Текст книги "Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом"

Боярская новгородская якобы «вечевая» республика, старицкие и прочие княжата, магнаты Курбские как раз и подходили для такой «конвергенции» с Западом, когда цивилизационное, а затем и политическое, а затем и экономическое и социальное верховенство на Руси переходило бы к Западу.

Вот ведь в чём была главная русская дилемма в эпоху Ивана IV Васильевича Грозного: развиваться самобытно и суверенно или принять лидерство уходящего в отрыв Запада, причём принять не ради процветания Руси, а во благо Запада. Решить эту дилемму в пользу Руси могло лишь общество, сплотившееся вокруг ясной идеи могучего и жёсткого русского царя. Да, с какого-то момента самодержавие начало бы становиться (и к XIX веку стало) для России избыточным, но до этого надо было ещё жить и жить, до этого надо было Россию сохранить и развить.

Княжатам на подобные соображения было плевать – как плевали на интересы Польши польско-литовские магнаты. И царь Иван это понимал в реальном масштабе исторического времени – мы это вскоре увидим.

Если мы начнём разбираться в правомерности тех или иных казней тех или иных конкретных лиц при Иване Грозном, если начнём дотошно выяснять степень их вины или невиновности, то не поймём главного: если бы не внутренняя и внешняя политика Ивана Грозного, Русь наверняка ждал бы жалкий удел. Как уж расписывают «креативные» «историки» судьбу «жертвы Грозного» – митрополита Филиппа Колычева… А он ведь её заслужил! Был бы Филипп опорой царя в строительстве государства да ещё без ухищрений Ивана бросил бы богатства церкви на ведение войны за выход к Балтике, и судьбу имел бы однозначно иную… И, возможно, не он один.

Прикинем…

С юга – Крым и Турция, с севера – Швеция. С востока – если бы не замирение и подчинение Казани и Астрахани – татарские ханы, с запада и юго-запада – Ливония, Польша, Литва и Семиградье… А во главе шляхетско-боярской Московской «вечевой» Руси вместо Ивана Грозного – Старицкие и Курбские…

Вот красота-то была бы – на радость «демократам» и либералам с Болотной площади! Никакого Ивана Грозного на троне, никакой тебе опричнины, никаких трагедии Новгорода и изнурительной Ливонской войны, никакого Малюты Скуратова-Бельского, никакого Ермака в Сибири…

Да и Сибири никакой…

То-то «Эхо Москвы» порадовалось бы!

А с ним – и «Новая газета» заодно!

А ведь правда, историческая правда заключается в том, что линия Ивана IV Васильевича в отношении того же Новгорода была единственно исторически верной.

Не могу этого не подчеркнуть ещё раз! В острой ситуации ряда реальных и потенциальных внешних национальных войн уважающий своё ремесло и владеющий им русский царь не мог, не имел права сохранять непрочный тыл, имея в этом тылу Новгород как фактор неопределённости.

Проблема Новгорода давно была для Москвы и всей Руси наболевшей. Но теперь – в эпоху царя Ивана, она полностью вызрела. Именно при царе Иване и по его решению Русское государство – впервые в своей постмонгольской истории – отважилось на войну за выход к Балтике, за «окно в Европу». И в условиях сложно ведущейся Ливонской войны сепаратизм Новгорода необходимо было пресечь гарантированно.

Царь Иван его и пресёк.

Глава 6
«Большой чертёж» Русского государства

Советский историк А. А. Зимин – один из крупнейших экспертов по эпохе Ивана Грозного. Но вот что писал он в предисловии к завершающей цикл своих работ по общественно-политической истории России XV–XVI веков книге «В канун грозных потрясений. Предпосылки первой Крестьянской войны в России»:

«Шестнадцатое столетие в истории России было переломным. Никогда ещё дотоле борьба нового и старого не была столь яростной и всесторонней. Два пути намечались в политическом развитии страны. Утверждение нача́л сословно-представительной монархии и постепенная ликвидация (кем?. – С.К.) политической обособленности земель скомканы были опричным деспотизмом Ивана IV и расчленением (ого!. – С.К.) страны на государев «удел» и земщину. На смену небывалым взлётам русской культуры и свободомыслия конца XV – середины XVI века пришли клерикальная реакция и средневековая схоластика…»

Профессор Зимин был прав – во второй половине XVI века борьба нового и старого в России приобрела характер яростный и всесторонний, однако новое – самодержавное, было за царём Иваном, а старым было то «удельное», против которого так яростно, хотя и нередко непоследовательно, боролся царь.

Кто как не глава центральной власти, то есть царь, и конкретно – царь Иван, вёл Россию по пути постепенной ликвидации политической обособленности различных русских земель? Так при чём здесь «опричный деспотизм»?

Россия того времени просто не могла позволить себе «свободомыслия» на либеральный манер, ибо оно-то как раз и было бы равносильно расчленению страны – не формальному, как это имело место в пору опричнины, а реальному. При усмотренном профессором Зиминым якобы расчленении страны на государев «удел» и земщину, ситуацию и там и там полностью контролировал Иван, оставаясь государем «всея Руси». А чем обернулось бы для России правление тех же Андрея или Владимира Старицких?

А?

Конструкция оценки не дожившего до времён «креативной» «истории» профессора Зимина такова, что её можно использовать и для следующего заявления: «Утверждение кооперативных начал новой жизни было скомкано аппаратным деспотизмом Иосифа Сталина. На смену небывалым взлётам свободомыслия 1920-х годов пришла тираническая реакция и сталинская начётническая схоластика».

Но чем стал бы «свободомыслящий» СССР Троцкого, Каменева, Бухарина, Чаянова, Мейерхольда и Мандельштама к середине 1940-х годов? Вотчиной западного капитала? Или – попросту одним большим пепелищем после нашествия на Русь уже не полчищ Батыя с Востока, а полчищ Гитлера с Запада?

Более того!

Уж не знаю, какие такие «небывалые взлёты русской культуры и свободомыслия», задавленные Иваном Грозным, имел в виду профессор Зимин… Возможно – «Новое учение» главы еретиков на Руси Феодосия Косого? Косой отвергал официальную церковь, отрицал святых и чудеса, проповедовал идеи социального и национального равенства всех людей… Всё это было хорошо и великолепно, но – не ко времени. Недаром Косой кончил тем, что бежал в Литву. Впрочем, и там он социальным реформатором не стал, играя крупную роль всего-то в движении антитринитариев (противников догмата о триединстве Бога). Учение антитринитариев возникло в первых веках нашей эры ещё в Римской империи, а в Средние века получило дальнейшее развитие. Причём один из лидеров антитринитариев – испанский мыслитель, учёный-энциклопедист и врач Мигель Сервет, известный открытием малого круга кровообращения, был схвачен в Швейцарии и по приказанию Кальвина в 1553 году в Женеве сожжён.

Что же до иного, то, не говоря уже о том же Ермолае-Еразме, которого при Иване никто не сжигал, на протяжении всего «Иванового» XVI века в России было предпринято некое великое дело, которое нельзя было поднять ни без весьма высокой культуры, ни без свободы деятельного духа. Речь – о таком деянии эпохи Ивана Грозного, как картографирование территории России.

Наступали времена, когда Россия не могла развиваться дальше, не имея обобщённых знаний о том, что она собой представляет. Иными словами, внутренняя география приобретала чисто практическое значение, и царь Иван осознавал это в полной мере. Но царь был в состоянии лишь поставить задачу, решать её должны были его подданные. Задача же была творческой, огромной, а территориально распространялась на миллионы квадратных километров.

На эту сторону русской жизни обращали внимание в основном во времена «тоталитарного сталинизма», когда в 1950 году издательством Академии наук СССР было предпринято переиздание так называемой «Книги Большому Чертежу». Да ещё академик Рыбаков издал монографию «Русские карты Московии XV – начала XVI века».

А дело было, повторяю, великое! Уже в начале XVI века московские землемеры приступили к составлению «чертежей» прежде всего пограничных западных русских земель – «Корельского рубежа», «Литовской и Псковской земли» и др. Б. А. Рыбаков считал, что составление карт охватывало период между 1503 и 1517 годами, а общая карта Московии была создана в 1523 году. Так что окольничий Лятский сбегал в Литву в 1534 году явно не с пустыми руками – русскими картами пользовался поляк Антоний Вид при составлении при помощи Лятского польской карты России.

Позднее – в 1613 году, ими же пользовался голландский картограф Хессель Герритц.

Территориальные приращения середины XVI века сделали карту 1523 года устаревшей, и в 1552 году Иван IV Грозный «велел землю измерить и чертёж всему государству сделать». Так было положено начало огромной работе русских землемеров над «Чертежом всему Московскому государству», известному также как «Большой чертёж». Странным образом статья о нём отсутствует в «брежневской» Советской исторической энциклопедии 1970-х годов, зато «Славянская энциклопедия» 2001 года сообщает, что в дополнение к уже имеющимся были засняты внутренние районы по Волге, Оке, Каме, Северной Двине, Печоре с её притоками, часть зауральских степей (район Мугоджар) и земли к югу от низовий Дона и в Прикаспии.

Работа над сводной картой России велась во всё царствование Ивана Грозного и закончилась уже после его смерти – между 1595 и 1600 годами. На карте насчитывалось около 1340 названий, относящихся к европейской части страны (без сёл), в том числе 880 рек, 400 городов и около 60 озёр. Чтобы создать такую карту, нужны были и знания, и самоотверженная личностная свобода землемеров, и немалое государственное финансирование.

Относительно того, существовал ли «Большой чертёж» в материальном виде одной огромной карты, или это был атлас карт, одного мнения нет. Судя по всему, «Большой чертёж» существовал, но, как отмечается в источниках, часто находился «в деле» и потому «избился и развалился весь», и «впредь по нём урочищ смотреть не можно». Считается, что эта суперкарта использовалась для целей управления, что кое-что говорит нам о подходе к управлению в той России, которую оставил после себя Иван Грозный. Показывали карту и иностранным дипломатам – как впечатляющее свидетельство мощи России.

В XVII веке был утрачен и сам «Большой чертёж», и копия с него 1627 года, но сохранилось описание («роспись») обеих карт, получившее название «Книга Большому Чертежу». Она-то и была издана в «сталинском» 1950 году издательством АН СССР. «Книга» весь XVII век и далее рассматривалась как официальный справочник для использования государственными учреждениями и служащими по всей России. Позднее, уже в XVIII веке, «Книга» считалась ценным сводом по географии России, особенно высоко ценились гидрографические сведения.

Для сравнения сообщу, что англичанин Джон Леленд начал первое описание Англии в 1536 году, однако обработка материала оказалась ему не под силу, и он завещал рукописи своим последователям, одним из которых был профессор из Оксфорда Уильям Кемден. Завершил работу «отец английской картографии» Кристофер Сэкстон. Около 1584 года он составил большую общую карту Англии, не дошедшую до нас, как и русский «Большой чертёж». Но в «просвещённой» Англии дело государственной важности поднимали одиночки-энтузиасты, а в «тоталитарной» России Ивана IV Грозного картографическая съёмка необъятных территорий была важным государственным делом, инициированным и финансируемым (не забудем!) самим царём. Способны ли были бы совершить подобное деяние Россия и русские люди, если бы они были «скомканы опричным деспотизмом Ивана IV», как это утверждает профессор Зимин и множество академиков?

Размышляя над всем подобным, приходишь к выводу, что даже крупные и серьёзные историки – а Александр Александрович Зимин относится, безусловно, к ним, иногда оказываются похожими на фоторепортёров, которые фиксируют события, но не всегда могут их объяснить. Приходит на ум и сравнение с данными аэрофотосъёмки. Снятое с самолёта фото отражает реальность, однако понять, что изображено на фото, может лишь опытный глаз. Нечто подобное мы имеем и при описании многими историками «опричнины» Ивана Грозного.

Слово «опричнина» существовало в русском языке давно, происходя от слова «опричь» – «кроме, исключая». Опричниной называлось отдельное владение, удел, в частности – особое удельное владение женщин из великокняжеской земли. Однако с эпохи царя Ивана IV Васильевича старое слово приобрело один смысл: «опричнина» – это особо выделенные Грозным из всего государства территории и особый режим управления на них.

К сожалению, исторический смысл и суть «опричнины» сих пор понят верно далеко не всеми. Так, например, вроде бы профессионально квалифицированный (его кандидатская диссертация о Грозном относится к началу 1950-х годов) автор современной книги о первом русском царе Даниил Аль, заслуженный деятель науки России, не чужд либеральных взглядов и считает, что опричнина, «потрясшая современников и оставившая по себе огромную, хотя и разноголосую славу в веках… была важнейшим делом жизни Грозного царя»… Конечно, это не так – опричнина была лишь инструментом в совершении важнейшего дела жизни Грозного, и этим делом были централизация, расширение Русского государства в сторону его естественных границ и упрочение его положения.

С одной стороны, это было понято давно и многими, с другой стороны – многими по разным причинам не понято и сейчас. Советский историк А. А. Зимин первую главу своей монографии «Опричнина» посвятил основательному анализу историографии проблемы, и из него следует, что уже дореволюционные историки были нередко прямо противоположны в оценке Ивана Грозного и «опричнины», а советские историки в этом отношении от царских отличались мало, несмотря на то, что основополагающий в СССР взгляд на Грозного установил Сталин. Его взгляд, между прочим, и наиболее исторически верен. Интересно при этом, что так же, как большевик Сталин, смотрел на опричнину русский дореволюционный историк Евгений Александрович Белов (1826–1895), о чём будет сказано позднее отдельно.

Интересно и то, как Сталин сопоставил фигуры Грозного, Петра и ряда их преемников. 26 февраля 1947 года Сталин, Молотов и Жданов долго беседовали с режиссёром фильма «Иван Грозный» Сергеем Эйзенштейном и исполнителем роли Ивана актёром Николаем Черкасовым о только что завершённом фильме.

Вот часть этой беседы, записанная со слов Эйзенштейна и Черкасова:

«Сталин. Вы историю изучали?

Эйзенштейн. Более или менее…

Сталин. Более или менее?.. Я тоже немножко знаком с историей… У вас неправильно показана опричнина. Опричнина – это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамёна и уходить с войны, – образовалась регулярная армия, прогрессивная армия…

Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния… Пётр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России…»

Затем, между прочим, Сталин прибавил:

«Ещё больше допустила его (онемечивание. – С.К.) Екатерина, и дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет, это были немецкие дворы. Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первый ввёл государственную монополию внешней торговли. Иван Грозный был первый, кто её ввёл, Ленин – второй…»

Сталин был, конечно, прав. В дореволюционной истории Российского государства – после провозглашения его самодержавным в эпоху Ивана Грозного – было лишь два великих подлинно национальных вождя – сам Грозный и Пётр. Екатерина здесь стоит всё же особняком.

Относительно «королевского войска» надо также знать, что ещё 3 октября 1550 года Иван издал знаменитый указ об образовании особого разряда «помещиков детей боярских лучших слуг» «числом тысяча человек» (фактически их было 1078 человек), получивших поместья под Москвой (возможно – в рамках реалистического переосмысления идей Ермолая-Еразма). «Боярские дети» – в феодальной иерархии низший разряд, составили «царев и великого князя полк». Это была личная гвардия Ивана – нечто вроде предшественников петровских преображенских сержантов, которые составляли резерв руководящего состава как военного, так и гражданского управления. Идею появления «царева полка» связывают иногда с именем второй жены Ивана – кабардинской княжны Марии, однако она появилась на Москве через десять лет после формирования личного полка Ивана.

Если же возвращаться к опричнине и иметь фактическую сторону дела, то начало опричнине было положено в январе 1565 года, когда царь, возвратившись в Москву после месячного пребывания в Александровой слободе, объявил о разделе государства на «Земщину» и «Опричнину». И этому предшествовали важные и бурные события…

В 1558 году Иван начал Ливонскую войну, целью которой был выход на Балтику и обеспечение возможности широкой и удобной торговли с Европой, в чём Русь нуждалась жизненно. После первых побед начались трудности, а почему – позднее станет ясно. Недовольные, которых никогда на Руси мало не было, стали роптать, причём недовольные были во всех слоях, что тоже понятно. Простой народ от геополитических проблем был далёк, и зачем надо тащиться в балтийские дали, а вместе с тем нести тяготы, не понимал. Наиболее же опасной была оппозиция княжат, бояр – кое-кто из них вообще бежал в Польшу и Литву, то есть прямо изменил.

Одной из наиболее чувствительных стала измена юрьевского (дерптского) наместника князя Андрея Курбского. В апреле 1564 года после секретных переговоров с литовским канцлером Радзивиллом и королём Сигизмундом II Августом он перебежал на сторону поляков. Курбский выдал всех ливонских сторонников Ивана и московских агентов при польском дворе, с которыми сносился как доверенное лицо Ивана, вошёл в королевскую раду (откуда и возник термин «избранная рада» в его послании Грозному) и в том же 1564 году возглавил одну из польских армий.

Измена Курбского была не единственной, и все бежавшие имели на Москве влиятельную, связанную с государственным руководством, родню. Стоящие во главе приказов дьяки тоже были недовольны. Происходя из служилого дворянства, в системном смысле они противостояли родовому боярству, но психологически и житейски скорее тяготели к нему. Из «грязи» многим хотелось выбиться не куда-нибудь, а в «князи».

В конце 1564 года Грозный удалился в Александрову слободу и там объявил, что отрекается от престола, гневаясь на духовенство, бояр, детей боярских и приказных людей. Это был сильный и точный ход, и вряд ли это был личный ход Грозного. Скорее можно предполагать, что всё было обдумано, взвешено и заранее обговорено с той частью руководящей светской и церковной элиты, которая была на стороне царя.

3 января 1565 года в Москву были привезены две грамоты. В грамоте, адресованной митрополиту Афанасию (вскоре он, сославшись на болезнь, удалится в Чудов монастырь и уступит кафедру Филиппу), были «писаны измены боярские, и воеводские, и всяких приказных людей», которые обвинялись в том, что они «его государьства людем многие убытки делали и казны его государьские тощили (истощали. – С.К.), а прибытков его казне… не прибавливали».

Царь обвинял бояр в том, что они раздавали государственные земли по дружбе и родству, собирали себе «великие богатства», но не хотели «радети» «о государе и его государьстве и о всем православном християнстве», а вместо того, чтобы защищать страну «от крымского и от литовского и от немец», стали удаляться от службы. Церковных же иерархов Иван обвинял в потакании боярам и заявлял, что «не хотя (не желая. – С.К.) их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство…»

Почему-то историки, описывая эту ситуацию, не подчёркивают вполне очевидную вещь: Иван не мог выдвигать голословные обвинения… Неконкретные обвинения повисали бы в воздухе, а если бы царь возводил на верных слуг Отечества напраслину, то его «выстрел» оказался бы холостым и даже мог сработать против него. А на Москве все сразу всполошились, стали обсуждать ситуацию и тут же снарядили в Александрову слободу депутацию. Значит, знала кошка, чьё сало съела?

Тем более что вторая грамота была адресована «к гостем же и к купцом и ко всему православному крестианству града Москвы». То есть Иван обращался не только к иерархам и феодалам, но и к торговым «верхам» в лице наиболее влиятельной их части – «гостей», и к посадским людям. И вот им-то царь сообщал, чтобы они «себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет». Это был особенно блестящий и беспроигрышный ход! Причём Иван особо велел «перед гостьми и перед всеми людми… прочести» его грамоту думным дьякам Путилу Михайлову и Андрею Васильеву. Возлагая персональную ответственность за доведение грамоты до всех москвичей на конкретных лиц, царь обеспечивал гарантию того, что его повеление будет исполнено.

Царские послания обсуждали, конечно, не на вече, но обсуждали активно, причём как боярство, так и купцы просили, чтобы он «государьства своего не оставлял». Но если феодалы лишь признавали, что царь волен «в животе (жизни. – С.К.) и смерти» «государьских лиходеев», то купечество заняло активную позицию, и не только просило, чтобы Иван их «на розхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял», но и заявляло, что они сами готовы истребить этих «лиходеев» («а хто будет государьских лиходеев и изменников, и они сами за тех не стоят и сами тех потребят»).

Делегатами к царю было решено послать архиепископа новгородского Пимена и архимандрита Чудова монастыря Левкия. К ним присоединились и другие. 5 января 1565 года в Александрову слободу прибыла депутация Боярской думы и церковных иерархов, сообщившая о согласии на предоставление царю чрезвычайных полномочий. В итоге в начале января 1565 года было объявлено об учреждении «особного» двора с особой территорией, казной, органами управления и особым войском.

Возникала совершенно новая государственная ситуация. Причём в свете вышеприведённых данных причины введения «опричнины» и её социальная база выглядят вовсе не так, как это представляли и представляют либералы уже не один век. Под «опричниной» они предлагают понимать режим террора, однако в действительности это была назревшая в обществе система внутригосударственных мер, использующих новый, эффективный по тем временам, государственный аппарат, готовый и способный работать на государя, то есть – на государство.

В «опричнину» были взяты наиболее важные в стратегическом отношении регионы и торговые города: в центре страны – Можайск, Вязьма, Суздаль, Ростов; на севере – земли по Северной Двине, Великий Устюг, Вологда, Каргополь, Сольвычегодск; на юге – Козельск, Перемышль, Медынь, Белёв… Позднее в опричнину были взяты Кострома, Галич, Старица, часть Новгорода Великого, Обонежская и Бежецкая пятины и другие территории. По сути, в «земщине» остались малоразвитые окраины.

Москва, а затем и Новгород вошли в опричнину отдельными районами – в опричнину были взяты посады, то есть зоны ремесла. Княжата и боярская знать с «опричной» территории выселялись в земщину, а их владения передавались опричным дворянам.

Иными словами, направленность нововведения была явно антибоярской и усиливала служилый и посадский элемент на Руси. Сталин совершенно верно определял опричное войско как «королевское», государское войско, и опричные войска – их численность была постепенно доведена с 1 тысячи человек до 5…6 тысяч, стали наиболее надёжной и боеспособной частью регулярной русской армии. Факт, говорящий сам за себя.

Юридически две части государства были разделены, но это была чисто формальная, предпринятая для развязывания рук Ивану мера. Так, уже после введения опричнины был созван Земский собор 1566 года, и это было, естественно, общерусское собрание. Из 374 членов этого Собора 205 были дворянами, и эти депутаты совместно с купеческими депутатами проголосовали за продолжение Ливонской войны.

Особо же, говоря о режиме опричнины, следует остановиться на, так сказать, казусе предпринимателей Строгановых. Случай Строгановых и саму опричнину освещает новым светом, и о государственной натуре царя Ивана позволяет судить более верно и объёмно.

Более того! Именно то, как выстраивались отношения царя и Строгановых, не оставляет камня на камне от фальсифицированного облика Ивана как тирана, не терпевшего ничьей власти, кроме собственной. Строгановым царь Иван предоставлял огромную реальную власть, потому что был абсолютно уверен в том, что Строгановы будут использовать данную им власть для усиления власти царя, то есть для усиления мощи и потенциала всего государства.

Мы это сейчас увидим…