Текст книги "Неопалимые"

Однако же вернемся в крепость.

– Ничего не боятся… – негромко сказал воевода Шереметев, рассматривая татарские позиции.

– Воистину, когда Господь хочет кого-то наказать, то лишает его разума! – произнес князь Хворостинин и перекрестился. – Теперь можно и начинать. Где Никита?

– Здесь я, князь, – ответил тот.

– У тебя все готово? – еще раз уточнил военачальник.

Никита согласно кивнул головой.

– Тогда выжди немного и начинай свою потеху.

А далее… Крепость словно ожила: ее стены стали смещаться и через каждые десять метров в образовавшиеся проемы, как в окна, вкатывались повозки с установленными на них и заряженными пушками. Фитили бомбардиров уже тлели.

Татары даже не успели ничего понять, так как после команды «огонь!» весь крепостной периметр, выплюнув по ядру, вновь скрыл оружейные стволы, чтобы под защитой крепостных стен спокойно перезарядить пушки и, появившись уже в соседнем проеме, продолжать убийственный огонь по следующей позиции…

При такой скученности вражеского войска каждый веерный выстрел картечью и практически в упор пятидесяти пушек валил татар сотнями, подсекал ноги, ранил и калечил породистых коней, выстроенных, как на парад, рубил штандарты и валил шатры.

В татарском лагере вспыхнул пожар, началась паника. Скрепленные между собой телеги и повозки не давали татарским воинам возможности организовать ни наступления, ни отхода, ни даже сориентироваться.

И тогда из крепости Гуляй-город с четырех ее сторон с саблями наголо вылетела конница князя Хворостинина, чтобы крушить и гнать очумевших от взрывов татарских воинов.

От плотной массы те войска, что были подтянуты и стояли во втором и третьем эшелонах, не ведая, что происходило впереди, но лишь увидев, что передовые линии татарской армады дрогнули и бегут, сами развернулись и, ломая строй, подминали под себя уже последующие линии и засадные полки и не заметили, как вскоре снова оказались у берегов Оки…

Вместе с конницей и вслед за ней из крепости выехали две телеги, которые поехали в прямо противоположные стороны.

На одной были монах Савва и Никита, которые, воспользовавшись тем, что татары отступили, спокойно набирали в свою телегу уцелевшие после выстрелов пушек продукты, так необходимые для гарнизона, остававшегося в крепости.

А вторую сопровождал боярин Ростислав Ногин с несколькими всадниками.

В шатре крымского хана вновь стоял русский посол Нагой и выслушивал речь Девлет-Гирея, который уже не лежал, а возвышался над склонившимся русским послом.

– Где мир, который предлагает мне царь Иван, если по нам бьют ваши пушки?

– Про пушки мне, светлейший хан, неведомо…

– Неведомо? – переспросил посла хан и, обратившись к слугам, сказал: – Ну так отведите и поставьте посла на поле… Пусть сам увидит эти пушки.

В полдень боярин Ногин уже въезжал в ставку князя Воротынского.

Князь принял царского посланника в своем шатре.

– Рад тебя видеть, Ростислав! – начал князь. – Как добрался?

– Бог миловал, но земля вокруг горит. Плач такой, что до небес достает. Сожженные деревни, море крови, чад малых и тех, не жалеючи, в горящие избы бросали…

– Я слышал об этом. Турецкие янычары лютуют… Дай время, боярин. Оправимся немного и сами ударим. Так ударим, что впредь не захотят более нашей земли. Так с чем пожаловал?

– Ты не поверишь, князь… Выйдем, на воздух, сам увидишь.

Посмотреть на главного татарского военачальника, сидевшего связанным на телеге, собрались все воеводы.

– Что вылупились? – выкрикивал Дивей-мурза. – С кем вы осмелились тягаться? С вашим будущим господином, с крымским царем?

– Нам хватит и своего царя… – откликнулся князь Дмитрий Хворостинин.

– Ваш царь бежал в Новгород, бросил войско, бросил страну… – отвечал татарский военачальник, – нам пишет, что отдает Казань, Астрахань… Сам отдает…

– Брешешь! – уже не выдержав, воскликнул князь Хворостинин.

– Что брешешь, когда ваши города и уезды уже все расписаны и разделены между мурзами, даже в Москве улицы все расписаны. Каждый знает, я знаю, какую под собой будет держать…

– Достаточно, послушали и будет! – произнес князь Воротынский. – Отведите его в мой шатер, и чтобы глаз с него не спускали.

Двое стрельцов стаскивают Дивей-мурзу с телеги и уводят в сторону шатра князя Воротынского.

– А теперь слушайте меня… – обращается князь к воеводам. – Не позднее, чем завтра поутру, Девлет-Гирей возобновит штурм Гуляй-города и попытается отбить у нас своего главного военачальника… Сегодня большой полк под моим командованием войдет в крепость… Войдем так, чтобы татары это слышали, с барабанным боем… Пусть считают, что коробочка сама захлопнулась…

В одном из соседних шатров беседовали отец и сын Ногины.

– Вот ведь, Алеша, как все сложилось. Матушка твоя, слава Богу, жива… Я в сей же час повезу мурзу в Новгород, к государю. Если доеду благополучно, то попрошу царя Иоанна дозволить мне обменять военачальника на свою жену… Она у мурзы Селима, а они с Дивей-мурзой недавно породнились…

– Я с тобой, отец! – решительно произнес Алексей.

– Нет, Алеша! Ты царский наместник, тебе должно здесь находиться. Еще неизвестно, чем все закончится. И вот еще, самое главное… Мне стало известно, что в числе татарских военачальников есть… мой второй сын. Он родился в неволе… И он твой родной брат! При рождении был матушкой наречен как Владимир. Вот его предстоит найти уже тебе…

– А как я смогу понять, что это мой брат?

– Не знаю, право. Возраста он твоего, лишь на год младше… И потом, есть у меня одна надежда. У матушки твоей был медальон…

В это время в шатер входит князь Воротынский.

– Пора, Ростислав! Забирай мурзу и в путь. Я дал тебе сопровожденье. Встретившись с государем, поведайте ему о наших планах. Заверь, что Москвы не отдадим.

Боярин согласно кивнул головой и подошел к Алексею.

– До встречи, сын! – сказал Ногин.

– Возвращайтесь вдвоем. Мы будем вас ждать… – ответил Алексей, и они обнялись.

– Молись, чтобы Господь помог нам в этом деле… – промолвил Ростислав.

– Я с вами, князь, если позволите, – обратился Алексей к Воротынскому. – Мне должно быть в Гуляй-городе.

– Я знаю, мне отец твой все поведал… Мы выступаем через час. Будь готов.

И Ростислав Ногин с князем Воротынским вышли из шатра.

Светало… В это время Никита выполз из своего шалаша, чтобы справить малую нужду… И, горделиво оглянувшись на творение своего ума, увидел в стене своей крепости… брешь. И то, что кто-то стоял в самом проеме, размахивая белым платком, не иначе как показывая проход для татарских лазутчиков.

– Вот бес! – сказал Никита и бросился к шалашу. – Савва, подьем! – и бросился к проему. Савва выполз из шалаша и, увидев направление движения друга, бросился за ним.

Никита понимал, что скрываемые высокой травой татарские лазутчики были уже совсем близко, и начал сводить телеги, закрывая брешь.

Подбежавший Савва развернул на себя оторопевшего от неожиданности человека, что белым платком все еще подавал татарам сигнал, и узнал боярина Нехорошева.

– Ты что же делаешь, паскудник! – сказал монах и сильным ударом в грудь свалил боярина с ног.

И отбил себе от удара руку. После чего подошел и рванул боярский кафтан. Пуговицы разлетелись, и посыпались монеты, спрятанные им на груди.

– Иуда! – только и сказал монах, а потом, приподняв изменщика, и вовсе перевернул, вытряс из него золотые монеты, после чего отбросил тело, словно за ненадобностью, на татарскую сторону и стал помогать Никите закрывать проем.

Татарские лазутчики, уже не таясь, в полный рост бежали к проему…

Никита из последних сил пытался сдвинуть телегу, чтобы закрыть опасный проход, но колесо задело за пенек и не давало ему возможности завершить сцепку.

– Савва… помоги… – крикнул он монаху.

Савва быстро подошел к телеге с внутренней стороны крепости, чуть напрягшись, ее приподнял, и та, миновав пенек, закрыла-таки собой проход, а уже затем Никита, оставшийся на стороне неприятеля, быстро полез вверх, чтобы успеть спрятаться за стенами своей крепости.

Именно в этот момент его спину пронзила татарская стрела.

Савва едва успел подхватить боевого соратника на руки.

Подбежавшие стрелки выстрелами из пищалей заставили татарских лазутчиков отойти.

Звуки прозвучавших выстрелов заставили выйти из своих шатров князя Воротынского и Алексея. Они видели, как Савва нес друга в свой шалаш.

Воеводы, также вышедшие из своих палаток, поспешили к стрельцам, чтобы прояснить обстановку, а Алексей побежал к друзьям.

– Никита, только не смей умирать, – обращаясь к другу, просил Алексей, стоя перед ним на коленях и держа Никиту за руку. – Помнишь, я сказал тебе, что не вечно быть тебе моим холопом… Я тебе тогда обещал дать свободу… Ты слышишь меня, ты свободен, Никита, ты свободный человек.

– Свободный… – промолвил Никита. – За это и умереть сладко… Еще хотел тебя просить… Мария!

– Я знаю…

– Ты береги ее… – промолвил и умиротворенно закрыл глаза.

Великан Савва с трудом сдерживал слезы.

Глава восьмая
БИТВА ПРИ МОЛОДЯХ

Уже в шатре Алексей и князь Воротынский продолжили начатый разговор.

– Ты считаешь, что лазутчики шли за Дивей-мурзой? – спросил князь

– Несомненно! – ответил Алексей. – Нужно поставить палатку у них на виду и выставить усиленную охрану. Пусть считают, что их главнокомандующий все еще в крепости.

– Думаешь, что нужно ждать новых гостей? – озабоченно спросил князь.

– Обязательно, – уверенно отвечал Алеша. – Хан Девлет-Гирей, насколько я знаю, шага без своего военачальника не делал.

– Ты знаешь, кто за ним придет?

– Думаю, что догадываюсь…

В это время в шатер князя Воротынского вошел воевода Шереметев.

– Дозволь обратиться, князь, – сказал он.

– Говори! – ответил Воротынский.

– Татары в сотне метров от крепости врыли столб и привязали к нему кого-то из наших.

Уже с высоты крепостной стены князь Воротынский узнал русского посла в Бахчисарае.

– Это Афанасий Нагой, наш посол… – промолвил Воротынский.

– Может быть, они хотят обменять его на Дивей-мурзу? – спросил воевода.

– Хотели бы обменять, прислали бы посольство… – сказал Алексей.

– И то верно. Что будем делать? – снова спросил воевода Воротынского.

– Пусть крест несет свой до конца. Не смог предупредить царя о том, что за его спиной поляки с турками страну нашу делили… Хотя… мы можем сами предложить обмен Нагого на мурзу.

– Не понял, князь, я твоей задумки, – склоняя голову, произнес воевода Шереметев.

– Докажем этим, что мурза у нас… – ответил ему Алексей. – И выиграем время, которое нам так необходимо.

– А кто пойдет к татарам с предложеньем? – спросил воевода.

– Стрелу пустите в этот самый столб с запиской, – сказал Алексей. – Они поймут.

В это время в шатре Девлет-Гирея находился его лучший воин Уру – тот самый, что был при их первой встрече в золотом облачении. Теперь на нем был надет стрелецкий кафтан.

Для доверительной беседы с ним великий хан даже поднялся с подушек. В руках у хана были записка и стрела.

– Они со мною в кошки-мышки, не иначе, сыграть решили. Хотят, чтобы поверил, что на посла они Дивей-мурзу сменяют… А ты в кафтане на русича зело похож… Лишь волосы слегка убрать, а так похож… – говорил Девлет-Гирей, осматривая своего воина со всех сторон. – Мне нужна твоя помощь, Уру… Я, как ты понимаешь, не могу без своего главнокомандующего идти дальше…

Уру склонил голову.

– Ты должен будешь пройти в лагерь и привести ко мне Дивей-мурзу живым и невредимым… Летать по воздуху не придется, да и он тяжел… – хан улыбнулся, – мы начали копать подкоп. Русские самодовольны и глупы, они сами обозначили нам его шатер, выставив вокруг него охрану.

– Хорошо, мой господин! Но только я бы не считал, что они сделали этого по очевидной глупости. По тому, как они каждый раз заманивают ваши отряды в ловушку, могу предположить, что у нас достойный противник.

– Но ни один из них не сможет сравниться с моим лучшим воином и будущим наместником Москвы…

– Мне приятно слышать эти слова, мой повелитель, – сказал Уру, склонив голову. – Когда будет готов подкоп?

– К полуночи завтрашнего дня, – ответил хан.

– Позвольте мне идти, – сказал Уру.

– Ступай, и да поможет нам Аллах! – ответил хан и протянул для поцелуя свою руку.

Ранним утром за стенами крепости еле различимая в тумане стояла телега с телом Никиты, укрытым рогожей.

Монах Савва прощался с Алешей.

– Отвезу Никиту в монастырь, там братия его и похоронит, – сказал Савва. – И сразу же назад.

– Мне будет не хватать тебя, – сказал ему Алексей, обнимая богатыря.

– Еще повоюем вместе. И вот что еще хотел тебя спросить. Слышал я, что ты в шатре засадном решил сидеть…

– То правда! – ответил ему Алексей.

– Никита перед… в общем, накануне смерти сказал: к шатру подкопом смогут лишь добраться… А ты их встретишь, порох запалив.

– Спасибо за совет, я с князем буду нынче говорить и расскажу ему про этот план. Ну а теперь ступай, пока туман тебя от всех скрывает.

Ночь. В крепости тишина. Лишь по периметру одного из шатров стоят стрельцы с горящими факелами в руках.

В шатре словно из воздуха появилась фигура Уру.

Спиной к нему сидел человек в татарском халате, но явно, что с чужого плеча.

Уру осмотрев шатер и поняв, что воин один, спросил.

– Ты кто?

– Не тот, за кем ты шел, – ответил незнакомец, поднимаясь и поворачиваясь к нему лицом.

– А где мурза? – спросил гость.

– Отгадай… – ответил Алексей.

– Поспешили к царю Ивану отвезти… Похвастаться о своей победе. Не рано ли?

– Пока довезут, глядишь, будет в самый раз! – ответил боярин.

– На все воля Аллаха!

– Согласен, на все воля Божья!

И одновременно же осенили себя: один, коснувшись ладонями своего лика, а другой – сотворив крестное знамение.

А потом какое-то время стояли друг против друга, вглядываясь в лица и ловя каждое движение, которое происходило в их сердцах, уже забыв о самой необходимости отражать возможный выпад или нападение. Просто доверяли своим сердцам и врожденной интуиции, которая говорила, что в этом шатре для них нет врагов.

– Смотрю, ты в нашем облачении… – начал Алексей.

– Да и ты в татарском халате… – ответил Уру.

– А как в шатер вошел? – уже более с любопытством спросил Алексей. – Глаза у стражников отвел?

– Нет! Это было бы неинтересно. Просто у нас с тобой были разные учителя…

– Но мать одна… – спокойно, глядя в лицо незнакомца, неожиданно для Уру произнес Алексей.

– Что ты сказал? – с удивлением спросил Уру.

– Что матушка у нас одна… боярыня Анна… жена боярина Ростислава Ногина, нашего отца… и крестница царя Иоанна. Она была похищена восемнадцать лет назад и сейчас находится у мурзы Селима в неволе. Так что, я твой старший брат! Хотя всего лишь на год старше. Зовут меня Алешей. Тебя же матушка нарекла Владимиром… А теперь твой ход. Решай, что станешь делать.

В это время за стенами шатра раздался взрыв.

– Обрушили подкоп? – спросил Уру.

– Догадлив, – улыбнувшись, произнес Алексей.

– Весь в тебя…

– Так что же станем делать? – вопрошал Алексей.

– Сражаться… – и улыбнулся в ответ, а потом и вовсе исчез из шатра, но Алексей хорошо слышал его голос откуда-то сверху.

– Завтра на ратном поле, перед битвой…

Этот вопрос беспокоил и князя Воротынского, который с засадой сидел в зоне видимости шатра. Но все дело в том, что он не видел, входил ли кто в шатер и кто там в данный момент.

Тех из татар, которые прокапывали подкоп, кого не завалило землей и кто был жив, уже вытащили.

Но вот из шатра показалась фигура Алексея.

Уже в шатре князя Воротынского Алексей ответил на все вопросы князя.

– Я не знаю, как он вошел и как вышел. Это особое умение… Он мог бы убить меня в любой момент… Но о главном мы договорились. Завтра на рассвете перед общей битвой мы сойдемся с ним в смертельном поединке.

– Это твой брат? – уточнил свои домыслы князь

– Выходит, так! Жаль, что нет отца рядом… Но пусть все идет свои чередом.

– Согласен. Скажи, чтобы строили полки, – сказал Воротынский, обращаясь к Алексею уже как к царскому наместнику.

Алексей вышел, а старый князь опустился на колени перед небольшой иконой Николая Угодника.

– Господи! Приведи мой ум в ясность, дай твердость руке, не попусти язычникам господствовать на Русской земле. А я Тебе обещаю, что не пожалею живота своего… и пока будет биться мое сердце, я постою за Отечество. Цари, как и люди, смертны, а вот Русской земле должно стоять на века…

Когда князь вышел из своего шатра, войска, стоявшие в крепости, были уже подняты на ноги и выстраивались в полки.

Огня не зажигали, построение проходило молча, команды отдавались только шепотом.

Князь Михаил Воротынский сел на подведенного ему жеребца. Рядом и тоже на конях были его воеводы. В темноте чуть отсвечивали их доспехи.

– Братья мои, – негромко, но так, чтобы все слышали, начал князь Воротынский, обращаясь к ратникам, – завтра в этой битве при Молодях решается судьба нашего Отечества. А посему стоять должно насмерть. Биться будем за все, что нам любо: за землю-кормилицу, за народ русский, за веру православную, а главное – за свои дома, за детей малых, за матерей и жен наших… А не дай Бог отступимся и потеряем их, то и смысла нет в такой жизни…

Воротынский крепко обнял князя Дмитрия Хворостинина и воеводу Ивана Шереметева, остающихся в крепости, и большой полк вместе с князем Воротынским непрерывным потоком по лощине бесшумно устремился к лесной чаще, находившейся в сотне метров.

Провожавший их Алексей начал закрывать ворота, как перед ним появился Савва.

– Пустите, Христа ради… повоевать за Отечество!

Они обнялись и уже вместе закрыли ворота.

– Там у столба человек привязан…

– Да, наш посол Афанасий Нагой…

– Он мертв… – сказал печально Савва.

– Убит? – поинтересовался Алексей.

– Нет. Думаю, что умер сам, возможно, от жары или… от страха. И все же… – монах перекрестился. – Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего Афанасия…

– Да, пусть упокоится его душа… – согласно молвил Алексей.

Утром все поле вокруг крепости было усыпано татарами. Им предстояло смять гарнизон крепости и открыть себе свободную дорогу на Москву. Хан Девлет-Гирей уже понял, что у русских более нет сил, чем те полки, что сумел собрать и выставить против него князь Воротынский.

Уру еще ночью сообщил ему, что Дивея-мурзу отвезли в Новгород… Крымский хан не мог простить такого позора, теперь он должен был любой ценой сломить русское сопротивление и, залив кровью Москву, посадить наместником своего любимца Уру. И даже готов был… пойти вслед за царем Иваном в Новгород.

Ранним утром в его шатре собрались все мурзы.

– Повелеваю вам взять проклятый Гуляй-город, а всех неверных, оставшихся в живых, посадить на цепь – и в Крым. Я пришел сюда быть царем и государем всея Руси. И я им сегодня стану! Тот из вас, кто приведет ко мне на аркане эту хитрую лису – воеводу Воротынского, получит столько золота, сколько сможет унести… Сегодня одолеем Воротынского, а завтра пойдем на Новогород, за трусливым царем Иваном… Да и добыча там будет более богатой, чем в сгоревшей Москве…

Татарские военачальники оживились и закивали головами.

– Битву начнет сын мурзы Селима, наш будущий наместник на Москве, великий Уру с поединщиком от русских. Но, каков бы ни был результат этого боя, мира с русскими сегодня не будет. Мы будем резать их, как баранов… Ступайте и ждите моего сигнала к началу атаки…

Ханские вельможи зашептались и, низко кланяясь, стали выходить из шатра.

Хан Девлет-Гирей подошел к Уру, который был сегодня в знакомом нам золотом облачении.

– Мой мальчик! Все должна решить всего лишь одна битва. Эта битва! Жаль, что с нами нет сегодня твоего отца… мурзы Селима, моего главного советчика. Он бы гордился тобой.

– Я тоже немного жалею, что сегодня здесь нет моего отца… – уклончиво сказал ему в ответ Уру.

Полки, собранные Ордой для этого похода, уже были выстроены и, готовые к битве, подбадривали себя дикими криками.

Татары уже не боялись выстрелов крепости, так как знали, что почти весь запас пороха для пищалей и ядер русские извели. И потому их темники и десятники смело разъезжали впереди своих колонн.

В отдалении находились лишь янычары с турецким наблюдателем.

Они уже вдоволь поохотились в окрестностях Серпухова, грабили, убивали, насиловали. И молва об их зверствах уже дошла до самой Москвы. Князю Воротынскому доложили, что люди бегут из столицы и все лавки закрыты. Они боятся и возможного повторения пожара, и самой жестокости этих людоедов, как в народе уже прозвали турецких янычар.

В русской крепости призывно ударил барабан.

Полк под командованием князя Дмитрия Хворостинина и воеводы Ивана Шереметева стоял в полной боевой готовности.

Рядом с ним и также на коне был и Алексей, облаченный в непривычную для себя серебряную броню. Рядом, придерживая его коня под уздцы, с дрыном на плече стоял в монашеском облачении Савва.

Пушкари зарядили пушки, используя для этого единственного выстрела последние запасы пороха.

Договорились, что Алексей начнет поединок и, каким бы ни был его результат, выстрел произведут лишь тогда, когда татары подойдут к самой крепости…

А далее начнется уже сабельная рубка…

Начало поединка обозначили татары, когда радостным криком приветствовали своего воина Уру в золотом облачении, выехавшего перед татарской армадой.

Навстречу ему в открытые ворота крепости под крики «Ура!» русских ратников в серебряных доспехах выехал Алексей.

Какое-то время под крики своих воинов всадники гарцевали, словно разглядывали друг друга.

А за многие километры от места битвы созерцали ее начало и развитие поединка еще два человека. Это знакомый нам Басилевс и тот самый дервиш, взявший в свое время на воспитание русского мальчика.

Басилевс, погруженный в созерцательный молитвенный транс, стоял на коленях на том самом камне, с которого его и увидел при их первой встрече Алеша.

Дервиш, наоборот, был в своем шатре и внимательно смотрел на поверхность воды, что была налита в золотую чашу в обрамлении драгоценных камней. Он бросил в нее щепотку зелья, и она, подчинившись, стала показывать магу то, что происходило за сотни километров.

Вот Алексей и Уру выхватили сабли и завертелись волчком, поражая конников своим мастерством. Обмены ударами были столь быстрыми и отточенными, а выпады молниеносными, что взгляды конников даже не успевали их фиксировать.

Но вот конь Уру неожиданно оступился и начал падать на бок…

В этот момент Девлет-Гирей, которому уже не терпелось ощутить вкус победы, отдал приказ к началу атаки… Завыли татарские трубы.

Звук труб отвлек внимание армий, и никто не заметил, что Алексей, свесившись с лошади, успел протянуть руку брату и оттащить от падающего на бок коня.

Крымчаки, словно не замечая поединщиков, с дикими криками уже ринулись на крепость.

Последнее, что увидел монах Савва, было то, как оба брата в закружившем их вихревом потоке поднимались в воздух, пропуская под собой лавину рвавшихся к крепости татарских всадников.

Когда весь цвет татарской конницы был в нескольких метрах от ворот, ударили пушки Гуляй-города.

Татары оказались в смятении, и тогда в образовавшийся проем пошла русская конница князя Хворостинина.

Начался бой.

А Савва уже был в крепости и теперь, воспользовавшись тем, что противник занят боем, с несколькими помощниками спешно разворачивал крепость, вытягивая телеги в линию и преграждая противнику саму возможность ее обхода.

В стан янычаров прискакал гонец Девлет-Гирея…

– Великий хан приказал вам пройти через лес и выйти в тыл русским…

Янычары нехотя стали седлать коней.

Алексей и Уру уже стояли на холме, наблюдая за ходом начавшейся битвы. Рядом отдыхали их кони. Вышли из высокой травы и улеглись рядом Зевс и старая волчица.

– Поединок мне нужен был, лишь чтобы проверить, действительно ли я твой брат, так как против брата у тебя не поднялась бы рука…

– Теперь убедился? – улыбаясь, спросил Алексей.

– Да! Ну, здравствуй, брат…

И они обнялись.

– Что теперь, пошли нашим помогать? – спросил Владимира Алексей.

– Нет! – неожиданно для Алексея произнес Владимир. – Наши сами знают, за что они сегодня сражаются. И это испытание для каждого из них. Слишком многое зависит от этой битвы. И эту победу наши должны завоевать сами. Хотя в одном мы могли бы им помочь… Смотри!

И Владимир показал, как по лощине в сторону леса, а значит, в тыл русских войск движутся две сотни янычар…

– Зевс, ко мне! – отдал Алексей команду.

И когда верный пес, а за ним старая волчица подошли к воину, он что-то стал им говорить в самое ухо.

– Вперед! – еще раз произнес он, и звери, следуя его команде, скрылись в листве.

– Это что-то новое… – произнес Владимир.

– Мы говорим с ним на одном языке… А эта волчица вскармливала меня, когда Зевс, спасая от татар, принес в лес… В тот день наша матушка была взята в полон, а всех, кто был в поместье, убили люди мурзы Селима…

– Понятно! Выходит, что тебя вскормила волчица?

– Первый год матушка, ну а второй – уже она. А воспитывал волхв Басилевс…

– Я слышал о нем от своего учителя… – заинтересованно сказал Владимир. – Так вот кто твой учитель!

Басилевс в этот момент держал в руках небольшую палочку, рисуя ею на песке, а нарисованный им дух серого волка мгновенно ожил и спустился на землю.

Когда конница янычаров вошла в лес, то была остановлена устрашающим звериным воем. Это старая волчица собирала своих сыновей.

Кони под янычарами, эти потомки славных скакунов, закаленные на полях многих битв, вдруг стали волноваться и упрямо отказывались идти через лес.

Более того, уже и сами янычары видели, как чуть ли не под ногами их скакунов проносились серые тени, сбивая шаг коней и делая их неуправляемыми для поводьев.

А волки, собравшиеся на зов волчицы и расположившиеся на взгорках, стали медленно сужать кольцо, и тогда янычары повернули назад.

Зевс и старая волчица еще долго следили за тем, как янычары возвращались в свой стан.

В это же время дервиш, видя, что успех битвы уходит из-под его контроля, решил прибегнуть к помощи духа огня.

Он выждал момента, когда полк князя Воротынского, пройдя по дну лощины, вышел в тыл татарскому войску. Затем, сказав несколько заклинаний, дервиш опустил свои ладони в воду, и в тот же миг вспыхнул лес вокруг русских ратников и стало трудно дышать и ориентироваться.

Басилевс тут же взвился птицей в небо и, цепляя облачко за облачко, собрал грозовую тучу, которая пролилась мощным ливнем над полем боя…

И когда Девлет-Гирей посчитал, что битва уже закончена, из леса показался полк князя Воротынского.

Теперь татары оказались как бы между двух огней. С одной стороны воины князя, а с другой стены крепости.

– Вперед, на врага! – закричал Девлет-Гирей. И, воспрянув духом, татары с криками бросились в новую атаку, продолжая битву, равной которой еще не было по своей жестокости…

Дервиш бросил свой взгляд в чашу и, увидев рядом двух счастливых братьев, злобно смахнул чашу со стола, мысленно соглашаясь с поражением в сегодняшней битве.

И лишь после этого Басилевс с помощью лишь одному ему известного волхования напустил на татар густой и безбрежный туман.

А дальше произошло нечто, чему был свидетелем князь Воротынский и его воеводы. А именно: татары то исчезали, то появлялись из тумана и снова убегали в туман, а уже там, вопреки логике и здравому смыслу… убивали друг друга.

По приказу князя Воротынского русские полки немного отступили и теперь зачарованно смотрели на это помрачение рассудка, мгновенно овладевшее несколькими тысячами татарских воинов, которые с особой жестокостью бились друг с другом на этом окутанном туманом клочке земли, словно не замечая русских ратников.

Кричали, падая и умирая, люди, ржали гибнущие кони, стон над землей стоял такой, что на щеках бывалых воинов навертывались слезы.

Савва перекрестился такому наваждению.

Когда туман развеялся, то на всем зримом пространстве лежали лишь трупы, а на горизонте виднелись остатки татарской армады, что в спешном порядке, бросая награбленное, возвращалась в Орду…

Вечером в крепости, немного отойдя от боя, снова встретились князь Воротынский, Алексей и Владимир.

– Можно поздравить тебя, Алексей, с обретением брата! – начал князь.

– Спасибо, князь. Вот только рано поздравлять. Янычары не ушли вслед за Девлет-Гиреем. И встали лагерем невдалеке в надежде поживиться.

– Вновь поднимать полки? – взволнованно спросил старый воин.

– Нет, лишь добровольцев из стрельцов в эту крепость.

– Ты хочешь…

– Мы их возьмем в кольцо…

– Добро! Командуйте уж сами, а я немного отдохну.

И братья вышли из шатра воеводы, обсуждая детали предстоящего боя.

У входа в шатер их ждал Савва.

– Говорят, что вы на янычаров собираетесь идти, – начал монах.

– Да, но ты с нами не пойдешь! – ответил Алексей.

– Рожей не вышел? – обидчиво спросил монах.

– Нет, брат… ты монах, тебе кровь проливать не след.

– Так я вроде с татарами уже успел повоевать…

– Ты с ними за Отечество сражался, а здесь…

– Что там? – уже с недоумением спросил монах.

– Там мы будем мстить… и ты этого не слышал.

Утром, когда турецкий посланник вышел из шатра, то с удивлением увидел, что стан янычаров со всех сторон окружен крепостью. Раздался сигнал тревоги, и вскоре все янычары были в седле… Они сделали полный круг, но так и не нашли ворот для возможного прохода… Началось замешательство…

И в это самое время на стенах крепости появились стрелки… А далее янычаров уже отстреливали, как бешеных псов, метущихся по кругу. Тем из них, которые пытались с крупа лошади запрыгнуть на стены крепости и руками ухватиться за частокол, острыми саблями отрубали кисти рук. Вскоре отрубленные пальцы и кисти рук плыли в потоках крови.

После боя, когда все до единого янычары были порублены, из шатра вытащили трясущегося от страха турецкого посланника и, связав, накинули ему на голову мешок, а затем закинули, как куль, на круп лошади.

Несколько стрельцов отдыхали. Бывалый в боях воин, находившийся среди них, вдруг произнес:

– Грустная эта победа… Порубали своих же детей…

– Ты говори, отец, да не заговаривайся… – одернул его молодой стрелец. – Мы приказ выполняли, при чем здесь наши дети?

– А я приказ не осуждал. Сам с вами их рубил сегодня. Только хочу, чтобы вы знали… корпус янычаров ежегодно пополнялся христианскими детьми… Считай, их с малолетства собирали. Держали в темноте, без солнца, а сам султан был за отца, когда кормил детишек сырым мясом…

– Держали, как зверей, выходит…

– Выходит, так. Мне рассказал об этом мой отец, когда у турок был в неволе.

– Господи, прости нам этот грех! – сказал молодой стрелец и перекрестился уже вместе со всеми, кто участвовал в разговоре.

Утром следующего дня князь Воротынский, Алексей, Владимир и воеводы ехали через места битвы, ведя за собой свои полки, оставляя сзади крепость Гуляй-город, которая вместе с проявленной в битве русской смекалкой помогла победить не только в этой битве, но и сохранить родное Отечество, а главное, в очередной раз спасти Европу от Орды.