Текст книги "Посредник"

– Понятно, ничего не понятно, – ответил Вася.

– Как и вы, он запирался, но уже осужден и отбывает наказание! – судья поджала тонкие синие губы, – поэтому вам нет смысла запираться! Ваш пахан осужден! Твой личный Бен Ладен на нарах! Ты мразь меня понимаешь!

– Я, правда, ничего не знаю, – Василий оцепенел, – и ничего не понимаю.

Один из сотрудников внутренних дел тяжело вздохнул.

– То есть российскому правосудию вы не желаете выдать цель вашего теракта. Который между тем имел место и причинил тяжелый вред нашему государству! Так! А возможный вред от теракта и вовсе не поддается расчету. Буквально накануне в данной школе находился лично сам Великий Президент России! И у суда есть все основания считать, что Смирной и Акушкин покушались на Президента! Метили в сердце Росси!

Василий молчал.

– Вы просто молчите! Как и ваш подельник! – судья что-то переключила на своем компьютере, – тогда ваша доля незавидная. Вы будете приговорены по всей строгости справедливого российского закона.

Она встала и поднесла компьютер к лицу:

– Именем Российской Федерации я признаю вас террористом второй степени, нарушителем гражданской добродетели и совести первой степени, антинародным элементом первой степени. По совокупности преступлений отказываю вам в воспитательных работах и осуждаю на бессрочную добровольную военную службу первой категории сложности. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор вступает в силу немедленно.

Василий слушал все это в каком-то полусне, ведь еще вчера он был примерным слесарем, буднично варившем двери и шлюзы, а сегодня стал военным.

Заиграл гимн России.

– Подожди. Сейчас выключиться, – сотрудник внутренних дел, предъявивший Васе обвинение смотрел на медленно исчезавшую в воздухе судью.

– Да, это голограмма, – ответил другой на отчаянный Васин взгляд, – в прошлое время судей столько помочили, что пришлось прибегнуть к специальной программе. Эту бабу не зарежешь и не объешь. Да и подкупить ее невозможно. Так и осуществляется подлинная справедливость. Таково инновационное решение правосудия.

Второй сотрудник безопасности, переставил установки браслета на Васиной ноге:

– Остальное сделают в армии. Мы их уже вызвали, и они скоро будут здесь.

– А все-таки интересно, как это ты так переродился, – поинтересовался у Васи первый сотрудник внутренних дел, – да так все скрывал и так умело. Может тебе еще обвинение в шпионаже приписать? Террорист – шпион в один день. Это хорошая запись в послужной список. Тем более тебя уже осудили.

– Остынь, – сказал второй, – ему и так на полную вкатили. Мало не покажется. А у нас еще два вызова. На одном точно без суда не обойдется. А времени все меньше и меньше.

– Это да, – согласился наиболее ретивый сотрудник, – ну ладно, проехали. Нам главное работать качественно. А армейцы где?

– Подождем, скоро будут.

Вася помялся какое-то время и все-таки спросил:

– А Смирнова к чему присудили.

Сотрудники быстро переглянулись:

– Его к исправительному дому приговорили, – ответил тот из них, что желал приговорить Васю как шпиона.

– А почему же так? – Акушкин недоуменно пожал плечами.

– Да так, получилось. Смирнов ведь один был. И во всем сознался, что хотел бункеры и генераторы взорвать. Покаялся в посещении Лужников. Покупке кексов и самогона у торговцев черного рынка. Рассказал о цели теракта. Смирнов, заявил, что на теракт его толкнула односторонняя любовь к сыну.

– Но ведь он был таким примерным рабочим, – все еще недоумевал Василий.

– Конечно, был. И ты когда-то был примерным рабочим, а оказался террористом. Вот как.

Акушкин бессильно кивнул головой.

Военнослужащие появились, неожиданно. Прервав нелепое и сонное ожидание. Было их трое – перекормленный гормонами роста ребенок, похожий на куль с салом, пожилой мужчинка с трясущийся головой и странного вида здоровяк, на голове которого была не то каска, не то громадный желтый котелок.

– А вот и мы, – улыбнулся этот здоровячок, протягивая безопастникам чип-карту.

Сотрудник отдела безопасности осторожно взял ее, и сунули в компьютер.

– Ну, здорово. Здорово солдат. А то остались от всего взвода, малый, старый да дурак, – засмеялся здоровяк, протягивая Васе руку.

Василий пожал его и недоуменно посмотрел на здоровяка.

– А про это, все спрашивают, – здоровяк показал на голову, – это, знаешь ли, год или два назад было. В общем, мне полчерепа снесло. В перестрелке. А может и не половину, а весь. Поэтому мне крышку новую и приделали. Она хороша, теплая и из прочного силикона.

Сказав это здоровяк раскатисто засмеялся.

– Все в порядке, – один из сотрудников безопасности протянул говоруну чип, – а чего так долго.

– А тебе какое дело, – зло отозвался пожилой мужик, отбивая головой энергичную чечетку.

– Порядок есть порядок, – попытался угомонить пожилого ретивый сотрудник внутренних дел, искавший различных шпионов.

– Есть порядок, а у тебя гроб будет, – пожилой колюче посмотрел на сотрудников.

Церберы смолчали. Может быть, они действительно спешили. А может, от продолжения дискуссии, их останавливали энерговинтовки висевшие за плечами военных.

– Передачу мы оформили, – пробурчал безопастник, – возьмите его под свой контроль. Мы спешим.

– Не учи, козел коммитетный, – снова заявил мужик с трясущейся головой.

Безопастник сжал губы, но промолчал.

– Возьми под контроль, – обернулся здоровяк к толстому мальчишке.

– Есть, – ответил мальчишка, и, проделав несколько манипуляций на портативном компьютере заявил:

– Браслет под моим контролем. Можно двигать.

– Двигать так, двигать, – здоровяк ухмыльнулся и выжидательно посмотрел на сотрудников внутренних дел.

От этого взгляда последние чувствовали себя совсем неуютно.

– Тогда все в порядке, мы на выполнение задания, – промямлил васин обвинитель и безопастники поспешили уйти.

– Вот и хорошо, – говорун снова улыбнулся, – просто здорово, даже душа радуется.

Пожилой мужик прочитал постановление суда и присвистнул:

– Эко – то у нас паять стали. Срок как приговор, полный рауш.

– Да со школьной скамьи приятнее в армию идти, – дебильно улыбнулся мальчик.

– Поговори мне тут, – здоровяк с пластиковым черепом огрел мальчика кулаком по голове, – пора уж идти и так времени потратили море.

– И не говори Акимыч, – отозвался пожилой, – время течет и течет, а дел по горло.

– Тогда пошли и пошли быстро, – здоровяк подкинул винтовку на плече, – но ты Вася не обессудь. Мы твой паек-то уже съели.

– Кккакой паек, – непонимающе спросил Акушкин.

– Как какой? – рассмеялся пожилой солдат, – дневной конечно. Тебя к нам еще вчера вечером определили. А сегодня с утра я в каптерку сунулся, а мне говорят, извольте получить паек для вашего новенького. Какого новенького? А нового сегодня переведут, прям с гражданки, Василием Акушкиным зовут. Я понятно взял, не пропадать же добру, а по дороге мы его поделили и съели. День-то кончается и скоро ужин. Так что с году не помрешь.

Говоривший весело расхохотался.

– Но ты не робей, – раскатисто рассмеялся здоровяк, и только сейчас Вася заметил на его плече тонкую полоску – он видимо был командиром этой маленькой группы, – ты в армии, а в ней никто с голоду не помирает. Даже дебилы.

И здоровяк всадил пинок мальчугану.

– Что верно – то верно, – согласился с командиром пожилой, – в армии много причин от другого загнуться, так что голод совсем не причем.

– Пошли, пошли, – наконец– то заторопил всех здоровяк-пластиковая голова, – время дорого. Пошли. Нам еще в каптерку за обмундированием для Васи. И в оружейку, винтовку и броню подобрать. Так что быстренько двинулись. Дети за мной!

Глава 4

Вечерело. Жаров, Петренко и Сенкевич, вели непринужденную беседу в уютной гостиной Большого Кремлевского дворца.

– Вот вы утверждаете, что нас спровоцировали? Но это неправда, это наш долг перед человечеством, – в очередной раз задевал больную проблему Петренко.

– Конечно, – грузный Сенкевич снова начинал приводить свои аргументы, – мы не хотели войны, но ваши друзья и наши спонсоры заставили нас идти на эту войну. Если их считать человечеством, то долги мы должны платить. И хотя я, человек неистово верующий и даже набожный, считаю поведение спонсоров наших неправильным. Нечеловеколюбивым.

– Мы могли отказаться, – примирительно сказал Петренко.

– Отказаться, отказаться, – хмыкнул Сенкевич и стал растирать свою красную шею под бело-синем комбинезоном, – отказаться и остаться без средств, без запчастей и без технологий. Это путь к смерти в нашей ледяной пустыне. Отказ от антарктической компании привел бы к гражданской войне в России. А нас смели. Уничтожили.

– Тогда кто нас заставил, – буднично возразил министр иностранных дел, – только мы себя и заставили и не более того. Это наш высоконравственный выбор. Мы как честные люди будем вести войну не на жизнь, а на смерть.

Жарову все это уже надоело. Но сил возражать у него не было, и Президент только пожал плечами:

– Как сейчас разница. Мы сами полезли или нас заставили. Война есть война.

– А вот это правильно, – искренне поддержал Президента Петренко, – правильно сейчас не сопли жевать как некоторые, – и Петренко мельком взглянул на жирного Сенкевича, – а к войне готовиться.

– Да бросьте вы, – Сенкевич отмахнулся, – без спонсоров мы все равно ничего не решим.

– Не решим, – согласился Петренко, – но Рубикон перейден, и пути назад нет. И Рубикон перейден нами, без всякого давления. Только по нашей доброй воле.

– Лирика, – кисло заявил Сенкевич, – меня в большей степени волнует высказывание оракула о государе, ведущем героев в бой.

– О, – засмеялся Петренко, – это конечно не о вас.

– То есть? – брови Сенкевича удивленно вздернулись.

– Но вы у нас не государь, – легонько погрозил пальцем Сенкевичу Петренко.

– Нет, – быстро согласился военный министр.

– И не герой, – ласково сказал Петренко.

– Нет, – начал говорить Сенкевич, но запнулся, – да иди ты! Пластиковая голова! От таких как ты, и есть у нас проблемы! Вы там с европейцами мусолитесь, а нам расхлебывай кашу полной ложкой…

Возмущение Сенкевича погасло в смехе Жарова и Петренко. Посмотрев на смеющихся Президента и министра иностранных дел Сенкевич обиженно замолчал.

– Ну что ты корова, – Петренко потрепал Сенкевича по жирной шейке, – столько лет на руководящих постах, а все еще не научился самокритике и самобичиванию. Не по – государственному это.

Сенкевич удрученно молчал.

– С минуты на минуту явиться наш спонсор, – Президент России в видимом нетерпении передвинул письменный прибор по столу, – вот он вам все и расскажет.

– А я и так все знаю, – совершенно развеселился Петренко.

– Ты что такой веселей? С утра уже нализался? – мрачно посмотрел на него Жаров.

– А что, – Петренко рыгнул, – имею право.

– Да, – выдохнул Георгий Константинович.

После решения о начале Антарктической войны отношения со спонсорами нормализовались. Пришли в русло и семейные дела Жаров. Его тесть подобрел, получив свои банковские счета обратно, а жена перестала доставать нравоучениями и нытьем. Поэтому Жаров и пребывал в атмосфере неги и спокойствия.

– Я вам не слуга, – кулаком погрозил Жарову и Сенкевичу министр иностранных дел.

– У тебя, что очередная операция на носу? – наконец не выдержал Сенкевич.

– Не а, – Петренко подмигнул военному, – не на носу, а на голове.

Георгий Константинович снова тоскливо вздохнул:

– А хрен с вами…

Президенту России не дали договорить. Загорелся экран монитора, и секретарь интеллигентно поклонился:

– Господин Президент России, господа министры к вам главный спонсор.

– Пустите, – Георгий Константинович вяло махнул кистью руки в сторону монитора.

– Так точно, – отрепетировал секретарь.

Представитель спонсоров быстро вошел. Это был тот самый Уи На который неистово махал ножом и грозил кулаком на совещании секретного комитета зачистки.

«Прислали душегуба, – безжизненно отреагировал Жаров, – как будто мы его испугаться должны. Падлы».

Уи На тем временем энергично прошел к свободному креслу и с ходу шлепнулся в него.

– Зидирасту, – доброжелательно поздоровался представитель спонсоров.

– Козел ты, – влепил ему в ответ Петренко, – просто какой-то козел.

Уи На очень миролюбиво посмотрел на Петренко.

В такой острой ситуации Сенкевич почувствовал себя неуютно и отодвинулся на самый дальний край стола.

– Здравствуйте, – тихо поприветствовал министр обороны Уи На.

Жаров же искоса посмотрел на пресловутого спонсорского гонца.

Уи На не стал терять времени даром, он вытащил маленький приборчик, смело установил его на президентском столе и включил.

– О, – решительно ткнул пальцем в картинку Уи На.

На картинке обозначились три кривые.

– Красная, – стал скороговоркой объяснять Уи На, – это наши доходы, синяя – рост влияния Антарктиды и зеленая линия это закрытие для нас европейского рынка. Если все пойдет так и дальше, то мы скоро совсем плохо будем.

Он переставил картинку, и на новом графике красная линия упала до самого подвала графика, несколько выше ее была зеленая линия, синяя была выше всех.

– Так будет, – печально шмыгнул носом Уи На, – если вы не уничтожить Антарктиду. Тогда наши прибыли расти, так же как и помощь вам. Смотреть вы все. Смотрет посто козлы сюды.

На третей картинке синий линии не было вовсе, зеленая стояла посередине, а красная была высоко-высоко.

– Вы есть уничтожить Антарктиду, – энергично и даже нахально выдохнул Уи На, – и станете нашими лучшими друзьями. Как говорить у вас друзьями по гроб. Друзьями в гроб.

Петренко все время объяснения кивал и даже несколько раз ударился носом об стол, Сенкевич глубокомысленно тупил, Президент же мило поинтересовался:

– Когда нам надо помочь?

– Немедленно, – задорно выкрикнул Уи На, – мы каждый день терять миллионы, скоро терять миллиарды. Нам надо все сейчас. Ваша помощь не должна опоздать. Не по гроб.

– Наша героическая армия не готова и раньше осени мы ее никак не подготовим, – меланхолично отметил смирившийся со всем Георгий Константинович.

– Нет! – зло выкрикнул Уи На, – вы есть наступать не позднее августа! Не страшнее первого августа. Иначе наши миллиарды кыш!

– Но нам еще надо собрать армию. Это правильно сказано товарищем Президентом, – поддержал Президента Сенкевич.

– Нет! – Уи На закричал как резанный, – вам нас спасать немедленно! Промедление и всем смерть! Полная смерть! Зидирасту козел! Смерть!

– Но мы не можем так сразу всех спасти. Мы не в кино. – пояснил главному спонсору ситуацию Петренко, – может мы найдем компромисс? Хоть как-то раздвинуть рамки военной операции?

– Мы вам денег не давать пока вы не выступать, – кореец разошелся, – сначала вы нам помочь, а мы вам помочь! Иначе нельзя! Иначе смерть зидирасту козел!

– Милейший, – Жаров хмыкнул, – даже если мы захотим, то просто не соберем войска и по безветрию не продвинем свои буеры. Для всего необходимо время. Погоду вам тоже надо учитывать. К тому, же, как вы определи рост влияния Антарктиды? Откуда у вас эти странные данные?

Уи На бешено осмотрел всех, в нем шла внутренняя борьба. Губы корейца то сжимались в точку, то наливались кровью, лицо багровело, бледнело, шея стало длинной и прямой.

– Я сказать! – как макака Уи На запрыгнул с пола прямо на стол и, выхватив нож которым он резал своего предшественника, а потом экран в комитете, подскочил к Жарову, – я вас всех убивать! Про Антарктиду, откуда надо, оттуда и знаем! Не ваше дело, зидирасту козел! Если вы меня не понимать! Я прислан для спасения, а не переговоры вести! Ты должен понимать!

– Что вы делаете, – Сенкевич поднял обе руки и попытался отвести от лица штанину корейца.

– На! – заорал последний и, перескочив оказался перед министром обороны и смычно плюнул тому в лицо, – утрись! Гниль! Падаль! Какого хера ты мне последние нервы треплешь! Сука парашная! Черная метка я вам! Гондоны правительственные!

Остолбенелый Сенкевич закрыл лицо руками и сжался.

– А ты случайно не наш? Не русский? – поинтересовался у корейца всегда проницательный Петренко.

– А хоть бы и так! Слякоть! – кореец переметнулся к Петренко, – если и так! То, что ты мне сделаешь! Тварь! Гниль! В школу сдашь! На сраный завод пристроишь! Или общественное порицание выпишешь!

Петренко осторожно потрогал пальцем острие ножа корейца и убедительно высказал:

– А он у него острый. Наверное, мясо режет, а может и рыбу. Хороший такой ножик. Лазерной заточки.

Кореец стал перед министром иностранных дел на столе и гневно смотрел на него. Руки представителя спонсоров сжимались и разжимались, а в юрких пальцах мелькал блестящий нож.

– Ты хоть бы представился что ли? – подковырнул корейца Жаров, – как тебя по-русски звали?

– А не пошел бы ты в жопу! – кореец оскалил зубы, осветившиеся ярким светом ламп, – я вам приказ отдал! Суки! Если будете рыпаться, всех порешу! И папу – тестя твоего на перо посажу!

После этого высказывания представитель спонсоров решил не тратить время на дальнейшие разговоры и ловко соскочил со стола.

– Проектор мудачье себе оставите! Это вам подарок! – прорычал он от двери.

В комнате отдыха остался легкий аромат давно не мытого тела и дешевых синтетических носок, которые посланец спонсоров снимал, кажется, довольно редко.

– Экая экспрессия, – быстрее иных пришел в себя Петренко. Его перевернутый мозг быстрее других ориентировался в любой сложной ситуации.

Сенкевич косым глазом рассматривал обстановку из-за клетки пальцев закрывшей его лицо.

Георгий Константинович взял и махнул на все рукой:

– Чего ждать – то было? Хорошо, на этот раз наркотического газа не напускали или вообще не били. И на том спасибо. А в морду плюнул, так утрись и все дела. И не такое терпели от этих спонсоров. И все для счастья России.

– Спасибо, спасибо, – затараторил из своего убежища Сенкевич.

– Эй ты, птица струсь! – окликнул военкома Петренко, – вылазий. Война-то кончилась.

– И слава тебе господи, – закрестился на окно Сенкевич, – имя твое среди снегов славься. На тебя одного уповаю и надежду имею..

– А мы-то ненароком на тебя и на армию рассчитывали, – скорчил гримасу Президент России.

– И орудием моим ты будешь и мечом и шитом и единой защитой, – истово шептал бледно-блеклый Сенкевич, – и наставишь меня на пути истинные, на тропы тобой освященный, и долю мою в пути крестном осветишь…

– Аминь, – гаркнул Петренко, глухо постучав себя по черепу.

– Оставь мерзавца, – обернулся к Петренко Жаров, – он давно не в себе. Богомолец хренов. Но что делать-то будем?

– А кто его разберет, – министр иностранных дел мило сморкнулся, – нервы у меня тоже того. Расшалились и стали прямо как канаты, какие. Скоро лопнут. А за нервами мозг воспалиться и взорвется. А мозг взорваться, и забрызгает стены.

– Ты это брось, – подбодрил его Президент, – сейчас гореть на работе нам никак нельзя. Никак.

– И только ты знаешь и слово, и букву и насыщен духом и пресыщен телом. И нет для тебя ни границ, ни расстояний.. – истово шептал министр обороны.

– Оно и верно, – Петренко снова сморкнулся и вытер руку о комбинезон Сенкевич-богомольца, – но дела такие, что просто край какой-то. Как с этим говном в бой идти. Он и сам умрет и нам подставит. Придурок ведь.

– Он, – кивнул на Сенкевича Президент, – он не помрет. Опытный сука. Научился бегать от врагов. А нам с тобой и есть одна дорога – торжественно победить.

– Тебе одна дорога, – неожиданно тяжело посмотрел на Жарова Петренко, – а с нас взятки гладки. Мы никакого отношения к наследственной династии российских Президентов не имеем. Нас все это, дай-то Бог, и не коснется. А если и коснется, то отмолимся.

Он протянул руку и дружелюбно похлопал Сенкевич по шоке. Сенкевич крупно вздрогнул:

– И избави меня от лукавого. От альтернативных издержек и налогов. Помоги в тяжкий час и признавая букву и дух обратись ко мне лицо. И будь для меня и учителем и учеником, и путем и путником, и ангелом и бесом…

Глава 5

Седов проснулся рано. Свет, шедший от стен и потолка еще был мутным и слабым. Кондиционер и озонатор мило пели со стены.

Седов зевнул. В таком раннем пробуждении была многолетняя привычка Седова. В его прошлой жизни все поднимались рано, и стремились делать все организованно и целеустремленно, максимально экономя ресурсы. В этом был смысл жизни россиянина. Только здесь – на страшных подземных рудниках никто не торопился работать и жить, время здесь текло заметно медленнее.

Седов потянулся на искрящемся шелковом белье – как он не настаивал на складе просто не было ничего другого.

Дверь тихо распахнулась и без стука вошла девушка. Она была в ослепительно белом фартучке горничной, одетом на васильковое платье. В руках она держала поднос.

– Доброе утро, Седов.

– Доброе утро, – он перевернулся на бок, наблюдая за девушкой.

Она поставила поднос на столик и стала перекладывать с него тарелки, называя их.

– Курица под соусом, картофель во фритюре, мясная запеканка, кальмары под сметаной, фруктовое ассорти, целый грейпфрут, кофе и апельсиновый сок. Все по вашему заказу Седов.

– спасибо, – он кивнул девушке.

Она улыбнулась:

– Валяйтесь дальше, но все остынет. Если вы любите все разогретое, то, пожалуйста. Но Чен будет сильно недоволен.

Седов улыбнулся и сонно потер веко:

– Чен, так волнуется за меня…

– Он просто фанат своего дела, – девушка прижала поднос к животу, – без кулинарии не мыслит жизни. Это его маленькая слабость. Он, считает, что разогретое блюдо это не пища, а помойка. Его надо понять и простить.

– Знаю, знаю, – Седов потянулся, – я уже встаю. Так что Чен может не беспокоиться.

– Тогда приятно аппетита, – девушка приятно улыбнулась и вышла.

Седов поднялся на постели, взял халат и неторопливо натянул на себя. Перебрался за стол. Все было прекрасно приготовлено и источало нежные ароматы свежести.

Седов взял вилку и вспомнил, как в первые сокрушался Чен:

– Пачему нэ еш как чэловэк. Что за дрань ешь.

Да о старом даже страшно вспомнить. Но ведь на Земле много людей, кто только и жрет хлорерные продукты. Для них и дохлятина заготконторы деликатес.

С аппетитом он стал есть. Первое время Седова не интересовало оттуда здесь свежие продукты, да еще те, что отсутствуют наверху. Тогда первоначальный шок забивал все. Только когда он немного освоился, привык к работе, у него стали появляться какие-то важные вопросы. Вот тогда его взяли за руку и отвели к Академику.

Седов отложил вилку и отхлебнул маленький глоток дымящегося кофе.

Ни Ха, ни Чен ни кто либо другой не могли объяснить что надо пить вперед: сок или кофе. Седов предпочитал кофе. Он отхлебнул горячего кофе и аккуратно поставил фаянсовую чашку на блюдце. Потом откинулся в кресле. Последние недели прошли напряженно. Местный врач сказал, что это третья степень акклиматизации. Когда она закончиться и пройдет нервная усталость не знал никто, но…

Поэтому Седов и взял, сегодня выходной – просто собраться с мыслями. Немного подумать, спокойно походить, поговорить. Да именно поговорить, подумать, ведь читать книги он так и не научился. Он был слишком стар для этого. Об этом ему никто не сказал, но Седов это понял сам. Слишком стар для книг. Стар.

В дверь постучали.

– Открыто, – деловито сказал Седов.

В проеме открытой двери стоял веселый Артемов.

– Я тоже выходной взял, – сказал он самодовольно, – вот решил книжки обменять.

За спиной Артемова стояла прелестная девушка.

Седов улыбнулся ей.

– Нет, и это тоже, – Артемов не смог скрыть улыбку, – но книги вперед. Он показал Седову связку разномастных потертых книжек.

– А я так, просто полежу, а потом пойду гулять, – лениво откликнулся Седов.

– Главное отдыхай. Пока, до завтра, – Артемов помахал рукой, милое создание из-за его спины сделало тоже самое. Артемов энергично захлопнул дверь. В коридоре раздался веселый смех беззаботной молодежи.

Седов заложил руки за голову и прикрыл глаза. Со времен бенефиса он чувствовал себя в не своей тарелке. Такого не было даже в воспитательном доме. Там все было понятно. Там ты был врагом. Здесь же все было наоборот. Спокойно, но и неизвестно.

– Таинственно, – неожиданно произнес Седов, – таинственно, очень таинственно.

В первый раз он стал сомневаться, когда прошел угар от первых съеденных ромштексов и апельсинов. Тогда он попросил ответов, и его отвели к Академику. Сказали, что это тот человек, кто может сказать хоть что-то важное. Другие не могли, не знали, или не хотели говорить.

Академиком называли крепенького мужчину лет под пятьдесят. Он сидел в просторной и прохладной зале и что-то вычислял на листе бумаги. Стены залы были заставлены настоящими книгами, фильмолентами и древними пластинками.

Седов никогда не видел столько книг, сколько было в этой зале. На Земли книги пожгли еще при первых глобальных заморозках.

Академик посмотрел на него и, предвосхищая вопрос, уверенно сказал:

– Все это чушь, я не академик. Они это сами придумали. Впрочем, садись.

Седов сел в деревянное кресло сделанное на манер римских куриальных кресел.

– Я, – не поднимая носа от бумаг, сказал Академик, – доктор гуманитарных наук. Наверное, это так называется. Точнее уже не помню.

Академик и Седов некоторое время молчали, потом Седов сказал:

– А мне сказали, что вы можете что-то прояснить. Рассказать об этом мире.

Академик, наконец, поднял лицо от стола и близоруко посмотрел на Седова:

– Ты дурак, – неожиданно сказал Академик.

Седов недоуменно отшатнулся – чего-чего, а этого ожидать было нельзя.

– Впрочем, не бери на свой счет, – Академик покрутил в руке карандаш, – ты дурак, а я жопа близорукая. Какая разница.

Седов громко хмыкнул.

– Дурак, ты потому, что не можешь поверить во все это, – Академик кивнул на стены, – а веришь в то, что тебе вбили в твою головенку в школе или ВУЗе. Во весь тот бред веришь. По инерции, на животном уровне. Это впитано с гормонами роста и электримпульсами. Хорошо вбито.

Академик перевел дух.

– Веришь в то, что государство, отбирая все, поступает хорошо, – продолжил он, – в то, что голодать хорошо. А сдавать родственников на консервы патриотично. В то, что убийство каких-то сепаратистов спасет Россию, а новый Президент не дурак и марионетка, а самбист и душечка. Ты даже считал, что получаешь зарплату, а не сам ее зарабатываешь. Чтишь чиновных ослов. И знаешь, что без них, сплоченных вокруг державного престола ты безнадежен. И ведешь себя, так как будто мир создан Президентами и царями, а не боженькой в любом из его проявлений.

Академик вздохнул и отчаянно покрутил своей крупной головой, как-бы отгоняя дикие видения и мрачные сомнения.

– Вас таких, – продолжил он, – у нас не много, но есть. Другие выпускают животные инстинкты, бегут из армии, не работают на заводах, удирают из школ. Убивают педагогов, взрывают отцов-командиров, отстреливают заготовителей и безопастников. А когда попадают к нам видят разницу и живут счастливо. А вот вы умники совсем другие. Вам разумное объяснение подавай. Все вам не понятно: жрешь в тепле, пьешь в тепле, на работу не гонят. Но, то жестокое государство, что тебя гноило, ты любишь. Как собака жестокую хозяйскую палку.

Седов молчал. Академик был совершенно прав.

– Да! – повысил голос Академик, – ты себя второсортным считаешь. Мол, здесь оказался, не мерзну, за трудочасы не работаю, власти славу не пою. Значит неполноценный. Так!

Седов опустил голову.

– Тогда пошел вон! – крикнул Академик и его седеющие волосы затряслись как стебельки травы на ветреном лугу, – вон пошел, пока не поумнеешь! Вон! И не возвращайся пока душу или хотя бы разум свой не очистишь!

– Отсюда можно связаться с семьей, друзьями? – поинтересовался Седов.

– Нет, – отрезал Академик, – связь и любое сообщение между поверхностью и подземельем отсутствует.

– Я думал, что может, есть обходные пути?

– Нет.

– И для вас?

– И для меня и для всех. Разговор уже закончен. Если ты не понял! – резко выговорил Академик.

Тогда Седов поднялся и вышел.

С тех пор прошло уже два месяца и у Седова появилась новые вопросы. Их надо было обсудить, но встречи с Академиком он побаивался. Но вчера он поговорил с Танькой и она сказала, что Академик как —то уже справлялся о нем, и даже предлагал поговорить. Седов ухватился за это. И сегодня его ждал этот бешеный знаток подземелья.

Время было нелимитированно, но откладывать Седов не хотелось. Он неспешно надел хорошую английскую тройку, аккуратно затянул галстук. В таком наряде здесь можно было ходить всегда, но Седов, соблюдал иерархию рабочих и выходных дней, и не опускался до украшения будней этакой роскошью.

Вдев запонки, Седов постоял перед зеркалом. Ему уже за сорок, ни работы, ни семьи, ни документов. Он ссыльный узник навечно. Узник с холеной рожей, в английском костюме и на полном барском обеспечении. Седов мрачно улыбнулся, посмотрел на пальцы – сегодня надо зайти и сделать маникюр, а то лак уже слез и ногти отросли. Некрасиво.

Седов подошел к обувной полке красного дерева и сменил шлепанцы на черные кожаные туфли. Потом неожиданно громко щелкнул выключателем света и вышел.

Танька вчера сказала, что Академик будет ждать его у платанной роще, что у ближнего озера. Поэтому Седов и решил прогуляться.

Переход к роще был наиболее приятным отрезком пути. Здесь не толпилась молодежь, и не гуляли мамаши с их колясками, редко скользили электромобили с отпускниками. Длинный переход был весь в густом кустарнике.

Дышалось здесь хорошо.

Седов упругой походной шел по зеленой траве, отодвигая ветки кустарника. Даже сейчас он не мог заставить себя шагать медленно, не по рабочему.

«Чертов темперамент, – подумалось ему, – он опять меня толкает вперед и вперед».

Как ни хотел он избежать ненужных встреч, но все равно по дороге попался какой-то поэтичный кадр с огромным блокнотом и фотоаппаратом. Пришлось с ним чинно раскланяться.

кустарник постепенно перерос в рощу. Крупные деревья были аккуратно разделены полосками черной земли. Эта роща тянулась на многие километры и была устроена в старом туннеле, из которого выбрана порода. Так что никто не был в ущербе.

Роща была прорежена, в ней работали лесничие. Кто-то договорился до того, что здесь разведут и зверей.

«Зверей, – хмыкнул про себя Седов, – вот хватили. Зверей им подавай. Настоящих, живых зверей. Хотя после того, что здесь есть. Ничего не кажется нереальным. Не удивлюсь и местным зверям».

Заросли становились все гуше и гуще.

– К тиграм захотел, – резко одернул Седова властный голос.

Седов обернулся и увидел Академика. Тот стоял у небольшого деревца и ковырял пальцем кору. Смола янтарной слезой выступала на поверхности коры. Академик видимо испачкал палец и стал тереть его о кору.

– Теперь, наверное, не очистишь, – сказал он Седову.

Седов пожал плечами:

– Можно смыть.

– Конечно можно, – Академик отбросил катышек смолы и насмешливо посмотрел на собеседника, – опять экзестенциальные вопросы.