Текст книги "Генерал Деникин. За Россию, Единую и Неделимую"

Первая столица

Номинальный численный перевес красных сил сам по себе ни о чем не говорил. Опытная, дисциплинированная, спаянная единой идеей, пусть даже малочисленная и хуже вооружённая армия белых имела определённое преимущество перед насильно остановленными в ходе демобилизации и погнанными большевиками в бой разложившимися частями бывшей Кавказской армии. Ибо опытный офицер всегда лучше, чем опытный солдат и даже опытный унтер. А профессиональные военные – казаки – и подавно имели бесспорное преимущество перед крестьянами, в седле толком держаться не умевшими и понятия не имевшими о сабельном бое.

Кроме того, Деникин, понимая, что численный перевес будет на стороне красных, способных под штыками мобилизовать крестьянство, сделал ставку на многочисленные кавалерийские подразделения, которых у большевиков практически не было. Имея в составе казаков и горцев, главком смог сформировать целых пять конных корпусов, которые более года имели подавляющее преимущество над более многочисленной, но менее мобильной пехотой красных, боявшейся уйти из-под прикрытия железных дорог со своими бронепоездами-крепостями. Мобильные белогвардейские конники то и дело нарушали коммуникации красных, дезорганизовывали работу тыла, разгоняли плохо обученные резервы, сеяли панику. Это и было залогом побед Белой армии 1918–1919 годов.

Тактический замысел генерала Деникина в летнюю кампанию 1918 года состоял в том, что, прикрывшись с тыла замирённым Доном, который будет обеспечивать Добрармию оружием и продовольствием, ударить на Торговую и Великокняжескую, перерезав железную дорогу на Царицын и лишив красных манёвра самым опасным своим оружием – бронепоездами. Затем, круто повернув на юго-запад, идти на узловую станцию Тихорецкая, где сходились царицынская и владикавказская ветки. Таким образом, черноморские отряды красных отрезались от ставропольских, а восставшие кубанские казаки северных станиц получали поддержку армии. От войск Сорокина на Ставрополье предполагалось отгородиться одним полком генерала Покровского при двух орудиях, который должен был собрать под свои знамёна задонских казаков. Авантюрно, но, учитывая пассивность Сорокина, вполне оправданно. От Тихорецкой предстояло бить двумя расходящимися ударами вдоль железной дороги на Кущёвскую и Кавказскую, обеспечивая себе фланги и нависая над Екатеринодаром сразу с севера и востока. При этом, очистив весь северный путь до Ростова, Деникин уже получал возможность перегнать с Дона собственные бронепоезда. Если, конечно, Краснов ему таковые отпустит.

А имея такое оперативное преимущество, уже можно идти на кубанскую столицу и затем сбрасывать большевиков в море. Итогом летней кампании должно было стать получение для Деникина собственной базы для обеспечения армии, независимой от Дона и неподконтрольной немцам.

«Нас связывало нравственное обязательство перед кубанцами, которые шли под наши знамена не только под лозунгом спасения России, но и освобождения Кубани, – писал Деникин. – Невыполнение данного слова имело бы два серьезных последствия: сильнейшее расстройство армии, в особенности ее конницы, из рядов которой ушло бы много кубанских казаков, и оккупация Кубани немцами»[67]67
  Зайцов А. А. 1918: Очерки истории русской гражданской войны. М., 2015. С. 240.


[Закрыть].

Последнее было достаточно актуальным. Германцы, оккупировав Украину и часть Донской области, вряд ли собирались остановиться в Ростове и мечтали соединить осью свои сферы влияния из Киева до Тифлиса по прямой. Кубанцы также колебались, выбирая из трёх зол (большевики, немцы, борец за «Единую и Неделимую» Деникин) наименьшее.

«Все измучились, – говорил генералу Алексееву председатель кубанского правительства Лука Быч. – Кубань ждать больше не может… Екатеринодарская интеллигенция обращает взоры на немцев. Казаки и интеллигенция обратятся и пригласят немцев…»[68]68
  Там же.


[Закрыть]

Медлить далее было невозможно – кубанские станицы, восставая против большевиков поодиночке, тонули в крови. Скоро просто некого было бы освобождать. Гражданская война постепенно набирала градус ожесточения. Вплоть до геноцида.

9—10 июня Добровольческая армия начала свой 2-й Кубанский поход.

Конница Эрдели ушла на столь значимую для добровольцев ставропольскую Лежанку. В лихой конной рубке разбила отряд Бориса Думенко, отбросив его в степи, после чего открыла себе путь на Великокняжескую, обозначив обманный манёвр якобы движения армии на Царицын.

1-я дивизия Маркова с донцами генерала Исаака Быкадорова уходила вдоль «чугунки», разгоняя красные заслоны и затягивая петлю на шее Торговой. В лоб атаковали колонны Боровского и Дроздовского. На третий день похода атакой с трёх сторон важная железнодорожная станция была взята. Весь Северный Кавказ, с его ставропольской и кубанской пшеницей, грозненской нефтью, почти на два года оказался отрезан от центральных губерний.

Дроздовцы тут же установили на дрезину пулемёт и погнались за отступающими красными. Из брошенных железнодорожных платформ собрали маленький составчик, обложили его мешками с землёй, поставили орудие и несколько пулемётов – так появился первый бронепоезд Белой армии «Вперёд за Родину». Победа далась крайне дорогой ценой – под станцией Шаблиевская был смертельно ранен генерал Марков. До безрассудности храбрый, под пулемётным и артиллерийским огнём красных он и не думал уходить в укрытие, лично изучая поле боя и отдавая приказания, стремясь во что бы то ни стало захватить железнодорожный мост. Большевистский снаряд с бронепоезда разорвался в нескольких метрах от генерала, отбросив его в овраг.

Поручик Яковлев писал: «Наблюдая за ним, я и находящийся рядом со мной прапорщик Петропавловский бросились вперёд и подбежали к генералу Маркову. В первое мгновение мы думали, что он убит, так как левая часть головы, шея и плечо были разбиты и сильно кровоточили, он тяжело дышал. Мы немедленно подхватили раненого и хотели унести его назад, за сарай, как раздался новый взрыв с правой стороны. Мы невольно упали, прикрыв собой генерала. Когда пролетели осколки, мы отряхнулись от засыпавшей нас земли, снова подняли его и перенесли в укрытие»[69]69
  Марков и марковцы. С. 279.


[Закрыть].

Врач поставил неутешительный диагноз: осколочное ранение в левую часть затылка; вырвана большая часть левого плеча; раненый безнадёжен.

Марков очнулся, пошевелил губами: «Как мост?» Ему сказали: «Будьте покойны, ваше превосходительство, взят». Генерал слабо поморщился. Командир 1-го Кубанского стрелкового полка полковник Ростислав Туненберг поднес к лицу его икону, с которой никогда не расставался ординарец генерала. Марков поцеловал икону и прохрипел: «Умираю за вас… как вы за меня… Благословляю вас…»

Для Деникина его смерть была ударом. Марков был ему самым близким человеком в Добрармии, не считая Романовского. Его называли и «белым витязем» (из-за знаменитой папахи), и «шпагой генерала Корнилова», и «ангелом-хранителем» армии за удивительную способность находить выход из, казалось бы, безвыходного положения. За хлёсткость и образность речи, умение в нужный момент найти нужные образы, ободрить, развеселить его обожала вся армия. В армии из уст в уста ходили слова Маркова, сказанные им в день Георгия Победоносца 26 ноября 1916 года слушателям Академии Генштаба, где он короткое время преподавал тактику на примерах Первой мировой войны: «Знаете, господа, хотя я здесь призван уверять вас, что ваше счастье за письменным столом, в военной науке, но, честно говоря, я не могу, это выше моих сил. Нет, ваше счастье в геройском подвиге, в военной доблести, ваше счастье в седле, на спине прекрасной боевой лошади! Идите туда, на фронт! Там, среди рёва орудий и свиста пуль, ловите своё счастье!.. Нет выше блага, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая Отечество».

Не было бы преувеличением сказать, что со смертью Маркова из Добровольческой армии ушла её душа.

Приказ генерала Деникина от 13 июня:

«§ 1. Русская армия понесла тяжелую утрату: 12 июня при взятии станции Шаблиевки пал смертельно раненный генерал С. Л. Марков.

Рыцарь, герой, патриот, с горячим сердцем и мятежной душой, он не жил, а горел любовью к Родине и бранным подвигам.

Железные стрелки чтут подвиги его под Творильней, Журавиным, Борыньей, Перемышлем, Луцком, Чарторийском… Добровольческая армия никогда не забудет горячо любимого генерала, водившего в бой ее части под Екатеринодаром, в „Ледяном походе“, у Медведовской…

В непрестанных боях, в двух кампаниях, вражеская пуля щадила его. Слепой судьбе угодно было, чтобы великий русский патриот пал от братоубийственной русской руки…

Вечная память со славою павшему…

§ 2. Для увековечения памяти первого командира 1-го Офицерского полка части этой впредь именоваться 1-й Офицерский генерала Маркова полк»[70]70
  Там же.


[Закрыть].

Кроме того, Деникин распорядился станцию Торговая переименовать в город Марков – первый случай «белого» перекрещивания населённого пункта именем деятеля Белого движения. Имя Маркова получил и отбитый у красных броневик «Чёрный ворон». Следует добавить, что генерал Марков спустя 85 лет после гибели вновь стал «первым» – в городе Сальск (бывшая станция Торговая) 13 декабря 2003 года был открыт первый в России памятник белогвардейскому деятелю – Сергею Маркову.

Потери были страшные, но далеко не последние. В боях за Тихорецкую и Кореновскую дивизии Маркова (её возглавил вернувшийся из Москвы генерал Казанович) и Дроздовского потеряли до трети личного состава. Вслед за самим Марковым Деникин проводил в могилу первопоходников полковника Ивана Хованского, подполковника Назара Плохинского, штаб-ротмистра Виктора Дударева и многих других. Под Белой Глиной, где оборонялась красная Стальная дивизия Дмитрия Жлобы, вместе со всем штабом пал под пулемётным огнём храбрейший дроздовец командир 2-го Офицерского стрелкового полка полковник Михаил Жебрак-Рустанович. По утверждению Антона Туркула, раненого полковника красные взяли ещё живым, долго пытали, били прикладами, затем облили керосином и сожгли. Дроздовский, увидя на занятой станции обезображенные и сожжённые трупы 35 своих офицеров, перестал сдерживать своих подчинённых – Деникину доложили, что красные «отказались сдаваться»…

Яростные бои рассекли группировку Сорокина, но в хаосе наступления её часть оказалась в тылу добровольцев, создавав угрозу штабу армии, переехавшему в Тихорецкую. Следует заметить, что у Сорокина были не мобилизованные крестьяне и рабочие, а кадровые части Кавказской армии, воевать умеющие. Попав в окружение, красные напрягали все силы, чтобы прорвать кольцо и выйти на Тихорецкую. Главком Добрармии с сожалением констатировал: «Проклятая русская действительность! Что, если бы вместо того, чтобы уничтожать друг друга, все эти отряды Сорокина, Жлобы, Думенко и других, войдя в состав единой Добровольческой армии, повернули на север, обрушились на германские войска генерала фон Кнерцера, вторгнувшиеся в глубь России и отдаленные тысячами верст от своих баз…»[71]71
  Гончаренко О. Г. Тайны Белого движения. Победы и поражения 1918–1920. М., 2015. С. 38.


[Закрыть]

Заметим, это была та самая армия, которая годом ранее бросала винтовки при малейшем появлении неприятеля под Тарнополем, сдавалась в плен после первого выстрела и вешала на воротах собственных офицеров. Однако стоило появиться решительным и жестоким людям в составе обоих лагерей, и мужик, вопивший: «Штыки в землю!», взял этот штык и упорно воевал ещё целых три года. Совершая чудеса храбрости, являя миру самые настоящие подвиги. Правда, для этого ему потребовалось лить не чужую кровь, а кровь единоверцев и соплеменников.

Красные в конце июля были отброшены на юг ценой огромных усилий и ударов с востока соединёнными силами конницы Покровского и совершивших набег на Ставрополь партизан ещё одного известного деятеля Белого движения – полковника Андрея Шкуро, который соединился с Кубанской конной бригадой полковника Глазенапа.

О Шкуро стоит сказать особо. Кубанский казак станицы Пашковской отличился ещё в мировую войну, когда по всему фронту шла мода создавать партизанские отряды для диверсий в германском тылу. Польза от них из-за плохой дисциплины и координации была минимальная, но рекламная шумиха прокатилась в прессе, создав им ореол лихих кавалеристов. Одним из партизан был и есаул, носивший тогда ещё не очень благозвучную фамилию Шкура. Он создал «Кубанский отряд особого назначения» или так называемую «волчью сотню», носившую зловещую «опричную» атрибутику: чёрное знамя с изображением волчьей головы, шапки из волчьего меха, боевой клич, подражающий волчьему вою, и т. п. Подобные вещи газеты обожали. Правда, особой эффективности боевых действий за отрядом не наблюдалось. Как писал Врангель: «Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе „партизанского отряда“. Это был период увлечения ставки партизанщиной. Партизанские отряды, формируемые за счёт кавалерийских и казачьих полков, действовали на фронте как-то автономно, подчиняясь непосредственно штабу походного атамана. За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе XVIII корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока наконец, по настоянию командира корпуса Крымова, не был отозван с участка корпуса»[72]72
  Врангель П. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 21.


[Закрыть].

Его пытались использовать на Юго-Западном, Румынском, Кавказском фронтах, пока наконец, уже после Октябрьского переворота, не отправили в тыл. Как раз тогда полковника начали тяготить негативные ассоциации, которые вызывала его фамилия, и он подал в Кубанское правительство прошение о смене фамилии на Шкуранский, которое было удовлетворено, но из-за бюрократической волокиты не доведено до конца. Вероятно, поэтому полковник уже по собственной инициативе сменил последнюю букву фамилии и стал называться Шкуро. Собрал сотню лично ему преданных людей и стал совершать набеги на терские станицы, станции и городки в районе Кавминвод, вырезая советы и вешая наиболее активных местных большевиков. Когда успешно действующий отряд разросся до нескольких тысяч человек, Шкуро предпринял масштабную операцию по захвату губернского города Ставрополя, где соединился с подразделениями Покровского.

В знаменитом советском фильме «Бег» есть эпизод, когда генерал Хлудов в Стамбуле в цирке встречает своего есаула-денщика, который демонстрирует ловкую вольтижировку. Именно ставший генералом Шкуро в 1920-х годах работал в парижском цирке наездником…

Сорокин был разгромлен и понёс громадные потери. В первую очередь пленными, что стало решающим эпизодом на том этапе Гражданской войны. Деникин писал жене: «Хотел быть жестоким и не выполнил обещания. Объявил прощение всем глупым вооружённым людям, дерущимся против меня. Стекаются сотнями и сдают оружие. Среди грозной обстановки, жестокой и беспощадной борьбы не черствеет почему-то сердце»[73]73
  Деникина-Грей М. А. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть].

Веление «сердца» командующего Добрармией было как нельзя кстати, ибо пленные русские солдаты теперь уже желали служить русским генералам. С комиссарами у них не получилось, генералы же были привычные, свои. К тому же не собиравшиеся поголовно расстреливать и вешать. Проявив неожиданный гуманизм, Деникин одним махом не только получил огромное количество боеприпасов, 50 орудий, 6 автомобилей, 4 бронепоезда (сработала «железнодорожная» тактика генерала) и даже один самолёт, но и более чем удвоил собственные силы. Теперь вместе с бывшими пленными в Добрармии числилось до 20 тысяч штыков и сабель.

Заметим, что Деникин не прогадал. Пленные, та же «серая скотинка» времён Первой мировой, сами выдали своих комиссаров и активистов, а взамен получили унтер-офицеров и офицеров Добрармии. С одной стороны, снижалось напряжение слишком большой «плотности» комсостава армии, где полковники и генералы шли рядовыми, с другой – пленные знали, что находятся под особым наблюдением и в случае военных неудач будут обвинены в измене. Поэтому и сражались на совесть.

Интересно описывал генерал Врангель стиль своей «работы» с пленными: «Я решил сделать опыт укомплектования пластунов захваченными нами пленными. Выделив из их среды весь начальствующий элемент, вплоть до отделённых командиров, в числе 370 человек, я приказал их тут же расстрелять. Затем объявил остальным, что и они достойны были бы этой участи, но что ответственность я возлагаю на тех, кто вел их против своей родины, что я хочу дать им возможность загладить свой грех и доказать, что они верные сыны отечества. Тут же раздав им оружие, я поставил их в ряды пластунского батальона, переименовав последний в 1-й стрелковый полк, командиром которого назначил полковника Чичинадзе, а помощником его полковника князя Черкесова. Одновременно я послал телеграмму Главнокомандующему, донеся о сформировании полка и ходатайствуя о введении его, согласно данному мне обещанию, в штат. Уже через две недели стрелковый полк участвовал с дивизией в боях. Впоследствии он прошёл с дивизией весь Кавказ, участвовал в царицынской операции и оставался в рядах Кавказской армии всё время её существования. За это время полк беспрерывно участвовал в боях, несколько раз переменил свей состав и приобрёл себе в рядах армии громкую славу»[74]74
  Врангель П. Н. Указ. соч. Т.1. С. 21.


[Закрыть].

Теперь уже северные станицы были освобождены, Ставрополь взят, добровольцы правым плечом «коснулись моря», в армии появились собственные бронепоезда… Оставался Екатеринодар. После занятия Тихорецкой из трофейных бронеплатформ добровольцы сотворили сразу несколько лёгких и тяжёлых бронепоездов с орудиями системы Гочкис и Кане, которые активно участвовали в боях на Северном Кавказе. Кубанский поход вступал в решающую фазу.

Деникин бросил конницу Покровского на Тимашевск, куда отходили отряды Сорокина, Дроздовского и Боровского, – на Усть-Лабу, отсекать пути отхода на восток, Эрдели и Казановича – на Екатеринодар, с севера и северо-востока. Капитан Морозов из Корниловского полка неожиданной атакой в станице Ладожской захватил исправный бронепоезд с 6 орудиями и 8 пулемётами и тут же погнал его на бывших хозяев.

Ровно через четыре месяца после первого штурма добровольцы вышли к кубанской столице. На этот раз к Екатеринодару подходила не худая оборванная рать фанатиков с минимальным количеством боеприпасов и совершенно без резервов, а организованная закалённая армия с артиллерией, авиацией, кавалерией.

Всё мистически повторялось, как в начале апреля: опять Эрдели взял Сады и вышел на окраину Екатеринодара, опять Казанович протиснулся в ночной город. Опять большевики вели отчаянный заградительный артогонь, выдавили Дроздовского из станицы Пашковской. Сам Деникин находился в полосе наступления 1-й дивизии Казановича. В критический момент боя командующий фактически взял на себя руководство – приказал командиру 1-го Кубанского стрелкового полка подполковнику Ростиславу Туненбергу ударить в тыл опрокинувшим Дроздовского красным, послал им во фланг два эскадрона 1-го конного полка полковника Константина Корсуна, распорядился развернуть артиллерию для продольного огня красных цепей. Не обратил внимания, что, собственно, находится на переднем крае, где не место первому лицу армии.

Скомандовал «атаку». Эрдели у Ново-Величковской с запорожцами и уманцами под корень вырубил отступавшую на Тимашевск колонну красных, не знавших ещё, что Тимашевск после яростной кровавой атаки уже взят Покровским. Дроздовский после третьей атаки захватил станицу Пашковскую и рухнул от усталости после кровопролитного боя. Казанович взял мост и выбросил красных за Кубань. Алексеев широко перекрестился на византийские главы Александро-Невского войскового собора – Екатеринодар наш! Главком перевёл штаб на железнодорожный вокзал, тихо помолился и сел за письмо жене: «Курьер уезжает. В моём распоряжении лишь несколько минут. Безмерно рад, если правда, что исполнится моя мечта о Ваньке. Операция разворачивается с огромным успехом. Красный сброд пытается контратаковать, но выдыхается. Глубоко и искренне люблю»[75]75
  Деникина-Грей М. А. Указ. соч. С. 58.


[Закрыть].

После взятия кубанской столицы у добровольцев был велик соблазн разом разрубить гордиев узел казачьей самостийности и покончить с сепаратистской Радой и правительством, как того хотел в Мечетинской сделать ещё атаман Филимонов, на белогвардейских штыках вознесённый на вершину местного «трона». Горячие головы в армии советовали Деникину не повторять ошибок Ганнибала, который умел выигрывать сражения, но не умел пользоваться плодами побед. Никто бы пикнуть не посмел. И на Дону уже совсем по-иному повёл бы себя Краснов.

Однако Деникин выбрал не Ганнибала, а Наполеона, считавшего, что на штыках можно прийти к власти, но невозможно на них усидеть. По его мнению, «ни генерал Алексеев, ни я не могли начинать дела возрождения Кубани, с ее глубоко расположенным к нам казачеством, с ее доблестными воинами, боровшимися в наших рядах, актом насилия. Была большая надежда на мирное сожительство. Но помимо принципиальной стороны вопроса, я утверждаю убежденно: тот, кто захотел бы устранить тогда насильственно кубанскую власть, вынужден был бы применять в крае систему чисто большевистского террора против самостийников и попал бы в полнейшую зависимость от кубанских военных начальников»[76]76
  Черкасов-Георгиевский В. Г. Указ. соч. С. 23.


[Закрыть].

Отказавшись от зависимости от донцов и уж тем более от немцев, не найдя пока должного понимания у Антанты, Деникин мог рассчитывать только на самого себя и своих добровольцев. Зависеть от кубанского правительства, чины которого даже не попытались хотя бы поприсутствовать в рядах наступающих войск и оставались в глубоком тылу, было тем более неразумно. Воевать за «Единую и Неделимую» надо было если уж не с чистыми руками, то, как минимум, с чистым сердцем.

Поэтому к атаману Филимонову ускакал другой курьер с посланием от главнокомандующего:

«Милостивый государь, Александр Петрович!

Трудами и кровью воинов Добровольческой армии освобождена почти вся Кубань.

Область, с которой нас связывают крепкими узами беспримерный Кубанский поход, смерть вождя и сотни рассеянных по кубанским степям братских могил, где рядом с кубанскими казаками покоятся вечным сном добровольцы, собравшиеся со всех концов России.

Армия всем сердцем разделяет радость Кубани.

Я уверен, что Краевая Рада, которая должна собраться в кратчайший срок, найдёт в себе разум, мужество и силы залечить глубокие раны во всех проявлениях народной жизни, нанесённые ей изуверством разнузданной черни. Создаст единоличную твёрдую власть, состоящую в тесной связи с Добровольческой армией. Не порвёт сыновней зависимости от Единой, Великой России. Не станет ломать основное законодательство, подлежащее коренному пересмотру в будущих всероссийских законодательных учреждениях. И не повторит социальные опыты, приведшие народ ко взаимной дикой вражде и обнищанию.

Я не сомневаюсь, что на примере Добровольческой армии, где наряду с высокой доблестью одержала верх над „революционной свободой“ красных банд воинская дисциплина, воспитаются новые полки Кубанского войска, забыв навсегда комитеты, митинги и все те преступные нововведения, которые погубили их и всю армию.

Несомненно, только казачье и горское население области, ополчившееся против врагов и насильников и выдержавшее вместе с Добровольческой армией всю тяжесть борьбы, имеет право устраивать судьбы родного края. Но пусть при этом не будут обездолены иногородние: суровая кара палачам, милость заблудившимся тёмным людям и высокая справедливость в отношении массы безобидного населения, страдавшего так же, как и казаки, в тёмные дни бесправья.

Добровольческая армия не кончила свой крестный путь. Отданная на поругание Советской власти Россия ждёт избавления. Армия не сомневается, что казаки в рядах её пойдут на новые подвиги в деле освобождения отчизны, краеугольный камень чему положен на Кубани и в Ставропольской губернии.

Дай бог счастья Кубанскому краю, дорогому для всех нас по тем душевным переживаниям – и тяжким и радостным, – которые связаны с безбрежными его степями, гостеприимными станицами и родными могилами.

Уважающий Вас А. Деникин»[77]77
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 3. С. 8.


[Закрыть].

На следующий день в городе была организована торжественная встреча. Срочно примчавшиеся в свою освобождённую столицу атаман, Рада и правительство приветствовали «входящие в Екатеринодар» части добровольцев, которые здесь дислоцировались уже два дня. Политес должен был быть соблюдён сполна, шоу должно продолжаться.

Филимонов, Быч, Рябовол и иже с ними соловьями разливались, до небес вознося заслуги Добрармии. Филимонов вещал: «Кубань отлично сознаёт, что она может быть счастливой только при условии единства матери-России. Поэтому, закончив борьбу за освобождение Кубани, казаки в рядах Добровольческой армии будут биться и за освобождение и возрождение Великой, Единой России…»[78]78
  Там же.


[Закрыть]

Именно эти слова Деникин и жаждал услышать от казаков.

Общее торжество чуть было не испортило расклеенное накануне на городских улицах дурацкое воззвание председателя анонимной «тайной военной организации» Генерального штаба генерал-майора Николая Букретова, которое начиналось так: «Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани…» Добровольцев просто взбесило именование себя «частью иногородцев», как будто они не покорители Екатеринодара, а какая-то толпа бродяг. Деникин прекрасно знал генерала Букретова (из горских евреев-кантонистов), который отказался выступить с Добрармией в Ледяной поход, предпочитая заниматься производством кислого молока в своей усадьбе. А как только за него «часть иногородних» взяла столицу, он тут же почувствовал себя «долгожданным хозяином Кубани».

Букретов понял, что допустил грубую ошибку, и поспешил на вокзал засвидетельствовать верноподданничество Деникину, но главком отказался его принять: «Вы в своём воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало»[79]79
  Там же.


[Закрыть].

Через год самостийники сделают Букретова своим атаманом, и он припомнит Деникину эти слова.

А пока всё шло в гору. В Поволжье чехословаки занимали город за городом; атаман Дутов взял Оренбург; в Ашхабаде против большевиков восстали рабочие (!), перестрелявшие свой совдеп и карательный отряд венгров под командованием комиссара с чрезвычайными полномочиями от Самаркандского совета Андрея Фролова, очистив от большевиков всю Закаспийскую область; в Моздокском отделе подняли восстание терцы генерал-майора Эльмурзы Мистулова; в Кабарде ширилась поддержка пророссийскому движению партии «Свободная Кабарда» князя Заур-Бек Даутокова-Серебрякова (взял фамилию Серебрякова после расстрела в Белгороде своего дяди Василия Серебрякова); в Дагестане и на Тереке голову поднимали отряды братьев Лазаря и Георгия Бичераховых[80]80
  ЦГА-РСО-А. Ф. Р.-8. Оп. 2. Д. 1.


[Закрыть]. Да и Краснов на Дону подавал надежды на то, что как минимум обеспечит Деникину спокойствие в тылу и безопасность от красных с севера.

Прибывший в Екатеринодар генерал Врангель так описывал тогда своего нового главнокомандующего: «Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными чёрными с значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твёрдого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западного фронта, он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства»[81]81
  Врангель П. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 115.


[Закрыть].