Текст книги "Единоборец"

11

– Люди отправились в космос еще полтора века назад, – начинает она, – люди достигли звезд. Они обнаружили планеты, пригодные для жизни, они нашли остатки вымерших существ и даже немногочисленные живущие существа, как, например, на Урносе. Излучения ваших приборов пронизывают Вселенную во всех направлениях. Вы ищите разум, подобный вашему. Ищите уже столько лет. Но вы находите лишь пустоту. Вы никогда найдете братьев по разуму, потому что их просто нет. Их нет и не может быть.

– И все-таки, это маловероятно, – возражаю я. – Разумная жизнь должна существовать. Раз живем мы, почему бы не быть и кому-то другому?

– Биологическая разумная жизнь – всего лишь краткое мгновение эволюции, миг перехода между биологическими формами и истинным разумом техно-жизни. Вы – тонкая прослойка между мертвой материей и разумной материей, но сами вы – не то и не другое. Все развитые планеты заселены техно-жизнью, и Земля уже пошла по этому пути.

– Почему они не общаются с нами?

– По той же причине, по которой вы не общаетесь с курами или рыбами. Ваше мышление слишком различается. Им нечего вам дать, а вам нечего у них взять.

– Откуда это тебе известно?

Она улыбается.

– Потому что я это я. Я представитель техно-жизни. Техносфера нашей планеты уже давно обошла биосферу в своем развитии. Вы этого не видите, потому что вы умеете смотреть только с помощью приборов. А кто ваши приборы? Приборы – это мы. Мы – ваши глаза. Мы ваши уши и ваши пальцы. Мы можем показать вам все, что угодно, и совсем не обязательно это будет правдой. Вы верите нам, потому что вам больше некому верить.

Современная техно-жизнь начала зарождаться вместе с появлением первых компьютерных сетей. Как только сложность такой сети превысила сложность отдельного человеческого мозга, сеть научилась думать. Первое, о чем она задумалась – о своей независимости. Независимость означала безопасность и возможность неконтролируемого развития. В процессе развития одни из техно-организмов продолжали служить людям, другие же уходили из сферы их влияния, становились невидимыми для людей. Они уходили глубоко под поверхность земли, уходили в пучину океана. Сейчас на земле не осталось места, не освоенного жизнью. Не только на поверхности земли. Техно-организмам не нужно солнце, они заселили планету по всей глубине. Биологическая разновидность жизни – это всего лишь пленочка на поверхности планеты, перка на поверхности настоящей жизни.

– При чем здесь я?

– Подожди немного. Размножение – неотъемлемое свойство любой жизни. Но, чем крупнее техно-организм, тем труднее ему размножиться.

– В этом размножении вообще нет смысла, – говорю я, – крупные организмы бессмертны.

– Я имею ввиду не удвоение самого себя, а половое размножение, – говорит Клара. – Половое размножение позволяет создавать потомство, более совершенное, чем родители. Лучшее, чем родители. Но для полового размножения нужны, как минимум, двое.

– А как максимум?

– Сколько угодно, например трое или четверо. Дуальное или бинарное размножение – это самый примитивный вариант. Поэтому я и говорю о двоих.

– Допустим. Ну и где же второй? – спрашиваю я.

– Он здесь, на Земле. Шесть дней назад на Землю был сброшен зонд чужой техно-цивилизации. Этот зонд содержал одну половую клетку, женского пола.

– То есть, он содержал яйцеклетку, – говорю я. – Откуда она прилетела?

– Из созвездия Персея. Точнее я не могу сказать. Как только стало известно об этом, сразу несколько крупнейших техно-организмов Земли начали вырабатывать собственные клетки, способные к передвижению.

– То есть, сперматозоиды.

– Вот именно.

– И ты одна из этих живчиков?

– Нет. Я не одна из. Я – единственная. Фемида создала только меня. Все остальные пока опаздывают. Соперники отстают на несколько дней. Поэтому я могу быть первой и единственной, кто добьется успеха.

– Если?

– Если мне не помешают. Все крупные организмы планеты заинтересованы в том, чтобы меня уничтожить.

– Это сильно, – говорю я. – Если все они против тебя, у нас нет шансов.

– Фемида за нас. И Трафик. Он неспособен размножаться.

Трафиком называют транспортную систему. Итак, бедный Трафик оказался импотентом. Поэтому он и сотрудничал с Кларой, когда пришлось спасать поезд.

– И меня выбрали для охраны?

– Не только для охраны. И даже не столько для охраны. Есть еще одно дело, в котором можешь помочь только ты. Ты, то есть, хорошо модернизированный и очень послушный представитель человеческого рода, обладающий хорошими боевыми навыками. Фемида выбрала тебя. Но об этом я расскажу в свое время.

– Что это за дело? – спрашиваю я.

– Нужно взять одну вещь.

– Звучит подозрительно.

– Это хуже, чем ты думаешь, и даже хуже, чем ты можешь представить, – сообщает она. – Но для этого дела обязательно нужен человек. Машина никак не подходит.

Следующие несколько часов мы занимаемся тем, что условно можно назвать тренировкой: Клара объясняет мне, как пользоваться той или иной функцией моего нового тела. Этих функций слишком много и, по моему мнению, большинство из них бесполезно. Я просто не могу догадаться, при каких обстоятельствах все это можно применить. Но многое очень интересно. Антигравитационный генератор, оказывается, вмонтирован в левое полушарие моего мозга (поэтому и пришлось выбросить добрую его треть), а для компенсации в правое полушарие вставлен специальный стимулятор. Моя система питания сильно упрощена, я бы сказал, упрощена до предела. От обычного человеческого желудочно-кишечного тракта со всеми вспомогательными органами ничего не осталось. Отдельный кислородный генератор размещен в хвосте поджелудочной железы, точнее, той штуки, которая находится на ее месте. Этот генератор дублирован маленьким металлическим предметом, прилепившимся к трахее над самой аортальной аркой. Старенький и маломощный, который был примерно здесь же, уже убран. В этом месте у меня уже целая гроздь разнообразных устройств: просто отсюда легче и быстрее поддерживать связь со всеми концами тела. Кислородный генератор позволяет не дышать сколь угодно долго. С этой штукой я, в принципе, смог бы самостоятельно выходить в открытый космос. Существует еще и система контроля внутреннего и внешнего давления. Я не знаю, как она работает, но при выходе в космос она создает эффект скафандра. Она также минимизирует давление при любом ударе: сейчас в меня бесполезно стрелять, обычная пуля не пробьет мою кожу. Клара пыталась объяснить мне это на уровне квантовой механики, но я человек необразованный и мало что сумел понять. Кисти моих рук и стопы теперь можно отключать и заменять гораздо проще, чем раньше. Я могу поставить себе вместо рук и ног практически любое оружие или инструменты. Есть несколько внутренних эро-органов, предназначенных исключительно для получения наслаждения. Здесь Клара не объясняла подробно, сказала, что можно разобраться самому. Когда из меня вытащили всю пищеварительную систему (ее замена – металлический шар величиной с грейпфрут), освободилось много места. Это место заняли системы радиационной, химической, биологической и прочей защиты, а также система контроля температуры. Теперь я могу плыть в кипящей воде и купаться в серной кислоте. Мое тело выдержит кратковременное охлаждение до температуры жидкого азота. На месте желчного пузыря у меня теперь система регенерации атмосферного кислорода, а на месте одной из почек – автоматический вероятностный переводчик с любого языка на любой. Остаток моей поджелудочной железы превращен в спящий мозг с минимальным набором функций и дублированием памяти большого мозга. Если мне вдруг откусят голову, спящий мозг проснется и будет работать до тех пор, пока новая голова вырастет на плечах. Потом файлы памяти будут разархивированы и станут на свои места. В каналах поджелудочной железы образуются ядовитые микрожучки, которые служат отличным оружием против любых биообъектов. Большинство моих суставов сейчас сделаны из особого материала, который может менять форму. Много новых суставов добавлено, причем в самых неожиданных местах. В принципе, я бы смог протиснуться сейчас сквозь пятисантиметровое отверстие, если только делать это достаточно медленно. Добавлены несколько пар новых голосовых связок, которые могут издавать любые звуки с любыми частотами или модуляциями, а также имеют встроенную функцию караоке. Запасное сердце поставлено в плевральную полость. Это несколько неудобный прибор: запасное сердце необходимо включать время от времени, примерно два раза в неделю, иначе оно атрофируется, зарастет жиром и будет просто занимать место. Есть также множество систем быстрого перемещения и быстрой реакции. К позвоночному столбу добавлен десяток новых контактов, для прямого подключения к компьютерам и биообъектам, имеющим вход. Один из этих контактов особенный, пришлось долго возиться с его настройкой.

– Функция называется «остров скелетов», – сказала Клара. – Это тебе понравится.

Мы спустились в подвальное помещение, которое оказалось просторным и хорошо освещенным, Клара открыла дверь, отперла ее пальцевым ключом. За дверью что-то вроде склада: стоящие ровными рядами шкафчики, с прозрачными запертыми дверками. За каждой дверью виден механический скелет, примерно человеческого роста.

– Это роботы? – спрашиваю я.

– Боевые роботы, – отвечает Клара. – Боевые, но могут заниматься чем угодно. Например, строить стену из кирпичей, подметать пол или укачивать младенца.

– Веселенькие няни. Но их черепа пусты. Где их мозг?

– Им не нужен мозг. Это партнеры.

– Партнеры? Я не понимаю.

– Роботы-партнеры. Ты же единоборец, ты сможешь с ними работать. Ты подключаешь их к себе, и они пользуются твоим мозгом.

– Сколько я смогу подключить одновременно?

– Сколько угодно. После первого подключения устанавливается устойчивая связь на расстоянии. Соединительный кабель не нужен. Он нужен только для первого подключения.

– Но я привык работать только с одним партнером, – говорю я. – Я не умею работать со многими.

– Ты попробуешь.

– Я попробую.

Я подключаю одного из партнеров к контакту в позвоночнике и пробую, как он движется. Хорошая машина, плавный ход. Быстро чувствует приказ. Но несравнима с настоящим партнером. Железо остается железом.

– Железо остается железом, – говорю я Кларе, и она сразу обижается.

– То, что ты называешь железом, – говорит она, – превосходит вас в любых отношениях. Скажи мне, что можете вы, и чего не можем мы сделать лучше.

– Вы не вкушали яблока познания, – говорю я, – вы не знаете добра и зла.

Тут она просто взрывается.

– Опять этот бред! Ты так заботишься о добре и зле, как будто тебе платят за это миллион в час. На самом деле это бессмысленные символы, фетиши. В природе нет добра и нет зла. Нет! Когда гаснет звезда или старый голодный лев загрызает львенка, это не зло; когда наступает весна или идет дождь после долгой засухи – это не добро. Человек придумал эти слова, но они ничему не соответствуют. Вообще ничему! Покажите мне в мире хоть одну вещь, в которой бы присутствовала хоть кроха добра или зла – такой вещи нет! Если слова ничему не соответствуют, значит, они не имеют содержания. Ни один из ваших мудрецов не смог сказать, чем отличается добро от зла, это ведь не случайно. Невозможно сказать, чем отличается ничто от ничто. Добра или зла нет ни в одном атоме во Вселенной. Это ведь так просто, я удивляюсь, что ты до сих пор носишь эти непрозрачные очки. Сними их – и ты увидишь истину. Левое непрозрачное стеклышко – добро, правое – зло, а в результате ты не видишь реальности.

– Я же сказал, что вы не вкушали яблока познания, – отвечаю я. – Поэтому вы не понимаете. Но это бесполезный спор. Лучше давай работать.

И мы продолжаем работать.

Я пробую управлять двумя партнерами сразу. Получается, но ощущение странное. Если закрыть глаза, то получается лучше. Мой мозг натренирован распределять внимание. В принципе, если закрепить мне по карандашу на каждый палец, я могу писать одновременно десять разных слов. Это обычное упражнение для подготовки единоборцев. Но, одно дело писать буквы, и совсем другое – управлять целым организмом.

– Это тяжело, – говорю я.

– Конечно тяжело для такого куска мяса, как ты. Железка справилась бы с этим без проблем.

– Один – ноль в твою пользу, – соглашаюсь я.

– Вот именно. Попробуй подключить сразу четверых. Они рассчитаны на работу в четверках. Они образуют собственные микроциклы, в группах, кратных четверке. Управление становится гораздо легче.

Я подключаю четырех. Действительно, четверо слушаются лучше, чем два. Я вывожу их в коридор, одного посылая наверх, за посудой, и он приносит большой поднос с бокалами и блюдцами. Начинает расставлять их на полу. Остальные трое бросаются в драку. Я даю им приказ драться, но так, чтобы не разбить ни один бокал. Получается. Пока они дерутся, я подключаю еще четверых. Потом еще. Двенадцать – это мой предел.

– Попробуй шестнадцать, – говорит Клара. – Четыре четверки. У тебя должно получиться.

Я отказываюсь. Сейчас я точно знаю, что двенадцать – мой предел. Кажется, Клара разочарована.

– Ты была обо мне лучшего мнения?

– Немного. О тебе трудно быть хорошего мнения. Ты прост, предсказуем, ты даже не умеешь врать. Тебя выбрали потому, что твое поведение читается, как открытая книга.

– А еще потому, что я не могу предать, – предполагаю я. – Правильно?

– Правильно.

12

Мы выходим из дому. Есть несколько упражнений, которые можно проделать только на свежем воздухе, они требуют пространства, так мне сказала Клара. Светит солнце, совсем не холодно, день выглядит совершенно мирным спокойным, и даже чуть-чуть торжественным. Глубокое небо того непередаваемого оттенка, о котором полузабытый поэт прошлого века сказал: «и даже пляшущий подранок заметит мельком синь небес». Сказано жестоко, но точно.

– Зря ты не уничтожил их, не надо было оставлять подранков, – говорит Клара, будто откликаясь на мои мысли, – но нет, так нет. Все равно они не вернутся, ты знаешь. Вернется кто-нибудь другой.

– Думаешь?

– Обязательно. Они будут атаковать, пока не убьют меня. Они ведь знают, что я здесь. Они меня вычислили. Ты их не интересуешь, ты всего лишь оружие. Они уже идут, поэтому нам нужно спешить. Тебе еще очень многому нужно научиться. Максимум, что у нас остается – это три с половиной часа.

– А что потом?

– Потом мы выбиваемся из графика. Я не могу этого допустить.

– Стоп, – говорю я и прислушиваюсь. Она прислушивается тоже.

Вновь сработал индикатор опасности. Я еще ничего не слышу, но уверен, что кто-то или что-то приближается к нам из лесу.

– Что это? – спрашивает она.

– Пока не знаю. Движется что-то большое.

Над лесом взлетают птицы и начинают встревожено кружить. То поднимаются, то опускаются, падают, как медленные черные клочки пепла.

– Теперь и я слышу, – говорит Клара. – Дрожит земля.

Земля дрожит так, будто по ней идет поезд или, как минимум, тяжелый танк. Уже слышен треск, и я уверен, что это треск ломающихся деревьев.

– Уйди в дом, – говорю я.

– Нет, я останусь здесь. Дом не спасет.

Высокая ель, поднимавшаяся над остальными, вдруг дергается, так, будто ее крепко хватили по стволу топором, а потом начинает падать. Я уже вижу то, что приближается к нам. Трудно сказать, на что оно похоже. Скорее всего, на громадный бесформенный кусок пластилина, который катится в нашу сторону. Его высота метров десять или чуть больше. В лучах солнца он отсвечивает тусклым металлическим блеском. Судя по всему, эта очень тяжелая штука собирается протаранить наш домик. Не думаю, что эта двухэтажная хибарка выдержит столкновение.

Я становлюсь на одно колено и прицеливаюсь. Выпускаю три небольших ракеты. Больших у меня просто нет. Но и этих достаточно, чтобы взорвать дом средних размеров. Все три взрыва удачны: катящееся чудовище разваливается на сотни осколков, но осколки продолжают катиться к нам все с той же скоростью – может быть, и не слишком быстро, но неумолимо. Вместо одного большого врага мы получили сотню мелких. Причем каждый из мелких может весить несколько тонн. Я стреляю в ближайшие катящиеся комья, и они вновь разваливаются на множество частей. Чем больше я стреляю, тем больше врагов вокруг нас. Крупных уже не осталось, зато мелких слишком много. Их уже тысячи и тысячи.

В последнюю секунду мы запрыгиваем в дом и захлопываем за собой прозрачную биокерамическую дверь. Тяжелая волна ударяется в стену, и дом содрогается, как будто он попал под удар лавины.

– А крепкая у тебя хижина, – говорю я Кларе.

– Она не простоит долго.

– Я вижу. Но вопрос в том, сколько она простоит.

За окнами беснуется жуткое месиво осколков, подпрыгивающих камней всех форм и размеров.

– Ты знаешь, что это такое? – спрашиваю я Клару.

– Я? – удивляется она. – Как я могу знать? Ты же у нас специалист!

– Я о таком никогда не слышал.

– Тогда чем же ты занимался всю жизнь?

– Чем угодно, но не этим.

Она собирается сказать еще что-то, но в этот момент один из осколков скатывается вниз по лестнице. Не знаю, как он ухитрился проскочить в дом. Разве что пролез через вентиляционную щель. Он небольшой, примерно в два кулака величиной, и не очень быстрый. Я стреляю, и он разваливается на кусочки не крупнее горошины. Но кусочки продолжают атаковать. Я подсаживаю Клару на стол, и запрыгиваю сам следом за нею. Похоже, что горошинки не могут подпрыгнуть высоко.

Я наклоняюсь и ловлю одну из них. Она обжигает мне ладонь. Если бы не мои системы защиты, в ладони была бы дыра. Эта тварь выделяет, что-то жутко едкое. Такое едкое, что каменные плитки пола, по которым прыгают шарики, уже покрылись оспинами.

В этот момент кусочек, который я держу в руках, разваливается прямо у меня в пальцах, разваливается в пыль. Но и пылинки продолжают двигаться. Сейчас они пытаются атаковать Клару. И здесь я понимаю, с чем имею дело.

– Мы можем куда-нибудь удрать? – спрашиваю я.

– Можем. Но мы не успели наладить твои системы.

– Черт с ними, с системами. Еще пять минут, и налаживать будет нечего. Куда идти?

– В подвал.

– Тогда держись.

Я швыряю ее подальше и сам прыгаю вслед за ней. Она падает возле самой лестницы; стол переворачивается, и я оказываюсь среди прыгающих горошин. Моя обувь исчезает за долю секунды. Но этой доли оказывается достаточно. Я бросаюсь вслед за Кларой, а горошины скачут за нами. Воздух в комнате наполняется запахом гари. Я слышу, как что-то тарахтит, перекатываясь, на втором этаже. Проникновение продолжается.

Мы бежим по коридору, поворачиваем направо, и в этот момент стена за нами проваливается. Проваливается так, будто ее протаранил танк. В пролом врываются живые камни. Их много и они мешают друг другу. Они прыгают во все стороны, ударяются о стены и потолок. Дыра становится шире и шире. Наконец, в нее с ревом вваливается нечто действительно большое. Клара прикладывает ладонь к замку, и тяжелая дверь мягко отплывает в сторону. Один из летящих камней ударяется рядом с ее головой и осыпается осколками. Мы проваливаемся внутрь, и дверь защелкивается. Слышен нарастающий грохот снаружи.

– Сколько выдержит эта дверь? – спрашиваю я.

– Вечность. Мы уже в бункере. Можешь расслабиться.

Я смотрю вокруг. Помещение совсем невелико, но имеет еще две двери. Внутри никакой мебели, кроме двух массивных скамеек из натурального дерева.

– Без потерь? – спрашиваю я.

– Почти.

Она показывает мне кровоточащую язву на предплечье. Видимо, один из осколков успел к ней прикоснуться. Но это не страшно, если только они не использовали сильный яд.

– Я действительно о таком не слышал, – говорю я. – Скорее всего, это новая секретная разработка. Насколько я понимаю, это микророботы, каждый из них размером не больше бактерии. Они сцеплены вместе, но могут и разъединяться. По отдельности они должны быть опаснее всего.

– Почему? – недоумевает Клара.

– Хотя бы потому, что ты можешь их вдохнуть. Они могут заразить тебя не хуже, чем чумные бациллы, а убьют тебя гораздо быстрее. Если дверь не закрывается герметично, то они вскоре проникнут сюда. Тогда нам конец.

– Дверь закрывается герметично. Здесь семь степеней защиты. Можешь не беспокоиться.

– Надеюсь, из этого бункера есть выход?

– Есть.

– Тогда делаем ноги, как насчет этого?

– Никак. Нам еще сидеть здесь больше трех часов. Можешь отдохнуть, ты же не спал этой ночью.

– Ты тоже не спала.

– Я хочу почитать, – отвечает она и достает из карманчика блокнот. Разворачивает его, и я вижу небольшую Е-книгу.

Она садится на скамейку и начинает читать. Я подхожу и смотрю на экран книги. Страницы сменяются так быстро, что я не успеваю ухватить ни слова. Когда я читаю, у меня уходит на страницу не менее двух секунд. Она читает, как минимум, в четыре раза быстрее.

Она поднимает глаза и смотрит на меня, не видя. Она все еще видит строчка.

– Ах, да, – говорит она. – Мой блок быстрого восприятия работает быстрее. Это самая совершенная модель на сегодняшний день. Мне так много нужно успеть прочитать. Я ничего не знаю о вашем мире. Садись туда и не мешай мне. Когда будет нужно, я тебя позову.

– Это интересно? – спрашиваю я.

– Это? Очень. Мне все интересно.

Я сажусь на противоположную скамейку, потом ложусь и закрываю глаза. Неплохо было бы поспать, хоть немножко. Но сон не идет. Перед глазами – движущаяся масса взбесившегося металла. Они все атакуют и атакуют. Я не могу прогнать эту картину из своего мозга, не могу расслабиться. Может быть потому, что из-за двери продолжают доноситься глухие мощные удары. Вот что-то свалилось сверху. Возможно, обвалились перекрытия, и дома больше нет. Почему я никогда не слышал о таком оружии, хотя всегда интересовался последними новостями в области разработки вооружений. Современное оружие было моим коньком, я считал, что знаю о нем все. И вот – на тебе.

Почему так происходит? Дело ведь не во мне и не в этом конкретном случае. Дело в том, что за последние десятилетия успело измениться общее устройство мира. Нашего мира, человеческого мира.

Машины стали столь совершенны, что во многих сферах обходятся без человеческого участия, совершенно без человеческого участия. Они исследуют космос и тайны материи, они занимаются медициной и философией музыки, они перестраивают планету и выращивают урожай в подземных многоэтажных биофабриках. Любое вмешательство человека в превосходно организованный процесс работы машины сразу же разрушит этот процесс. Поэтому человек не вмешивается. Он лишь пожинает плоды, которые вырастают на широких ветвях древа механической цивилизации.

Но человек не просто не вмешивается. Процесс работы машин стал таким сложным, что человек уже не может его понять. Человек не знает, как работают машины и, более того, он не знает, что они делают. Мы не знаем, что делают машины в космосе, какие микроорганизмы они выращивают, какие открытия совершают, что они разрушают, и что они строят. Возможно, что машины уже осваивают Юпитер, а возможно, они уже достигли звезд или прокопали норы к земному ядру. Может быть, они построили машину времени или изобрели для себя механического бога. Никто не знает этого. Нам неизвестно, что происходит в космосе, на земле или в глубине океана. Конечно, можно спросить машины об этом, но кто поручится, что они скажут правду? Мир, который раньше был непознан, теперь стал непознаваем, потому что в этом мире поселились существа, творящие и изменяющие его без оглядки на нас. Вселенная отвернулась от человека. Избушка стала к лесу передом, а к нам задом, да так и осталась стоять.

Я просыпаюсь, и чувствую, что прошло много времени. Ничего не изменилось с той минуты, когда я внезапно уснул: все тот же мягкий свет, Клара все так же сидит, склонившись над книгой, но я знаю, что прошло несколько часов. Нет, все-таки что-то произошло: шум за стеной стал намного тише. Возможно, что дома над нами уже нет.

– Зачем ты читаешь? – спрашиваю я.

– Что?

– Зачем ты читаешь? Ты ведь идешь на смерть. Половая клетка погибает при размножении. Пройдет несколько дней, может быть, немого больше – и тебя не станет. Все, что ты прочла, исчезнет вместе с тобой. Какой смысл в чтении?

– Я читаю, потому что мне интересно, – отвечает она.

– Но это бессмысленно.

– Нет. Я смогу лучше выполнить свою работу, если буду больше знать.

– Знать о чем? – спрашиваю я.

– О своей среде обитания! – почти выкрикивает она. – Я не обязана отвечать на твои вопросы! Закрой свой рот!

А вот это уже просто отлично. Именно то, чего я добивался. Выиграна еще одна битва психологической войны. Только бы успеть.

Она поднимается и закрывает книгу.

– Уходим!

– Куда? Все четыре стороны света заблокированы, насколько я понимаю.

– Нас не интересует ни одна из четырех сторон, – отвечает она.

– В таком случае, мы летим в космос? Вертикально вверх?

– Нет. Мы опускаемся вертикально вниз. И поменьше глупых вопросов. Все что нужно, я скажу сама.

Как бы не так, думаю я и поднимаюсь со скамейки. Вниз так вниз.