Текст книги "Неопалимые"

Сергей Ильич Ильичев
Неопалимые
Повести

[битая ссылка] [email protected]

От автора

Все началось с того, что на улицах Москвы меня с вопросником в руках встретил молодой человек и вежливо спросил, что я знаю о битве при Молодях времен правления царя Иоанна Грозного. Я напряг свою память и понял, что вспомнить-то мне, собственно говоря, и нечего, а поэтому честно признался интервьюирующему меня юноше, что, к моему великому сожалению, вообще первый раз слышу о битве, которую ряд авторитетных ученых мужей называют не иначе как «неизвестное Бородино». Думаю, что в тот день я был не один в этом своем грустном признании. И, придя домой, уселся за компьютер, а уже познакомившись с героями той битвы, начал писать повесть «Високосный год».

Пройдут года, думается мне, и будущие поколения также станут напрягать свою память, пытаясь вспомнить и более поздние ратные подвиги наших солдат в Отечественной войне 1812 года и Великой Отечественной войне 1941–1945 годов.

Конечно же, цифры военной статистки уйдут в небытие и сохранятся лишь в архивах, но вот человеческие судьбы и слагаемые подвига нашего народа, очень надеюсь, отложатся в их сердцах, как и имена великих полководцев российских Суворова и Кутузова, Ушакова и Нахимова, Жукова, Чуйкова и Рокоссовского…

И вскоре на свет появился этот сборник под названием «Неопалимые». В нем повествуется о простых делателях наших побед: государевых воеводах и стрельцах, нынешних рядовых, старшинах и младших лейтенантах, чьи храбрые подвиги и сама жизнь были положены на алтарь наших побед!

Надеюсь, что эти, выпестованные мною, собирательные образы помогут новым поколениям молодежи возрастать на примерах воинской славы наших отцов и дедов, гордиться их мужеством, смекалкой, преданностью, честью и отвагой.

Сергей Ильичев

ВИСОКОСНЫЙ ГОД

Повесть

Битве при Молодях

и ратному подвигу народа

государства Российского

посвящается

Пролог
ГОД ЗВЕЗДЫ БЕЛОГО КАРЛИКА

1572 год был високосным, в котором к февралю по обыкновению прибавился 29-й день, накопившийся за четыре года от шестичасовых годичных остатков времени… Своего рода набежавшие проценты для людей княжеского рода и дворянского звания. Казалось бы, всем радоваться надо, но в народе сей день получил название Касьяна завистливого, злопамятного, немилостивого и скупого… Очевидно, не случайно. Существовало даже поверье, что если Касьян, не дай бог, на скотину взглянет, – скот валится, на дерево мимоходом посмотрит, – оно сохнуть начинает. То есть, на что он ни взглянет, все на корню вянет. Потому в народе знали и помнили, что всякий високосный год тяжел как для людей, так и для скотины…

А тут еще Реформация, эта продажная и блудливая девка, раскинувшая ноги перед простолюдинами, очаровавшая их упоительной ересью таких слов, как свобода, равенство и братство, и, словно чума, заполонившая собой Западную и Центральную Европу. Этакое общественно-политическое движение, номинально принявшее религиозную оболочку борьбы против католического учения и Церкви и официально имевшее антифеодальный характер. Но это была лишь видимая причина и вершина разрушительного айсберга, серьезно подмявшего под себя католический «Титаник»… Когда реформаторы наконец-то сорвали ореол святости с католической церкви, далее они ее уже просто громили, как крупного феодального собственника. Ведь не секрет, что проведение Реформации повсеместно сопровождалось секуляризацией церковного имущества, прежде всего огромной земельной собственности католической церкви, ее монастырей. Но и это было не главным. Реформацией хотели ослабить роль Церкви в управлении государствами с последующим захватом кукловодами «реформации» власти в тех самых государствах.

России, как пишут историки, Реформация не коснулась. Хотя здесь они немного грешат, она на Руси тогда не удалась, скажем так…

Начнем с того, что в преддверии народных восстаний, руководимых тамошним образованным дворянством и охвативших Нидерланды, Швецию, Англию, Венгрию, Германию и Польшу, на небе, сначала ученые монахи, а затем и придворные астрономы, обнаружили неведомый ранее катаклизм, узрев в созвездии Кассиопеи новую и никогда прежде не виданную ярчайшую звезду. Подобное визуальное наблюдение вспышки новой звезды в нашей Галактике, как известно, явление весьма редкое. В связи с чем, не касаясь сложных и специфических вопросов теории, великому князю Иоанну Васильевичу было доложено примерно следующее: некая белая карликовая звезда активно поглощает вещество соседствующей с ней звезды, вступившей ранее в стадию звезды красного гиганта…

На последующий вопрос великого князя, что за сим последует, был получен научный ответ: поглощение соседа продолжится до тех пор, пока белый карлик сам не станет столь же массивным. И когда его внутреннего давления больше не хватит, чтобы выдержать давление наружных слоев атмосферы, неминуемо последует звездный коллапс…

Государь ученых мужей на кол не посадил, а велел и далее наблюдать за небосводом. И всерьез задумался о том, кому предназначено сие небесное знамение, кто тот самый белый карлик, посягающий на то, что ему не принадлежит изначально.

Обстановка, как вы знаете, в стране к тому времени действительно была крайне напряженной. После сожжения татарами Москвы в 1571 году Иоанн IV уведомил крымского хана о том, что готов уступить ему Астрахань ради мира. Но в Крыму взяла верх молодая поросль, под влиянием которой мирные предложения Москвы были отвергнуты. Саму Россию серьезно опустошили голод и чума.

Прошло менее года, как последовал новый доклад: то, о чем ученые-астрономы предупреждали, свершилось: белый карлик взорвался-таки, а поглощенная им звезда вылетела, словно камень, пущенный из пращи, в сторону Земли… И то была не просто звезда, как вещали уже ученые мужи из монашеской братии, а нечто более похожее на наше Солнце, только значительно более старое, не иначе как энергетической сущностью которой и питался все это время сей белый карлик… И сие грозило непредсказуемыми последствиями…

И вновь великий князь призадумался о целостности России, собранной воедино усилиями хоть и покойных, но великих князей: Ивана Калиты, Симеона Гордого, Дмитрия Донского, Иоанна III… Русь в преддверии небесного катаклизма вновь находилась как бы на перекрестке дорог, где сталкивались интересы мусульманского Юга, православного Востока и католического Запада. Уступка в любую сторону привела бы страну к разделу территории на «зоны влияния» с последующей утерей государственного, религиозного и национального единства, и Иоанн IV это прекрасно понимал.

И еще, прежде чем мы приступим к самому повествованию, позволю себе напомнить нечто важное, о чем писал известный историк С. Ф. Платонов: «Бури Смутного времени и знаменитый пожар Москвы 1626 года истребили московские архивы и вообще бумажную старину настолько, что события XVI века приходится изучать по случайным остаткам и обрывкам материала». Тому причин, как мне видится, может быть две. Самая поверхностная – это, как нынче модно считать, человеческий фактор, то бишь якобы случайность, поглотившая Москву и запалившая, что было связано с периодом правления грозного царя Иоанна IV. Вторая – более глубинная, а именно сознательное уничтожение всего того, что могло пролить истинный свет на период царствования Иоанна IV, что для такого случая даже столицу не пожалели… Это для нас уже не новость, если судить по тому, что происходит в мире сегодня, так как известно, что все новое – это лишь хорошо забытое старое…

Но Боже упаси проводить какие-либо параллели, да и наша повесть не об этом. Мы-то чистосердечно признаемся, что стряпали ее по ассоциативным обрывкам воспоминаний, домыслов и «неканоническим» народным преданиям, действуя по принципу «каждой сестре по серьге», т. е. никого не обеляя и понапрасну не вознося. Нас более интересовала судьба поколения одного боярского рода, в котором, как в капле воды, отразилась вся жизнь нашей страны в тот непростой период лихолетий…

Глава первая
ОТГОЛОСОК МЕТКОГО ВЫСТРЕЛА

История, которую мы хотим вам поведать, имела свою предысторию и связана не столько с именем великого князя Иоанна Васильевича, сколько с одним из его ратников, молодым боярином Ростиславом Ногиным, принявшим в 1550 году участие во втором Казанском походе Иоанна IV на Казань, будучи в те годы простым стрельцом.

Ни для кого не секрет, что буквально накануне Сафа-Гирей внезапно скончался. И именно после этого Иоанн IV спешно начинает собирать войско для нового и уже второго похода. Напомним, что первый, начатый им еще в конце декабря 1547 года, закончился безрезультатно по причине того, что, лишь выступив на волжский лед, наши войска из-за ранней оттепели мгновенно утопили всю осадную артиллерию и часть войска. И, даже сумев в этой ситуации загнать врага за стены Кремля, вынуждены были повернуть на Москву, так как без осадной артиллерии затевать осаду крепости было бессмысленным делом.

Надо признать, что мало дал по своей результативности и второй поход. Хотя Казань вновь не была взята, при отходе русского войска недалеко от Казани, при впадении в Волгу реки Свияги, было решено возвести крепость, получившую название Свияжск.

Но мы вернемся к событиям, которые относятся непосредственно к нашим героям. Царь Иоанн и стрелец Ростислав – оба были еще молоды, и до знакомства их отделял лишь один пушечный выстрел…

Так уж случилось, что Ростислава искренне заинтересовало искусство и мастерство служивших в русской армии немецких пушкарей. И, пока войско шло, он подружился с одним из них, изучая на привалах незнакомый язык и перенимая опыт умения стрельбы из пушек… Артиллерия у нашего царя уже тогда была разнообразна и многочисленна, а ядра у больших пушек весили по двадцати пудов, что не могло не заинтересовать молодого воина. И вот с помощью немца Ногин, освоив теорию, получил разрешение сделать свой первый в жизни самостоятельный выстрел в сторону неприятельской крепости. И надо же было такому случиться, что именно его меткий выстрел стал причиной гибели сына великого хана Сахиб-Гирея – Эмина, когда юноша из-за недогляда опекуна вышел на стены Кремля для обзора поля боя и действий наших нападавших войск.

Царь Иоанн это собственными глазами узрел, а когда ему донесли о результате выстрела и о смерти сына казанского хана, то и похвалил ретивого молодца, подозванного для представления государю. А впоследствии, запомнив, вскоре приблизил к себе и почислил в бояры…

Об этом метком выстреле вскоре все забыли. А наступившая теплая погода, угроза ранней весны и распутицы заставили царя в тот год снять осаду и вернуться в Москву. Казалось бы, на этом и закончился поход на Казань, который не дал абсолютно никаких результатов… если бы не одно но… Кто-то из приближенных к династии ханов, правивших Крымским государством, после смерти Сахиб-Гирея, узнав имя меткого стрелка, приказал своим людям его найти и весь враз ставший ненавистным род взять в полон, а если взять в плен не удастся, то вырезать под корень.

И вот через месяц небольшой отряд татарских всадников, передвигавшийся преимущественно по ночам, незаметно подкрался и окружил поместье Ногиных. Сам боярин буквально накануне отбыл в Москву. Это его и спасло. Терема подожгли одновременно с нескольких сторон. Каждого, кто не задохнулся в дыму и выбегал из огня, хватали. Мужчин, вне зависимости от возраста, убивали на месте, а молодых женщин и девушек вязали в полон.

Молодая боярыня Анна была накануне родов, а ее годовалый сын и первенец Алексей уже лежал в кровати, когда раздались крики о пожаре. Женщина, понимая, что пройти через стену огня ей уже не удается, а удушливый дым заполнял спальню, быстро спеленала младенца и всунула куль в пасть верному и крепкому хозяйскому псу, не случайно названному им Зевсом.

– Ищи хозяина, ищи…

И когда сообразительная собака скрылась в дыму, добавила:

– Господи, об одном лишь прошу, сохрани моего сына…

И лишь после этого почувствовала, как стала задыхаться, а потом и вовсе упала, потеряв сознание.

Вернувшийся на следующий день домой, боярин Ногин обнаружил лишь пепелище, в котором так и не нашел тела своей любимой жены и годовалого сына.

Кто-то из местных жителей рассказал, что видел, как татарские конники шли рысью, заставляя бежать и пленных. Посланная вдогонку дружина вернулась ни с чем. Татары с пленными людьми успели переправиться через Волгу… и их след был утерян.

А дальнейшие события рода Ногиных приобретали и вообще, скажем так, необычное продолжение.

Весной следующего года на гряде холма, в ожидании восхода солнца, стоял мальчик. Рядом с ним была волчица, а чуть выше застыл уже знакомый нам Зевс. В лучах восходящего солнца его шерсть переливалась, мгновенно реагируя на малейшее движение готового к отражению атаки пусть и бывшего ручным, но все же животного. Пес, и так будучи довольно крупным, за этот год еще более заматерел. Более того, в честном поединке он разодрал вожака стаи, постоянно преследовавшего человеческого детеныша, вскормленного волчицей. Она уже более не могла прокормить подросшего человеческого детеныша. Да и Зевс каждый день чувствовал, что ему в затылок злобно дышат молодые волки. Еще немного – и он уже сам не сможет одержать верх в стае. Бой дался ему нелегко. И если бы не волчица, сдерживающая молодых волков, то лежать бы ему уже разодранным… а потому он решил, что мальчика пора уводить ближе к людям…

Алеша, если вы помните, так звали мальчика, уже и сам интуитивно чувствовал, что расставание неизбежно, к тому же несколько раз в лесу, тайком и издалека, он видел людей, похожих на него… правда, значительно выше, крупнее и даже имеющих голос.

За год, проведенный в лесу, мальчик возмужал, пожалуй, как никто из человеческого рода в его возрасте. Но это не проявлялось в традиционной для нас телесной плотности. Наоборот, его отличали тонкий стан, хорошо развитая грудь, сильные руки и ноги, так как большую часть жизни он провел на четвереньках, уподобляясь молодым волчатам, а наличие длинных густых волос делало его похожим на мальчика-маугли. Единственное, что его отличало от зверей, – это серебряный крестик, висевший с детства на его шее.

И вот теперь, с утра вдоволь наигравшись с волчатами, они вместе ждали восхода солнца, чтобы отправиться в дорогу.

Волчица шла впереди, обозначая направление…

Вскоре они оказались в местах, где еще ни разу не охотились, где столетние ели веерами лапника отгораживались от бренного мира. В таких былинных чащах, как пишут краеведы, не только человеку не пройти, птице было трудно пролететь. Там на каждом шагу рядом с молодой неуемной порослью стояли деревья, уже приговоренные природой к смерти, вповалку лежали уже окончательно сгнившие и теперь более напоминавшие гробовые крышки для ночных вурдалаков, каким-то шутником подбитые сверху еще и моховым покровом.

Большую часть пути их сопровождал филин – этот лесной страж, изменивший сегодня по какой-то причине время своего традиционного ночного облета владений.

Дважды, удерживаясь на загривке Зевса, мальчик преодолел две полноводные реки, не считая ручьев, пока они не попали в царство величественного леса. Более того, встречные звери не бежали в страхе, не прятались от них в норы, а лишь провожали чужаков любопытными взглядами…

Создавалось такое впечатление, что здесь не действовали законы хищного мира. Значит, был некто, кто эти законы установил и строго следил за их исполнением.

И вскоре волчица остановилась.

Зевс также ощутил присутствие памятного ему человеческого запаха.

Даже Алеша встал на ноги, почувствовав необычное движение ветра, – ветра, который своими всполохами обволакивал мальчика, словно бы ощупывал, внимательно изучая с головы до ног, а потом неожиданно для всех обозначился светом, да такой силы, что животные опустили головы, а мальчик невольно прикрыл глаза рукой.

И из этого света прозвучал человеческий голос:

– Я давно вас жду…

Сказанные слова не иначе как оказались понятны волчице и Зевсу. А потому, услышав их, волчица ткнулась Алеше в бок и замерла. Мальчик, более интуитивно, обнял волчицу, словно хотел сохранить на всю оставшуюся жизнь запах и память о той, кто его вскормил.

И потом она ушла, словно растворилась, поднырнув под лапник, передав мальчика тому, кто станет его господином на ближайшее время.

Мальчик пошел вперед на этот голос и в расступившемся тумане увидел рубленый островерхий терем. Осторожно поднявшись по ступеням, он отворил дверь и оказался в чистой половине, с голыми, тщательно выструганными и законопаченными стенами, более напоминавшими не гостиную, а келью. Интерьер дополняли деревянный стол и две лежанки под окнами. На столе лежала черная от времени, с металлическими застежками массивная книга, стояла плошка с молоком и лежала краюха хлеба.

Алешу не нужно было просить, путь его изрядно утомил, и он, вылакав предложенную трапезу, залез под лежанку и через минуту уже спал, предварительно оставив Зевсу немного молока.

Зевс с благодарностью поглотил содержимое и, аккуратно вылизав плошку, улегся рядом с мальчиком, понимая, что и он свою часть работы на сегодня выполнил, доверившись в этом волчице, которая привела их к человеку.

Утром уже Зевс вывел Алешу на поляну, в центре которой высился могучий валун. Когда Алеша вместе с собакой его обежал, то заметил углубления, более напоминающие ступени, позволяющие, очевидно, подняться на вершину высокого камня. Как и каждого смышленого ребенка, Алешу не нужно было упрашивать, через минуту он уже был на его вершине, которую венчала не иначе как рукотворная плоская площадка размером метра полтора на два… на которой мальчик поднялся в полный рост.

В этот самый момент уже знакомый нам филин, сопровождающий путников, плавно опустился мальчику на плечо. А тут еще практически одновременно солнечный луч, достигший макушек леса, высветил юного маугли, интуитивно возвысившегося над землей в ореоле своей будущей славы.

Но Алеша ничего этого еще не ведал. Пока что он был удивлен поведением птицы, которая, как известно, была повелительницей ночи. А здесь вдруг днем, да еще на плече мальчика… Радостное ощущение, правда, сменилось тревогой. С высоты монумента Алеша узрел чуть поодаль, в молодой березовой рощице, человека. И тут же, забыв про птицу, просто спрыгнул вниз под защиту Зевса, который, вынужденно, обозначил себя грозным рыком, обнажив клыки и приняв боевую стойку, давая понять незнакомцу, что мальчик находится под его личной защитой.

И вот незнакомец вышел на поляну.

Мы, по книжкам и кинофильмам, привыкли представлять волхвов традиционно белоголовыми и величественно статными, этакими немногословными кладезями мудрости, надмирными и вечными…

А тут… всего лишь молодой и худощавый, но, правда, жилистый и цельный, словно вырезанный рукой Творца из цельного куска монолита. И даже не белоголовый, как лунь, а с темно-седой копной непокорных волос. Более того, прямо скажем, неказистый на вид, да еще и с горбинкой на носу. К тому же в ветхом рубище почти до пят и стянутым у горла кожаным ремешком, что традиционно для скандинавского покроя платья варягов.

Казалось бы, простой человек, если бы не одно но… именно это увидел в нем, встретившись взглядом, и безгранично ему поверил мальчик, а именно: его хрустальные, невероятно чистые глаза василькового цвета, сами источающие не только свет, но и тепло, так необходимые человеку.

И мальчик, истосковавшийся по себе подобным, сделал те самые первые шаги навстречу хозяину этой земли.

И незнакомец принял его в свои объятия. Принял и поднял над землей, как в переносном, так и в прямом смысле этого слова, потому как Алеша почувствовал то, как они оторвались от земли, а затем стали медленно подниматься в небо. Сначала над уже знакомой нам опушкой с царственным валуном, потом над лесом и горами, реками, которые Алеша уже переплывал, держась за загривок Зевса. Потом они оказались в зоне дождя и мальчик основательно вымок, но из-за тучи выглянуло солнце и через несколько минут его тепло сделало свое дело…

И вдруг последовало стремительное падение с этой запредельно жуткой высоты. Возможно, что Алеша даже не успел понять, что его гибель была совсем рядом. Когда до земли оставалось всего несколько метров, Алеша вновь почувствовал крепкие руки незнакомца, и на землю они опустились уже вместе.

Так, со стремительным взлетом и обозначением возможного падения, состоялась их первая встреча.

Волхв носил имя Басилевс. Для продвинутого читателя добавим, что сим именем, кстати, часто именовались скифские цари в Микенскую эпоху описываемого нами XV века.

Для нас же важнее нечто иное… А именно, что на Среднем Востоке в этот период словом «базилевс» называли загадочное лесное существо, символизирующее мудрость и просвещение. Считалось, что этот человек-зверь имел львиное туловище и голову орла, к тому же он повсеместно считался стражем золота. Притом что его мало кто видел, молва о его существовании будоражила просвещенный люд.

Я думаю, что теперь вам понятно, в чьи заботливые руки попал мальчик. И с кем, благодаря провидению, ему была уготована встреча в этом лесу… Именно поэтому Алеша с первых дней своего пребывания у Басилевса был погружен в природу. Она сама учила наблюдательного ребенка. Более того, волхв за первый месяц даже не проронил ни единого слова. Он давал возможность мальчику самому видеть, оценивать, и если мальчик принимал увиденное, то учился и повторять.

Например, по вечерам волхв любил входить в воды потока и, стоя в воде, вслушивался в любопытнейшие пересказы журчащих вод, собирающих в себя весь информационный слой земли. Достоянием воды было любое сказанное вслух слово… Оно запечатлевалось в каплях росы, стекало слезинками в любой из источников и далее уже пополняло собой новостную ленту ручьев, вбираемых реками и пополняемых уже собой живое информационное поле морей и океанов… И если Басилевсу было интересно то, что происходило в его землях, для этого достаточно было просто считывать информацию ручьев; если его интересовало то, что было за пределами, положим, страны, то он обращался за необходимой информацией к дождям… а потому всегда и заранее знал то, о чем было лишь вскользь сказано, то, что лишь планировалось, то, к чему еще только готовились…

Вот и сегодня волхв стоял в потоке. Стоял молча, чуть склонив голову. Он слушал болотные сплетни о судьбе трех конокрадов, по своей жадности сгинувших на закате солнца в непроходимой трясине.

Басилевс знал о тайном присутствии мальчика, который старался не терять его из виду. Когда-то это все равно должно было произойти, и чем раньше, тем лучше. Пусть он все видит и знает. Это как с ребенком: если вы его в первый же день рождения бросите в воду, он с радостью станет барахтаться в знакомой ему среде обитания. Но через месяц он будет испытывать уже страх, интуитивно понимая, что соприкасается со стихией.

И вдруг волхв с какой-то невероятной силой крикнул, посылая этот звук не иначе как за многие километры и обозначая для кого-то свое присутствие на земле и согласие на выполнение возложенной на него миссии.

Мальчик вздрогнул, но не ушел… Его природное любопытство уже взяло верх. Он понимал, что влажный воздух с помощью всего лишь легкого дуновения ветра может быть использован как передаточный механизм, как перезвон полевых колокольчиков, который позволит перенести этот звук за сотни километров. Таким образом разыскные собаки могут взять след потерявшегося человека через несколько дней. А волки – вести наблюдение за своей добычей на расстоянии, зная направление пути и всегда оказываясь в нужное время в нужном месте.

Знал и Басилевс, что его крик уже в свою очередь поглотят волны далекой и великой реки, а затем он перекинется до моря… И этот его сигнал будет непременно услышан тем, кому он предназначен.

Этот гортанный сильный звук не был похож на знакомый Алеше рев смертельно раненого волка, столь же мощный, но более похожий на отрывистый, утробный лай.

Не походил он и на грубый и раскатистый голос лесного и благородного великана марала. Крик очень редкий, так как животное чрезвычайно осторожно. И только в период гона олень забывает об опасности и, выбивая копытами турнирные площадки, позволяет себе призывной рев, приглашающий соперника на поединок.

Мальчик чуть позже понял, что тот крик Басилевса был подобен грозному рыку царя зверей. Рыку льва, способного мгновенно парализовать сильного, заставляющего неуверенного изначально склониться, а слабого даже припасть к земле, выжидая последующего решения его участи.

Но Алеша еще не знал, как называется то, чему он становился не только свидетелем, но и участником.

Утро следующего и последующих дней они оба поднимались чуть свет и начинали бег. Причем бежали на двух ногах, и лишь на каменистых холмах и узких тропах мальчику изредка позволялось опуститься на четвереньки.

Потом оба с высокого берега бросались в воду, и Басилевс удерживал мальчика под водой до последней секунды, пока тот не начинал захлебываться… Но в один из дней мальчик пересилил себя, вероятно, успокоился, понимая, что учитель рядом, и вдруг почувствовал, что он может находиться под водой значительно дольше, чем рисовало его воображение. А через несколько дней он просто забылся и начал гоняться под водой за крупной рыбиной.

Постепенно Басилевс начал обозначать словами предметы и боевое оружие, которым Алеша учился овладевать, а главное – еду… С этим было немного сложнее: воспитанный волчицей, мальчик какое-то время все норовил схватить со стола кусок мяса пожирнее и нырнуть с ним под стол, где и съедал, издавая характерное рычание.

Когда пришла зима, Алеша познакомился с огнем, который, заворожив с первого взгляда, буквально подчинил себе мальчика, а затем и просто влюбил в себя. За эту преданность огонь наделил мальчика особым даром: он мог ходить по углям и даже проходить через высокое пламя костра, оставаясь неуязвимым. Можно лишь догадываться, что здесь было главенствующим: сей дар огня или же детская вера мальчика, вернее, его доверие своему новому другу – огню, с которым он, оставаясь один на один, часто разговаривал теперь медленно тянущимися зимними ночами.

Весной они отправились в дальнюю дорогу на лодке. А если быть точнее, то эта лодка шла по волнам памяти, так как они двигались сквозь прошедшие годы…

Туман, который окутал лодку, вдруг ожил, заполонив все вокруг татарскими криками, стоном порубленных, умирающих русских воинов, которые фрагментарно появлялись на полотнах тумана как живые. Сначала увиденный мир прошлого был если не забавным, то любопытным для округлившихся глаз Алеши, а затем сразу же и охолонил суровыми проклятьями старух и плачем поруганных девиц, связанных и уводимых в полон молодых людей, убитых малых деток и горевших изб с оставленными в них стариками.

Басилевс делал это осознанно, чтобы мальчик сам, своими глазами снова увидел то, что произошло с его семьей, то, как он родился и рос, оберегаемый Зевсом.

Когда вечером сделали привал и разожгли огонь, Алеша немного успокоился и поведал огню то, что увидел, чему был свидетелем, про тот огонь, в котором, как он узрел, погибли многие родные и близкие.

Огонь сначала взвился, заискрился миллиардами искр, но успокоился. Мальчик был еще мал, чтобы понять очевидную истину: важен не сам огонь, а тот, кто его разжигает, с какой целью он это делает: дать ли тепло и свет людям или замести с помощью огня следы своего преступления.

А утром путешествие продолжилось. Туманная мистерия снова уводила их в мир удивительной живой иллюзии… хотя что сие было, сказать сложно, так как, когда туман чуть рассеялся, мальчик понял, что они уже давно оторвались от водной глади и теперь парят над землей… И это было возможно не иначе как силой благородного духа его наставника Басилевса, позволяющего ему управлять ветрами и летать; среди людей быть человеком, а среди тварей – величайшей из тварей; способным на наших глазах оборачиваться в легкокрылую певчую птицу или ниспадать на землю решительным коршуном, а при необходимости, ударившись о воду, и обернуться щукой, чтобы уйти в глубины темных вод… Как в сказках… Или же, наоборот, как божий дар, сохранившийся лишь в сказках.

Так прошло десять лет. Мальчика, выросшего в лесу и вскормленного волчицей, научили осознанию того, как создавался окружающий его мир. Его поездки с Басилевсом были своеобразным учебником жизни, которым одарила своего любимца матушка-природа. Возмужавший подросток во время боевого поединка мог самостоятельно подниматься в воздух и незаметно перемещаться, каждый раз оказываясь у противника за спиной. Или переходить реку как по воде, так и по дну, а также сливаться с природой так, что буквально в метре становился невидим даже такому искусному мастеру слияния с природой, как огромный олень-марал. А уж бег его был просто удивительным… Шаг мягкий, пружинистый, выверенный, прыжок сильный, грациозный и точный.

И вскоре настал тот день, когда Басилевс дал понять старику Зевсу, что настало время отвести Алешу к родному очагу.

Боярин Ростислав Ногин с месяц как вернулся из очередного северного похода с великим князем. Поход оказался неудачным…

В Москве на заседании Боярской думы, куда Ногин опоздал, он схватился с Ноздревым, когда тот, лукаво оправдываясь (а по сути просто врал), переводил стрелки за поражения в битве под Ревелем на воинов Ногина.

– Ты нагло лжешь! – воскликнул в ответ ему Ростислав. – Тебе поручены государем были посады, чтобы тылы в той битве наши прикрывать, когда на штурм мы утром выходили…

– Неправда! – закричал в ответ Ноздрев. – Вы, Ногины, еще у деда моего служа, уже тогда всегда сдавали города и укрепленья оставляли. И не иначе как за то в бояре с перепугу и попали.

Ногин сделал шаг вперед и уже готов был схватиться с Ноздревым, но был остановлен извещением о появлении в палатах царя Иоанна, который, как оказалось, начавшуюся перепалку слышал, а потому обоих отправил с глаз долой в свои вотчины.

Ростислав был в бане, когда ему доложили, что у ворот поместья стоит его пропавший пес Зевс и какой-то приблудный подросток. Ногин пса любил. Второй такой был лишь в государевой псарне. И перетянувшись платом, не поленился, встал и вышел с несколькими слугами к воротам.

– Зевс… родной ты мой… совсем старик… – говорил боярин, узнав своего любимца. – Где же ты был все это время…

Он обнял пса, нечаянно напомнившего ему зарубцевавшуюся боль, связанную с потерей жены и детей. И лишь потом обратил внимание на сопровождающего пса подростка.