Текст книги "Последний демон рая. Книга 1. Магия сплетений"

– Шарик, как ты уже понял, это очень редкий магический живой металл. Его я нашёл утром в сумке с другими дарами. Он навсегда останется у тебя внутри. Навсегда! И по моей магической команде разорвёт тебя, вывернув наизнанку. И если ещё раз попытаешься хоть что-нибудь отчебучить… А пока отдыхай, дружок. Кинжалы вернёшь потом.

Он кивнул на несколько медяков, скатившихся со стола, и монахи покинули комнату, где израненный Птицелов, дёргаясь, вырывался из-под острых кинжалов, разрывая плоть и рыдая от боли и бессилия.

Трясущийся…

Сломленный…

Слабый…

И вор дал себе клятву впредь не ввязываться в поединок с этим исчадием ада: «Никогда и нигде, провались ты пропадом, змееголовый стервятник!»

На лестнице Магистр сплёл несколько заклинаний и выпустил их в сторону десятника-Кабана. Красавчик, неприметно вытирая пот, нервно скривился, бравируя:

– Как мы лихо разыграли стражника! Я тоже притворился, что испугался.

Магистр повернулся к нему в задумчивости:

– Помолчал бы лучше, «притворщик»: едва в штаны не наделал. Видно, когда-то побывал в тюрьме? Тогда понятно… Что касается десятника Игрока, то я наслал на него прочное сплетение Неудачи. Подсади к нему сейчас же парочку наших переодетых молодцов. Пусть деньги перекочуют обратно. Через пару часов он сам приползёт за новой ссудой. А в столице может очень даже и пригодиться: будут у нас свои собственные продажные стражники.

А сам был смущён всерьёз: «Моя боевая, да и лечебная магия на вора не подействовала! Не видел – не поверил бы. Такой защиты от чужой магии нет даже у Архимагов… Да и приближения вора к двери не почувствовал, хотя там и висела мощная паутина сплетения Охраны. Тут без Талисмана не обошлось, как пить дать… Пора пускать воришку в дело, пока он не пронюхал о своей защите. И о том, что мой выдуманный шарик тоже для него не вреднее лёгкого слабительного… Пора делом заниматься, а то, чувствую, что петля на шее нашей церкви и моей, кстати, скоро начнёт затягиваться. А если ещё прознают, каким образом я пришёл к власти и обозначил себя сам «всенародно избранным» … Конкуренты, доставшиеся в наследство от настырного Верховного дремать не будут.»

Да, Магистр знал, что при всеобщем голосовании его никак не изберут приемником Настоятеля. Но до голосования оставалось ещё несколько месяцев…

После обеда, несколько часов спустя, они вскочили в сёдла и тронулись по имперскому шляху: задумчивый Магистр, хныкающий Птицелов, баюкающий немилосердно жгущее предплечье, заживавшее очень медленно, и в меру выпивший Красавчик, старающийся не дышать в сторону начальства, в сопровождении монахов-воинов.

По прибытии в столицу Империи Рая в Красной церкви воцарилась активная суета, связанная сразу с несколькими событиями, коснувшимися многих.

Насколько была богата Красная церковь, Змей убедился первым же вечером, спустившись в сокровищницу и погрузив руки в сундук, полный искрящегося серебра и золотых талеров.

К прискорбию монахов, утром следующего дня им было объявлено, что этой ночью исчез главный казначей и вместе с ним все учётные книги. За ним везде разослали поисковые группы, и никто, конечно, не мог бы признать его в изуродованном трупе неизвестного, захороненном через день на кладбище прокаженных.

А если кто и не поверил, что закрома родной церкви пустые, то крепко держал зубы сжатыми, а язык на запоре. Ведь сразу был похищен неизвестными негодяями начальник тайной полиции церкви и молодой летописец. Поиски, конечно, ничего не дали. Хотя, результат оказался вполне ожидаемый: все остальные монахи поняли намёк: плетью обуха не перешибёшь…

Птицелов же катался как сыр в масле: ему было пожаловано следующее звание в иерархии. И все рядовые монахи кланялись ему издалека, поскольку милости, которыми осыпал его Магистр, были слишком очевидны. И ничего, что новоявленный советник Магистра и почти святой не знал ни одной молитвы, скоро все убедились в его злопамятстве и мстительности. И сразу притихли. Птицелов же быстро привык просыпаться на шёлковых простынях в компании послушных грудастых монашек-Кошек, питаться деликатесами и воображать о себе всё, что он только хотел.

Но однажды, через три дня его призвал Магистр. Вечером. Срочно.

– О чём он пронюхал? – гадал новоявленный «советник».

У вора заныло под ложечкой, и он потянулся в покои Магистра, потирая лоб и лихорадочно перебирая свои недавние грешки, грехи и святотатства. Их было как-то не по справедливости много, и Птицелов входил, а вернее почти вползал в пятикомнатную «аскетическую» келью Магистра, уже помирая со страха. И кляня себя за разврат, совращение, богохульство, пьянство, наркоманию, наушничество, воровство и многое другое, что ещё можно было списать хоть как-то на других….

Из коридора он заставил заглянуть в окно воробья: в покоях находились только Магистр и Красавчик. Отсутствие палача несколько успокоило вора:

– Уже как-то полегче!

Он с порога загнусавил, ударяя лбом об пол в раболепном земном поклоне:

– Меня оболгали завистники, ваше Святейшество! Да они сами…

Магистр комфортно восседал на резном троне Владыки церкви, обложенный подушками и парой бутылок с красным вином. Вытерев рот, он отмахнулся, досадно нахмурившись:

– Это ты об украденном со столовой серебре, взятках, наркотиках, кутежах и толпе соблазнённых девушек и мальчиков?

Птицелов едва не помер от страха, застыв в ожидании справедливой кары.

«Если сейчас пронесёт, клянусь стать сразу святым вегетарианцем! Мать Кошка, ну что тебе стоит совершить такое малюсенькое чудо для твоего верного почитателя?»

Магистр стукнул кулаком по подлокотнику, и вор подскочил от неожиданного раската гнева:

– Да чёрт с ними! У нас дела поважнее: глава Небесного храма продолжает свои гнусные и безосновательные нападки. Он грозится расследованиями! Ему, видишь ли, кажется странной эти истории: с двумя пропавшими монахами-смутьянами и сундуком неприкосновенного запаса нашей церкви!.. Да и не пятидесятикилограммовым, как он утверждает, а килограмм этак сорок всего-навсего… сам поднимал… То есть я и в глаза его видеть не видел! Никогда!

В праведном возмущении Магистр отхлебнул вина из хрустального бокала и продолжил:

– Так вот, завтра у него будет юбилей – подонку стукнет восемьдесят лет. Даже смерть обходит его стороной. Я… то есть мы… принял решение ему немного испортить праздничное настроение. И вот тут-то у тебя есть реальный шанс загладить все свои грешки и грехи!

Птицелов сразу воспрянул духом, выпрямился, расправил грудь и независимо скрестил руки на груди. Даже сплюнул на пол от избытка чувств.

– Завтра к вечеру будь готов к секретной операции. Сегодня никаких непотребств!

– Лады, будь спок, – небрежно кивнул ему вполне успокоенный вор и разболтанной походкой направился к двери.

– Постой-ка на минутку, пожалуйста, дорогой брат! – остановил его подозрительно вежливый тон голоса Магистра.

– Чего ещё надо? – недовольно повернулся Птицелов.

Из теней у трона выступил Красавчик и как бы невзначай отвернул край плаща, где висел злополучный чёрный-белый ножик Демона. У Птицелова тут же страшно зачесалась едва зажившая раненая рука и прошиб холодный пот.

Магистр совсем задушевным отеческим тоном продолжил:

– А теперь, брат, будь добр, вернись, – загремел под сводом голос Магистра, усиленный магией. – И вылижи языком свой плевок! А заодно и метр вокруг него! Живо!

Магистр стоял у окна и размышлял, собирая воедино всю уникальную, исключительную историю империи Рая. Так он пытался найти слабое место, куда можно вклиниться и побыстрее стать богатым и могущественным – вполне естественное, как он был уверен, желание для весьма знающего, умного и очень, очень одарённого человека. Ведь его, якобы «всенародно избранного», в любой день могла призвать к ответу за содеянные преступления и сомнительные исчезновения, удобные только для него, могущественная Инквизиция.

«И если присмотреться повнимательней, то становилось ясно, как белый день, что могущество Империи покоилось не на огромной армии. Смешно сказать, костяк армии состоял из столичной элитной гвардии, всего-то около пяти тысяч кавалерии. Мизер! Эти императорские любимцы, закованные в сталь, ну очень тяжёлые рыцари, обвешанные оружием и оберегами, конечно, были мастерами боя. Несравненными, непоколебимыми и неподкупными бойцами. Но их все-то пять тысяч! Ну, плюс несколько тысяч толстых солдат городской Стражи, да ещё гуляки-матросы и изнеженный десант немногочисленного морского флота, тысяча-другая пограничников на пяти Заставах и патрульных на шляхе. Итого – в лучшем случае семь-десять тысяч солдат, из которых только гвардия да пограничники чего-то стоили в случае серьёзной битвы. Да у любого соседнего королевства численность только элитных войск начиналась с пятизначных цифр!»

Магистр, как все люди при власти в империи Рая, понимал, что весь фокус в том, что составляло ядро и смысл «Рая». Это в центре столицы над дворцовой площадью медленно вращался на высоте метров двадцати многотонный Парящий замок. На грубом каменном диске диаметром метров сто, был надстроен небольшой красивейший ажурный замок. Он блистал белым и жёлтым: мрамором, золотом, а кое-где и россыпью драгоценных камней. Там обитал сам Император Рая и несколько десятков слуг, которым никогда не было суждено спуститься на землю живыми. Тот самый Император, о котором объявлялось важным послам: «Вечный, Всеблагой, Наисправедливейший и…» т. д. и т. п.

«Вечный» – потому, видимо, что никто не мог засвидетельствовать смерть человека, сидящего в маске феникса и никогда не спускавшегося (якобы) на грешную землю смертных подданных. Император никогда не произносил больше одной фразы с высоты своего огромного трона, выточенного их кристалла горного хрусталя, хотя порой и появлялся на балконе, снисходя до смертных, толпившихся внизу.

«Всеблагой» – вот что было главным! – ведь именно он владел единственным и неповторимым великим чудом Империи – струёй тонкого чёрного маслянистого ручейка, струившегося откуда-то из недр Парящего замка и вытекающего вниз, в небольшой пруд. Тот, кто касался его с молитвой сплетения Долголетия и выпивал стакан жидкости, вскоре получал облегчение от всех известных и ещё не известных болезней. Конечно, он не излечивался, но пока хотя бы раз в месяц касался вод этого ручья или пруда Рая и пил из него, он не страдал от болей, память прояснялась, морщины разглаживались, и он начинал жить полной жизнью, позволяя себе всевозможные излишества. Он при жизни уже был в раю! Но это стоило немало золота каждый год, и по закону Империи Рая только сто семейств имело право жить внутри высокого кольца стен садов Рая непосредственно в близости от Парящего замка. Остальные выстраивались в длинную очередь и только за золото могли прикоснуться к священному ручью, получая гарантированное исцеление. Маслянистая жидкость бережно собиралась в бутылки и продавалась на вес золота, хоть и хранилась всего несколько месяцев. Так же процветал и бизнес подделок, конечно.

Когда-то, уже давно, как гласила помпезная официальная история, одна из сильнейших северных орд, Тартария, вооружённая дубинами и одетая в шкуры решила захватить Парящий замок и струящуюся оттуда благодать Рая. Сказано – сделано. Потоп пещерных выходцев из Тартара мощной волной захлестнул империю Рая. Они победили своим количеством и дикостью: сокрушили стены и разогнали воинство. И когда степняки ринулись на последний штурм, белоснежный замок вдруг в последний момент преспокойно поднялся вверх и величаво улетел в сторону океана! И затерялся среди безбрежных просторов волн и россыпи дальних островов. Завоевателям пришлось довольствоваться грабежом окрестных городов. Тем временем, лишённые райского источника остальные государства объединились, забыв на время про все склоки и междоусобицу, и стёрли северных варваров с их дубинами и каменными топорами с лица земли. Только после этого ратного подвига и многочисленных просьб Парящий замок вернулся, поскольку престарелые императоры, цари, шахи, короли, махараджи начали болеть и умирать без регулярного приёма бальзама Рая катастрофически быстро. Они за свой счёт построили три кольца стен, одно выше и толще другого. Тут же появился орден «Ночных волков» – рыцарей, закованных в сталь и непобедимых в бою. И, конечно, возник орден вездесущей Инквизиции, как правая, карающая рука Императора. Союз победителей получил право занять под свои особняки лучшие места в садах Рая и пользоваться одним стаканом нектара в день бесплатно. Почти бесплатно, если быть точными: если не считать гор приношений перед троном Императора Рая по всем праздникам.

Таким образом, Император сказочно богател на садах Рая, образно выражаясь, сидя на чёрной игле источника. Да и к тому же столица очень выгодно располагалась на стратегически важном перекрёстке торговых путей: в порту и на базарах день и ночь кипела активная деятельность торговцев. И, конечно же, – многочисленных банкиров, тоже плативших немалые налоги.

И был ещё один момент, почему в империи Рая никогда не было восстаний и народного недовольства: магия родовых камней.

Поэтому спившийся народ прославлял Императора на все лады во множестве клановых храмов и церквях, мечетях и святилищах, а моры и эпидемии не случались уже давным-давно, счастливо обходя империю Рая. Но сюда тут же устремился поток незваных эмигрантов. Поэтому Стража и пограничники занимались не столько обороной от соседних стран, сколько банальным вышвыриванием просачивающихся пришельцев, прослышавших о реальном Рае и мечтающих вкусить от счастья его…

Да, конечно же, Император был вполне справедливо и «Наисправедливейшим». Ведь он милостиво разрешал всем подданным жить в Империи Рая в сени Парящего замка и регулярно платить немалые налоги. А неплательщиков просто-напросто вышвыривали за Заставы.

– Но! – заметил сам себе Магистр вслух, – к сожалению, Справедливейший далеко не всё может разглядеть сверху! Очень не всё!

Ведь не так давно Императором негласно был выделен один из культов, ставший как бы государственной религией: Небесный храм. Это был ярый проправительственный культ, очень удобный для Императора своими лозунгами о предначертанной богами судьбе богатым быть богатыми, а бедным быть бедными. «Ты есм раб! Ты есм червь!» Ему хоть и приходилось всё время сражаться за место под солнцем (здесь понимать – за милости Императора), но в спорных вопросах судьи почему-то стали дружно выносили решения чаще всего именно в его пользу. Может быть просто потому, что свидетели вдруг назавтра путались, меняли показания или тонули в канаве, едва пригубив кружку пива. Или важные улики стали регулярно теряться в обширных архивах, а бюрократическая возня и волокита могла тянуться месяцами, годами и десятилетиями?

И надо было такому случиться, что прежний Настоятель Красной церкви (пусть Великая Змея да простит покойному его прегрешения, чёрт бы его побрал!) как-то сгоряча перешёл дорогу культу Небесных. Да ещё непочтительно выразился о честности и законности некоторых сделок последних. Да, все обвинения были справедливы, что больше всего и раздосадовало Небесный культ. Результаты пришлось пожинать теперь Змею, который в последние дни едва избежал нескольких покушений, а потери в торговых сделках стали вообще умопомрачительными…

Но он ловко вывернулся, и к тому же жалоба на покушения и явный след Небесного храма в них хоть и не пошла дальше канцелярии, но активность культа Небесных временно заметно притихла. Змей не сильно переживал за торговлю индульгенциями и другие мелкие сделки, но когда начал входить в роль Настоятеля, понял, что без денег церковь долго не продержится. Пришлось даже сделать обильное кровопускание «пропавшему» сундуку с золотом, который он уже стал считать своим, поскольку содержание церквей, почти бдительных стражников, почти не продажных адвокатов, почти честных городских судей, ценных шпионов, квалифицированных монахов, лжесвидетелей и сексотов стоило немало…

– Ох, и не мало! – огорчённо вздохнул Магистр. – Уже и заветную коричневую сумку Демона приходится открывать. Да и как прожить без хорошего вина, роскоши и элитных проституток? Невозможно!

И продолжал рассуждать вслух, глядя на своё величавое, как он считал, отражение в огромном зеркале:

– Короче, если ничего не делать, то ничего и не сделается. И если не преломить ход «тихой торговой войны» с Небесным культом сейчас, через пару месяцев придётся закрывать приходы и очутиться в сырых подвалах пыточных камер Инквизиции. А оттуда ещё мало кто возвращался, виновный или не виновный.

Тут же вновь были призваны ближайшие наплечники: Красавчик и Птицелов.

Красавчик, явившийся первым, обиженно и ревниво канючил, опустив голову и по-волчьи скаля зубы:

– Ваша светлость, пора и мне получить Талисман! Птицелов слишком много о себе воображает!

Змей досадливо отмахивался:

– Ещё не время. Мы не знаем, что этот дьявольский Талисман берёт взамен за свои чудесные услуги. Ты думаешь, что так всё просто? А вдруг Птицелов умрёт через день, неделю? Ты тоже так хочешь?

Красавчик мгновенно потускнел, пораскинул мозгами и нехотя согласился:

– Всё может быть… выждем недельку…

– Ладно, не грусти, Волк, через неделю многое что изменится и, вполне возможно, что ты станешь хранителем более достойного Талисмана. А сейчас позови Птицелова, который мается в приёмной второй час.

Когда насупленный Птицелов, с едва ворочающимся во рту, распухшим от вчерашнего вылизывания языком шершавых камней пришёл, о прошлом не вспоминалось. Магистр, не обращая внимания на всё ещё дующегося после унижения вора, давал указания как ни в чём ни бывало:

– Брат Красавчик возьмёт на себя стражников. Здесь всё просто, так как наш приятель десятник – стражник Кабан-Игрок продолжает и будет продолжать проигрывать и обрадуется возможности легко подзаработать горсть-другую серебра. А ты, брат Птицелов, возьмёшь на себя небольшую роль повелителя птиц и тоже всемерно поможешь в нашем благом деле испортить Небесным бездельникам сегодня торжество. Ты должен сделать вот что: как только… – и он перешёл на шёпот.

Через десять минут Птицелов был уже совсем не в восторге так рисковать, как требовала его роль. В глазах же Змея плескалась такая ледяная одержимость, что едва умещавшийся во рту язык у Птицелова даже и не повернулся ничего возразить, каким бы бредовым и нелепым план Магистра не был. Тем более, что рисковал собой только Птицелов, а сам Магистр в это время будет на празднике, тот же Красавчик – в большой компании дружков и подруг в весёлом кабачке. Полное алиби.

И тяжесть висевшего на шее Талисмана в первый раз показалась ему чрезмерной. Он решительно вцепился пальцами в цепочку, чтобы порвать и … отпустил её. Обещание вечного здоровья и благоденствия была превыше его желания сомнительной свободы.

И свободы от чего?

Верхний город веселился вовсю: на площадях стояли столы с нехитрой, зато обильной закуской и большие бочки с пивом и брагой, которую все желающие черпали хоть кружками, хоть шляпами. Угощение было предназначено для приличных горожан из Верхнего города. На то, что просачивались за столы не совсем званые гости и из Нижнего города и даже с Дна (обширного района трущоб около порта) стражники смотрели сквозь пальцы. Но только до тех пор, пока гости вели себя прилично, не портя остальным праздник. Стоило кому-то позволить себе лишнюю реплику в сторону торговцев или неприличный знак, начать безобразничать, и тут же появлялись стражники с крытой чёрной повозкой. Незадачливого пьяницу бросали вовнутрь, из-под тента раздавались палочные удары и стоны. А потерявшего сознание нарушителя сваливали в сточную канаву где-нибудь за пределами Верхнего города, предварительно обчистив все карманы. Правосудие было коротким и справедливым. Поэтому празднование на улицах шло, как правило, более или менее прилично.

Верхушка знати, послы, министры, главы церквей и крупнейших культов праздновали юбилей в садах Рая за высокой третьей крепостной стеной, под мягкие звуки оркестра и звон хрусталя. К тому же сегодня был день грандиозных праздничных магических иллюзий и фокусов.

Местные и заезжие маги расстарались вовсю: пускали иллюзорные фейерверки, блуждающие искристые огоньки, радуги, прекрасные птицы порхали среди выхлопов огня в небе и послушно невесомо садились в ладони восторженных дам и барышень…

Уже начало темнеть, когда пьяницы и обжоры получили столько, сколько хотели угощений, и народ стал расходиться, разбредаться и расползаться по особнякам и хижинам. Вот тогда и появился на улице у Третьей стены неприметный бородатый пошатывающийся монах в белой с синим одежде Небесного храма. Он глупо улыбаясь (Птицелову почти не пришлось притворяться) нёс в одной руке бутыль вина, из которой отхлёбывал чистую воду, а во второй – толстую книгу про святых угодников. Когда из-за угла появился вечерний дозор, военный маг рядом с сержантом придирчиво уставился на шаркающего ногами выпившего монаха:

«Пора бы тебе уже быть в своей церкви, монашек» – отметил он.

Нарушитель? Но в ауре прохожего не было ничего подозрительного. Ничего! Это само по себе было так подозрительно, что маг присмотрелся к молодому монашку из клана Кошки повнимательнее. И снова не увидел ничего противозаконного, как будто перед ним был младенец, святой или невинный в помыслах идиот. Ясно, что святые встречаются только в писаниях. Тогда почему монах с бутылкой вина такой чистый? И тут сзади раздался окрик другого патруля и свисток, призывающий на помощь:

– Здесь большая драка! Помогите их разнять! – загремел над площадью голос десятника– Игрока. – Скорее все сюда, нам одним не справиться!

Маг пожал плечами и подал успокаивающий знак патрульным. Все повернули коней и целенаправленно устремились назад, где из переулка раздавались вопли дерущихся и звон разбитого стекла и мечей. Но стоило только стражникам приблизиться к драчунам, как все будто протрезвели и бросились врассыпную по закоулкам. Стража их если и преследовала, то без особой охоты – никто не хотел заниматься подгулявшими ремесленниками, в карманах которых было пусто. … Хотя, не совсем пусто: за эту сцену им было щедро заплачено несколько ранее немногословными монахами Красной церкви.

Птицелов отдышался и, почти срываясь в бег, засеменил к нужному дереву, с тыльной стороны которого был нанесен мелом неприметный белый крестик. Вор спрятался за толстый шершавый ствол, переводя дыхание и успокаивая бешено стучащее сердце:

«Не трусь, Игрок знает свою роль и отвлечёт внимание имперских патрулей!»

Но успокоиться было трудно, так как у страха глаз велики, и ему вокруг только и мерещились стражники, инквизиторы, рыцари и просто дотошные знакомые прохожие, которые могли бы опознать его в одежде чужого культа.

Опасливо оглянувшись вдоль опустевшей улицы, вор сунул в бездонные карманы плаща бутылку и книгу. Поставив ногу на заранее приставленное у стены полено, дотянулся до нижнего сука, по-кошачьи быстро вскарабкался по стволу и притаился в роскошной кроне многолетнего дерева.

«Фу, – выдохнул он, – пронесло! Арестовать бы вряд ли арестовали, но явно хотели задать неудобные вопросы, а то и потребовали показать метку Небесной церкви на предплечье».

А та была намалёвана наспех дворовым художником и не выдерживала никакой критики, разве что если изучать её издалека или в темноте.

Ожидание тянулось бесконечно, хотя прошло только минут десять, но шаги прохожих под деревом заставляли его подпрыгивать и закрывать глаза. Наконец в густых сумерках раздался бой курантов на центральной площади Верхнего города. Не близко, но Птицелов без труда сосчитал удары колокола:

«Десять. Пора начинать!»

И он осторожно приоткрыл толстенную книгу. Внутри в углублении, вырезанном среди толщи страниц, лежала небольшая яркая певчая птичка. Да не простая – из дорогих, такие пели только в богатых Небесных храмах. Там же была и ещё более важная вещь, которая стоила Магистру немало талеров, а если бы Птицелова арестовали, то и головы.

Вор напрягся, стараясь не смотреть на неё. И сосредоточился, устанавливая связь между собой и птицей, подчиняя её окончательно. Затем подбросил вверх, выпуская на волю. Птица сделала большой круг над улицей, вернулась обратно, взяла в клюв небольшую коричневую колючку. Потом пролетев немного дальше к беседкам Верхнего города над высокой стеной, стала выискивать нужного человека, порхая от одной группы прогуливающихся вельмож к другой…

Настоятель Небесной церкви был в высшей степени доволен – ещё бы: сам Император показался в полдень на посеребренном балконе Парящего замка и приветственно махнул рукой юбиляру. Это было весьма высоким признанием его службы. Сам Император!

Облачённый в подобающие случаю шёлковые одежды Настоятель вполне мог позволить себе считаться триумфатором.

«Да, праздник обошёлся весьма недёшево, но это того стоило. Возможно, что завтра меня объявят личным секретарём Императора и тогда… тогда перспективы были самые умопомрачительные: никакой конкуренции и возможность ложным доносом стереть любой культ мечами Ночных волков в один день», – вполне реально мечтал Настоятель Небесного храма.

«И начать с этих прощелыг – так называемой Красной церкви!»

Но это будет завтра, а сегодня он будет добрым дедушкой, расточающим приветливые кивки и благословения. Сзади раздался завистливый смешок представителей некоего соперничавшего культа:

– Смотрите, смотрите, как именинник развеселился. Как будто в последний раз празднует!

Настоятеля передёрнуло и ему стоило большого труда не обернуться. Но поступить так уже без пяти минут «Секретарь Его Императорского Величества» себе позволить не мог. Он ещё расквитается с наглецами! Но не сейчас, а потом…

Когда куранты пробили десять часов вечера, толпа вельмож сразу начала редеть. Ведь в действительности никто не жаловал Небесный храм, но отбыть нужное время согласно этикету было просто необходимо.

«Подонки, лицемеры! – расстроено посетовал Настоятель, – исподтишка готовы намекнуть, что я не имею такой родословной, как эти снобы! Вот как споро засобирались по домам.»

И он, раздосадованный, отвернулся от пустеющей площадки перед тихо играющим лёгкую мелодию оркестром и направился к ближайшей беседке. Вокруг заливались птицы, и сопровождаемый ими он не торопясь дошёл до любимой беседки.

– Имбирного чая, – распорядился он слуге. – Послушаем пение моих любимых птиц!

Вздохнув, он с облегчением стал присаживаться на полированное деревянное сидение в тени увитой цветами беседки.

Всё ещё улыбающийся за секунду до смерти…

Тут и нашла его Смерть в облике любимой прекрасной разноцветной певуньи: это только на одно мгновение его опередила пёстрая певчая птичка: по команде Птицелова уронила на сидение из клюва острую колючку. Едва-едва успев ловко выпорхнуть, она запела вместе с другими птицами. Настоятель тяжело опустился, давая отдых натруженным старческим ногам. Он сел и тут же укололся сквозь лёгкие шёлковые одежды об отравленную колючку. Глаза Настоятеля расширились, когда он почувствовал, как смерть сжала костлявой холодной рукой сердце, и понял, что это конец всему. Уже – всему. Он прижал ладони к груди, приоткрыл рот, но мышцы всего тела вдруг враз обмякли, и Настоятель свалился на бок. И потом медленно и неуклюже вывалился из беседки головой вниз.

Уже мёртвым.

Та же птичка легко опустилась и с трудом вытащив колючку, вспорхнула вверх, не приметная в наступавших сумерках.

Вот тогда трубач из оркестра, тайный осведомитель именинника, больше смотревший в его сторону, чем в ноты, первым заметил его падение. Он резко сфальшивил и выронил трубу. Потом вскочил, вытаращив глаза, с криком показывая трясущимся пальцем на неподвижно лежащего церковника:

– В беседке! Лежит! Сам! Настоятель!

Музыка тут же оборвалась, и растерянные телохранители подбежали к телу, никого не подпуская из толпы набежавших зевак. И очень скоро, шурша чёрными одеждами как стая матёрых воронов, появилась группа Инквизиторов, начавших обследование и допрос свидетелей.

А в пятидесяти метрах от беседки Птицелов через несколько минут встретил вернувшуюся птичку, усевшуюся на его предплечье. Он осторожно вытащил из её клюва колючку, смазанную редким ядом, и аккуратно вложил её снова в книгу. Потом сжал пальцы, с хрустом сминая тонкие косточки, так уничтожая возможную улику. Спрятав птицу в карман вместе с книгой, он прислушался, выбирая момент для безопасного спуска. Мгновения тянулись как часы, а прохожие всё шли и шли…

И тут как гром небесный ударил близкий колокол!

Потом через паузу ещё три раза.

Знак для всех стражников: у третьей стены, в саду Рая чрезвычайное происшествие! Тревога!

Ждать дальше было смерти подобно и пришлось с риском спускаться. Затем вор огляделся и едва не напоролся на патруль, выезжавший из переулка. Но его спасла другая птица, которую он вызвал из сквера неподалёку и выслал впереди себя. И всё равно едва не попался, пока пытался лихорадочно вспомнить, куда должен двигаться в случае тревоги, одновременно просматривая местность глазами вороны.

– Куда бежать?!

Едва завидев голову коня переднего патрульного, вор подпрыгнул на месте и изо всех сил бросил бутылку подальше. Патруль заинтересовался шумом и свернул вправо, отвлекшись всего-то на пять секунд, но и этой малости вполне хватило Птицелову, чтобы пробежать квартал. Запыхавшись, он вытер струящийся пот и поправил отклеившиеся сбоку фальшивые усики.

«Ну вот и всё…» – вздохнул он с облегчением, расслабляясь.

И тут в его плащ вцепились чьи-то руки, и раздался громкий крик:

– Стража! Держите его! Он убегал от стены! – истошно вопил агент в гражданском, прибежавший к Третьей стене при первых же звуках тревоги.

Птицелов едва не обмер от страха при этих криках. Он присел, развернулся, ударил локтем с разворота высокого парня-Быка в лицо. Удар попал в челюсть, Бык ойкнул и замолк, но плащ Птицелова так и не выпустил. Более того, стал второй рукой шарить на боку, явно в поисках оружия. Птицелов запаниковал всерьёз, но уличные приёмы забыть невозможно, и он пнул Быка в голень сапогом, затем тут же ударил нападающего книгой, которую ловко выудил из кармана. Увесистый том попал краем твёрдого переплёта Быку в висок, и парень пошатнулся. Вор выломал ему пальцы и освободился, оттолкнулся от Быка, затем побежал вдоль дороги, не помня себя.

А сзади зацокали копыта лошади и послышалось тарахтение колёс повозки. Он оглянулся:

«Стражники! Их чёрный фургон!»

И его с каждым шагом всё больше нагонял шум настигающей погони. Вор припустил ещё быстрее, но как назло слева шла ограда парка, а справа дома построены совсем впритык – свернуть некуда. Дыхания не хватало, в груди горело, храп лошади, казалось, был у самой шеи, сердце выпрыгивало из груди, а топот копыт уже был за самой спиной. Взгляд вора метался в поисках хоть какого-то переулка или невысокой изгороди, но тщетно, судьба как будто издевалась над ним. Почти падая от усталости, последнее, что он ощутил – это удар по голове. Потом сильные руки втянули его в чёрную повозку стражников.