Текст книги "Танцы с дьяволом"

Атмосфера на стадионе и вокруг него была накалена до предела. Все чего-то ждали. Хотя понять, кто и что хотел в этой заключительной части нашего повествования, было трудно. Интересы отдельных личностей, организаций и групп так переплелись, что остается только вспомнить классика и его слова о том, что все смешалось в доме Облонских…

Специалисты из ФСБ уже засекли тогда несколько машин и двух чужих снайперов, которые работали автономно друг от друга. И их удалось нейтрализовать. Теперь ждали, что будут делать люди, находившиеся в машинах.

Но вот и пришло время начала второго тайма. Команда противной стороны уже была на поле, когда появились футболисты из числа заключенных уголовников.

Но вдруг над футбольным полем неожиданно завис вертолет. Из него кто-то вбрасывал на поле денежные банкноты. Когда первые купюры долетели до стадиона, то люди поняли, что это доллары. И вся людская масса, теперь уже преимущественно мужская часть, полезла на поле. Внутреннее оцепление не смогло остановить толпу. Были срочно вызваны бойцы из внешнего окружения. Но свалка была такая, что пройти кому-либо к центру поля практически было невозможно.

Исаак уже в белом халате сам вел Иоанна, облитого им же клюквенным морсом, что должно было имитировать кровь, сквозь бушующую толпу, к одной из машин скорой помощи. Московский капитан ФСБ наблюдал за его действиями и по рации давал необходимые указания для группы сопровождения. Когда мой сын был уже у самой машины, он переключил свое внимание на другой объект. А зря! Тут-то у них и произошла случайная осечка. Охранники, вывозившие в фургоне своих футболистов, узнали Боголюбова, не очень-то торопившегося залезать в медицинский рафик, и приказали остановить свой фургон. Рядом сразу же появились работники правоохранительных органов, которые отвечали за безопасность фургона с заключенными на территории областного центра. Дежурный офицер объяснил, в чем дело, и возможный выезд для санитарной машины сразу же перекрыли несколько автоматчиков, получивших необходимую команду по рации. Исаак лишь успел снять свой белый халат, чтобы не получить дополнительный срок за организацию побега, и вынужден был выйти с Боголюбовым из машины.

Тогда две сотни человек попали в больницу в результате давки. Но проведенная операция практически ничего не дала. Кроме того, уже местное управление ФСБ, проанализировав то, как проходила операция, и связавшись с Москвой, поняло, что их капитан вел какую-то свою, не санкционированную центром, игру.

Итак, Иоанна вернули в зону. Начальник был рад, что все заключенные оказались на месте. И возможного побега, и гибели заключенных только чудом удалось избежать. Но сам он покинуть зону пока не мог, так как необходимо было дождаться приезда на зону своей смены. Но когда это произойдет?

Исаак же в свою очередь понимал, что мог оказаться крайним. Денег истрачено на подготовку было немеряно, а результата нет. И он решил, что здесь не обошлось без Иоанна и его дара читать чужие мысли. А значит, с его подачи и была сорвана планируемая им операция. А за такие вещи надо было отвечать. И Исаак со своим ближним окружением пошел в спортивный зал. Иоанн в это время был там и что-то объяснял своим ребятам, когда в зал вошел Исаак со своими людьми.

– Прошу всех выйти и оставить нас с футболистом! – приказал Исаак.

Большинство выскочили не раздумывая. Но несколько человек подошли к Иоанну и встали рядом, прикрывая своего тренера.

– Спасибо вам, ребята, за игру и за поддержку, но этот вопрос нам надо решить наедине.

И они нехотя, но оставили Иоанна одного…

– Что же ты, Ваня, своих товарищей-то заложил? Негоже это, за такие вещи отвечать надо!

Иоанн молчал.

– Молчишь! Ну да так оно и лучше. Молчание – это ведь знак согласия, если я не ошибаюсь?

– Прости его, Господи! – лишь и успел сказать Иоанн, как двое подручных, перехватив запястья, рассекли ему отточенным ножом вены обеих рук. А потом еще долго держали, не давая упасть, дожидаясь, пока вытечет как можно больше крови, а душа сама нехотя покинет его молодое тело.

Все три дня над телом убиенного сына читал я в часовне Псалтырь, не отходя от гроба и не прерываясь даже на принятие пищи, пока поздно ночью не отворилась дверь и не вошел Исаак. Я даже сразу и не признал в нем того молодого вожака стаи, что когда-то взял с сестрой под свое покровительство, предоставив ночлег и стол.

– А ты, смотрю, даже и не стареешь, – сказал он тогда мне.

Я хорошо помнил этот голос.

– Исаак! Ты? Вот где пришлось встретиться. И давно ты здесь?

– Всю свою жизнь.

– Тебе что-то нужно от меня? Если можно, то не сейчас, – сказал я ему. – У меня погиб сын.

– Поверь, я не знал, что этот мальчик – твой сын! Те, кто сейчас рвутся занять мое место, – настоящие шакалы. Беспредельщики. И я вынужден быть еще большим зверем, которого бы они сами боялись.

– Я так понимаю, что гибель Иоанна на твоей совести?

Исаак тяжело вздохнул и медленно пошел к выходу. Но у самой двери остановился.

– С этого дня я твой должник… – сказал Исаак. И вышел.

Утром следующего дня почти весь лагерь вышел на похороны.

Я в последний раз подошел к сыну. Приложился к иконе Спасителя, что лежала на груди сына, и поцеловал Его же образ уже на венчике, что прикрывал лоб.

– Братья! – сказал я, обращаясь ко всем присутствующим на этих похоронах. – Сегодня Господь принял к Себе душу нового мученика! И не потому, что Иоанн был моим единственным сыном.

Толпа тогда всколыхнулась. Никто даже предположить не мог, что я потерял самого дорогого для меня человека – родного сына.

– Просто на войне есть такое негласное понятие, что если сегодня после трудного боя ты остался жить, то это означает только то, что кто-то другой и именно в этом бою отдал за тебя свою жизнь и свою душу. И нет на небе награды выше той, что дает Господь тем, кто душу свою отдаст за други своя! Посмотрите на небо, и вы увидите их всех. Это их души светятся в ночи, радуя наш глаз. Это их россыпями усеян Млечный Путь, который приведет и многих из вас, и я в это искренне верю, к престолу Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа! Сегодня на небе появилась новая звездочка. Это душа вашего брата и моего сына. Кого же спас сегодня мой мальчик, спросите вы? Да ваших же детей, сестер и братьев от возможной их наркотической зависимости, от этой бесовской химеры. Слава Богу, что у него хватило мудрости и силы духа уничтожить это зелье еще до того, как он попал в эту зону. Слава Богу, что его пребывание здесь помогло кому-то из вас поверить, что Господь – это и есть Любовь! Пронесите это чувство, сохраните его в себе, подарите его вашим ближним и поверьте мне, что нет на небе большей радости, чем о едином кающемся грешнике.

О чем они думали в эти минуты, я не знаю, но только стоило мне воскликнуть «Христос Воскресе!», как вся зона, словно на едином дыхании, включая солдатиков охранения, начальников всех рангов и званий, с радостью воскликнула: «Воистину Воскресе!»

– Христос Воскресе! – второй раз воскликнул я.

– Воистину Воскресе! – отозвались они. И вместе с людьми, казалось, отозвалась сама тайга.

– Христос Воскресе! – воскликнул я в третий раз.

– Воистину Воскресе! – И нам вторили уже сами небеса.

И тут батюшка заметил, что уже давно никто не пьет чай. У Агриппины на глазах слезы, и она пытается не дать им воли и не разреветься. Грусть и на лице Алексея.

– После похорон своего мальчика я попросил у начальника зоны, чтобы мне разрешили какое-то время побыть в одиночной камере, и моя просьба была удовлетворена. Там я и молился. И принимал немного воды и кусок хлеба лишь раз в день, да и то не всякий раз. Так прошли дни, недели и месяцы такого моего добровольного заточения. Потом мне, правда, рассказывали, как незаметно, но ощутимо в колонии стали происходить перемены. Прекратились драки и нечаянные смерти. Открыли свою школу, и люди с жадностью потянулись к знаниям. Заработали спортивные секции. Пьянство стало редким исключением. Посылки доходили до заключенных… Так подошел к концу декабрь.

И вот однажды, в самую новогоднюю ночь, в полночь, торопясь в бараки, несколько заключенных с целью сокращения пути бежали мимо Часовни. Тот, кто из них был последним, поскользнулся. И когда снова встал на ноги, то заметил, что могила заключенного Иоанна Боголюбова, стоявшая за часовенкой, зацвела распустившимися подснежниками. Увидел и замер более от неожиданности такого несвоевременного природного явления. Те же, что шли впереди, какое-то время поджидали застрявшего на полдороге сокамерника. И видя, что тот не появляется, вынуждены были вернуться к часовне. И вот уже с десяток человек молча стоят и недоумевают, созерцая открывшуюся им в звездной новогодней ночи сокровенную тайну.

Увидев чудо, заключенные разбежались в разные стороны. Одни позвали Исаака, а другие через дежурного офицера начальника зоны. И вскоре уже весь лагерь стоял у часовни, не веря своим собственным глазам: в сорокаградусный мороз могила убиенного моего мальчика расцвела живыми подснежниками. Люди недоверчиво подходили, трогали и нюхали цветы.

Первым, как мне потом сказали, не выдержал и ушел Исаак.

А начальник зоны, сорвав несколько цветков, пришел к камере, где находился я. Когда по его приказу открыли дверь моей камеры, то они увидели меня стоящим на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы «Умягчающая сердца».

– Батюшка, отец Михаил! – обратился ко мне начальник зоны. – Вы мне не поверите, но на могиле вашего сына расцвели подснежники…

И в этот же момент сияющий дежурный офицер Гена Ветров внес в мою камеру собранную им полную корзину благоухающих цветов.

Я с глазами, наполненными слезами радости, медленно обернулся и тихо вымолвил: «Слава Тебе, Господи!»

Через несколько дней, в самый рождественский сочельник рейсом из Магадана я вернулся в Москву с одним лишь небольшим вещевым узелком в руках. Из аэропорта сразу проехал в храм Христа Спасителя и все Рождественское Богослужение радостно простоял вместе с другими молящимися. А рано утром уже был на кладбище у могилки своей жены Анастасии. Посыпал немного землицы, взятой от могилы сына, и раскрыв свой узелок, бережно достал обернутое в белую тряпицу лукошко с подснежниками. И поставил еще живые цветы на могилу жены. Немного посидел, а потом встал и медленно пошел к выходу. Но не успел пройти и несколько шагов, как какая-то женщина, увидев меня, убеленного сединой, молча опустилась передо мной на колени.

– Вставай, матушка, не следует перед нами, недостойными, на колени опускаться.

– Батюшка, помолитесь о моей беде, – с тревогой в голосе молвила она.

– Знаю, милая, что Саша – сын твой и единственная надежда твоя – пьет. Потерпи еще немного. Господь услышал твои молитвы. И вскоре в вашей семье будут мир и согласие.

А в это время мимо проходит одинокая старушка со слезами на глазах.

– Родная, что же ты плачешь в такой-то праздник? – говорю я ей.

– Как же мне не плакать? – отвечает она мне. – Одна же я сиротиночка на всем белом свете осталась, совсем одна!

– Как одна, радость моя? – обращаюсь я к ней. – Господь же с тобою!

– И то твоя правда! Спасибо тебе, милый, за доброе слово!

И тут ко мне, словно птенцы к наседке, потянулись самые разные люди, что были в то утро на кладбище. К одной из них я подошел сам.

– За сына своего Романа молишься, матушка?

– Да, отче! Он у меня в Чечне уже с год как без вести пропал!

– Знай же, что сыночек твой товарищей ценою собственной жизни спас. Душу свою за них не пожалел и теперь высокой награды за то удостоен…

– Кто же наградил, что же мне-то об этом ничего не известно?

– Господь и наградил – венчиком мученическим! И теперь сын твой сам уже за тебя пред престолом Всевышнего молится.

Женщина та повалилась мне в ноги. За ней другая, третья, стоящие вокруг.

И я понял тогда, что снова стал нужен людям. И так легко и радостно стало на моей душе.

– Это прямо чудеса какие-то… – невольно вырвалось у Алексея. – Вы уж меня простите, но и я в Москве тоже о вас кое-кого порасспросил. Оказывается, вы были столичной знаменитостью.

– Давно это было, да и неправда. А за давностью лет уже просто превратилось в красивый миф…

– Как же вы оказались в этих краях?

– Это решение я принял, как только вернулся с Магадана. Помню, как оказался в кабинете митрополита Арсения, лишь вернувшись с Магадана. Подошел под благословение. Владыка благословил меня и усадил в кресло напротив. А сам и говорит:

– Примите мои искренние соболезнования в связи с трагической кончиной вашего сына Иоанна. Хотел спросить вас, что это за история, дошедшая и до нас, о распустившихся зимой подснежниках на его могиле…

– Эти места всегда славились легендами. Подснежники зимой распускаются лишь в сказках… – ответил я ему на это.

Митрополит Арсений внимательно тогда посмотрел на меня, но ничего более не сказал.

– Мы хотим предложить вам вернуться настоятелем на ваш московский приход. Естественно, что после отпуска… А сначала вам необходимо восстановить свои силы в одном из лечебных пансионатов…

– Спасибо, Владыка, за внимание! – ответил я ему. – Но путевку в пансионат лучше отдать тому, кто в ней действительно нуждается. К тому же я хотел бы просить вас отпустить меня в Тверскую Епархию… Думаю перед смертью немного послужить на родине. Недалеко от села, где я родился, бабушки сами начали восстанавливать разрушенный храм… Хочу им в этом помочь.

– Жаль! И в то же время не вижу оснований не удовлетворить вашу просьбу!

– Но до отъезда в деревню и принимая во внимание, что я остался без семьи, хотел бы просить вас о моем пострижении в монашеский чин…

– Я буду первым, кто поддержит вас в вашем прошении всего себя посвятить Богу.

И я снова опустился перед Владыкой на колени под его благословение. Вот как все это и произошло тогда… И вот с той поры я здесь.

Священник и Алексей стояли уже на балконе, а Агриппина убирала со стола.

– Как же вы все это вынесли? – неожиданно произнес Санников.

– Все дело в том, что Господь по силе терпения попускает нам испытания, которые мы должны пронести в этой жизни. Как, например, допустил дьявола, чтобы испытать преданность Богу некоего Иова. Тогда Сатана погубил и семью, и весь его скот. А Иов лишь смиренно повторял: «Бог дал, Бог и взял». И отступился дьявол. А Господь со временем восполнил и даже приумножил и род, и скот претерпевшего все испытания Христа ради и ставшего святым Иова многострадального. А теперь перенесемся уже в наше время. Пришла ко мне в храм одна старушка и давай по-соседски вещать, что у нее пропала корова. Три дня, мол, найти не могла и пошла к местному колдуну. Тот посоветовал ей, что сделать, чтобы корова нашлась, и… корова действительно на следующий день сама вернулась домой. Я ее тогда и спросил: «Что же ты у Бога помощи-то не попросила?» А она и отвечает: «Просила, да не помог, а колдун помог…»

– Вы хотите сказать, что за свою корову старушка душу продала.

– По крайней мере выбор свой она уже сделала, и не в пользу Бога…

– А почему же Бог-то ей не помог?

– А она и не просила у Бога помощи! Просто перекрестить с утра глаза еще недостаточно! Вот тебе один пример. Представь себе, что какая-то женщина узнала, что в одном из столичных магазинов продается какое-то особое заморское пальто. И денег нет, и ехать далеко… но желание столь велико, что она, как в народе говорят, в доску расшибется, но достанет и денег, и это пальто… Но ради Христа никто из нас еще в лепешку не расшибся… Что тут скрывать? Никто еще на молитве к Богу даже ночь не простоял… Поэтому-то мы часто и делаем то, что легче: просто пытаемся откупаться деньгами. Но Богу наши деньги не нужны. А это значит, что каждый раз в обмен на свое здоровье или за спасение все той же коровы… мы продаем часть своей души.

Они вернулись в номер, где Агриппина уже навела полный порядок.

– Батюшка, давайте я вас отвезу домой. У меня есть для этого время.

– Это хорошо, чтобы поскорее попасть домой. А то кто знает, как все в этой новой жизни-то еще обернется…

IV

Однако проезжая мимо поселковой больницы, отец Михаил увидел стоявшую на крыльце знакомую ему женщину и попросил Алексея остановиться. Вышел из машины и легким шагом пошел к крыльцу районной больницы, где стояла мать мальчика Иоанна.

– Что случилось, мать?

– Ванечку в лесу деревом ушибло. Говорят, что не выживет…

– Не уходите, подождите меня здесь! – говорит ей отец Михаил и проходит в больницу.

В приемном покое отец Михаил берет с вешалки гостевой халат и быстро поднимается по лестнице. Навстречу идет врач Рогов.

– Как здесь наш Иван?

– Вряд ли к утру выживет, а если и выживет, то на всю жизнь дурачком останется. Я вообще не понимаю, как у него голова целой могла остаться.

– Можно мне к нему?

– Конечно, только он в бреду и никого не узнает.

Отец Михаил проходит в указанную ему врачом палату. Иван был в палате один. Он лежал на кровати и бредил. Голова была перевязана. Виднелись лишь глаза и часть лба. Священник сел рядом с ним на стул и взял его ладонь в свои руки. Он вспомнил, как впервые они познакомились с этим мальчиком…

…Года два назад отец Михаил вот также сидел у кровати, на которой лежал заболевший мальчик. Мать хлопотала по кухне. Отца в доме не было.

Иоанн открыл глаза.

– Здравствуйте, батюшка!

– Здравствуй, радость наша!

Мальчик посмотрел на фигурку Спасителя, распятого на кресте, что была изображена на кресте, что носил священник.

– Ведь это Христос распят? – спросил он у отца Михаила.

– Да, Христос!

– А что значит распят?

– Это когда гвоздями прибивают к кресту. Сначала гвозди пробивают руку насквозь и затем уже входят в дерево. Потом в каждую ногу тоже вбили по большому гвоздю. А сам крест зарыли в землю. Он так и висел на кресте целый день, пока не умер.

– Ведь ему было очень больно?

– Да! Очень больно. Но и в этот момент он молился за тех, которые Его распяли. Потому что Он любил всех людей, и добрых, и злых.

– Я, когда вырасту, тоже буду добр и буду любить всех, и добрых, и злых.

– Даст Бог, и ты поправишься. Вспомни тогда эти слова. Но если ты будешь любить всех, должен и хорошо учиться, потому что только тот, кто много знает, сможет помочь другим людям и сделать много добра.

Иоанн протянул свои ладошки к Спасителю.

Отец Михаил немного пригнулся, и мальчик взял в руки его наперсный крест и поцеловал подножие ног Спасителя. Это и вспомнил священник, сидя в больнице у постели мальчика, который продолжал бредить.

Священник все так же держал его ладошку в своей руке. И глядя на Иоанна, сказал: «Может быть, в тебе действительно вырастет любовь к знанию, истине, на пользу и благо всех людей. Возможно, что Господь уже отметил тебя и вложил в твое сердце эту великую любовь».

Затем батюшка раскрыл свой небольшой баул, более напоминавший толстенный портфель, и достал ящичек, который используется в таинстве крещения. Раскрыл его и вытащил небольшой флакончик со Святым Миром. Открыл флакон и обмакнул в жидкость металлический помазок.

– Господи, прости меня, грешного и сохрани этого отрока, если есть только на то Твоя воля! – и только после этого помазал мальчику кисточкой лоб, словно начертав на нем крестик. А потом встал и тихо вышел из палаты.

На крыльце он снова столкнулся с матерью мальчика. Она вместе с каким-то мужиком вытаскивала из небольшого фургона детский гробик.

– Зачем? Что вы сделали?

– Заранее взяла, завтра выходной. Ищи их потом по всему поселку. А вы думаете, что он еще выживет?

– Все в руках Господа!

– Но ему можно помочь?

– Посвятив его Господу!

– Это как же?

– В случае его исцеления и с вашего согласия он станет монахом!

– Монахом? А как же я? Одна, что ли, останусь?

И тут уж священник не выдержал и показывая рукой в сторону выставленного из машины гроба, резко сказал:

– А вы разве сами его уже не похоронили?

И тяжело вздохнув, пошел в сторону машины, где ждали Санников и Агриппина.

Женщина в недоумении от сказанного долго смотрела ему вслед.

А вскоре машина Санникова уже шла по проселочной дороге. Священник и предприниматель вели разговор.

– Что же с людьми такое происходит… Человек еще жив, а мы уже делим наследство, думаем, что купить к столу…

– Водку к поминальному столу по традиции даже при горбачевском сухом законе по особым талонам продавали…

– Не было, Алеша, в православной Руси такой традиции. Немногие бабушки это еще помнят… И православные строго наказывают своим родным не поминать их бутылкой, чтобы и духу ее в доме покойного не было… А ты говоришь: традиция… Душа покойного просит усиленных молитв. А мы, даже не дожидаясь третьего дня, спешим забросать покойника землей и устремляемся к столу…

– Люди устали, понятно, надо снять напряжение…

– Алеша, с чего это они устали? Они что, с раннего утра выслушали литию в доме покойного, по деревне несли на руках его тело в храм? Три часа в храме опять же не курили на крылечке, а молились на заупокойной Литургии? Сопровождали тело на кладбище и предавали земле… С чего они устали-то? От выпивки и устали. У них, как у собаки Павлова, уже рефлекс срабатывает, когда всякий гроб сразу же ассоциируется с бутылкой… На деревне скоро и мужиков-то не останется. Некому станет моих старушек хоронить. А те, что и останутся свой век доживать, даже гроб поднять не смогут – силушки-то уже нет. Как перестали на земле работать, так и обессилел мужик. И сейчас-то гроб с телом покойного с горем пополам кое-как до трактора дотаскивают…

Прошла неделя. Избирательный штаб отца Михаила Боголюбова жил своей автономной жизнью. Входили и выходили люди. Раздавались агитационные материалы, заполнялись ведомости.

Санников завез туда уже несколько компьютеров, красивые девушки наливали чай, стрекотали факсы, на столах листовки-обращения к избирателям. Один из организаторов избирательных шоу-игр, некто Полин, увидев входящего священника, сразу же устремляется к нему.

– Святой отец, нет ли у вас каких-либо наград, а то… ряса не смотрится!

– Вы, милостивый сударь, не по адресу обращаетесь, у нас святых отцов вообще нет, это только в католической церкви все святы, а мы всего лишь, как правило, недостойные своего сана, грешные иереи… А то, что вам ряса моя не приглянулась, то это уже настоящая беда, знаете, как в народе говорят, что если Господь Бог хочет кого-то наказать, то сначала лишает его разума…

Все, включая Санникова, засмеялись.

В кабинет входят еще двое людей: Денис – молодой предприниматель и Татьяна – руководитель пресс-центра и редактор газеты, которую планирует выпускать Санников.

– Здравствуйте, батюшка! – сказал, тут же смутился, да и покраснел в придачу Денис.

– Здравствуй, чадо! Слава Богу, что совестливые еще на Руси не перевелись.

Начавшийся было диалог прервал Полин.

– У нас тут есть кое-какие наработки, как вам, например, держать руки во время беседы…

Батюшка внимательно на него посмотрел.

А тот продолжал:

– Или как при встрече с избирателями показать свою заинтересованность.

– Вся беда ваша, да и нынешней власти, как раз в том и заключается, что вы умеете лишь обозначать свою заинтересованность. А нужно жить этими интересами, душу свою вкладывать в решение насущных проблем тех, кем ты собираешься управлять. А главное – любить этих людей и страну, которая нас взрастила, да землю, что дала силы жить, трудиться и продолжать свой род.

– Батюшка, не могли бы все это еще раз повторить для прессы… – с включенным магнитофоном перед священником уже стояла руководитель пресс-центра по имени Татьяна.

– Алеша, за что мне сие наказание? – спросил отец Михаил стоявшего здесь же Алексея Санникова.

– Господа, товарищи! – начал тот.

– Лучше, если братья и сестры! – поправил его священник.

В кабинет внесли несколько подносов с бокалами шампанского.

И Санников начал говорить снова:

– Братья и сестры! Сегодня многие из нас впервые будут осваивать новое для себя дело – работу в избирательном штабе нашего кандидата, священника Михаила Боголюбова. Вы те, кого называют «вся королевская рать»… От вашей инициативы, чести, работоспособности будет зависеть, выиграем мы этот бой или, проявив слабость, уступим свои позиции, отдавая и далее жизнь этого района в руки людей, повязанных круговой порукой воровства и родственными связями… Я предлагаю поднять эти бокалы за нашу победу!

Все радостно чокаются и выпивают шампанское.

Лишь отец Михаил продолжает держать свой бокал в руках. Постепенно все внимание переключается на него.

– Хотите что-то сказать? – спросил его Алексей.

– Спросить! Есть ли среди вас хоть один православный?

Раздается сразу несколько голосов, подтверждающих, что среди присутствующих действительно есть крещенные в православной вере. Кто-то даже показывает свой крестик, что носит на груди.

– И где же тогда икона? И как вообще можно начинать какое-либо благое дело без Божьего благословения и без молебна?

И тут наступила неловкая тишина.

– Или я свадебный генерал, тот таран, которым мы будем спихивать нынешнюю неугодную кому-то власть? Побойтесь Бога и не шутите с огнем. Дело, на которое мы поднимаемся, опасно и грозит возможной гибелью. Мы начинаем битву за человеческие сердца и души. Сейчас в стаде нашем посеяны паралич воли, паника, нежелание жить дальше. И в этих условиях, для того чтобы иметь мужество выжить, работать и созидать Россию – необходима вера. И то, что ранее казалось красивым и высоким словом, что без веры не будет возрождения России, что без веры нельзя жить, сегодня это насущное требование для каждого из нас. Мы можем стать ратью, но лишь под знаменем Христа!

Присутствующие люди в большинстве своем со вниманием вслушиваются в слова отца Михаила.

– Еще есть время подумать и уйти… И я это пойму!

Но никто не покинул кабинет.

– В таком случае опустимся, братья, на колени и испросим Божье благословение на этот ратный подвиг!

Все опускаются на колени.

И отец Михаил начинает молебен…

И уже через час священник был в актовом зале, где собрались почти все работники молокозавода. Многие из них уже знали батюшку. Было время, когда его приглашали освящать новые цеха. Кто-то у него крестил и даже венчал своих детей и внуков.

Санников и Денис присели на свободных стульях на краю сцены, а батюшка вышел перед людьми.

– Благословение Господне пусть пребывает в этот день со всеми вами. Я искренне рад многих из вас увидеть снова. Живите и дальше в радости и семейном счастье, берегите друг друга. Благодаря стараниям руководителей и вашему самоотверженному труду ваш завод, слава Богу, стабильно дает продукцию, радуя и стар, и мал свежим молоком, сметаной, сыром. Да я и сам, грешный, являюсь поклонником вашего сыра. Спасибо вам за это! А приехал я к вам вот по какому вопросу: на встречах в селах все говорили о низких закупочных ценах на молоко…

В этот момент звонит мобильный телефон Санникова, и он, покинув актовый зал, выходит на улицу.

Рядом с ним тормозит машина Ефремова.

– Какими судьбами, Александр?

– У меня встреча с избирателями на молокозаводе через десять минут.

– И что ты им скажешь? О том, что закупочные цены низкие? Да об этом им уже все уши прожужжали, но они тоже хотят жить, кормить и одевать своих детей, и их можно понять… И потом… Даже если часть жителей района, что тебя знают и тебе верят, проголосуют за тебя, то есть против Новикова, то в результате эти голоса ты всего лишь заберешь у отца Михаила. А этого, если говорить честно, не хотелось бы.

– Я подумаю над вашим предложением.

И прошел в здание, где размещался актовый зал молокозавода.

В таких разъездах по району прошла вся неделя. До выборов оставалось два дня. Сегодня был последний день, когда кандидатам еще разрешалось встречаться со своими избирателями.

В плане этого дня у отца Михаила предстояли встречи с учащимися профтехучилища и жителями деревни Райда, а вечером по кабельному телевидению должен был состояться заключительный диалог всех кандидатов.

Санников с утра уже в штабе. Поздоровался со всеми и замечает, что отца Михаила еще нет.

– Кто знает, где батюшка?

– Вероятно, как всегда, еще в храме, – ответил Денис и посмотрел на свои часы. – Служба уже заканчивается.

– Времени в обрез… Нам необходимо с утра быть в редакции.

Денис лишь улыбнулся и развел руками.

– Возьми, пожалуйста, мою машину, а то, пока он со всеми встречными по дороге не переговорит, его не дождешься.

Денис берет у Алексея Сергеевича его ключи от машины и выходит из штаба.

Отец Михаил после службы переоблачается в одной из комнат приходского домика.

Входит настоятель храма и благочинный округа, протоиерей Алексей Буйволов. С первого взгляда было понятно, что батюшка накануне перебрал. Волосы всклокочены, взгляд слегка расфокусирован.

– Отец, ты что здесь делаешь?

– Службу окончил.

– А почему у меня на это благословения не испрашивал?

– Побойся Бога, отец! Мы уже неделю, как раннюю Литургию служим…

– Интересно… И что, кто-то приходит?

– Сам удивляюсь!… Кстати, вся выручка в кассе.

– Вот с этого и надо было начинать… Потрапезничаешь со мной?

– Извини, но мне надо спешить на встречу с избирателями.

– Правильно Владыка говорит, что сельские попы от скуки уже не знают, чем им заняться. Молиться надо, отец, а не в избирательных кампаниях участвовать.

– Знаешь, отец! За те годы, что я уже пожил здесь, на моих глазах рушился вековой деревенский уклад. Предавались забвению семейные традиции. Вырубались леса. Спивались и гибли люди. Чаще молодые… От безверия, оставшись без работы и потеряв всякую надежду на лучшую жизнь, травились бабы и вешались мужики, а вслед за ними и их дети. И ни одного из них я не спас. Хотя сейчас понимаю, что мог, должен был, но не спас. Словно премудрый пескарь, забившись в свою норку, молча созерцал разыгрывающуюся на моих глазах трагедию, да обложившись мудрыми книжками, размышлял о предназначении человека. Пока наконец не понял, что вера без дела мертва.

– Еще никому из смертных не удавалось расчистить Авгиевы конюшни.

– В одиночку не удавалось! Ибо даже сама дерзновенная попытка такого подвига уже гордыня! Но там, где двое или трое объединятся на правое дело во имя Господне, там и Он с ними будет!

– Дерзай… Но только без меня! – сказал и вышел из комнаты.

У храмовых врат отца Михаила уже ожидал Денис на машине Санникова. Батюшка подсел к нему в машину.

– Здравствуй, чадо!

– Доброе утро, Михаил, не знаю, как вас по батюшке…

Батюшка захлопнул дверцу, и они поехали.

– За что ты со мной сегодня так официально, в православии это не принято…

– Я не сказал вам тогда, на молебне, что я… не крещеный.

– Выходит, что и тебе необходимо чудо, чтобы уверовать в Спасителя?

– Не знаю…

– Сколько тебе лет?

– В этом году будет тридцать три…