае я вместе с ним мог бы перевезти материалы следствия сначала в Пекин, а затем и дальше, если будет получено разрешение. Для меня это чрезвычайно важно.

Многоуважаемый Сидней Иванович, поймите: у меня вполне достаточно данных, чтобы я мог представить Вам доказательства того, что настоящими виновниками убийства Царской Семьи являются наши общие враги – немцы. Я обращаюсь к Вам в критический момент и умоляю Вас незамедлительно сделать всё, о чем я Вас прошу. У меня собран обширный материал по делу, и я могу всем это доказать. Теперь я окружен врагами: свободно не могу ступить и шагу. Я не могу больше медлить ни единой минуты и умоляю Вас разъяснить всё г. Лэмпсону и помочь мне в указанных просьбах. Мне нужно, чтобы г. Лэмпсон отдал г. Слаю распоряжения касательно нашего отъезда, о необходимости опечатать багаж и о Уокере. Каждая минута промедления крайне для меня опасна.

Буду ждать с большим нетерпением ответа, уважающий Вас Н. СОКОЛОВ».

Бывшее Императорское Русское Генеральное консульство в Харбине

Вся эта антинемецкая риторика обоих приведенных нами писем Н.А. Соколова (как и М.К. Дитерихса, приведенных ранее) сразу же бросается в глаза, кажется чрезмерной и даже нарочитой. Разумеется, мы далеки от того, чтобы подозревать авторов в неискренности (ведь о том же самом свидетельствует и тон их книг). Несомненно, однако, и то, что они хорошо понимали, что могло импонировать их адресатам.

Что же касается другой важной темы, затронутой в последнем письме Н.А. Соколова, – семейства Скидельских, то, судя даже по самым поверхностным биографическим сведениям, связи многочисленных их представителей с Англией были весьма тесными и устойчивыми, заставляющими задуматься о многом.

Городской совет Харбина

Племянники Соломона Скидельского Аркадий, Семен, Михаил и Борис Яковлевичи закончили Кембриджский университет. Выпускником Кембриджа был и еще один его племянник – Григорий Моисеевич, а сестра последнего Гиль да Моисеевна училась в Оксфорде. Большинство из них получили английское подданство, служили офицерами британской армии.

В июле нынешнего 2017 г. Владивосток посетил один из внучатых племянников Соломона Скидельского – родившийся в 1939 г. в Харбине «англичанин» Роберт Джейкоб Александр Скидельски, барон Тилтон – известный британский экономист, профессор политической экономии университета «Уорик», член Палаты лордов и Британской академии.

Февральско-мартовские события в Харбине были настолько важны для Н.А. Соколова, что он нашел нужным упомянуть о них в своей книге.

В подстраничном примечании к берлинскому изданию 1925 г. читаем:

«Положение было тяжелое, не было денежных средств. Я обратился в феврале с письмом к послу Великобритании в Пекине г. Лямсону и просил его дать мне возможность вывезти в Европу акты следствия и вещественные доказательства. Я указывал, что в числе вещественных доказательств имеются останки Царской Семьи. 23 февраля ко мне прибыл секретарь посла г. Кейф и сообщил мне, что посол запросил свое правительство в Лондоне. Лямсон, видимо, не сомневался в утвердительном ответе. Мой вагон был взят в состав поезда Кейфа и охранялся. 19 марта английский консул в Харбине г. Сляй передал мне ответ Английского правительства. Он был лаконичен: “Не можем”».

В первом французском издании 1924 г. этот текст выглядит несколько иначе (очень важны нюансы!):

«…В момент гибели адмирала Колчака, я находился в Харбине в самой сложной ситуации. Пытаясь любой ценой сохранить папки с расследованием, в феврале 1920 года я передал письмо английскому послу в Пекине, господину Лэмпсону с просьбой дать мне возможность вывезти документы в Европу. Я указывал, что там были останки тел Жертв, отметив роль в этом немцев. 23 февраля секретарь посла, господин Кеф [Keef], придя ко мне, передал, что посол телеграфировал в Лондон, прося инструкций. 19 марта господин Слай, консул в Харбине, сообщил мне ответ от Английского правительства. Он был отрицательным».

Попытки определить личность секретаря консула Слая – господина Кефа – не привели пока к однозначным результатам³⁷.

Наиболее подходящим кандидатом является Артур Джеймс Кейв ⁄ Arthur James Cave (ум. 1936) – с 12 июля 1918 г. вице-консул в Сибири, а затем (с 28 марта по 22 апреля 1919 г.) консул во Владивостоке. С 1 июля 1924 г. он входил в состав Британской миссии в Ленинграде, а в 1926 г. исполнял обязанности консула в Ленинграде, что заставляет нас вспомнить о служившем там в то время бывшем Екатеринбургском консуле Томасе Престоне, под наблюдением которого происходило цареубийство.

Здание бывшего английского генерального консульства в Харбине в наши дн

В 1924 г. в своем известном очерке «На могиле Н.А. Соколова» А. Ирин, со слов самого следователя, уточнил: «Ответ был совершенно неожиданный: Ллойд Джордж приказал прекратить всякие сношения с Соколовым, предоставив самому озаботиться судьбой порученного ему дела»³⁸.

Упомянул об этом эпизоде в своих мемуарах и капитан П.П. Булыгин: «Пришел ответ из Англии на запрос г. Лэмпсона: Английское правительство не разрешает въезда следователю с делом и приказывает консулу Сляйю немедленно вернуть ящик генералу Дитерихсу».

Высказался по этому поводу впоследствии и Михаил Константинович. Корреспондент парижской газеты «Возрождение» (20.1.1931) передает слова Михаила Константиновича следующим образом: «Первоначально помощь хотел оказать английский дипломат Майлс Лэмпсон (ныне британский посланник в Китае) и вывез в своем поезде шкатулку в Харбин. Но вскоре он получил предписание от своего Министерства иностранных дел не вмешиваться в “Русское Царское дело” и потому просил генерала Дитерихса взять обратно сафьяновую шкатулку. Генерал принял шкатулку обратно».

С не меньшей осторожностью высказывались и другие, хотя при этом и не могли всё же до конца скрыть некоторое, по крайней мере, недоумение.

В интервью «New York Times» 1930 г. Великая Княгиня Мария Павловна высказала весьма аккуратное «предположение», что «Великобритания действительно могла отказаться принять останки»³⁹.

Ксавье Мария Альфонсо де Отеклок

Весьма своеобразной была реакция на вопрос сотрудника газеты «Petit Journal» Ксавье де Отеклок[30]30
  Ксавье Мария Альфонсо де Отеклок (1897–1935) – французский журналист и писатель, автор ряда публикаций во французской прессе о Царских реликвиях. Среди тех, с кем он беседовал на эти темы, были, в частности, генерал Морис Жанен и князь Н.В. Орлов.


[Закрыть] председателя Совещания бывших русских послов в Париже М.Н. Гирса, которому в январе 1921 г. при обстоятельствах, о которых мы еще расскажем, были переданы Царские реликвии и подлинники следственного дела.

«На вопрос журналиста – почему представители Английского правительства отказались принять от генерала Дитерихса, Жильяра и Соколова предметы, которые потом взял генерал Жанен, М.Н. Гирс дал журналисту разъяснение в частном порядке с просьбой сообщенных сведений не опубликовывать.

На этой харбинской улице функционировал книжный магазин И.Т. Щелоков

Отеклок ограничивается сообщением, что англичане так действовали в силу причин чисто дипломатического характера»⁴⁰.

В 1938 г., уже без всякой дипломатии, И.П. Якобий в своей известной книге «Император Николай II и революция», рассказывая об усилиях Н.А. Соколова, писал: «Он особенно настаивал на том, что следственный материал содержит останки и реликвии Царя, двоюродного брата Короля Георга V. И все же, снесясь по телеграфу с Лондоном, посол Его Величества отказал Соколову в содействии Англии».

Почти что два месяца (с конца января до второй половины марта 1920 г.) Н.А. Соколов жил в Харбине.

Среди тех, с кем за это время успел познакомиться следователь, был местный предприниматель Иван Тихонович Щелоков (ок. 1878–1947). Знакомясь с биографией этого харбинца, понимаешь, что с этим человеком Николай Алексеевич просто не мог не сойтись.

В Маньчжурии Щелоков оказался в молодости. В 1900 г. он прибыл сюда в качестве солдата Охранной стражи КВЖД. Затем стал чиновником Харбинской телеграфной конторы, прослужив в которой четыре года, оставил службу, открыв свой писчебумажный магазин. Начал он с «книжного шкафа» (ларька) на железнодорожном вокзале, а закончил крупнейшим в городе книжным магазином на Новоторговой улице (в доме № 193) – «Русско-маньчжурская книготорговля в Харбине».

Торговал Иван Тихонович не только чужими книгами, издавал он и свои. Кстати, многие открытки с видами Харбина выпускал именно он.

Но какие же книги издавал он?

«Еще… в 1906 году, – вспоминал он позднее, – я понял, что марксизм и тесно с ним связанный коммунизм – мiровое зло, совершенно чуждое Русскому Народу, поднимающееся на дрожжах темных сил, что инсценировка положительно всех революционных потрясений производится под режиссурой подлинных врагов рода человеческого».

По словам И.Т. Щелокова, он был лично знаком с А.С. Шмаковым, Г.В. Бутми-де-Кацманом и С.А. Нилусом. В год 300-летнего юбилея восхождения на Царский Престол Дома Романовых он приступил к изданию монархической газеты «Харбинский день».

Узнав о февральском перевороте 1917 г., демонстративно украсил витрины своего магазина Царскими портретами. А когда до Харбина дошла трагическая весть о цареубийстве, в сороковой день мученической кончины Царской Семьи, по инициативе И.Т. Щелокова, в городе отслужили панихиду.

В феврале 1919 г. в адрес собравшейся в Париже Версальской мирной конференции от имени Конституционно-монархической партии, которую И.Т. Щелоков основал и возглавлял, он направил телеграмму с протестом против недопущения на нее «союзниками» делегации от России:

«Безчисленные жертвы, принесенные Россией на алтарь войны, дают право подлинным представителям Всероссийской центральной власти быть в Версале в качестве полноправных членов… Ныне, когда мы, русские, честно пожертвовав всем для общего дела, гибнем в борьбе за спасение культуры всего мiрa, вы, позабыв наше былое ратное первенство, лишаете нас права заслуженной чести… Мы были вашими друзьями. Вы делаете нас вашими заклятыми врагами».

Свидетелем тех же процессов была вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, находившаяся в то время в Лондоне. «…С какой огромной горечью и печалью, – писала Она в дневнике 1 августа 1919 г., – Я думаю о страшном числе наших безвинных людей, воевавших вместе с союзниками и отдавших в эти четыре года войны свои жизни! Теперь союзники не придают этому никакого значения и просто-напросто игнорируют этот факт. Для них Россия больше вообще не существует».

* * *

Особенно глубоким было влияние, которое оказало на Ивана Тихоновича знакомство с известным русским духовным писателем Сергеем Александровичем Нилусом (1862–1929).

«Чем яснее мне становились все эти истины, так отчетливо выраженные в “Сионских протоколах”, – писал И.Т. Щелоков, – тем более меня поражало, с какой трудностью воспринимали всё это подавляющее большинство моих соотечественников, оставшихся глухими к истинной подоплеке иудо-масонской проблемы, несмотря на все усилия раскрыть им глаза».

Сергей Александрович Нилус (1862–1929)

В 1918 г. И.Т. Щелоков, пораженный тем, как буквально начинает сбываться написанное в «Протоколах Сионских мудрецов», переиздал эту книгу. Один из ее экземпляров попал в руки Верховного Правителя. По свидетельству очевидцев, он сильно его поразил.

«…Особенно занимали его в эту поездку, – описывает в своих мемуарах посещение адмиралом А.В. Колчаком Тобольска управделами Сибирского правительства Г.К. Гинс, – “Протоколы Сионских мудрецов”. Ими он прямо зачитывался. Несколько раз он возвращался к ним в своих беседах, и голова его была полна антимасонских настроений. Он уже готов был видеть масонов и среди окружающих, и в Директории, и среди членов иностранных миссий». (А ведь так оно и было!)

Еще одно, полагаем, важное замечание: приведенное свидетельство опровергает утверждение О.А. Платонова («Загадка Сионских протоколов») о том, что А.В. Колчак-де «принял решительные меры» против издателей Протоколов, опасаясь «общественного мнения Америки, на которую он ориентировался». Это еще раз показывает опасность использования источников, происходящих из весьма специфической среды.

Харбин. Новый город. Площад

Особняк Соломона Скидельского в Харбине

В данном случае Олег Анатольевич «опирался» на писания еврейского историка И.М. Чериковера (1881–1943), занимавшегося, как пишет «Еврейская электронная энциклопедия», изучением «предпосылок, определивших непропорционально большое участие евреев с конца XVIII в. в освободительных, революционных и социалистических движениях европейских стран». Его материалы, говорится далее, были использованы истцами возбужденных еврейскими общинами Швейцарии против распространителей ПСМ процессов в Берне 1934–1935 гг., сыграв «важную роль в исходе» дела. (И вот какова, значит, «ценность» и «точность» этих материалов, на основе которых принимались решения!)

Генерал Морис Жанен (в первом ряду в центре) с членами Французской военной миссии в Сибири

К сожалению, нам не удалось пока что обнаружить фотографию Ивана Тихоновича Щелокова, впрочем, как и снимок его харбинского дома, в котором не только бывал, но какое-то время даже жил Н.А. Соколов.

Известен лишь адрес: улица Почтовая, дом 11.

Тут же на Почтовой, рядом (буквально через несколько домов) находился особняк Соломона Скидельского, друга английского консула Генри Слая.

Таким образом, источник информации Н.А. Соколова из его харбинского письма Ч.С. Гиббсу от 19 февраля 1920 г., приведенного нами ранее, можно считать установленным: им был И.Т. Щелоков.

В конце февраля в Харбин прибыл поезд генерала М.К. Дитерихса. С ним приехала его супруга Софья Эмильевна и находившаяся на ее попечении А.А. Теглева, бывшая няня Царских Детей и будущая супруга Пьера Жильяра.

Судя по всему, к этому поезду был прицеплен и вагон Роберта Вильтона, писавшего об этом впоследствии так: «Соколов уехал в Харбин, где мы с ним встретились через несколько недель».

Генерал-майор Альфред Уильям Фортескью Нокс (1870–1964)

Вскоре (по всей вероятности, в самом конце февраля по старому стилю) здесь появился также и поезд Французской военной миссии, в котором вместе с генералом Морисом Жаненом ехал его личный секретарь Пьер Жильяр.

«В марте 1920 года, – писал последний в своей книге, – я снова встретился с генералом Дитерихсом и Н.А. Соколовым в Харбине, куда они, как и я, попали после крушения правительства адмирала Колчака».

Упоминает об этом в своих мемуарах и капитан П.П. Булыгин: «В это время через Харбин во Владивосток следовал поезд командующего французскими войсками в Сибири генерала Жанена».

Французский генерал и раньше оказывал Н.А. Соколову помощь. «Гробы с останками убиенных в Алапаевске находились в одной из омских церквей, когда к Жанену явился Соколов и попросил его содействия для доставки в Читу этих гробов…»⁴¹

Августом 1919 г. (вспомним здесь также и помеченное Ишимом повеление Верховного Правителя Колчака от 7 августа оказывать всяческую помощь следователю) датируется подшитое к делу письмо Жанена, в котором тот «просит военных властей всех Союзных войск оказать помощь и полнейшее содействие господину Н.А. Соколову, отправляющемуся во Владивосток с поручением особой важности».

И вот новая встреча. На сей раз в Харбине.

То было время, когда еще сохранялась надежда на помощь англичан.

«Генерал Дитерихс и Н.А. Соколов, – вспоминал П. Жильяр, – обращались к английскому верховному комиссару [Майлсу Лэмпсону] до его отъезда в Пекин, прося его доставить в Европу реликвии Царской Семьи и следственное производство. Он запросил указаний своего правительства. Ответ заставлял себя ждать. Он, наконец, пришел… и был отрицательный!»

Среди тех, кто был причастен к такому решению, был, по свидетельству Мориса Жанена (о чем он рассказывал сначала в интервью, а потом и в книге), начальник Английской военной миссии в Сибири генерал Альфред Нокс (1870–1964).

Сохранились свидетельства и об инициаторе этой передачи. По словам П.П. Булыгина, именно «воспитатель наследника Жильяр предложил Соколову передать дело для вывоза в Европу генералу Жанену».

Тот же Жильяр впоследствии первым 18 декабря 1920 г. в парижском еженедельнике «L’lllustration» сообщил о миссии своего тогдашнего хозяина. Затем в виде главы этот отрывок вошел во французское (Париж. 1921) и русское (Вена. 1921) издания его книги.

Среди хранителей материалов следствия предложение Жильяра вызвало неоднозначную реакцию.

«Помню в Харбине, – писал Роберт Вильтон, – когда Н.А. Соколов просил меня выручить его из тяжелого и опасного положения – увезти его за границу – ему пришлось убеждать генерала Дитерихса отправить в Европу само делопроизводство; таким образом, он сам подчинялся Дитерихсу в этом вопросе, основываясь на полномочиях, полученных М.К. Дитерихсом от адмирала Колчака. Этим фактом нисколько не уменьшается роль и огромная заслуга Соколова в ведении следствия.

Соколов, генерал Лохвицкий[31]31
  Генерал-лейтенант Николай Александрович Лохвицкий (1867–1933) – с января командовал 1-й Особой пехотной бригадой, отправленной через Владивосток в Суэц. Награжден орденом Святого Георгия III степени и командорским крестом ордена Почетного легиона. С 1919 г. на службе в армии адмирала А.В. Колчака. С апреля 1920 г. командующий Дальневосточной армией. В декабре 1920 г. возвратился в Европу. Жил в Париже. С 1927 г. председатель Общества монархистов-легитимистов, а также Совета по военным и морским делам при Великом Князе Кирилле Владимiровиче. Служил в военно-исторической комиссии французского Военного министерства. Скончался в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.


[Закрыть] и я долго убеждали генерала Дитерихса согласиться на отправку дела в Европу. Он, в конце концов, согласился. Мы считали, что дело будет в безопасном месте».

Генерал-лейтенант Николай Александрович Лохвицкий

По свидетельству Вильтона, опубликованному впоследствии в прессе⁴², документы и вещественные доказательства «генерал Дитерихс хотел оставить на Дальнем Востоке. Только после продолжительного совещания на станции Харбин в моем вагоне, в котором были сложены эти документы, он уступил моим настояниям и отправил документы в Европу.

Бывший командир русских войск на французском фронте, генерал Лохвицкий, присутствовал на этом совещании и одобрил мои аргументы. Но было условлено, что документы и условленные доказательства, порученные генералу Жанену, должны быть переданы Великому Князю Николаю. К сожалению, это условие не удалось исполнить. Что касается остальных досье, то в Европу их доставил я».

Впоследствии эмигранты-монархисты это последнее решение ставили участникам харбинского совещания (пусть и в весьма мягкой форме) в вину: «По своему [sic!] усмотрению они просили его [генерала Жанена] доставить всё принятое им Великому Князю Николаю Николаевичу»⁴³.

Железнодорожные пути у станции Харбин

Большие сомнения были у участников собрания и насчет личности предложившего свои услуги французского генерала.