Текст книги "Альбом"

– Ах, боже ты мой! – прошептал он и перевернулся на бок.

Ему не спалось, хотя очень нужно было. Будильник стоял на пять утра – предстояла гастроль в родной город Владимир. К маме, к друзьям, к истокам. На корпоратив за большие деньги. За стеной послышались кашель и недовольные шаги. Где-то рассмеялись. Там же играла песня «Тома» кабаре-дуэта «Академия». Попу она нравилась, но всё же нужно было уснуть любой ценой.

– Ах, боже ты мой! – повторил Поп и стал смотреть в темноту, на силуэты мебели.

Стол и ноутбук. Настольная лампа и ручной пылесос. Стеллаж, заставленный ненужными вещами, кроме одной: у самого края лежал его детский металлофон, ещё советский. Поп сел на кровать и закурил. В темноте прекрасно был виден дым, белый и насыщенный. В клочьях. Поп подошёл к стеллажу и, сдув с металлофона пыль, начал играть палочкой по металлическим пластинкам, извлекая ласковые звуки. Когда прозвучала нота «ля», Поп тихо рассмеялся, вспомнив их пятнистую кошку, которую мама называла Нотой Ля, а остальные – Наташкой. Кошка Наташка была злой и никому не давалась в руки, но ела много и всегда требовала свежего молока, а лучше – творога со сметаной.

– Мя-мя-мя! – Поп изобразил её голос. Она всегда предпочитала короткие резкие звуки.

Поп закурил новую сигарету, продолжая играть на металлофоне. Он погрузился в воспоминания о детстве.

* * *

– Нота Ля! – кричала мама. – Нота! Ты опять опрокинула миску. Сколько можно? Ты варвар, Нота!

– Мя! Мя! Мя! – отвечала пронзительно кошка, как каратист, разбивающий лбом кирпичи.

Мама с тряпкой забежала в комнату, разыскивая взглядом Наташку. Люк видел, что кошка шмыгнула под кровать, но не сдал её. Мама вернулась на кухню ни с чем, бормоча себе под нос проклятия. Люк любил маму – больше ему любить было некого, но даже если бы у него был кто-то ещё, Люк всё равно любил бы свою маму больше всех на свете. Она была у него немного сумасшедшей, не буйной, но со странностями, впрочем, милыми. Она сходила с ума по «Звёздным войнам» – откуда, кстати, и взялось имя Люк. Мама любила говорить сыну: «Люк, я – твой отец, а не только мать», после чего громко смеялась. Ей это казалось остроумным. Она вообще считала жизнь весёлой штукой.

Мама Люка преподавала в музыкальной школе по классу баяна. С будущим и единственным мужем она познакомилась в стройотряде. Он был кладовщиком в колхозе, а вечерами подрабатывал диск-жокеем на местной дискотеке. Они поженились и переехали во Владимир. Люк там и родился в декабре 1992 года. Вскоре отец бросил семью и, говорят, уехал на Север зарабатывать миллионы. О его судьбе Люк ничего не знал, потому что мама всегда говорила, что этот человек недостоин даже потраченной на него секунды, и зачем-то добавляла со злостью: «Ату его, ату!» – но Люк не испытывал ненависти к отцу. Он был для него таким же далёким, как гей Рики Мартин, песни которого мама постоянно играла на баяне.

В детстве Люк не проявлял интереса к музыке, но выбора у него, по сути, не было, потому что мама считала музыку божьим даром. Она отвела Люка к себе в музыкальную школу и спросила, какой инструмент ему больше всего нравится. Люк выбрал ксилофон, потому что… он и сам не знал почему, просто понравились форма, деревянные брусочки разной величины и палочки с шариками на концах. Занятия Люк посещал аккуратно, что называется, плыл по течению. Будучи увлечённым человеком, Люк погрузился глубоко в ксилофонный процесс и вскоре добился определённых успехов. На городских конкурсах он получил несколько грамот за призовые места и ни разу – за первое: всегда чего-то не хватало.

Сам Люк был доволен результатом, а вот мама ругалась, призывая его проявить мужские амбиции и добиться наконец первого места – «победить всех уродов». Люк обещал, но не очень-то старался: окружающие не казались ему уродами, даже напротив – вполне милыми людьми. Вообще результаты его волновали мало – Люк получал больше удовольствия от процесса. У него были все задатки для того, чтобы стать гениальным учёным или известным артистом, но для этого недостаточно быть просто одарённым – нужна наглость. У Люка её не было от слова «совсем», поэтому в общеобразовательной школе он тоже учился только хорошо. Был так называемым хорошистом: всё понимал, прилежно выполнял домашние задания, но не хватал звёзд с неба – метеориты падали на других.

Со стороны могло показаться, что Люк – простофиля, но он вовсе не был так прост, у него тоже были свои странные желания. Например, Люк мечтал попасть в похоронный оркестр. Ему казалось, что одному заниматься музыкой скучно, а вот в коллективе – другое дело, как в фильме «Старший сын», где Евгений Леонов играет на кларнете в похоронном оркестре. Люк смотрел этот фильм, наверное, раз двести. У них дома стоял видеомагнитофон, но по причине безденежья было только три кассеты – вот они с мамой и гоняли по кругу одно и то же: «Леон», «Звёздные войны» и «Старший сын». Люк даже играл какое-то время в детском оркестре – это было почётно, а главное, радовало маму.

– Молодец, Люк! Я твой отец, а не только мать! – кричала она, смеялась и плакала, когда смотрела выступление оркестра в Парке имени 850-летия Владимира.

Потом они долго гуляли по тенистым аллеям: сын ел сладкую вату, а мама бесконечно курила, комментируя прохожих.

– Не по душе они мне! Какие-то они душные! Знаю я эти улыбки-улыбочки! – повторяла она каждый раз, когда мимо них проходила счастливая парочка.

Вторник

Поп вышел из подъезда и поёжился. Его лицо обжёг холод. Температура на улице опустилась до минус десяти, сыпал мелкий колючий снег, а между однотипными домами завывал, как животное, ветер. Бушевала городская вьюга. Поп уложил вещи в багажник и закурил, спрятавшись в капюшоне. Он так и не смог толком поспать. Сначала его будоражили воспоминания детства, а потом начался жар: вроде бы лёгкий, но, когда зазвенел будильник, простыня была влажной. Градусник показал тридцать семь и два. Мама всегда говорила, что это худшая температура из всех – непонятно, что с ней делать – наплевать или лечиться. Поп решил наплевать и выпил два парацетамола: не отменять же, в конце концов, выступление в лучшем городе на земле – в родном Владимире.

– Доброго утречка, владыка! Как ваше ничего? – Шикарный вылез из вэна и тоже закурил. – Ну и погодка! Врагу не пожелаешь. У тебя, кстати, есть враги?

– Вроде нет. – Поп пожал плечами. – Боже, кому я нужен?

– У всех есть враги, – ответил гитарист и пристально посмотрел на Попа. – Марик меня ненавидит. Она хочет меня угробить!

Поп сделал вид, что ему всё равно, но Шикарный продолжил развивать эту тему, утверждая, что Марик – меркантильная сучка, которой нужны только деньги и всякие цацки.

– Будь осторожен с ней, – предостерёг он. – Она опять захочет к тебе вернуться. Зуб даю! Она бабки за версту чует. У неё культ денег! Ты в опасности, дружище!

Поп хотел пошутить, что Шикарный описал себя, но промолчал: зачем портить отношения в коллективе? Вместо этого Поп примирительно ответил, что Марика нужно понять: она же выросла в детском доме, а там особое отношение к деньгам.

– Как ты верно заметил, культ денег.

– Ты раззява! – хохотнул Шикарный. – Раззявой был, раззявой и останешься. Она же бросила тебя и ушла ко мне из-за бабок. Опять хочешь на эти грабли? Не со мной, так с другим!

Поп наморщил лоб – ему было неприятно это слушать, но правда заключалась в том, что да, ему очень хотелось на те же грабли. «Пускай! Пускай опять обманет. Главное – что мы опять будем вместе», – думал Поп, вспоминая её улыбку из первого ряда. Для него не было ничего дороже этой улыбки. Поп нестерпимо захотел вернуть прошлое, когда они с Мариком жили вместе, а с ними, как собачка или кошечка, жило счастье – самое обычное, незамысловатое счастье.

– Извини, я не хочу об этом говорить, – ответил Поп и затянулся, как вдруг из него вырвался свистящий кашель, сухой и дерущий горло. Приступ продолжался минуту.

Шикарный спросил, всё ли нормально. Поп заверил, что ничего страшного – просто слюна не в то горло попала, хотя дело было совершенно в другом: внутри что-то сдавливало лёгкие и выталкивало сигаретный дым обратно. Поп отдышался и продолжил курить.

– Всё носишь? – Шикарный схватил Попа за руку и поддел пальцем фенечку. – Смотри не обожгись опять. Как друг тебе говорю. Она ни перед чем не остановится. Высосет из тебя всё до последнего рубля. Сними лучше эту фигню, пока не поздно!

– Отпусти, пожалуйста, – попросил Поп. – Мне больно.

Шикарный усмехнулся, и ещё с минуту они молча курили, уже по второй сигарете. Наконец из окна высунулся водитель и сказал, что пора ехать, а то не успеют во Владимир к десяти утра: навигатор показывает в Балашихе длинную пробку, которая становится краснее с каждой секундой. Шикарный метнул бычок на заснеженный тротуар, а Поп донёс недокуренную сигарету до мусорки. Эти два человека очень отличались между собой – даже удивительно, как жизнь их запросто связала вместе.

– Привет! – Поп поздоровался с басистом и клавишником. Они были сессионными музыкантами, поэтому барабанщик знал их только шапочно.

– Поехали, шеф! – крикнул Шикарный, растянувшись на двух креслах. Гитарист сладко зевнул и уже через пять минут давал храпака. Непрошибаемый он был человек, чёрствый и нечувствительный.

Поп был совершенно другим: вежливым и с восприимчивой душой, поэтому грубые слова Шикарного разбередили ему сердце. «Эх, Марик, Марик. Боже мой, Марик», – прошептал Поп и, тяжело вздохнув, посмотрел в окно. Фонари горели через один, а на улицах появились первые люди. Они прорывались сквозь пургу к транспортным остановкам: автобусным, трамвайным, железнодорожным. Поп закрыл глаза и попытался уснуть, но храп Шикарного действовал на нервы, как миномётный обстрел: казалось, что взрывы раздаются совсем рядом и вот-вот накроют. Иногда грохот был таким сильным, что Поп вздрагивал от страха и раскрывал глаза, удостоверяясь, что всё нормально: обстрела нет, аварии тоже нет, а машина, сотрясаемая храпом, продолжает двигаться дальше.

Попу удалось вздремнуть только после Петушков, то есть не больше часа. Во Владимире их встретил организатор корпоратива и заселил в гостиницу, попросив быть в клубе не раньше четырёх, но не позже пяти. Музыканты покивали и разошлись по номерам, а Поп, раздав автографы девушкам на ресепшене, поехал на улицу Лакина – домой, к маме. Такси решил не вызывать и, закурив на остановке, дождался троллейбуса номер десять. Он был таким же рогатым и медленным, как в детстве. Заплатив за проезд, Поп уселся на потрескавшееся сиденье и уставился в грязное окно. Владимир почти не изменился. Особенно теперь, ведь снег всё списывает, оставляя от предметов только белую оболочку.

Поп выпрыгнул из троллейбуса на «Красноармейской» и пошёл в сторону объездной дороги, которую в народе называют «Пекинка», потому что, по задумке, она должна была вести прямиком в Пекин, к Мао Цзэдуну. Идею реализовать не удалось, но осталось название. Попу оно нравилось. Он с удовольствием закурил: Поп обожал этот момент возвращения домой. Было в нём что-то библейское. Поп смотрел по сторонам, пытаясь найти признаки обновления. Детский садик покрасили, а семнадцатую школу опять изрисовали корявым граффити – мама говорила, что так мстят «зверские ученики». На стадионе мужики резались в футбол, все румяные и в трёхэтажном мате. Они очень кайфовали – это было заметно не только ушами, но и невооружённым глазом.

– Привет! – сказал Поп, поднявшись на третий этаж своей хрущёвки.

Дверь была открыта. Мама ждала. Она улыбалась, а на груди у неё висел баян. Она начала играть российский гимн. Поп зашёл в квартиру и громко запел, а мама подхватила красивым фальцетом. Они часто так делали, называя в шутку свой дуэт «Сыномать». Вдруг женщина замолчала, сняла баян и раскрыла объятия.

– Сыночек! Какой же ты бледненький! Люк, я твой отец, а не только мать! Обними же меня!

– Видит бог, устал я, мама. – Поп поцеловал её в щёку.

Они прошли в зал. На столе дымился чайник и стояли скромные угощения: сыр, колбаса и банка варенья. Поп закурил.

– Сынок, ты слишком много куришь! Выглядишь нездоровым! – Сказав это, мама почему-то хохотнула.

– Весь в тебя, – ответил Поп и ухмыльнулся. Он никогда не ухмылялся в жизни и позволял себе такое только с мамой.

– Ты точно здоров? – подозрительно спросила она и тоже закурила.

– Конечно, – соврал Поп. Он не мог её огорчить. – Ты приедешь в Москву, на мой сольный концерт? У меня же юбилей. Тридцать лет исполняется.

– Обязательно, – ответила мама и громко рассмеялась. Она любила своего сына и гордилась им.

– Ты же выйдешь на сцену сыграть на баяне? – уточнил Поп и ласково улыбнулся. – Я бы очень хотел, чтобы все увидели мою маму.

– Обязательно, – повторила она, перестав смеяться. В глазах у неё уже стояли слёзы. Попу было тяжело на это смотреть – он не выносил маминых слёз.

– Мама, можно я часок посплю? – Поп закинул в рот кусок колбасы. – Никак не мог уснуть ночью, и в дороге не получилось.

– Ах вот почему ты такой болезненный, – ответила она с облегчением. – Я уж подумала, заболел. Может, для профилактики растереть тебя эвкалиптовым маслом? Или банки поставить?

– Мама, пожалуйста, не нужно. Только поспать часок.

– Ты не забыл, что у тебя сегодня встреча в музыкальной школе? – Она посмотрела на часы. – Придут все преподаватели и даже ученики. Все очень гордятся тобой.

Поп чувствовал, что ему не стоит идти на эту встречу, – полезнее будет поспать, но он бы никогда не посмел отказать маме, к тому же Поп любил свою музыкальную школу. Он понимал, что обязан ей многим, если не всем. Без неё он никогда не стал бы популярным – так бы и остался провинциальным нолём без палочки.

– Конечно, я немного посплю, и пойдём. Хорошо?

– Давай-давай, спи быстрей! – рассмеялась она. – Раньше ляжешь – дольше поспишь. Иди-иди, Люк! Я твой отец!

Поп зашёл в свою комнату и, предварительно выпив два парацетамола, упал на кровать. В длину она была ему уже маловата, но это, конечно же, не могло стать помехой для сна. Поп мгновенно отрубился – буквально погрузился в пучину: если сравнивать с энергетикой, то Поп испытал блэкаут.

– Тс-тс, тс, тс-тс, тс, – доносилось откуда-то издалека. – Тс-тс, тс, тс-тс, тс.

Поп разлепил глаза и заморгал на тёмный потолок. Раздражающие звуки продолжали наполнять его голову, как до этого – храп. Боже, за что эта мука? Поп с трудом поднялся с кровати и подошёл к окну. На улице дворник скрёб лопатой тротуар, очищая его от снега и льда. Поп сел на квадратную табуретку и закурил, с интересом оглядев свою комнату. Давненько он тут не был. На книжной полке он заметил свой второй металлофон из детства – в дорогом деревянном футляре ручной работы. Мама подарила его Люку на четырнадцать лет. Поп начал в задумчивости бить пальцами по металлическим пластинам. Удары получались глухими и очень далёкими, будто из прошлой жизни.

– Сынок, ты уже проснулся? – В дверь просунулась голова мамы. – Нам пора. Весь преподавательский состав уже в сборе.

– Хорошо, мама. Сейчас пойдём. Умоюсь только.

В музыкальной школе в честь Попа устроили целое шоу. Ученики выстроились у входа, как почётный караул, и бодро исполнили «Прощание славянки». Затем Попу подарили букет цветов и провели в актовый зал, переполненный людьми. Начался своего рода творческий вечер: Попу задавали вопросы, а он подробно отвечал. Спустя два часа народное интервью закончилось и объявили автограф-сессию. Поп подписывал какие-то бумажки, книги чужих авторов и даже части тела – в основном запястья и ладони. Мама за всем этим наблюдала с гордостью, высоко задрав подбородок: её сын – поп-звезда. Могла ли она о таком мечтать? Конечно, нет, но она ни капельки не стеснялась популярности Попа – не то что некоторые.

Бывшие учителя Попа подходили к нему осторожно и протягивали листы из отрывных календарей – первое, что они успели схватить. Поп писал в них разные благоглупости, и преподаватели натужно смеялись, особенно те, кто постарше. Было заметно, что они стеснялись, будто не знали, говорить ему «вы» или «ты». Поп для них стал вроде кумира. Он точно знал, что на шоу «Ищем таланты!» за него голосовали всей музыкальной школой, а некоторые – например, уборщица тётя Полина – истратили на это четверть зарплаты. Вот как музыкальная школа да и все владимирцы гордились Люком Неделиным по кличке Поп. Так, наверное, Россия гордится Толстым или Достоевским. Попу это не очень нравилось. Он стеснялся такого отношения к себе. Ему казалось, что теперь между ним и музыкальной школой пролегла глубокая-преглубокая пропасть.

– Мама, мне пора на саундчек, – сказал Поп. – Скоро уже пять часов.

– Конечно, сынок, поезжай. Я попозже буду. Погоняю ещё чаи с коллегами.

Когда Поп приехал в клуб, вся аппаратура была уже расставлена и подключена. Шикарный сидел за барной стойкой и медленно пил ром-колу из большого стакана. Он всегда говорил, что неторопливость – это признак мастерства в области пьянства. Увидев барабанщика, Шикарный встал с табурета и направился к сцене, отпуская шуточки про задержку месячных и чьи-то отрезанные яйца. Поп пропустил весь этот мусор мимо ушей. Он извинился за опоздание и тут же включился в работу. Их новый звукорежиссёр оказался толковым парнем и быстро всё настроил. В гримёрку принесли обед: пресную котлету с красной жилой внутри, пюре с комочками и кислый компот. Поп с трудом проглотил эти блюда, о чём быстро пожалел. Его начало клонить в сон, и разболелась голова. Пришлось выпить цитрамон и потом ещё таблетку другого обезболивающего.

«Концерт» начался в половине восьмого и закончился около девяти. В зал, рассчитанный на триста человек, набилось пятьсот: пришли все друзья и родственники работников фирмы. Было душевно и весело, а во время песни «Люк, я твой отец» – главного хита Попа – на сцену вышла его мама с баяном. Она исполнила сверхмощное соло, от которого все присутствующие просто обалдели. Зал трижды вызывал артистов на бис, а после концерта разрывал их ради автографов. Вернувшись в гримёрку, Поп рухнул на диван и сказал, что ему срочно нужно отдохнуть, даже курить не стал. Мама разволновалась, но Шикарный её успокоил, что после концертов такое бывает, потому что напряжение на организм запредельное – типа как у космонавтов при взлёте.

Поп задремал и оклемался минут через двадцать. Он чувствовал, что нездоров, но отгонял от себя эту мысль – тем более что рядом стояла мама: нельзя её огорчать. Шикарный попивал из бутылки виски и уныло бренчал на гитаре что-то типа блюза. Поп натужно улыбнулся и попросил сигарету. Мама внимательно посмотрела на него, но, кажется, ничего не заметила и протянула пачку Winston. Они закурили, и гримёрка наполнилась голубоватыми облаками дыма. Сигареты потрескивали, а Попу не хватало воздуха, и он, пшикнув банку пива, жадно глотнул, чтобы смочить горло. У него кружилась голова, а во рту стояла котлетная горечь. Поп давно не пил алкоголя, но теперь вкус пива был ему приятен.

– Ребята, я уже заведённый стою. Вы когда уже будете? – В гримёрку заглянул водитель вэна.

– Идём, батя! – ответил Шикарный и сыграл мелодию из «Ералаша».

На улице ничего не изменилось: вьюга, метель, пурга – одним словом, ненастье. Поп поцеловал маму в щёку и сказал, что встретит её в субботу на Курском вокзале.

– Во сколько приезжает электричка? – спросил он.

– Вроде в одиннадцать, – ответила мама, утирая слёзы.

– Почему ты плачешь?

– Само течёт, – рассмеялась она.

Они опять закурили, но водитель недовольно бибикнул.

– Пора, – сказал Поп и, тронув маму за плечо, пошёл в вэн. Машина поехала, а мама, в бежевом пальто, быстро растворялась за простынёй колючего снега.

К середине поездки у Попа разболелась голова и начало мутить: что-то стояло в горле и раздражало пищевод. Отрыжка выходила со вкусом пресной котлеты, и вспоминалась красная жила вперемешку с комками пюре. Были моменты, когда казалось, что его вот-вот стошнит, но Поп крепился, поддерживая себя молитвой. Его тянуло в постель и к парацетамолу. Метры казались километрами, а минуты тянулись часами. Вэн заехал на заправку. Водитель пошёл на кассу, а Шикарный – в магазин за энергетиком. Поп, без сил, остался в машине: не хотелось на холод. У него начались сухой кашель и, кажется, проблемы с желудком, пока терпимые. Шикарный вернулся в машину как мамонт, чуть не сорвав с петель дверь. Все его движения были широкими, будто он – потомственный косарь.

«Каким же он стал увальнем здоровенным, – подумал Поп, вырвавшись из потного забытья. – Когда я впервые его увидел, он был как пёрышко, элегантный».

Попа начало знобить, а румяное лицо Шикарного прыгало перед глазами, хоть закрывай их, хоть открывай. Спасу не было.

– Ах, боже ты мой! – тихо простонал Поп и подтянул к себе ноги, обхватив колени руками. Он окуклился, пытаясь сохранить тепло внутри пуховика, но собственное тело казалось ему громоздким – комочек не получался. Наконец машина поехала, а рожа Шикарного никак не хотела оставлять Попа – прыгала и прыгала перед глазами. – Ах, боже ты мой! Ах, боже ты мой!

* * *

Поп начал вспоминать институтские времена. С Шикарным они вместе учились на факультете машиностроения Владимирского политеха. По паспорту Шикарного звали Яков Шкурный, но из-за внешнего вида все называли его Яшка Шикарный. Он сам шутил, что от Шкурного до Шикарного один шаг, а в советские времена таких, как он, клеймили стилягами. Яшка носил фирменные шмотки, яркие и немного пижонские, сочетая их с кожаными сапогами и проклёпанной косухой. Из музыки он предпочитал старый рок: Pink Floyd, Led Zeppelin и Yes, но всё же его любимой группой были панки из Нью-Йорка Ramones – в старших классах у Яшки были на кассетах все их записи. Шикарный неплохо играл на гитаре, а ещё был трусоват и очень боялся драться, утверждая, что из-за этого «портится кожа на косухе и снаружи лица».

– Сам я никогда не лезу на рожон, а трогать меня запрещается, – говорил он и очень уверенно добавлял: – Потому что я – музыкант. Есть такое правило среди пацанов!

Первое время Люк и Шикарный почти не общались – только иногда по учёбе, но пересеклись на концерте самодеятельности, приуроченном к Новому году. Шикарный исполнил там на акустической гитаре две песни «Гражданской обороны»: «Зоопарк» и «Про дурачка», – а Люк под общий смех сыграл на ксилофоне «Два весёлых гуся» и «Песенку мамонтёнка». Когда концерт закончился, Шикарный подошёл к Люку и пригласил его к себе в группу барабанщиком. Люк был польщён предложением и спросил, как называется группа и кто в ней играет. Оказалось, что ни названия, ни состава пока нет – есть только идея. Люк тут же согласился, ведь вдвоём музицировать веселее, чем одному. Именно этого он всегда и хотел.

На следующий день Шикарный принёс Люку МР3-диск, куда записал свои любимые панк-группы. Там была вся классика: Ramones, The Clash, Sex Pistols и, конечно же, Игги Поп. Люк его сразу выделил на общем фоне и даже выучил несколько песен на ксилофоне: например, I Wanna Be Your Dog. Люк тащился от этого звука, и незаметно панк-рок оккупировал все его мысли. Люку нравилось, что панк – это не просто музыка, а, скорее, антимузыка, где музыка – лишь часть общего, значение имеет и многое другое: образ жизни, политические взгляды, танцы у сцены и яркий прикид. Люк погрузился в панк-рок, как когда-то в ксилофон, а его любовь к Игги Попу стала тотальной. Отсюда, собственно, и кличка Поп.

Вскоре Шикарный принёс Люку диск со своими наработками. Люк, обладая музыкальным образованием, подправил их по-научному, аранжировал и довёл до завершённого вида, прописав в нотном блокноте партии всех инструментов. Получилось три песни – их можно было уже репетировать, но не хватало ещё одного участника. Шикарный написал объявление на форум, что в молодую панк-гараж-группу, у которой есть свой материал, требуется басист. Откликнулся невзрачный паренёк по имени Карапет. Ему и кличка не нужна была – ни Люк, ни Шикарный никогда раньше не слышали такого имени, армянского вроде. Карапет был старше их, и у него было два больших плюса: приличная бас-гитара и собственное авто. Ребята взяли его в группу.

– Как группа у вас называется? – спросил Карапет на первой репетиции.

Люк и Шикарный переглянулись. Они уже обсуждали этот момент, но так ничего и не решили. Карапет спросил, какие есть варианты. Люк предложил «Похоронный оркестр» – в честь Евгения Леонова. Шикарный не знал такого актёра, но ему нравилась панковость этой фразы (что бы это ни значило), а вот Карапет отнёсся к ней насторожённо, но как новичок не стал возражать. Решение было принято, и у группы «Похоронный оркестр» началась первая репетиция. Самым неуверенным участником, как ни странно, оказался Люк. Всё же он был мастером ксилофона, но барабаны поддались ему быстро и с какой-то даже неприличной скоростью. Люк, несомненно, был талантом в ударных инструментах.

– Отлично, отлично, например! – проорал Шикарный в микрофон. Он был не только гитаристом, но и основным вокалистом.

Репетиция прошла замечательно – просто супер! Все три песни были разобраны и звучали отменно – напористо и жирно. Ребята находились в сильном возбуждении, чувствуя, что делают нечто такое, что может свести с ума окружающих. Энтузиазм бурлил, и они стали репетировать через день, а вскоре подоспел и первый концерт – в баре «Последняя рюмка». Следующее выступление «Похоронного оркестра» состоялось в «Центральном баре», и часть людей уже пришла именно на них. Ребята так этому обрадовались, что выдали сумасшедшее шоу, видео которого разлетелось по всем локальным форумам, из-за чего на третьем их концерте был уже биток, а дальше по восходящей: бары побольше, клубы и концертные площадки – и всё это за два года.

На третий год существования у «Похоронного оркестра» начались гастроли. Сначала – по Владимирской области: Муром, Ковров и Александров, а потом – и в соседние областные города: Рязань, Ярославль и Киров. География всё расширялась, но группа не делала нового материала, а старый надоел им до чёртиков. Ребята взяли паузу и записали дебютный альбом. Работали много и честно, выжимая из материала весь его потенциал. Альбом вышел через год и получился прорывным – группе даже предложили выступить с презентацией в Москве. Никто ничего особо не ждал, но концерт прошёл при полном аншлаге, а все отзывы были восторженными. Успех несомненный, и «Похоронный оркестр» решает переехать в Москву – туда, где возможности безграничны.