Текст книги "Неопалимые"

Глава пятая
ТАЙНА МУРЗЫ СЕЛИМА

В это время за многие десятки верст, в Блистательной Порте, которая была тогда на вершине своего могущества, а Османская империя простиралась от ворот Вены до Персидского залива, от Крыма до Марокко, уже поговаривали о новой войне с русским царем Иваном. Одним из поводов для этого послужил приезд к турецкому султану королевского посольства Польши с просьбой оказать давление на крымского владетеля. Послы должны были растолковать султану бедственное положение московского царя, стоявшего, по мнению короля Сигизмунда Августа, на краю гибели, и убедить Девлет-Гирея о необходимости завершить свой прошлогодний поход…

А так как и самому султану Сулейману II крайне нужна была хоть одна, но победоносная война, он был готов пожертвовать парой сотен воинов из корпуса своих янычар, чтобы руками крымского хана отхватить и себе богатый край земли русичей.

Об этом после встречи с турецким султаном и должен был по возвращении домой поговорить Девлет-Гирей с самым близким из своих приближенных мурзой по имени Селим.

В своей душе татарский хан проклинал турецкого султана, заставлявшего его снова садиться в седло. Девлет-Гирей еще хорошо помнил горечь от пожара Москвы и гибель большого числа своих лучших воинов. Но мало кто знал, что великий крымский хан регулярно получал султанское жалованье – пятьдесят золотых дукатов ежедневно, а значит, и не мог ослушаться того, кто платил эти деньги.

Но прежде чем он встретился с мурзой Селимом, Девлет-Гирей решил выслушать советы своих приближенных. В одном из залов дворца, где обычно происходили дипломатические переговоры, своего хана с нетерпением ждали знатные вельможи и посланник турецкого султана.

Поклонившись хану, вельможи поочередно начали высказывать свое мнение о войне.

– Не верь Ивану, великий хан, обманывает он тебя, – первым начал говорить его военачальник мурза Дивей.

– Но он твердит о мире… – отвечал ему, а более собравшимся Девлет-Гирей.

– Он в последнее время много говорит о мире, а сам строит города на Дону, потом захочет взять Азов и таким образом открыть себе прямую дорогу на Крым, – говорил так, словно бы напоминал о своем присутствии, посланник султана.

– Я согласен с турецким посланником, – откликнулся ногайский князь. – Этот московский царь опаснее своего отца. Он и так уже завоевал Полоцк, Казань, Астрахань, теперь воюет Ревель. А если он польского царя одолеет, то, поверьте, после этого и до наших юрт доберется.

– Московский царь и на Тереке город поставил. Разве для мира города ставят? – глухо звучал голос турецкого посланника.

– Если ты помиришься с московским князем, то он Литву извоюет, затем и Киев возьмет. Станет города по Днепру ставить, – густым басом произнес присутствующий на встрече брат жены великого хана.

– Московский царь Иван и казанцам шубы дарил, а после взял Казань и Астрахань. Как ему верить? – снова обозначил свою позицию турецкий посланник.

– А доход ему только от одной Астрахани на день по тысяче золотых… – произнес кто-то в тот момент, когда Девлет-Гирей отвел свой взгляд от гостей.

Татары одновременно зацокали языками, закачали головами, давая понять о своем согласии с тем, кто произнес эти слова.

– Послы докладывают, – продолжал убеждать всех Девлет-Гирей, – что царь Иван делается все уступчивее… Еще немного, и он отдаст нам и Казанское ханство.

– Пока не взят им Ревель… он на словах нам все вернуть готов… – снова произнес военачальник мурза Дивей, начавший разговор.

Хану было понятно, что его вельможи жаждали войны. Они нуждались в новых рабах. Ведь рабы – это и оружие, и деньги, и лошади, и богатая одежда…

– Готовьтесь к великому походу… – промолвил хан так ожидаемые от него слова, которые тут же, как полноводные ручьи, растеклись по степи, мгновенно достигнув земель Блистательной Порты и Королевства Польши…

Когда все покинули дворец, хан опустился на мягкие подушки и задумался.

Было известно, что король Сигизмунд Август вел дружбу с турецкими султанами, и крымские ханы не имели права нападать на земли Литвы и Польши без их разрешения. А потому в Литовском княжестве не опасались за свои южные окраины.

– А что если, уже имея султана в числе своих союзников, собрав немереное войско и быстро взяв Москву, пойти на запад? Тем более что всего две крепости на южной границе Литовского княжества, Черкассы и Брацлава, не смогут нас удержать. И сразу, откуда и не ждали, в Польшу. А там, великими дарами ублажив султана, уйти в Европу?

Но об этом он решил поговорить завтра со своим первым советчиком и умным вельможей, которым был мурза Селим. Тем более что у того родился сын и завтра в его доме будет праздник.

На следующий день после обильного угощения хан Девлет-Гирей опустился на мягкие подушки рядом с хозяином.

Мурза выжидал начала беседы.

– Мой преданный Селим, – начал хан после некоторого молчания, – скажи, как мне поступить? Вчера я выслушал немало слов, и все лишь о войне с Иваном… Мои визири спешат лишь тяпнуть, как шакалы, кусок побольше и снова в свои норы заползти…

– О великий! – начал свой ответ Селим. – Не иначе как турецкий султан снова задумал завоевать твоими руками Астрахань? Ему это выгодно. Но если в Астрахань придут турки, то крымскому ханству наступит конец.

– Ты прав! – промолвил хан. – Я действительно не желаю видеть турецкого султана в Астрахани. Но без большой добычи, без рабов наши ханы и князья сами съедят меня. Есть у меня одна задумка…

Мурза склонил голову и, не дождавшись продолжения слов великого хана, приложив руку к сердцу, тихо произнес:

– Идея хорошая… Главное – это не дать увязнуть нашему войску в Москве, не обременить себя полоном и обозами, которые замедлят ход твоей лавины, имеющей на острие клинка земли Королевства Польши и Литвы… Или я ошибаюсь?

Девлет-Гирей улыбнулся… Он понял, что принял верное решение.

– Ты вновь удивляешь меня, мурза Селим, и говоришь так, словно читаешь мои мысли… – произнес хан.

– Я всего лишь рад служить тебе, о великий хан. А теперь позволь же мне действительно тебя удивить…

Мурза Селим хлопнул в ладоши и на пороге возникла фигура воина в золотом облачении. Он явно был молод, но чувствовалось, что превосходно сложен.

– Мы приготовили для тебя поединок. Мой воин… сейчас сразится с русскими богатырями. Бой будет насмерть… Он один будет сражаться против семи невольников.

Девлет-Гирей уже с большим интересом стал ждать начала поединка.

Они вместе прошли в бойцовский шатер, что стоял по соседству и отличался от прочих, так как стоял на толстых столбах высотою в три копья и имел в центре круглую площадку для поединщиков.

Там по всему периметру арены плечом к плечу уже стояли вооруженные воины мурзы Селима с пиками наперевес, которые обязаны были предотвратить любую попытку выйти поединку из-под контроля.

В центре площадки находились те самые выбранные для поединка русичи, вооруженные мечами, но без защитных доспехов и щитов, а потому более напоминающие римских гладиаторов. Нельзя сказать, что они были тщедушными: чтобы продемонстрировать навыки своего воспитанника, мурза Селим не пожалел своих самых крепких и выносливых невольников.

Девлет-Гирей и мурза Селим уселись на мягкие подушки, а воин в золотом защитном облачении вышел на середину, чтобы склонить голову для почтения и в ожидании начала поединка.

В тот момент, как только хан Девлет-Гирей поднял руку, чтобы дать отмашку на начало поединка, один из русских воинов, очевидно, не выдержав невольничьего позора, с криком бросился вперед на склонившегося в поклоне воспитанника мурзы Селима.

То, что произошло далее, великий хан не сразу и понял, так как воин в золотом облачении в мгновение ока оказался позади нападавшего и держал за волосы отсеченную непонятно как голову уже лежавшего на арене и убитого им русского раба.

Видя это, его товарищи медленно стали брать татарского поединщика в кольцо.

А тот стоял неподвижно, даже не проявляя признаков беспокойства. И в тот момент, когда русские невольники попытались одновременно напасть на него, он, высоко подпрыгнув и сделав в воздухе кульбит, лишил головы того из воинов, кто оказался прямо перед ним.

А потом и вовсе исчез с глаз хана Девлета-Гирея… и нападавших. Пока русские воины пытались понять, куда он мог деться… на окропленный кровью песок поочередно скатились еще три головы…

Двое оставшихся в живых мгновенно изменили тактику боя и теперь встали друг к другу спиной, прикрывая себя мечами.

Воин в золотом, уже во плоти, улыбаясь, стоял у них на плечах… а когда он сделал очередной кульбит и, опустившись на арену, преклонил колени перед восхищенным увиденным великим ханом, русичи, словно сухие поленья, развалились на равные половинки.

– Кто этот воин? – спросил великий хан.

– Его готовил я тебе в подарок как будущего наместника Москвы… – тихо ответил ему мурза Селим.

– Наместника? – чуть удивленно переспросил хан.

– Великий хан, ты согласишься, лишь услышав, кто он, – уже почти на ухо прошептал мурза.

– Так кто же он? – спросил немного заинтригованный Девлет– Гирей.

– Сын русского боярина Ногина… – также шепотом ответил Селим.

– Того, кто воюет ныне для царя Иоанна Ревель? И как же он попал сюда?

– Великий хан, должно быть, помнит про меткий пушечный выстрел боярина Ногина, когда в Казани погиб… ваш пусть и дальний, но родственник.

– Продолжай… – уже заинтересованно произнес великий хан.

– Я отправил своих людей вослед. Они сожгли имение. Жену боярина взяли в полон. Она дите в себе носила… и родила уже у нас… Мальчишку я забрал к себе и воспитал его подобно янычарам… Но изредка, по малолетству, давал ему встречаться с той, кто родила, чтобы язык и нравы их усвоил, чтобы потом он был своим среди чужих… К тому же видел ты, великий хан, что он и воин славный… Рубил своих, не ведая пощады…

– Как ты назвал его? – проявляя знаки нетерпения, спросил Девлет-Гирей мурзу Селима.

– Уру, мой хан, что означает «великий», – произнес мурза Селим. – Прими его в подарок…

В преддверии следующей главы буквально в двух словах напомним, что «мурза» – это род тюркского дворянства и в России приравнивался к татарским князьям. Предположительно, что титул мурзы был пожалован Селиму, равно как и Дивею, крымским ханом Девлет-Гиреем за некое отличие. И если Селим был мудрецом, то мурза Дивей был одним из военачальников. Правда, справедливости ради нужно заметить, что с недавнего времени они находились в родственных отношениях.

Теперь мы должны на некоторое время вернуться к тем событиям, когда почти двадцать лет назад татары окружили и подожгли поместье боярина Ногина.

В тот самый момент, когда боярыня, в дыму теряя сознание, стала падать, в окно ее спаленки ногами вперед влетел молодой татарский воин. Он успел распихать по карманам увиденные им драгоценные золотые украшения, а потом, подхватив на руки еще живую молодую женщину, вывалился вместе с ней из окна уже горящего терема…

Анна очнулась, когда татарские воины уже переправились через Волгу и шли по степям. Хоть она и была укрыта с головы до ног, но краешком глаз видела несчастных русских невольников, взятых в полон и привязанных по десяткам за шею к березовым хлыстам. Кто-то из писателей-историков предположил, что таким образом для многих в степи решалась проблема с дровами. Каждый десяток невольников таким образом волок на себе по два березовых ствола. Сотня рабов – это уже два десятка стволов, а тысяча – двести…

Вскоре отряд конников достиг Перекопской крепости, перегородившей путь на Крымский перешеек турками в самом узком месте. Проход был только через ворота крепости и его хорошо охраняли. Никто не мог проехать, не заплатив таможенной подати на ввоз раба, да и каждый раб переписывался турецким чиновником, сидящим под навесом и наблюдающим за тем, в какой день, для кого и сколько было пропущено рабов.

Старик-купец, казалось, с полным безразличием взирая на эту процедуру, обратил внимание на то, что два десятка всадников сопровождали всего одного плененного человека. И если принять во внимание, что часть одеяния пленного незнакомца разметалась в пути, он понял, что везли женщину. И, очевидно, не простую.

Купец с кувшином в руке подошел к тому из отряда, на ком был халат из яркой ткани.

– Не желает ли господин воды? – спросил он, низко склонив голову и одновременно пытаясь получше разглядеть укутанную в ткань пленницу, но в этот же миг получил обжигающий спину удар плетью от того воина, который и вытащил боярыню из огня.

Единственное, что он смог в тот день узнать, уже от людей из окружения чиновника-турка, что всадники были людьми важного вельможи и приближенного великого хана Девлета-Гирея – мурзы Селима… И этого единственного раба, а точнее рабыню, везли ему.

Вскоре отряд продолжил путь в сторону столицы крымского хана – цветущего Бахчисарая. Анна могла видеть кибитки пастухов и цветущую зелень, отары овец и табуны лошадей. Несколько раз они проезжали мимо гордо вышагивающих верблюдов, между горбами которых дремали купцы.

Еще несколько дней пути, и отряд прибыл на место.

Старшая жена мурзы с высохшим злым лицом, к которой и привели новую рабыню, когда осматривала Анну, сразу заметила, что молодая боярыня на сносях… О чем и сообщила своему мужу мурзе Селиму.

А далее произошло нечто, что до определенного времени просто не укладывалось в голове молодой женщины и матери, а именно: ее поместили в отдельную комнату, дали возможность разродиться мальчиком и даже первое время кормить новорожденного младенца грудью.

Этого младенца и своего второго сына она нарекла именем Владимир…

Здесь нужно признаться, что мурза Селим испытывал необычное влечение к своей рабыне, более того, если кто-то и каким-то образом видел русскую рабыню, то ему каждый раз предлагали за нее огромные деньги. Но что-то необъяснимое каждый раз заставляло его не только отклонять эти щедрые предложения, но и самому не касаться ее. К тому же он-то хорошо знал, чьею женой была его невольница, и, возможно, надеялся на богатый выкуп, который можно было получить за молодую боярыню.

Более того, он содержал невольницу наравне с женой. Ей было дано возможным выходить с другими на рынок, так как знали, что ее малолетний сын крепче любой охраны и не даст ей убежать. И когда всевозможные купцы приносили в дом мурзы Селима всевозможные товары и сладости, то ей в числе иных было разрешено выбирать себе подарки.

Однажды в доме мурзы Селима появился знакомый нам старик-купец, который нечаянно встретил невольницу у Перекопской крепости. На этот раз он принес в дом золотые кольца с драгоценными камнями, серьги с подвесками из кораллов, ожерелья, украшенные бирюзой, всевозможные заколки и застежки.

Когда невольница на несколько минут осталась без надзора, старик-купец неожиданно обратился к ней на родном языке.

– Кто ты будешь, матушка? – тихо спросил он.

Невольница от неожиданности вздрогнула.

– Боярыня Анна Ногина… – тихо ответила она.

– Жена Ростислава? – уточнил старик.

Женщина кивнула.

– Если у вас будет возможность, – заговорила она, почувствовав надежду, – сообщите мужу, что у него родился сын… И наречен он именем Владимир…

Когда в гостиную вошла старшая жена мурзы Селима, невольница, приложив к груди ожерелье, рассматривала свое отображение в венецианском зеркале.

Но вот однажды через двор, где находилась боярыня с подросшим пятилетним сыном, прошел дервиш. Он лишь мельком взглянул на мальчика, а потом о чем-то тайно переговорил с мурзой Селимом, и уже вечером мальчика забрали от родной матери, перевели на мужскую половину, а буквально на следующий день, неожиданно для многих непосвященных и с болью для матери, он был обрезан и наречен именем Уру… что означало «великий»…

С этого момента Анна имела возможность лишь изредка видеть сына и благодарила Бога за то, что успела вложить в его память и сердце родной язык, но далее воспитанием мальчика, равно как и последующим обучением, занимался уже другой человек… Для всех обитателей улуса этот человек был простым дервишем, или монахом в нашем толковании. Но одного его слова было достаточно, чтобы кочевые юрты были собраны и караван начал движение в указанном им направлении.

Иногда он забирал мальчика с собой и пропадал с ним по несколько недель, уходя в горы или в пески. Он никогда не брал с собой ни еды, ни палатки, ни охраны… Чем жил, чем питался, чем занимался – оставалось для всех загадкой, но подросший отрок каждый раз возвращался жизнерадостным и румяным.

Последующие десять лет его жизни прошли уже вдали от родной матери и лишь наедине с дервишем…

И вот теперь, будучи подаренным крымскому хану Девлет-Гирею, Уру, сын боярыни Ногиной, вошел в его ближайшее окружение.

Глава шестая
КОГДА ЗАДРОЖАЛА ЗЕМЛЯ

В 1572 году Пасха была поздней. Вокруг монастыря уже высились поселения, избы стояли в обрамлении зелени и яблоневого цвета. Торговые ряды в святочные дни от изобилия не ломились, но каждый хозяин приберег что-то и на красный день. Детишки весело трезвонили на колокольне… Чувствовалось ощущение праздника, народ словно забыл, что еще недавно свирепствовавшая чума и голод на пару подобрали чуть ли не треть населения страны.

Наместник Алексей Ногин сидел в трапезной с архимандритом Сильвестром. Они разговлялись яйцами, куличами и кулебякой с осетровой визигой. Запивали медовухой, черпая ее ковшами из стоящей на столе бадейки, и неторопливо вели беседу.

– Сон мне виделся на днях, Алеша… – начал монах. – Снова земля под ногами горела, а в небе две птицы насмерть бьются. Белая и черная…

– Ведом мне твой сон, отче, – молвил в ответ Алексей. – Девлет-Гирей снова Москву брать хочет. Отец написал, что крымский царь требует от нашего государя возврата Казани и Астрахани, предложив ему вместе с турецким султаном перейти к ним «под начало, да в береженье»…

– Где это видано, чтобы волки овец пасли… – ответил ему Сильвестр.

– А тут еще башкиры восстание подняли… Строгановы с опричным полком вышли на подавление.

– Спаси и сохрани, Господи, отечество наше! – сказал монах, перекрестился и добавил:

– Это не иначе как звенья одной цепи…

А на колокольне не утихал перезвон.

– Ты ступай, Алексей… – сказал, поднимаясь из-за стола, настоятель. – У тебя и без меня дел хватает. Спасибо, что не забываешь нас.

– Что-то я Савву на службе не заметил, – сказал, поднимаясь из-за стола, Алексей.

– Так он на пасеке… Скоро первый мед отжимать будем… Я передам, что ты о нем справлялся…

Алексей, прежде чем покинуть трапезную, подошел к архимандриту под благословение.

Мария и Никита в это время были в саду. Молодой сад, посаженный ею, цвел вишневыми и яблоневыми деревцами. В отдалении были видны гряды с первой зеленью.

Никита, закончив что-то мастерить, окликнул девушку.

– Принимай работу, красавица…

Мария подошла и увидела, как сконструированная Никитой машина типа небольшой мельницы ковшиками забирала воду из ручья и по системе лоточков и емкостей распределяла воду под кусты и между грядками.

Больше всех сие сооружение понравилось Зевсу. Старый пес, как щенок, радостно бегал взад и вперед.

– Молодец! – сказала Мария и поцеловала парня в щеку.

– Мария! – начал вспыхнувший румянцем Никита.

– Что, Никита?

– Выходи за меня замуж… – неожиданно выпалил он.

Девушка внимательно смотрела на него.

– Я ведаю, что тебе Алешка люб… Так ведь он, как и отец, всю жизнь подле государя будет… Что же это за жизнь, когда видеть его будешь несколько ден в году… А я всегда рядом буду… Любое твое желание выполню, на руках носить стану…

В это самое время в сад вошел Алексей, держа в руках полное лукошко окрашенных яиц.

– Христос воскресе! – промолвил он от калитки и шел им навстречу, широко, улыбаясь.

– Воистину воскресе! – ответили вместе Мария и Никита.

– Вот, яичек вам принес от отца настоятеля… – сказал Алексей и протянул лукошко друзьям.

– Давайте мериться… чье яичко самое крепкое окажется… – вдруг предложил Никита.

Друзья переглянулись, и Мария первой взяла яичко красного цвета. Алексей – зеленое. Никита, наоборот, придирчиво выбирал и остановился на голубом.

Никита подставил свое яичко Марии, и та, ударив первой, увидела, что скорлупа ее яйца треснула. Эта победа приободрила юношу, и он решился потягаться с Алешей.

Алексей подставил ему для удара острый конец своего яйца, и… яйцо Никиты от удара разбилось.

Увидев, что он расстроился, Мария улыбнулась и сказала:

– Это всего лишь игра!

Но Никита уже не слышал друзей, он быстро уходил из сада.

Вечером этого же дня в степи сверкала молния. Это был первый дождь в этом високосном году. Грозовые тучи заволокли луну, но, когда разгулявшийся не на шутку ветер ненадолго разгонял тучи, можно было заметить, как по степи, погоняя коней, скакали татарские воины.

Они гнались за одиноким всадником, уходившим от них.

Незнакомец, доскакав до высокого берега Днепра, пришпорив коня, заставил его прыгнуть в воду. Но когда голова всадника показалась над водой, он, оставив коня, неожиданно поплыл к берегу, с которого только что спрыгнул в воду.

Подскочившие к реке татарские всадники спешились… Но когда они увидели, что конь плывет по реке один, то поняли, что тот, кого они преследовали, очевидно, при падении в воду погиб. И, немного покрутившись на берегу, повернули назад.

Но вот из песка показалась рука, потом вторая… и, отгребая от себя песок, показалась голова знакомого нам татарского купца, который был у Перекопской крепости, когда туда привезли молодую жену боярина Ногина.

Он встал на ноги, скинул цветастый халат и, войдя в воду, поплыл к противоположному берегу широкой реки.

Вскоре, справившись с течением, беглец выбрался на берег и, проходя через высокий и густой камыш, наткнулся на шалаш, забрался в него и, утомленный, сразу же и крепко уснул.

Утром следующего дня к дому куренного атамана двое казаков подвели связанного человека. Это был купец с голым торсом и в турецких шароварах. Укрытие, на которое он в ночи наткнулся, было сооружено для наблюдения за противоположным берегом. И рано утром казачий наряд, подойдя к своему шалашу из тростника, наткнулся на спящего в ней старика.

– Заблудился, Саид? – весело спросил старика молодой казак с обнаженной саблей в руке.

Стоявший рядом казак, хоть и был старше, но и он не сдержался, фыркнув от смеха.

– Слово и дело государево! – промолвил в ответ пойманный купец. – Отведите меня к вашему атаману.

Казаки переглянулись. Тот, что был постарше, молча развязал кушак, которым подпоясывался, и завязал с его помощью незнакомцу глаза. А затем, оставив напарника в дозоре, повел старика-купца за собой среди высоких камышей по лишь ему одному знакомым тропам, чтобы вывести к хате-куреню, в которой жил куренной атаман.

Из куреней, что были рассыпаны как грибы, увидев гостей, уже вышли любопытные казаки. Один из них, очевидно, приближенный к атаману, вошел в дом и вскоре же вышел, но уже вслед за рослым казаком с поседевшими усами и с саблей на боку.

Сопровождавший татарина казак подошел к атаману и что-то сказал ему на ухо.

– Развяжите глаза… – приказал атаман.

И когда его приказание было исполнено, он какое-то время внимательно вглядывался в незнакомца.

– Говоришь, слово и дело государево? – спросил его атаман так, чтобы все слышали.

По толпе прошел удивленный говор. Ну да вы и сами знаете, что в Запорожье собрались не только казаки, но и сбежавшие из-за Перекопа русские пленники, разоренные опричниками крестьяне и мелкие дворяне, а также русские из захваченных литовцами земель, превращенные там в рабов. Все они нашли за днепровскими порогами родной дом и неприступную крепость.

– А ну, перекрестись… – вдруг раздался чей-то голос.

Купец обернулся на звук и увидел выступившего из толпы православного попа.

Атаман улыбнулся и говорит:

– Слышишь, что святой отец говорит? Осени себя животворящим крестом Христовым!

И все увидели, как купец медленно и с достоинством наложил на себя крестное знамение.

– Добро! – прогудел батюшкин глас.

– Говори теперь, что за дело у тебя к государю? – уже более серьезно спросил незнакомца атаман. – Да говори правду, как пред Богом…

Незнакомец оглянулся, но делать нечего, ему была нужна помощь, следовало говорить этим людям правду.

– Войско крымского хана к походу на Москву собирается. Султан своих янычар дал. Девлет-Гирей всю орду поднимает.

– О сроках известно? – вопрошал атаман.

– На праведника Евдокима Каппадокийского должен на Москве уже быть…

Тревожный говор прошел по толпе казаков.

– Помощь мне твоя, атаман, нужна… – просит далее незнакомец. – Коня бы мне, на своих ногах упредить царя не успею. Да и не только царя… Девлет-Гирей уже в прошлом году Москвы не пожалел, а сейчас на всю Европу зарится…

Атаман оглядел стоящих вокруг казаков.

– Ну, что скажете? – спросил он своих товарищей.

Курень в этот момент взорвался криками согласия.

– Знамо, упредить Москву надо… – отозвался на вопрос атамана молодой казак с чубом.

– И десяток казаков для сопровождения дать, – согласно промолвил тот, что стоял с ним рядом и был постарше.

– Они и лошадей обратно пригонят, еще ли что случится… – прозвучал басовитый и узнаваемый голос хохла.

– И ему в пути заступа будет… – как бы подытожил сказанное поп.

– Добро! – промолвил атаман, и курень на глазах ожил.

Незнакомец, окруженный пожилыми казаками, отвечал на их вопросы, несколько молодых казаков, которых атаман определил в сопровождение старика-татарина, уже набивали походные котомки всяким харчем, а другие, прихватив арканы, отправились ловить коней в табуне.

Через некоторое время, сходя с крыльца и подводя незнакомца к оседланному коню, атаман сказал, обращаясь к незнакомцу.

– Всего два дня, как с Хортицы гонец царский уехал. Чуть припозднился ты… Три дня с кошевым атаманом переговоры вел. Говорил, что царь Иоанн Васильевич нас, запорожских казаков, на свою царскую службу желает взять и жалованье будет платить. А посему, ежели война случится, вместе воевать будем… Твое дело, старик, теперь успеть упредить Москву.

А когда увидел, с какой легкостью «старик» вскочил в седло, то понял, что не простой сей незнакомец, ох не простой…

Выступивший вперед священник широким крестным знамением благословил казаков. И отряд из десяти казаков и старика-купца выдвинулся в дальнюю и опасную дорогу.

Несколькими днями позже загудела степь. Орда собирала своих вассалов. Чтобы проехать через лагерь, раскинувшийся в степи, нужен был почти целый день. Князья и мурзы, ханы ногайские, астраханские, казанские и азовские приводили свои армии и разбивали станы. Отдельным лагерем стояли турецкие янычары. Вечерами, везде, куда только доставали глаза, горели костры, что создавало впечатление, что само небо перевернулось.

В огромных котлах варилось мясо, и тут же лежали конские окорока и бараньи туши. Слуги только успевали наполнять чаши… Воины рвали мясо зубами и руками, стараясь поглотить его как можно больше, так как верили в особую чудодейственную силу сочного мяса с кровью, делавшего их, как им казалось, бесстрашными в боях.

После пожара в Москве, если честно, было не до кремлевских палат, да и гарь словно въелась в камень, а потому для царя сделали временные деревянные палаты. Их облицевали узорной резьбою и покрыли мягкими коврами. Вот там государь и услышал от купца известие о том, что Девлет-Гирей со своей армией снова выступает на Москву.

Правда, старик предстал перед государем уже без бороды и в богатом облачении. Да и не купец это был, как оказалось, а князь Миних.

Иоанн долго рассматривал своего лучшего лазутчика, стоявшего на коленях и склонившего голову.

– Ты, Миних, сколько лет уже в степи?

– Шестнадцать, мой государь! – ответил тот.

– Твой старший сын воюет со мной Ревель…

– Я рад, что он заслужил эту честь…

– Твое появление здесь может означать лишь одно: Девлет-Гирей вышел в новый поход… Сколько у них воинов в этот раз? – спросил государь.

– 120 тысяч, государь… – все также, не поднимая головы, отвечал князь.

– И что они хотят?

– Не столько они, сколько турецкий султан, подстрекаемый польским посольством.

– Понятно теперь, откуда ветер дует… – невольно вырвалось у Малюты Скуратова.

– Так что они хотят? – повторил свой вопрос царь.

– Вместо православного царя поставить, мнится мне, хотят наместника над всеми нами. Хотят, о чем я слышал сам, порушить храмы, кои сжечь, а иные по кирпичам разметать… А там, где были русские церкви, там свои молельни поставить…

– И в этом Сигизмундова мечта? – произнес царь и задумался.

Князь все еще оставался на коленях.

– Известны сроки? – спросил царь.

– Да, великий государь.

– Какой же это день? – продолжал вопрошать Иоанн.

– Первого августа, великий государь, чают быть на Москве, ответил тот. – И еще… Не от меня услышишь, так другие скажут…

– Говори!

– Похвалялся крымский хан перед турецким султаном, что он тебя, великого князя, государя, как пса шелудивого, за своим конем на веревке… в Крым приведет!

– Достаточно! – промолвил царь. – Поднимись с колен, князь…

Тот поднялся на ноги и распрямил плечи.

– Отдохни несколько дней и приезжай ко мне в слободу. Там и отблагодарю тебя за службу. И вот еще: подумай, не пора ли тебе поехать в Польшу… Есть одна любопытная затея… А пока ступай.

Князь Миних вновь склонился, затем сделал три шага для целования руки, но прежде, чем покинуть приемную, остановился за спиной боярина Ногина.

– День добрый, боярин! – тихо начал князь Миних, говоря чуть ли не в ухо Ростиславу. – Жена твоя… Анна…

Лишь он заговорил, как боярин Ногин замер, услышав весточку, которой уже и не ждал.

– …и сын… в Бахчисарае, у мурзы Селима.

– Алеша здесь, на царской службе… – хотел было возразить Ростислав князю, прибывшему из Орды.

– В неволе сына родила боярыня твоя… Владимиром назвав. Теперь он сам военачальник… И среди прочих с войском движется к Москве.

Сказал и незаметно вышел из приемной залы.

Проснувшись ранним утром следующего дня, царь, сидя на кровати, долго думал, кому доверить защиту государства.

Таким человеком, и по знатности, и по опыту, был старый служака и герой Казани князь Михаил Иванович Воротынский.

Правда, он недавно был в опале, но уже лет пять как помилован и восстановлен в правах. Более того, ему вернули его вотчины…

– Эй, есть кто рядом? – громко крикнул царь.

Дверь чуть приотворилась. На пороге опочивальни стоял постельничий.

– Кликни мне Скуратова и Ногина…

Через минуту Малюта и Ростислав уже входили в царскую опочивальню. Они перекрестились на иконы и поцеловали государю руку.

– Сон мне сегодня привиделся… – начал Иоанн.

– Добрый ли сон, государь? – спросил царя Ростислав.

– Старец, покойный митрополит Кирилл во сне… просил не забывать про Русь.