Текст книги "Генерал Деникин. За Россию, Единую и Неделимую"

Дороги побед

Пока стратегическая инициатива оставалась на стороне Белой армии, Деникин поспешил добить остатки красных отрядов в пробольшевистских черноморских отделах Кубани, сбросить разгромленную Таманскую армию в Чёрное море и взять Новороссийск – не просто крупный порт, но и военно-морскую базу Черноморского флота. Положение было крайне выгодное для наступавших, раздробленные силы Сорокина без единого командования отступали на юг.

О деморализации красных 5 сентября 1918 года писала их же газета «Окопная правда»: «В нашей армии нет дисциплины, организованности… ее разъедают примазавшиеся преступные элементы, которым чужды интересы революции… Приходится констатировать недоверие бойцов к командному составу, так и командного состава к главкому (Сорокину), что ведёт в конце к полному развалу всей революционной армии…»

Подытожил причины летних поражений съезд фронтовых делегатов, прошедший в сентябре в Пятигорске: неподчинение войсковых частей высшему командному составу «благодаря преступности отдельных лиц командного состава и недисциплинированности бойцов», трусости и паническому настроению «многих»; «грабежи, насилия, реквизиции», а также «целый ряд насилий над мирным населением»; «обессиление армии беженским движением, вносящим панику при первом же выстреле…»[82]82
  Щербаков А. Ю. Гражданская война. Генеральная репетиция демократии. М., 2011. С. 44.


[Закрыть].

В частях росло недовольство Сорокиным, которому припомнили его союзнические отношения с Автономовым и намерение идти на немцев. К бывшему хорунжему приставили двух политкомиссаров для контроля за его благонадёжностью, что не могло не нервировать его самого, заставляя принимать меры противодействия политическому руководству. В рядах большевиков назревал новый раскол.

Таманскую армию гнали к морю казаки 1-й Кубанской дивизии генерала Владимира Покровского и 1-го Кубанского полка полковника Андрея Колосовского. Красные огрызались, но безудержно откатывались к Новороссийску, имея подавляющее численное превосходство перед наступающими – 30 тысяч дезорганизованных штыков против нескольких тысяч победных сабель – обычная статистика Гражданской.

Возможно, большой трагедии красным удалось бы избежать, не допусти в своё время они отчаянную глупость, граничащую с преступлением, обстоятельства которых до сих пор не выяснены. В советской историографии утверждается, что приказ на затопление Черноморского флота в Новороссийске был отдан лично Лениным 28 мая 1918 года «в связи с угрозой захвата его немцами». В это время там находились два новейших дредноута «Воля» (бывший «Александр III») и «Свободная Россия» (бывшая «Екатерина Великая»), 14 эсминцев и масса мелких судов. После заключения Брестского мира они ушли из Севастополя в Новороссийск. Специально, чтобы не попадать под «украинизацию» и «германизацию».

Командующий флотом вице-адмирал Михаил Саблин отказался выполнять этот приказ и 7 июня послал Ленину и Троцкому телеграмму, в которой сообщил, что совет, собранный на борту линейного корабля «Воля», «рассматривает предписанные вами меры по затоплению флота как преждевременные и граничащие с изменой». Затем он отправился в Москву доказывать правильность своей позиции, где его слушать не стали, а сразу арестовали за неподчинение приказам наркомвоенмора Троцкого.

При этом заметим, что немцы начали наступление лишь 9 июня, когда приказ о затоплении уже вышел. Непонятно, для чего надо было затапливать вполне боеспособный флот (он почти не участвовал в боевых действиях Первой мировой войны), который мог успешно противостоять тогдашним силам Центральных держав на Чёрном море. Тем более что команды бушевали и отказывались топить суда. Анархическую волну «революционных братишек» уже смыло за борт. Они либо буянили в отрядах Красной гвардии на различных фронтах, либо разбрелись по домам. На судах оставались те, кому по большей части сам флот был не чужой.

В самом Новороссийске принявший командование капитан 1-го ранга Александр Тихменёв 15 июня получил повторную шифрованную телеграмму № 49, за подписью Ленина и Свердлова, с категорическим требованием уничтожить корабли. Поскольку иного выхода у него не было, Тихменёв попытался было уйти к своим – послал лейтенанта Полякова к атаману Краснову с просьбой приютить суда в Таганроге или Азове. Глупо, конечно, – огромные дредноуты в мелководном Азовском море просто стали бы севшими на мель гигантскими артбатареями. Само собой, Краснов отказал и посоветовал сдать корабли немцам.

Менее всего Тихменёву хотелось топить флот в собственных водах. 17 июня, плюнув на распоряжения Совнаркома, он увёл «Волю», эсминцы «Беспокойный», «Дерзкий», «Живой», «Пылкий», «Поспешный», «Жаркий» и другие в Севастополь, где сдал их командующему в Крыму Черноморским флотом вице-адмиралу Василию Канину. Когда ещё немцы придут в Крым, вдруг наступление союзников решит исход войны раньше… В победе Антанты тогда мало кто сомневался.

По некоторым данным, остальные суда не смогли уйти по банальной причине – экипажи давно разбежались и пьянствовали «за мировую революцию» на берегу. На «Свободной России» из 2 тысяч моряков на борту оставались 100 человек, на эсминце «Килиакрия» – двое, на «Фидониси» – шестеро. При всём желании могучие суда вести с такими силами было невозможно. Оставались к тому же, как правило, экипажи, большинство которых сочувствовало большевикам. Уходили – большинство сочувствовавших белым.

Интересно, что и уходящие и остающиеся суда в виду друг друга подняли на своих мачтах одинаковые сигналы, обращённые друг к другу: «Позор изменникам России».

На следующий день после ухода части флота в Новороссийск примчался посланный Троцким его заместитель Фёдор Раскольников, который лично должен был контролировать «самоубийство». Под его чутким руководством командиры эсминцев «Керчь» лейтенант Владимир Кукель, «Гаджибей» лейтенант Владимир Алексеев и «Килиакрии» капитан 2-го ранга Евгений Гернет 18 июня торпедировали стоящие в Цемесской бухте суда. Умирающий «Гаджибей» поднял сигнал «Погибаю, но не сдаюсь»…

В любом случае, когда Таманская армия вышла к Новороссийску в надежде найти средства для переправы, они уже покоились на дне бухты. 30 тысяч штыков (и с ними 25 тысяч беженцев) оказались в отчаянном положении. Приблизительно в том же положении окажется Добровольческая армия здесь же лишь спустя полтора года. Впереди море – сзади штыки наседающего противника.

Но в этот раз командарм – упрямый 28-летний матрос с обычного торгового парохода «Патагония» Иван Матвеев – в отчаяние не впал и повёл массу своих войск вдоль берега Чёрного моря на Туапсе, пытаясь пробиться на соединение с северокавказской группировкой Сорокина. Благо перед ним маячили не белые части, а подразделения армии независимой Грузии, уже считавшие черноморское побережье Кавказа своим. В авангард Матвеев поставил своего ровесника штабс-капитана Епифана Ковтюха, в арьергард стал сам. Неся огромные потери в боях на два фронта, многотысячная масса, выбора у которой уже не было, в начале сентября 1918 года выплеснулась в Туапсе, попутно разгромив у Архипо-Осиповки не ожидавшую такого напора грузинскую пехотную дивизию. Затем повернула на северо-восток и ушла через Главный Кавказский хребет в горы, теряя обозы, беженцев и артиллерию. Под Хадыженской отбились от шедшего по пятам Покровского и выскочили на Белореченскую. Через несколько дней под Дондуковской обескровленная Таманская армия (в руки белых попал не только обоз, но и 2 тысячи уведённых красными кубанских казаков) соединилась с войсками Сорокина.

По существу, сохранивший боеспособную армию Матвеев совершил настоящий подвиг, за который полагается адекватная награда. Он её получил – Сорокин приказал расстрелять героического матроса-командарма за неподчинение его приказам. А чуть позже расстрелял и враждовавший с ним весь ЦИК Северо-Кавказской советской республики, арестованный в пятигорской гостинице «Бристоль» (председателя Абрама Рубина, секретаря крайкома Моисея Шнейдермана (В. Крайнего), главу фронтового ЧК Бориса Рожанского, уполномоченного ЦИК по продовольствию Семёна Дунаевского и других). ЦИК пытался гнуть линию на подчинение «партизан» партийным властям, Сорокин – линию на главенство военных над любыми властями в период боевых действий.

Однако через 9 дней уже самого главкома задержал специально посланный для ареста полк из обиженной им Таманской армии, а 19 октября командир 3-го полка Иван Высленко попросту пристрелил его в тюремном дворике. В тот же день в Пятигорске были казнены свыше ста заложников, главным образом высших военных чинов, в числе которых были генералы Рузский, Радко-Дмитриев, Назиненко, Чижевский, Евстафьев, Шевцов, Цирадов, Тохателов, Перфильев, Бойчевский, Смирнов, Корнеев, Железовский, Кашерининов, Пархомов, Игнатьев, Ушаков, Туманов, Тришатный, контр-адмирал Капнист и многие другие[83]83
  ЦГА РСО-А. Ф. Р.-6. Оп. 2. Д. 5.


[Закрыть].

Интересна формулировка, с которой их отправили в «штаб Духонина»: «В ответ на расстрел руководителей ЦИК». Как будто Рубина и компанию перестреляли не борцы за советскую власть Сорокин со своим заместителем Гайчинцом, а престарелые генералы, отсиживающиеся от Гражданской войны на Минеральных Водах.

Между тем на Ставрополье завязались упорные бои под Невинномысской и Барсуковской. Дроздовский завяз под Армавиром и Гулькевичами в кровопролитных боях с Михайловской группировкой Сорокина. Принявший 1-ю конную дивизию барон Пётр Врангель с переменным успехом дрался под Петропавловской, едва не угодив в плен во время атаки красных из-за своего заглохшего автомобиля. Шкуро со своими «волчатами» метался между Баталпашинской и Беломечетской.

10 сентября 1918 года Сорокин перешёл в контрнаступление, ударив строенными колоннами одновременно на Армавир, Невинномысскую и Беломечетскую. Боровский, истощив свои силы у Невинномысской, вынужден был сдать город, что позволило красным возобновить подачу бронепоездов из Владикавказа. А вскоре командующий одной из колонн Иван Федько (бывший прапорщик) взял Ставрополь. Бои на истощение длились до ноября, пока раскол в местном ЦИК и гибель красного главкома не дезорганизовали всё их управление.

Именно фельдшеру Сорокину Совнарком был обязан тем, что в течение двух первых месяцев осени окрепшая Добрармия не развернулась вместе с донцами на Царицын, отрезая Центральную Россию от бакинской нефти и астраханского хлеба, а увязла в изнурительных боях на Северном Кавказе, распыляя в них своих первых и лучших офицеров. Деникин так отзывался о Сорокине после одного из боёв: «Весь план свидетельствует о большой смелости и искусстве. Не знаю чьих – Сорокина или его штаба. Но если вообще идейное руководство в стратегии и тактике за время северокавказской войны принадлежало самому Сорокину, то в лице фельдшера-самородка Советская Россия потеряла крупного военачальника».

Падение «самородка» в корне изменило стратегическое положение на Северном Кавказе. После длительных боёв Покровский отбил Невинномысскую и вышел в тыл армавирской группировке красных, на которую с другого фланга насели кубанцы Врангеля. Улагай и Боровский с севера вдоль железной дороги начали наступление на Ставрополь. Дроздовский неожиданной атакой захватил монастырь Иоанна Предтечи и часть предместья города. Туда же подходили и бронепоезда «Единая Россия» и «Генерал Алексеев».

Деникин с Романовским из-за отсутствия налаженной связи в те дни метались на штабном поезде между Армавиром, Невинномысской и Ставрополем, координируя усилия армии и чуть ли не ежедневно перенося свой полевой штаб. При этом они отнюдь не ограничивались чисто оперативной работой. «Я привёз с собою немного тёплой одежды, несколько сот пополнений, на сей раз много патронов и… глубокую, ничем не сокрушаемую уверенность в доблести добровольцев, которая приведёт, несомненно, к нашей победе в предстоящем решительном сражении», – писал главком.

Под Ставрополь стягивались все основные силы Добрармии – Врангель очищал правый берег Кубани и подходил с запада, Казанович через гору Недреманную и Татарку подтягивался с юга, Покровский и Шкуро через Темнолесскую – с юго-востока. 30 октября Покровский взял гору Холодную и перекрыл городской водопровод.

В Ставрополе скопились тысячи раненых и тифозных красноармейцев, отступающих войск, обозов. При этом реальную боеспособность, по уверению самих белогвардейцев, сохраняла лишь та самая Таманская группа – закалённые бойцы расстрелянного матроса Матвеева. Именно благодаря им красные совершили прорыв из кольца и вырвались из Ставрополя на Царицын.

«Ставрополь был взят. Большевики оставили в нём 2¼ тысячи непогребённых трупов и до 4 тысяч невывезенных раненых. На дверях лазаретов были надписи: „Доверяются чести Добровольческой армии…“ Они могли рассчитывать на безопасность своих раненых. Мы – почти никогда. Во всяком случае, наши офицеры, попадавшие в руки большевиков, были обречены на мучения и верную смерть»[84]84
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 3. С. 32.


[Закрыть].

Деникин несколько идеализирует собственных подчинённых. Врангель стал свидетелем совершенно другого отношения к вражеским раненым: «На следующий день после занятия города имел место возмутительный случай. В один из лазаретов, где лежало несколько сот раненых и больных красноармейцев, ворвались несколько черкесов и, несмотря на протесты и мольбу врачей и сестёр, вырезали до 70 человек, прежде нежели, предупреждённый об этом, я выслал своего ординарца с конвойными казаками для задержания негодяев. В числе последних, по показанию очевидцев, находился один офицер; к сожалению, преступники успели бежать».

Там же некто, отрекомендовавшийся Врангелю «начальником особого отряда при ставропольском губернаторе хорунжим Левиным», получил приказ взять под охрану местную тюрьму с пленными красноармейцами, а уже через несколько часов генералу доложили, что «Левин» устроил там кровавую «зачистку». Пока прибыл назначенный губернатором полковник Глазенап и арестовал его, тот успел пустить в расход несколько десятков пленных.

«Приказ № 2 по городу Майкопу

8 сентября 1918 г.

За то, что население города Майкопа (Николаевская, Покровская и Троицкая слободки) стреляло по добровольческим войскам, налагаю на вышеупомянутые окраины города контрибуцию в размере одного миллиона рублей.

Контрибуция должна быть выплачена в трёхдневный срок.

В случае невыполнения моего требования вышеупомянутые слободки будут сожжены дотла.

Сбор контрибуции возлагаю на коменданта города есаула Раздерищина.

Начальник 1-й Кубанской казачьей дивизии генерал-майор Покровский»[85]85
  Ратьковский И. С. Хроника Белого террора в России. М., 2017. С. 57.


[Закрыть].

Подобные примеры были в изобилии с обеих сторон, что объяснялось исключительным ожесточением почти месячных боёв за Ставрополь, обескровивших обе армии. Бои под этим городом стоили Добрармии невосполнимых жертв. 31 октября был убит командир Корниловского полка полковник Владимир Индейкин (из крестьян) и ранен (как потом оказалось, смертельно) начальник 3-й дивизии полковник Михаил Дроздовский (уже в госпитале через неделю Деникин вручит ему генеральские погоны). 2-я и 3-я дивизии были выведены в тыл для пополнения – в полках оставалось не более по 100–150 штыков. Число раненых исчислялось тысячами.

Зато прекрасно срабатывала «кавалерийская тактика» формирования частей Деникина – в каждой освобождённой станице в ряды армии вливались сумевшие избежать красной мобилизации казаки, пополняя ряды грозной белой конницы.

К тому же была получена весть и от восставших терцев: «Казаче-крестьянский съезд» из Моздока радиотелеграммой приветствовал Добровольческую армию «как носительницу идеи Единой, Великой, Неделимой и Свободной России» и обещал «направить все силы для скорейшего соединения с нею».

Таким образом, отброшенные с Северного Кавказа красные уже не могли воспрепятствовать соединению Добрармии с теми горцами и терцами, которые делали ставку на Деникина. Угрозы с Юга уже не было, против отдельных рассеянных по огромному региону красных отрядов можно было держать лишь небольшие заслоны. Белая армия могла поворачивать на север, где донцы вели маловразумительную войну с красными. Идти на Москву, как и предполагалось с самого начала, они не собирались, а, чуть расширив свои пределы за счёт уездов Саратовской и Воронежской губерний, искали способов «замириться» с большевиками. Краснов заявил об «усталости казаков на фронте», приказал остановить наступление на севере и вернуться на свои рубежи. Предполагалось, что переговорами о мире «с Москвой» займутся немцы и «дружественная Украина», а сами казаки займутся «караульной службой». Горячие головы на Кругу были успокоены, Деникин, наоборот, взбешён. Ни о каком стратегическом сотрудничестве с Новочеркасском не могло идти и речи, все согласованные действия шли прахом.

«Такими иллюзиями, стоявшими в полном противоречии со стратегией, психологией и практикой Гражданской войны и передающими всю инициативу в руки противника, приходилось донским генералам успокаивать нервы представителей на Круге и воинов на фронте»[86]86
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 3. С. 311.


[Закрыть], – писал он.

К началу ноября на Донском фронте порядка 52 тысяч казаков противостояли натиску почти ста тысячам штыков и сабель красных. Генерал-майор Адриан Гусельщиков с Северным отрядом отразил наступление 8-й армии красных у станицы Таловой и дальше не пошёл. Генерал-майор Константин Мамонтов[87]87
  Настоящая фамилия Мамантов, но в исторической традиции устоялось написание «Мамонтов».


[Закрыть] со своей конной группой задержался под Царицыном. Атаман Краснов срочно пытался сколотить Доно-Кавказский союз из донцов, кубанцев, терцев, астраханцев и горцев с абсолютной автономией и всеми атрибутами суверенной власти. Включая гимн, герб, собственную монету, марки, таможню и проч.

Государственника Деникина с его идеей «Единой и Неделимой» это ни в коей мере не устраивало. Отношения с донскими первыми лицами испортилось окончательно. Главком написал в секретном наказе генералу Лукомскому: «Так как личная политика генерала Краснова совершенно не соответствует позиции, занятой Добровольческой армией, то активной поддержки (например, публичное выступление с соответствующей речью, официозный разговор и т. п.) оказывать отнюдь не следует»[88]88
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 3. С. 311.


[Закрыть].

Сам главнокомандующий разрывался между фронтом и семьёй, отдавая всё же предпочтение делу. Ксения уже была на сносях. Мужа видела крайне редко и очень нервничала, когда Деникин не мог из-за напряжённых боевых действий под Ставрополем приехать в Екатеринодар. Она жила вместе с матерью и дедом в маленьком домике на Соборной улице, редко выходила на улицу, ибо тяжёлая беременность сделала её подверженной быстрой утомляемости и частым обморокам. Однажды она потеряла сознание на улице, и лишь чужие люди подобрали Асю и помогли добраться до дома.

«30 октября 1918 года

Дорогая моя, ненаглядная! Что я не пишу, это понятно. Тем более что, где я и что делаю, ты знаешь всегда. Но ты? Ни слова, как здоровье, самочувствие, Ванька? Враги выдыхаются. Антон».

На этом фоне пришли известия о капитуляции Германии и вступлении 9 ноября флота Антанты в Новороссийск, что резко переменило картину боевых действий на Юге России. Однако теперь генерал Деникин мог предъявить им не полуголодную полураздетую толпу «странствующих музыкантов», а вполне боеспособную армию, закалённую победами. В её составе было уже не 3–4 тысячи еле держащихся на ногах бойцов, а свыше 40 тысяч, главным образом сабель – высокомобильные кавалерийские части, способные совершать стремительные рейды, манёвренные и независимые от железной дороги, от которой боялись оторваться красные части. Сформированная Деникиным кубанская, терская, калмыцкая и горская конница резко контрастировала с первыми партизанскими частями и управлялась опытными генералами Первой мировой. К тому же именно на Юге России находились главные отечественные конезаводы и всегда была лучшая иррегулярная кавалерия.

По утверждению умного наркомвоенмора Льва Троцкого, «перевес конницы в первую эпоху борьбы сослужил в руках Деникина большую службу и дал возможность нанести нам ряд тяжелых ударов… В нашей полевой маневренной войне кавалерия играла огромную, в некоторых случаях решающую роль. Кавалерия не может быть импровизирована в короткий срок, она требует специфического человеческого материала, требует тренированных лошадей и соответственного командного материала. Командный состав кавалерии состоял либо из аристократических, по преимуществу дворянских фамилий, либо из Донской области, с Кубани, из мест прирождённой конницы… В гражданской войне составить конницу представляло всегда огромные затруднения для революционного класса. Армии Великой французской революции это далось нелегко. Тем более у нас. Если возьмёте список командиров, которые перебежали из рядов Красной армии в ряды Белой, то вы найдёте там очень высокий процент кавалеристов…».

Уже целенаправленно к Деникину перебегало достаточно офицеров, мобилизованных большевиками. Хотя и гораздо меньше, чем на это рассчитывали белые. Тем более что у многих мобилизованных оставались родственники в красном тылу. А с семьями перебежчиков большевики не церемонились. Даже если бы не поставили к стенке, то уж о продпайке «семье красного командира» можно было забыть, а это верная голодная смерть.

Переходили на сторону белых и целые подразделения, особенно из числа пленных, бывших частей Кавказского фронта. По мнению представителей Добрармии, 70 % из них воевала хорошо, 10 % уходили обратно к красным, 20 % уклонялись от боёв. Однако и этого количества вполне хватало для пополнения белой пехоты. К тому же в августе 1918 года белые впервые изменили своему добровольческому принципу и начали комплектовать армию по мобилизации. Сначала были мобилизованы все офицеры до 40 лет. А затем, по мере того как красные начали внедрять политику продразвёрстки и среди крестьян, мужик из черноморцев и ставропольцев, прежде лояльный большевикам, нестройными толпами пошёл и в Белую армию. В ноябре был объявлен призыв возрастов и с 1893 по 1899 год рождения.

После разгрома красных под Ставрополем часть их войск откатилась к Волге, часть рассеялась на Северном Кавказе. К концу 1918 года никакого организованного сопротивления армии Деникина на территории от Чёрного до Каспийского морей практически не оставалось. Локальные очаги стихийных выступлений и деятельности красных партизан подавлялись мелкими карательными акциями.

За полгода Второго Кубанского похода Добровольческая армия обрела себе «столицу», территорию, население, выход к морю, союзников, гражданскую власть. А главное – доверие и базу для будущего похода на Москву. Деникина и его «штыки и сабли» перестали воспринимать временным или случайным явлением. Белая армия стала реальной и грозной силой (к 1 января 1919 года в её составе насчитывалось 82 600 штыков и 12 320 сабель), способной решать не только военные, но и политические задачи. Стратегический план генерала Деникина на летнюю кампанию 1918 года был выполнен с лихвой. Если символ Белого движения сын казака генерал Корнилов терпел сплошные поражения (Корниловский мятеж, отступление из Ростова, проваленный поход на Екатеринодар), то принявший его знамя сын крепостного генерал Деникин шёл от победы к победе.

Даже прибывший 13 октября 1918 года в Омск адмирал Александр Колчак на следующий день отправил письмо генералу Алексееву (уже на тот момент покойному), в котором предлагал свои услуги и готов был прибыть на Юг России, чтобы поступить в его распоряжение в качестве подчинённого. Через месяц в Омске произошёл переворот и свергнувшие Директорию казаки провозгласили Колчака Верховным правителем России. После чего у него вообще отпала необходимость кому-то подчиняться.

Однако к ноябрю 1918 года стало понятно, что судьба Гражданской войны будет решаться всё же не в далёкой Сибири, и даже не в Поволжье, а именно на Юге России, где генерал Деникин возрождал Русскую армию. Возрождал со всеми её традициями – знамёнами, регалиями, кокардами и погонами. Присовокупив к этому то, что уже было завоёвано за год кровопролитной борьбы.

Так, к примеру, после гибели любимца армии знамя с чёрной каймой пехотных полков дивизии генерала Маркова имело на обороте вензель «М», его полк носил также чёрный полковой значок с белым андреевским крестом. Марковцы-пехотинцы носили фуражки с белой тульей и чёрным околышем и чёрные погоны с белой литерой «М» (все с белой выпушкой). Марковцы-артиллеристы носили фуражки с белой тульей и чёрным околышем и чёрные погоны с белой литерой «М» (все с красной выпушкой). В дроздовских полках на обороте малинового знамени помещался жёлтый вензель «Д». Дроздовцы щеголяли в малиновых погонах и с соответствующим цветом околышей фуражек. Дроздовцы-артиллеристы носили фуражки с малиновой тульей и чёрным околышем и красные погоны. Батальонные значки дроздовцев были чёрно-бело-малиновыми. Полковым знаменем 3-го стрелкового генерала Дроздовского полка был знамённый флаг бывшего 1-го Морского полка (квадратный, андреевский, образца 1837 года). Алексеевцы-пехотинцы носили фуражки с белой тульей и голубым околышем и голубые погоны с белой литерой «А». Алексеевцы-артиллеристы носили фуражки с белой тульей и чёрным околышем и чёрные погоны с жёлтой литерой «А». В корниловских полках на обороте красно-чёрного знамени с изображением черепа и костей помещался вензель «К». Корниловцы-пехотинцы носили фуражки с красной тульей и чёрным околышем, двухцветные погоны (верхняя половина чёрная, нижняя – красная) с белой литерой «К»; на левом рукаве – голубая нашивка в форме щита с белой надписью «корниловцы» и белым черепом над скрещёнными костями и мечами (остриём вниз). Корниловцы-артиллеристы носили фуражки с зелёной тульей и чёрным околышем и чёрные погоны с жёлтыми перекрещенными пушками и литерой «К». Их униформа, погоны, петлицы, фуражки – всё было двухцветным. Красный цвет символизировал борьбу за свободу, а чёрный – траур по загубленной большевиками стране. Вместо кокарды на фуражках помещался череп с костями – символ готовности умереть и «бессмертие посредством оружия». В конном корпусе генерала Шкуро использовались чёрные сотенные значки. Белая армия вырабатывала собственные традиции и символику…