Текст книги "Берия. Лучший менеджер XX века"

Берии в Тбилиси было не легче, и я мало сомневаюсь, что он безотносительно к возможности репрессий (санкцию на которые со стороны Сталина и сталинской части Политбюро он к тому же не мог заранее предвидеть) готовил разумные кадровые замены «старым большевикам». Репрессии решали этот вопрос жестко, но достаточно эффективно.

Если что и бросается в глаза, так это, напротив, низкая «расстрельная» пропорция по Грузии при составлении «проскрипционных» списков: примерно 1 человек на 2400 жителей. А сюда же и очевидные враги Советской власти входили… И «просто» бандиты – их в горной Грузии все еще хватало.

Нет, те из грузинского руководства, кого потом, в годы повальных реабилитаций, зачисляли в «безвинные жертвы мстительности Берии», если и были личными врагами последнего, то лишь потому, что они уже мешали делу Советской власти как власти творчества масс.

Между прочим, Микоян и Маленков осенью 1937 года «зачистили» руководство соседней Армении не менее круто, чем Берия. А о какой «личной мести» Микояна, а тем более – Маленкова, могла здесь идти речь?

Наконец, если бы Грузия оказалась в кадровом отношении обескровленной, то откуда бы произошел мощный рост объема валового производства в республике в период с 1937 по 1940 год? А оно выросло в полтора раза!

И это был результат как создания – при Берии – экономического базиса роста, так и работы молодых кадров бериевского призыва.

А вот Хрущев, а Эйхе…

Рой Медведев в своей лживо-«объективной» биографии Хрущева фарисейски заявил: «Не приходилось встречать свидетельств того, что Хрущев принимал активное участие в проведении террора… Хрущев не был движущей силой террора в Москве…»

Как видим – был!

И такая ретушь подлинной натуры Хрущева вполне объяснима. Придет время, и молодые хрущевские референты, друзья братьев Медведевых, подтолкнут «дорогого Никиту Сергеевича» на первые шаги к ползучей реставрации капитализма, которую потом поддержит своим бездействием «энергичный» Леонид Брежнев и для которой подготовит окончательную кадровую базу «загадочный» Юрий Андропов.

Партократии ведь – как и некой весьма пахучей субстанции – двух сортов не бывает.

Что же до Эйхе, то, скажем, Ю. Жуков считает его одним из главных инициаторов массовых репрессий. Однако после XX съезда Эйхе был зачислен Хрущевым в их «жертвы…». Впрочем, после этого сакраментального съезда в России становились возможными и более удивительные вещи!

«ОПЕРАЦИЯ» в «низах» началась 5 августа в соответствии с приказом наркома внутренних дел № 00447.

«Операцию» же в «верхах» никто официально не объявлял. Но уже в сентябре 37-го начались аресты в среде различных первых секретарей и наркомов. И начались признания, а за ними – новые аресты и новые признания.

Были и тут невинно оговоренные, но, думаю, их было намного меньше, чем в «низах». И намного меньше, чем нам говорят о том «официальные» цифры эпохи Хрущева.

Вот как я представляю себе политическую суть периода с лета 1937-го по весну 1938 года.

В этот период действительно были проведены самые масштабные репрессии в стране. Однако не они составили суть жизни страны в этот период.

В 1937 году над Парижем устремлялись вперед молодые советские ребята – «Рабочий и Колхозница» Веры Мухиной.

В 1937 году была впервые исполнена 5-я симфония Шостаковича и открыта станция метро «Маяковская», удивительная по своей новаторской архитектуре.

В 1938 году Капица открыл сверхтекучесть гелия.

В 1937 году – уже после 5 августа – были введены в строй Мурманский рыбный порт, Смоленский льнокомбинат, а в 1938 году – первая очередь Балхашского медеплавильного завода.

В 1937 году на Ленинградском металлическом заводе собрали советскую турбину мощностью в 100 тысяч лошадиных сил на 3000 оборотов в минуту.

В 1938 году был создан Институт автоматики и телемеханики Академии наук.

Это ведь все тоже «навскидку», уважаемый мой читатель! Полный перечень только крупных достижений – экономических, социальных, научно-технических, культурных, военных – страны за эти два года составил бы целую главу.

ОДНАКО надо сказать и вот что…

Наряду с новой Россией Иванов и Марий, наряду со старой «Расеей» кулаков и церковников существовала не то чтобы враждебная новому, но достаточно равнодушная к нему «Расея» Ванек и Манек. И наряду с обюрократившейся или очиновничейся частью «верхов» она своим равнодушием тоже провоцировала эксцессы «операции» от 5 августа, потому что с молчаливого попустительства равнодушных совершаются все преступления на свете.

Увы – да. Не только в «верхах», но и в народной, как говорят, толще тоже были вполне реальные враги народа. Враги народа в среде самого народа, враги сами себе.

Вот документальные примеры…

В пригороде Сталино оживилась баптистская община – 102 человека. Они тоже готовились к выборам. Намереваясь навредить своим же собственным, но не осознаваемым ими, интересам.

В Днепропетровской области в избирательные комиссии пробирались бывшие кулаки. Эти тоже готовились к выборам, но – уже в интересах, ими очень хорошо осознаваемых, шкурных. И народ в ряде районов Днепропетровщины им не смог противодействовать – наоборот, он их демагогии поддался, вредя этим своим интересам.

В Тельмановском районе Крыма ловко провалили председателя сельсовета и избрали враждебный сельсовет.

В Котласском районе Архангельской области священник собрал церковников и говорил: «Вы обязательно организованно идите на выборы и там ведите себя так, чтобы не голосовать за коммунистов, чтобы провалить коммунистических депутатов». А говорил-то поп не с дворянами, а с крестьянами.

Это ведь тоже было!

Эти враги самим себе – не помещики и не капиталисты – не могли свалить коммунистов. Но дестабилизировать страну на время могли.

По Грузии у меня подобных «предвыборных» примеров нет. Однако могу представить, с чем приходилось сталкиваться там Берии! Но хотя численность населения Грузии была сопоставима с населением Калининской области – примерно три с половиной миллиона человек, масштабы репрессий здесь оказались качественно меньшими.

Имеется документ, достоверность которого лично для меня сомнительна – «Справка на осужденных к ВМН особой тройкой НКВД ГССР за период 1937–1938 гг. под председательством Кобулова», датированная 18 декабря 1953 года и подписанная начальником 1-го секретного отдела МВД Грузинской ССР полковником Н.Копалейшвили. Так вот, даже в этом – на мой взгляд – подлоге приведены следующие данные:

Первоначальная «контрольная» цифра Берии по ВМН, направленная в ЦК, – 1419 человек. Реально она оказалась превышенной очень не намного, и это при том, что в Грузии одних бывших меньшевиков были десятки тысяч, да националисты, да бывшие князья, да «торговый пролетариат» и прочие…

Но Берия, как и Сталин, не любил крови. Тем не менее в ходе чекистской «операции» стало возможным эффективно и быстро «зачистить» Закавказье. Недаром же в Грузии, в Армении, в Азербайджане во время войны серьезной «пятой колонны» не наблюдалось. А ведь Закавказье – это зона, важнейшей точкой которой в годы войны был Баку с его нефтью.

ДОПОЛНИТЕЛЬНУЮ объемность складывающейся ситуации придавали различные детали. Так, 14 июня 1937 года посол США в Германии профессор Уильям Додд записал в дневнике:

«В субботу Сталин казнил восемь генералов Красной Армии. Их заподозрили в тайных сношениях с Германией и даже с французскими фашистами в целях свержения Советского правительства… Мне трудно судить, что скрывается за всем этим, но Видеман (адъютант Гитлера. – С.К), сидевший вчера за столом со мной, сказал, что в течение субботы и воскресенья он должен собрать всю имеющуюся информацию и передать ее по телефону Гитлеру, находившемуся в это время в Берхтесгадене, вблизи австрийской границы. Это наводит на размышления – не вел ли кто-либо из гитлеровских соратников какую-либо закулисную игру в России…»

Это интересно уже само по себе, но Додд записал и еще кое-что:

«… немецкие газеты изображают это событие как одно из самых жестоких преступлений в современной истории… Странно видеть… Геббельса… в роли руководителя немецких газет, осуждающих казни в России».

А ведь действительно – странно. Нацисты должны были бы лишь радоваться «ослаблению военной мощи красных», а они скорбят о казнях якобы носителей этой мощи…

Когда кого-то жалеет враг – это всегда странно.

Вот и еще одна «американская» деталь лета 1937 года…

28 июня посол США уже в СССР – Джозеф Эдвард Дэвис – направил в Вашингтон шифр-телеграмму № 457, где опровергал слухи о массовом недовольстве в Советском Союзе и о неминуемом крушении Советской власти.

«Что касается дела Тухачевского, – сообщал Дэвис, – то корсиканская опасность пока что ликвидирована…»

И это была объективная информация – для своих.

2 же июля посол (крупный бизнесмен, к слову) произносил иные речи. В этот день он встретился с наркомом иностранных дел СССР Литвиновым. В официальной записи их беседы Литвинов отметил:

«4. Дэвис начал с предисловия о своем восхищении нашими государственными деятелями, достижениями советской власти, нашей силой, энергией и т. п. Когда он уезжал 3 месяца тому назад (то есть в марте. – С.К), в московском дипкорпусе господствовало убеждение в абсолютной крепости советского режима, в силе и мощи Красной Армии, в мудрости руководителей и т. д. Вернувшись сейчас в Москву, он сталкивается с совершенно противоположным мнением, являющимся общим для всего дипкорпуса. Говорят о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства и т. д.».

И далее Литвинов сообщал, что, по словам Дэвиса, «выводы, нелестные для нашего режима и Красной Армии», содержатся также в «40 передовицах наиболее ответственных американских газет». В скобках замечу, что примерно в эти же дни по США триумфально (есть же фото!) проехали Чкалов, Байдуков и Беляков, завершившие 20 июня беспосадочный перелет через Северный полюс в США. А вскоре не менее триумфально Америка встретит летчиков Громова, Юмашева и Данилина… Так что Дэвис вряд ли был очень уж искренен – он преследовал вполне определенную цель: добиться интервью у Сталина «какого-нибудь крупного журналиста – американского, английского или французского»…

Сталин – по замыслу только что вернувшегося из Штатов Дэвиса – должен был «путем такого интервью… рассеять все сомнения и недоразумения и восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии».

Но вряд ли это была идея лишь Дэвиса, и вряд ли он так уж был заинтересован в силе РККА (хотя кое-кто в США хотел бы видеть в СССР противовес Японии). Скорее это была попытка общего зондажа внутриполитической ситуации в России.

19 августа – даром что на призыв Дэвиса никто не откликнулся – в Москву приехал редактор иностранного отдела журнала «Тайм» Лэйрд Голдсборо с намерением получить интервью от Сталина, или Калинина, или – в случае невозможности – «от кого-либо другого из руководителей партии и правительства».

Однако и Голдсборо уехал несолоно хлебавши – Сталину было не до интервью.

Если в марте, когда он давал интервью Говарду, он был уверен в себе, в партии, в стране, то теперь – после июньского процесса военных и июньского Пленума – он был, надо полагать, как натянутая струна. И обнаруживать это свое состояние перед ушлыми газетчиками было совершенно ни к чему.

Не до интервью сейчас было – слишком много, оказывается, накопилось внутри «верхов» страны гноя и гнили. Да и в «низах» имелся, увы, тоже гнилой элемент…

Вот почему внешние и внутренние враги России могли питать пусть и слабые, но надежды на то, что утвержденная сталинским Политбюро репрессивная «операция» может стать удобным поводом для принципиального подрыва позиций Сталина и его соратников, для создания действительно массового недовольства в стране и на этой базе – антисталинского переворота.

МНОГОЕ, многое, до этого скрытое, годами накапливавшееся, в этот год проявилось видимо. И прежде всего, злой волей сознательных врагов и Советской власти, и врагов Сталина (то есть, по сути, врагов той же Советской власти) объясняется то, что среди репрессированных оказалось так много невинных.

Они были!

Но их было не настолько много, чтобы их трагедия определила общественную атмосферу тех лет в целом. Она – не только в газетах и на плакатах, но и во всей творческой части общества была оптимистической и созидательной.

Юрий Жуков утверждает, что исключена-де случайная накладка таких двух событий, как «операция» по репрессированию чуждых элементов, которую предполагалось закончить к декабрю 1937 года – как раз накануне выборов в Верховный Совет, и сами выборы.

Да, связь здесь есть.

Но «операция» была призвана не запугать основную массу избирателей – репрессии затронули незначительную и явно антисоветски настроенную часть населения. Да и не закончилась эта операция, как предполагалось, к началу выборов.

«Операция» была призвана лишить массовой базы как возможную внешнюю интервенцию, так и возможный заговор партийно-государственной бюрократии, соединенный с заговором троцкистов и заговором военных.

Но не скажешь ведь об этом в реальном масштабе времени тем, кто в этот заговор вовлечен или может быть вовлечен… Ведь параллельно с «операцией» шла постепенная превентивная ликвидация и верхушечной базы заговоров реальных и потенциальных – всех этих руководящих якобы коммунистов, готовых (вспомним свидетельство Чуковского) ради гуся с яблоками послать к черту все эти «машины и колхозы».

Да и Пильняков, и Платоновых – «творческую» среду, обеспечивавшую духовные запросы этих якобы коммунистов, тоже надо было «зачистить». Ведь надо было, уважаемый мой читатель! Ведь в Европе и вообще в мире уже очень пахло порохом.

Юрий Жуков наблюдательно подметил одну верную деталь. Он констатировал, что чисто политические формулировки обвинений в тот период уже не применялись, а вместо них утвердились новые, такие, которые могли быть предъявлены кому-либо в любой стране, то есть относящиеся к антигосударственным преступлениям: измена, шпионаж…

Все верно! Наиболее бесспорными в глазах общества и наиболее понятными массам были именно эти формулировки, и именно их стали применять. Проще было сказать народу, что тот же Бухарин – кроме прочего, еще и шпион, даже если он и не был прямым агентом гестапо (он им и не был).

Но вот агентом влияния – говоря языком современным – он был. И в конце концов, главным было то, что арестованные и осужденные были перед страной виноваты и высшей меры наказания заслуживали.

А то, что они были не агентами империалистических разведок, а несостоявшимися путчистами и заговорщиками, было не так уж и существенно. Во всяком случае, в преддверии возможных внешних мировых потрясений не стоило обнаруживать перед всем миром политический раскол в руководстве, пусть – вроде бы – и успешно преодоленный.

Вот так в 1937 году трагически столкнулись необходимость демократизации и необходимость репрессий – во имя будущей демократизации страны.

Вторые выборы в Верховный Совет в декабре 1941 года должны были пройти уже иначе… Но в том декабре стране пришлось заниматься, увы, другим.

И поэтому потенциальный конфликт между квазисоциали-стической мертвящей партократией и социалистической созидающей технократией сохранялся.

Хрущев при этом сумел сохранить доверие Сталина.

А вот Яковлев-Эпштейн пал жертвой то ли действительных собственных грехов «правого» толка, то ли жертвой обстоятельств, то ли – чьей-то провокации…

А Берия?

Берия вернулся в Тбилиси – у него было много срочных дел, и репрессии осени 1937 года не стояли среди них на первом месте. Он был спокоен за свою судьбу, потому что был на стороне дела. Значит, был на стороне Сталина.

ПОЧТИ все пишущие о Сталине (и о Берии – тоже) говорят о некой-де борьбе Сталина (и Берии) за власть. Описывают те или иные якобы имевшие место комбинации и интриги, якобы умение Сталина (и Берии) сталкивать лбами соратников по принципу «Разделяй и властвуй»…

Авторы таких интерпретаций, как правило, хотя бы немножечко, но антикоммунисты и антисоветчики, а это автоматически делает их людьми весьма узкой души.

Ведь доведенный до логической точки антикоммунист – это законченный индивидуалист, считающий, что человек человеку – волк. Он просто не способен понять – как это можно искренне жить не для себя, а для других.

Напротив, последовательный коммунист – это коллективист, убежденный, что человек человеку друг, товарищ и брат. И это для него не евангельская реплика, а конкретный политический принцип, отрицающий частную собственность, как фактор разобщения людей.

Сталин был не просто последовательным коммунистом, он был гениальным коммунистом. И он не мог жить иначе как для других, для народов Земли. Он видел в этом свой человеческий долг, ибо кому много дано, с того много и спрашивается!

Нет, Сталин не за власть ради власти боролся. Он за державу для народа боролся. Он не сдавал своей руководящей позиции потому, что понимал: в данной конкретной «кадровой» ситуации у России нет другого, «запасного», лидера, кроме него, который способен привести народ к умному и изобильному будущему.

И сводить его борьбу к борьбе за власть глупо и мелко. Это была, повторяю, борьба за великое и умное будущее России.

Не раз уже цитированный мной Лион Фейхтвангер издал свою книгу об СССР в 1937 году в Амстердаме еще до начала широких репрессий 1937 года как в «низах», так и в «верхах» общества. И его книга – если внимательно в нее вчитаться, в художественной форме, но фактически документально показывает – какой хотел видеть страну уже в ближайшем будущем Сталин и как ему этого не позволили партократы.

Сталин не хотел крови – он хотел работать. Фейхтвангер (даже удивительно, не коммунист ведь, не политик!) уловил это в начале 1937 года, констатировав:

«Великий организатор Сталин, понявший, что даже русского крестьянина можно привести к социализму, он, этот великий математик и психолог, пытается (ах, как точно! – С.К.) использовать для своих целей своих противников, способностей которых он никоим образом не недооценивает. Он заведомо окружил себя многими людьми, близкими по духу Троцкому».

А далее Фейхтвангер написал так, что я это выделю отдельно и жирно:

«Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов, вместо того – чтобы их уничтожить. И в упорных стараниях, с которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то трогательное».

Но это было написано о Москве зимы и весны 1937 года, об эпохе, когда Сталин еще пытался убедить своих младших товарищей по партии словом…

Но слишком уж многие из них, говоря попросту, возомнили о себе.

На февральско-мартовском Пленуме Сталин о таких сказал:

«У нас некоторые товарищи думают, что если он нарком, то все знает. Думают, что чин сам по себе дает очень большое, почти исчерпывающее знание. Или думают: если я член ЦК, стало быть, не случайно я член ЦК, стало быть, я все знаю…»

И горько добавил:

– Неверно это…

Но и этому не вняли.

Кто-то еще и кукиш в кармане держал. Да уж и не кукиш, а бомбу. А было немало и таких, кто хотел не «решать все», а есть жареного гуся, «смеяться и любить»…

Вчитаемся, уважаемый читатель, в строки письма Кагановича Сталину от 12 октября 1936 года… О чем пишет младший товарищ старшему?

О, пардон, бабах?

Или, может, о достоинствах дорогих вин?

Или о красотах какой-нибудь там Венеции, наконец?

Нет… Между подробными сообщениями о том, что на Горьковском автозаводе «мотор, сцепление, коробка скоростей и задний мост имеют крупные дефекты» и как предполагается брак исправлять, и докладом об «испанских делах» Каганович пишет и вот что:

«По вопросу о семенах, по которому Вы давали указания, сейчас проводится большая работа сельхозотделом ЦК. Выяснилось, что по гречихе ни в институтах, ни в Наркомземе нет людей, которые занимались бы сортами гречихи или хотя бы даже имели знакомство с этим вопросом. По просу – та же картина… По яровой пшенице установлено уже, что районирования сортов нет. Наркомзем рекомендовал для всей средней полосы, включая Сибирь, сорт цезиум 0111. Теперь установлено, что этот сорт наиболее поражается головней и уступает сортам лютесценс 062 для европейской части и сорту мильтурум 0321 для востока.

Рекомендованный Наркомземом для нечерноземной полосы сорт новинка сильно заражается ржавчиной и головней. Не исключено, что мы здесь имеем дело не только с простым головотяпством, но и с вредительством…»

Черт побери! Да как рука поднимается назвать таких людей невежественными, недалекими! Они ведь впервые в мировой истории взвалили груз державных забот не ради мелких шкурных интересов, а ради…

Ну, конечно же, ради создания действительно человеческого общества.

И в целом тащили этот груз на своих плечах достойно и компетентно.

А чего заслуживали все эти чиновники Наркомзема и «ученые мужи» из «институтов», если они даже районирование уже имеющихся сортов пшеницы обеспечить не могли – не говоря уже о выведении новых сортов?!

Они ведь заслуживали любой кары, даже если были виновны всего лишь в головотяпстве. Но ведь среди них было еще немало и скрытых саботажников.

Почему самоучка Каганович мог знать, что сорт «цезиум 0111» хуже сорта «мильтурум 0321», а агрономы Наркомзема, специалисты (!), – нет?

Так имеет ли наше Мутное время право судить ту Великую эпоху, если даже самые достойные из достойных, живущих сегодня, имеют лишь право понять ее, а – поняв – стать лучше и честнее?

СТАЛИН и его ближайшие соратники жили социалистическим строительством. А любители жареных гусей и спокойной жизни его – в лучшем случае – вели. И вели ни шатко, ни валко, не желая ни трижды учиться, ни трижды работать. А кто-то уже не желал его даже вести – хоть как-то.

Когда Сталин понял это, ему пришлось пойти на чистку бюрократии и партократии кровью. Потому что чистка «чернилами», то есть – путем директив, резолюций и прочего подобного, не получилась. Старые революционные борцы не годились как хозяйственные работники, а занесшаяся молодая партократия и бюрократия из числа партийцев образца 1917–1920 годов оказалась глухой к его идеям, призывам и…

И предупреждениям!

Не все, конечно, «не вняли», но – многие.

Наслоившись одно на другое, это тоже обуславливало верхушечные репрессии 1937–1938 годов. Да и «низовые» – тоже.

Что ведь получается…

Сталин не сразу стал выдающимся лидером огромной страны. Он тоже «учился, учился и еще раз учился» быть вождем и государственным деятелем. Учился, начиная с конца 1917 года.

Однако он был, при этом, в чем-то идеалистом. Желающих ухмыльнуться по прочтении этих слов я отсылаю к Лиону Фейхтвангеру, смотревшему на Сталина так же. И поэтому Сталин верил в то, что если сам он любит революцию в себе, а не себя в революции, если сам он живет принципом «я для интересов дела, а не дело для моих интересов», то и другие его товарищи по партии живут так же и тем же. В своем выступлении на февральско-мартовском Пленуме 1937 года он говорил:

«В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около трех-четырех тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут тридцать-сорок тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство… Дальше идут около ста – ста пятидесяти тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство…»

И вся эта сила виделась Сталину в виде идейного монолита, недаром он сравнивал как-то партию с орденом меченосцев. Это сравнение мало кем было понято, а ведь Сталин имел в виду, конечно же, такие черты, как сплоченную готовность к жертве и умение в реальной, практической жизни руководствоваться идеалом.

Итак, он постепенно растет как вождь, набираясь опыта. И при этом тоже постепенно убеждается в том, что все обстоит далеко не монолитно, и прежде всего – в «генералитете» партии.

Да, есть, есть надежные товарищи и толковые соратники. Но – не все. Кто-то из товарищей ставит амбиции старого большевика выше необходимости учиться хозяйствовать, кто-то перерождается в духе, говоря словами Ленина, «коммунистического чванства», а кто-то и просто заедается и даже зажирается.

Для Сталина все еще лишь начинается, в стране непочатый край работы, а они уже все «превзошли» и хотят одного – комфорта. Да ладно бы еще, если бы только материального, а им еще и душевный комфорт нужен. На кой черт им вечный бой, когда покой им будет только сниться!

И Сталин с горечью видит, как эти товарищи – формально по-прежнему товарищи по партии, а фактически уже бывшие товарищи – начинают интриговать, сбиваться в группки, а кто-то доходит уже и до прямых заговоров.

А Сталин живет идеей создания лучшего общества – он ведь по убеждениям коммунист. Но он – как точно уловил это Фейхтвангер – в чем-то идеалист. Практический романтик, так сказать.

И вот этот романтик в результате политического самообразования себя как вождя начинает понимать невеселые вещи… Он думал, что «генералитет» и «офицерство» ВКП(б) – это все же нечто единое с ним в идейном отношении, в жизненных установках. А оказывается, это верно в отношении далеко не всех.

Он думал, что освободившимся от частной собственности обществом будут править всегда и во всем разум и идея, а оказалось… Оказалось, что им по-прежнему правит чиновничий «кисель» и инертность немалой части масс.

Не только «кисель», конечно… И не только инертность… Возникли, возникли в России и новые, невиданные ранее молодые силы! Есть в ней молодое пенящееся вино! Но этот «кисель» грозит и этому молодому «вину».

Сталин мучительно размышляет – как изменить ситуацию? Как противостоять врагу умной, творческой жизни – бюрократу? И видит выход в стимуляции инициативы масс и в расширении их прав. Так возникает новая Конституция.

Но этого мало – это общий принцип. А как его конкретизировать, как обеспечить контроль масс над властью в условиях однопартийной системы? Так возникает идея альтернативных выборов.

Но бюрократ противится ей. Формально еще товарищ, на деле он становится врагом – не сегодня, так завтра. И медлить здесь нельзя. Промедление здесь смерти подобно. Не Сталина смерти, а смерти Державы.

Думаю, к концу лета 1937 года Сталин завершил свое политическое самообразование и становление трезвого вождя масс. То есть вождя, не утратившего чувства перспективы, но уже не имеющего иллюзий относительно как многих своих коллег, так и состояния умов и душ немалой части народа. Пожалуй, это стоило ему неких разочарований и в какой-то мере ожесточило. Но ожесточило лишь в той мере, какая необходима вождю в ситуации, когда его стране и ее народам грозит поражение в борьбе за процветающее будущее.

Не просто было решиться Сталину на проведение репрессий. А не решиться было нельзя – История не позволяла.

ЛАВРЕНТИЙ Берия был высокоталантливым человеком. Но гением социального анализа – в отличие от Сталина – он не был, и разочарований гения, надо полагать, не испытывал. Да и поколения это были разные – разница в возрасте двадцать лет, а в судьбах – целая эпоха.

Но психологически Берия был, конечно, Сталину весьма близок – оба были практическими романтиками, оба – идеалистами, по горло загруженными реальными и многотрудными делами создания нового общества.

Сталин сказал: «Кадры решают все!» И в партийно-государственной среде, поднятой к высотам власти революцией и Гражданской войной, Берия был одним из наиболее ярких представителей тех, кто оказался равнодушен к жареным гусям, но кто, напротив, оказался жаден до работы, кто хотел быть среди тех кадров, которые «все» и решали…

Решать и работать! Работать и потому, что это интересно, и потому, что своей работой служить грандиозному делу развития великой страны. Для Берии это была не красивая фраза, а повседневная моральная установка.

Вот почему Сталин не мог не включить Берию в свое ближайшее окружение уже в ближайшее время. Уже скоро его вызовут в Москву за новым, на этот раз – в Москве же, назначением в Наркомат внутренних дел СССР.

И приход Берии на самый верхний этаж государственной власти был обусловлен объективно – запросами эпохи и интересами Державы.