Текст книги "«Классика и мы» – дискуссия на века"

Е. Сидоров. Да что это такое!

В. Куприянов. Нет, я говорю о сравнении, о том (Шум, выкрики.), что если мы… (Шум.) дело в том, что классическая литература, она существовала совсем в ином мировоззренческом комплексе. Там существовала риторика с ее доказательностью, там существовали ключевые тексты, в частности, этические тексты религиозного характера, которые если мы сейчас и знаем, мы не знаем системы их интерпретации. И благодаря этому то, что мы сейчас читаем в классике, это, скажем, одно из оснований этического учения, которого в другом преломлении у нас нет. Живучесть классики как раз в том, что она сохраняет в таком скрытом виде вот эти этические тенденции.

Что же касается критического, я все-таки вернусь к этому вопросу, доказательства, что мы можем, значит, этак говорить о том, что критик критикует того-то и того-то… вот это – наше «мы», то эта критика сводится иногда к описанию чисто внешних атрибутов поведения автора. Скажем, Маяковский, – дело не в кофте, но тем не менее он славен теми анекдотами, которые о нем рассказываются.

Что же касается канонизации Маяковского, то мы обратимся к филологической науке, – то его никто не канонизировал. Он был канонизирован Академией педагогических наук после того, как Сталин сказал, что он лучший и талантливейший. И с тех пор бедные дети страдают, и критики от массовой коммуникации (Аплодисменты.) каким-то… каким-то образом вводят в обиход классиков, то есть то, что изучают в школах… Скажем, один десятиклассник обратился ко мне с вопросом, как ответить, допустим… учитель задал вопрос такой по программе: поэма «Лонжюмо» Вознесенского и в чем сказался современный подход к этой теме. Я не нашел что ответить, кроме одного. Однажды мне пришлось участвовать в заседании рекламного ведомства, где обсуждался портрет, в частности, Ленина, сделанный одним из художников. И комиссия сказала: «Вот у вас Ленин не эмблемный. У него есть определенное выражение лица. Уберите всякое выражение, и тогда реклама пойдет». (Выкрики.)

Так вот, я говорю: современное осознание каких-то образов, ну, в частности, Вознесенского, это в том, что определенное историческое лицо сделано более эмблемным по отношению к тому, как мы его понимали раньше или как его понимали современники.

А теперь последнее слово.

Е. Сидоров. Вячеслав, все! Потому, что время истекло… (Шум, крики, аплодисменты.) Дорогие друзья, я затыкаю рот оратору вовсе не потому, что он говорит, что мне не хотелось слышать, допустим. Вот. Только… Сколько тебе надо времени, скажи?

В. Куприянов. Мне нужно две минуты.

Е. Сидоров. Две!

В. Куприянов. Две.

Е. Сидоров. Через две минуты ты уйдешь. (Шум.)

В. Куприянов. Уйду! Все! (Шум.) Дело в том, что я хочу просто… Поскольку я не могу говорить этими самыми… афоризмами, я скажу просто притчу. Если мы вернемся, так сказать, к тому вопросу: почему вот эти ключевые тексты давали классике жизнь, – то классика была благодаря этим текстам космологична. Скажем, мы сейчас не имеем архитектуры, потому что, скажем, русская архитектура классическая – эта русская церковь. Церковь была потому произведением искусства, потому, что в ней каким-то образом преломлялся космос. Сейчас эстетика становится функциональной. И благодаря функциональной эстетике мы, видимо, не имеем, скажем, параллелей классическому искусству. Если мы возьмем живопись, то благодаря понятию иерархии, которая существовала в классическом мышлении, мы имели глубину пространства, которое сейчас сведено к плоскости в живописи, и поэтому мы не имеем подобного мастерства.

Если мы будем говорить о музыке, сегодняшней, то мы видим то, что мы не имеем национальной музыки, то есть той музыки, которая идет непосредственно к молодежи, – это все заимствовано от англо-саксонской музыки.

Если мы будем говорить о современном искусстве кинематографии, которое противопоставлено каким-то образом классике, то вот вам притча, которая известна всем по фильму Андрея Тарковского – «Андрей Рублев». Это притча о литье колоколов. Нужен мастер царю, чтобы отлить колокол, мастера нет, вымерла вся его деревня, остался его сын, который, чтобы выжить, называет себя мастером. И вот мастеру придают артель, в которой каждый что-то свое знает, и мастер, не знающий ничего, руководит артелью ремесленников, не подозревающих о его невежестве. Решающим моментом в его деятельности является истерическое прозрение (нашел у себя под задом нужную глину, случайно скатившись с горы под дождем). С другой стороны, не по-детски трезвое надувательство – требование от властей побольше серебра, которое, как известно, для колоколов не употреблялось, а шло тайком на обогащение мастера. В результате колокол звонит, а гениальный невежа бьется в истерике, признаваясь, что не ведал, что он творил. А теперь представим себе на месте мальчика-литейщика колоколов вполне взрослого современного режиссера во главе артели из специалистов – операторов, художников, каких-никаких сценаристов и тому подобное, а также власти, от которых требуется серебро для литья кинопродукции. При этом чем загадочнее замысел режиссера, тем с большим основанием он сам же может утверждать, что именно его колокол звонит. Если к этому добавить дискуссионный хор критиков, где одни кричат, что колокол зазвонил, а другие еще громче – не зазвонил, то интерес к колоколу (то есть к кинофильму, роману, пьесе и тому подобному) обеспечен. Я уже говорил о сделанности ряда литературных имен подобной фантомной критикой. И – чтобы не раздувать дарованные мне минуты, закончу: одно из наших отступлений, или отличий от классики, – это искусно закамуфлированный нашей поверхностной критикой под новаторство непрофессионализм нашей массовой культуры. (Аплодисменты.)

……………

От редакции

Прерывая на этом месте публикацию дискуссии «Классика и мы», редакция приносит извинения читателям: этот обрыв произошел по причинам, не зависящим от редакции.

Магнитофонная запись, использованная нами при подготовке материала, к сожалению, дошла до нас не в полном виде. На полученных кассетах не оказалось выступления П. Николаева, а также заключительных слов Ст. Куняева и П. Палиевского.

Последняя кассета, на которой были записаны все вышеназванные выступления, так и не была найдена.

Что касается стенограммы, то обнаружить ее в архивах нам также не удалось.

Не в наших традициях использовать в подобных случаях невыверенные конспекты, обрывочные записи или разрезанную ножницами и заново выборочно склеенную фонограмму в духе пресловутых «сцен» из «разыгрывавшегося действа». Поэтому мы еще раз приносим извинения читателям за публикацию материалов дискуссии не в полном объеме.

Секретариат правления Московской писательской организации СП РСФСР 23 декабря 1977 г.
Из стенограммы

Кузнецов Ф.Ф.…В литературной среде существует закон бумеранга, и планируя наши мероприятия и готовя их, мы должны думать об идейной, творческой пользе, а также и об атмосфере нашего коллектива.

В свете вышесказанного, я не решился бы дать положительную оценку дискуссии «Классика и мы». Хотя это мероприятие и дало свою пользу – негативную, оно выявило, что методологический уровень в современной критике и литературоведении еще недостаточно высок и какую большую работу нам еще предстоит здесь проделать. Это мероприятие показало «здоровье» нашей Московской писательской организации, хотя сложилась экстремальная, острая ситуация в данном вечере, сложная организация справилась с собой в этой экстремальной ситуации. Но, правда, это результат не утверждающий, а показывающий, что не случилось того, что случилось. Тема «Классика и мы» – прекрасная тема, она притягивает к себе. На эту дискуссию пришло много людей, даже очень много, но среди них оказались и окололитературные люди, которые шли «на скандал». Мне кажется, что подобное мероприятие следовало бы провести в Малом зале, как внутрилитературную дискуссию, иначе это получилось панельное обсуждение, стриптиз. Это результат недостаточно серьезного подхода к данному вопросу и нашего Секретариата, в частности, тт. Кузнецова Ф. Ф., Карелина Л. В., Кобенко В. П., Сидорова Е. Ю. Ошибка и в том, что данный вечер проводился в Большом зале, было разослано 1000 билетов, а зал вмещает не более 650 человек, билеты были распространены без надлежащего контроля. В бюро шла дискуссия по проведению этого вечера в Большом или Малом зале. Председатель бюро т. Сидоров Е. Ю. не настоял на своей точке зрения, курирующий рабочий секретарь должен был проконтролировать подготовку к проведению этого мероприятия, быть на заседании бюро, на вечере. Курирующие секретари должны помогать объединениям в работе, работать больше с ответственными секретарями объединений. Взаимная информация – закон нормальной работы нашей организации. Каждый рабочий секретарь – литератор, писатель, несущий социальную роль. В данном случае т. Куняев С. Ю. выступил на этой дискуссии неправильно, высказав ряд нежелательных комментариев. Право каждого из нас иметь свое мнение на литературу, но есть еще ситуационная истина. В данном случае он не имел права на свою точку зрения, следует относиться более ответственно к своим выступлениям, к своей социальной роли, сообразовываться с ней, нужно консолидировать, объединять организацию, вырабатывать чувство ответственности. При подготовке такого рода обсуждения бюро должно было тщательно продумать фигуру первого оратора. …Серьезного, спокойного оратора, обязательно ознакомиться с тезисами, продумать содокладчиков. При разработке списка ораторов – нужно было поставить ясную цель и идти к ней, организуя движение к ней основным ядром ораторов. Все указанные недостатки по этому вечеру следует учесть и доработать.

Гинзбург Л. В. Я не был на дискуссии, хотя, если бы меня пригласили, я бы выступил. «Классика и мы» – серьезная международная проблема. Эта дискуссия не может обойтись без разбора современной международной литературы. Обсуждая такие проблемы, мы не можем игнорировать ленинское руководство 20-х годов, следует чаще обращаться к Ленину, к марксистским классикам и к Горькому, тогда у нас не будет недоразумений.

Таурин Ф. Н. Для проведения дискуссии был выбран Большой зал, это тоже неплохо, но почему в зале оказались окололитературные люди, мало секретарей Правления, по какому принципу рассылались приглашения, есть ли точные списки, кому были посланы приглашения, кто этим занимался?

Хайтина Э. А. Билеты рассылались по решению бюро творческого объединения критиков и литературоведов таким образом: Институт мировой литературы АН, Литературный музей, ЦГАЛИ, отдел рукописей Ленинской библиотеки, все, без исключения, литературно-художественные издательства, журналы; пресса: «Комсомольская правда», «Правда», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Советская культура», «Известия»; студентам филологического факультета МГУ (семинары Турбина, П. Николаева), студентам факультета журналистики МГУ (семинар Бочарова), студентам филологического факультета МГПИ им. Ленина, студентам Литературного института (семинары В. Гусева, В. Сурганова, В. Друзина). Коллективам МХАТ СССР им. Горького, Театра на Таганке, Театра на Малой Бронной. Всем ведущим прозаикам, драматургам, поэтам, членам СП СССР.

Рассылку делала я.

Кузнецов Ф. Ф. На этой дискуссии не было никого от отделов культуры ЦК, МГК и РК КПСС, от СП СССР, РСФСР и мало было наших секретарей Правления МО. На будущее следует продумать характер рассылки приглашений на подобные вечера.

Шатров М. Ф. Я, к сожалению, не был на этой дискуссии. Но много уже наслышан о ней. От обсуждений подобных вопросов нам не уйти. Зря мы испугались, ничего страшного на этой дискуссии не произошло, на поверхность были вынесены взгляды на многие вопросы, долго у нас была тишь да гладь, а сейчас произошло идеологическое сражение. Наша организация с достоинством вышла из него. Сама суть данной дискуссии интересна. Хорошо бы в докладе на Пленуме услышать точку зрения на эту дискуссию нашей организации, Секретариата, анализ того, что произошло на данной дискуссии.

Сидоров Е. Ю. Я согласен со всем сказанным выше товарищами. Ошибки нами были допущены. Я прекрасно знал, во что это выльется. Но все, что говорил в своем докладе Палиевский, он писал и публиковал ранее, и многие из нас это читали. Правда, группа Палиевского была подобрана и подготовлена, но они себя мгновенно скомпрометировали. Палиевский – зам. Директора ИМЛИ и придерживается правильных взглядов на культуру, этого нельзя исключать. О тезисах: доклад Палиевского был устным, я знал, что он скажет, и не счел возможным просматривать тезисы его доклада, тем более что их и не было.

Сначала мы хотели провести это мероприятие в Малом зале, но моя вина, что я хотел придать этой встрече представительный характер и добился Большого зала. Я знал, что Большой зал приобретет форму митинга, я знал, что разговор будет острый и нужно было этот вопрос решать иначе. ¾ зала – это были знакомые нам люди, окололитературная публика была по поведению, а не по положению. Афиша висела в вестибюле ЦДЛ 10 дней, никому не возбранялся вход в зал. Мне трудно со многими выступающими консолидироваться. Постепенно следует продумать план позитивных мероприятий, в ходе которого могли бы быть выявлены точные марксистские позиции, чтобы мы могли дать точный, правильный ответ многим нежелательным явлениям.

Карелин Л. В. Наш Секретариат под руководством Первого секретаря Правления т. Кузнецова Ф. Ф. еще молод, у него есть новая форма работы, правильные позиции, мы можем отбить неправильные взгляды на некоторые вопросы. Но в нашей работе должна быть слаженность в организационных вопросах. В данном случае, организационная сторона данной дискуссии была некорректна по отношению к нам, Секретариату. Вот примеры: макет билета у того, у кого выгодно вам, творческое объединение критиков, а не у курирующего секретаря, таким образом вы ставите под удар Кобенко В. П., который, как молодой сотрудник, может еще не совсем точно разобраться в данном вопросе. Это нужно прекратить, и в дальнейшем при подготовке любых мероприятий творческих объединений все согласовывать с курирующим рабочим секретарем, и у него подписывать приглашения. В приглашении на дискуссию стоят яркие имена, это рассчитано на сенсацию, вы делаете 1000 приглашений, заранее зная, что они разойдутся. В. Кожинову вы даете 100 приглашений – для кого? Писателей в зале было мало, т. к. основная часть приглашений ушла в различные, пусть литературные, организации.

Теперь о выступлениях: т. Куняев выступил в данном случае как слуга двух господ. Он больше поэт, а не критик, и следует также не забывать, что т. Куняев – секретарь МО СП РСФСР, учитывая все это, ему нужно было выступать с других позиций. Хорошо, достойно, на мой взгляд, выступили на этой дискуссии Евтушенко, Роднянская, Битов, Борщаговский и др. Но, к сожалению, прозвучали и столкновения между Палиевским и Эфросом, из зала поступали непорядочные записки. За ходом проведения нужно следить внимательней, записки должны поступать к председателю данного собрания, а не кому попало или самим выступающим. Некрасиво, истерично выступил В. Кожинов. Вообще собрание прошло тревожно. В свете всего сказанного, хотелось бы подвести итоги: положение в творческом бюро критиков трудное, неблагополучное. Следует договориться с рабочими секретарями МО о своей работе, своих обязанностях, ответственным секретарям творческих объединений следует подписывать приглашения только у курирующего секретаря Правления, все, что касается творческой работы, согласовывать и советоваться с творческими секретарями Правления и Первым секретарем Правления МО.

Куняев Ст. Ю. Очень правильный тон обсуждения дискуссии сегодня на Секретариате. Дискуссия была интересной, сложной по существу. Мне жаль, что обсуждение итогов дискуссии ведется в присутствии людей, среди которых не все слышали мое выступление.

Теперь по существу дела. Я в своем выступлении обозначил свои позиции в вопросе о традициях нашей классики, которые я защищаю давно и постоянно. «Маски спали», – сказал Е. Сидоров. Мне это не совсем понятно. Напомню вам свои статьи о Есенине, Блоке, Винокурове, Рубцове, Соколове, Окуджаве, недавнюю дискуссию в «Литературной газете» об отношении к классическому наследию. И статья о Багрицком, на основании которой я произнес речь, написана у меня около трех лет тому назад. Я предлагал ее во многие журналы. То, что она не напечатана, – не моя вина. Это были мои выношенные мысли, и я считаю, что всякий серьезный и доказательный разговор для дискуссии – благодатная почва. То, что этот разговор и мои мысли были не фельетонны, не поверхностны, а серьезны, подтверждается тем, что никто из моих оппонентов – ни Евтушенко, ни Эфрос, ни Борщаговский – по существу вопроса не возразили мне да и не могли этого, на мой взгляд, сделать, и ограничились только эмоциями. А эмоции, если они идут под аплодисменты, – дело дешевое. И мое выступление также не раз прерывалось аплодисментами, но мне гораздо дороже то, что моя точка зрения о том, что у нас порой понятие «классик» субъективно, была поддержана в выступлениях Ростовцевой и Куприянова. Кстати, этот сборник «Воспоминания о Багрицком» – уникальное издание, цитаты из которого встречались ироничным смехом аудитории совершенно заслуженно, в свое время должен был обратить на себя внимание творческого объединения критиков.

Итак, как критик, занимающий определенную позицию в вопросе «Классика и мы», я не отказываюсь ни от одного своего слова. Кто хочет серьезно возразить мне – пусть ознакомится с моей речью, которая застенографирована. Но моя ошибка была в том, что я, впервые участвуя в дискуссиях подобного рода, на трибуне при зале, не знал, что любой серьезный разговор при желании можно перевести на другие рельсы – на провокационную шумиху, разжигание дешевыми фразами и демагогическими репликами или оглашениями низкопробных записок всякого рода страстей. Я не перестроился на зал. Профессиональный уровень не вписал в систему. Да будет это нам уроком. Мы должны при организации подобных дискуссий учитывать, что и в зале, и в президиуме, могут быть уважаемые нами, талантливые, но истеричные деятели, каким показал себя Эфрос. Что он сделал? Он прямо дал понять залу, что выступления Палиевского и Куняева и провокационная записка, которую он получил, – явления одного ряда. То есть сыграл на самых низменных чувствах зала. Во-первых, я это заявление по существу категорически отрицаю – и каждый, кто прочтет мою стенограмму, думаю, со мной согласится. Если цитаты из произведений Багрицкого внесли в атмосферу некоторую мрачноватость, то я за это не ответственен, за это отвечает его творчество. Именно оно, как материал, и давало мне основание для доказательств, что Багрицкий – поэт, как говорил Палиевский, «авангарда» в широком смысле слова, а не продолжатель классических традиций, что усиленно старается доказать наша критика. Но разве я мог предположить, по какому пути пойдет это, как мне казалось, серьезно начавшееся обсуждение! Мне не хватило опыта таких выступлений. Не споря со мной по существу, оппоненты стали отделываться обидными репликами: «гнусное» (Борщаговский), «ретроспективная склока» (Евтушенко), не говоря уже об Эфросе. Отсюда и пошла частично непрофессиональная атмосфера дискуссии, ее неожиданный переход на «уровень» не больших идейных, исторических, а мелких «страстей».

И тут я должен организаторам дискуссии и ее председателю сделать несколько упреков и дать несколько советов.

1. Во-первых, Сидорову надо было заранее приблизительно знать, кто о чем будет говорить, и построить дискуссию композиционно. Я, например, случайно выступил, когда сказал Сидорову, что в 15 минут не уложусь, и он предложил мне выступать вторым, чтобы у меня побольше времени было. Я уверен, что мое выступление где-то в середине прозвучало бы иначе, чем после выступления Палиевского.

2. Во-вторых, Сидоров нарушил план выступлений, что во многом повлияло на течение разговора. После меня должен был выступать доктор филологических наук Леонтьев, видимо, с достаточно академической речью, после которой, я уверен, атмосфера была бы иной, он был уже объявлен, но Сидоров почему-то слово дал не ему, а Эфросу, совершив тактическую ошибку, – и с этого все началось. Леонтьев в результате не выступил и перед ним надо извиниться Сидорову.

3. Председатель, кроме того, что извинился перед Эфросом за хамскую записку, должен был указать Эфросу, что записки такого рода читать с трибуны есть провокационная бестактность, недостойная человека, стоящего на трибуне. Я ведь тоже получил немало записок самого разного толка и характера, и если бы хотел разжечь страсти, мог бы их зачитать. Но, выступив как поэт и критик, я счел свою миссию выполненной, и помня, что я секретарь, я не стал уподобляться Эфросу и лезть на трибуну с тем, чтобы прочесть оскорбления в свой адрес, в адрес своей концепции. Как вы помните, я в ответной реплике, ни на йоту не отказываясь от основного своего выступления, корректно возразил своим оппонентам. А между прочим, когда кто-то из выступавших, не помню, то ли Евтушенко, то ли Борщаговский, назвал мое выступление «гнусным» – кажется, Борщаговский (он мог это сделать, его провокационные способности мы знаем по недавнему его выступлению на вечере памяти Георгиевской) – председатель обязан был защитить меня. Обязан был он также, когда Ф. Кузнецов необдуманно сказал, что Куняев нашел трибуну для своей неопубликованной статьи, также защитить. Кто же на дискуссии выступает с опубликованными статьями? Это, я уверен, произвело бы хорошее впечатление на аудиторию.

Кстати, кроме Борщаговского, с желанием выступить подали записки из зала несколько человек, в частности толковый и интересный критик Глушкова, но председатель на свою голову дал слово Борщаговскому, не объявленному в программе, который и подлил масло в огонь.

4. Я упрекаю Сидорова, что он пытался прервать меня, хотя я говорил на тему дискуссии. Да и сам характер ведения ее («Стасик, ты говоришь не на тему…», «…Вадим, перестань»), неуместная инфантильность, реплики и шуточки, порой чрезмерный либерализм по отношению к тому, что вытворяет Эфрос, а в других случаях излишний диктат, жесткость, неожиданно сменяющаяся амикошонством, неумелое заигрыванье с аудиторией – все это не могло, конечно, способствовать нормальному течению дискуссии.

Итак:

1. Дискуссии надо готовить более тщательно. С основными выступлениями надо знакомиться хотя бы в общих чертах, хотя бы для того, чтобы план дискуссии, ее главное направление было выстроено. Даже при том составе дискуссия могла бы при этом пройти более конструктивно.

2. Публика на острые дискуссии должна приглашаться профессиональная. Я не знаю, как и куда шли пригласительные билеты на эту дискуссию, но продумывать эти адреса надо серьезно.

3. Я понимаю, что Е. Ю. Сидорову было нелегко. Дискуссия сама по себе была трудной. Течение ее пошло неожиданно. Сидоров – председатель молодой. Делал это он в первый раз. В следующий раз у него получится удачнее, но коль он взялся руководить таким сложным делом – а уже по составу было видно, что оно сложное, – к нему нужно лучше готовиться и председателю лично.

Вот мои предложения.

Цыбин В. Д. Я не согласен с выражением «сняты маски» – это неправильное выражение по отношению к данной дискуссии. Просто на этой дискуссии не были представлены достаточно сильные, здоровые критические силы. Куняев попал не в тот котел. Говорить о том, что это была полезная дискуссия, я бы не стал, это, на мой взгляд, неправильно, все было рассчитано на сенсацию. В этом свете могут повториться ошибки и в последующих наших мероприятиях. Все, что было здесь сказано, следует учесть в дальнейшей нашей работе. Неправильно было давать первое слово Палиевскому – это ошибка Сидорова. Последующие дискуссии нужно организовывать более внимательно, ибо опять могут выступить 2–3 человека, которые начнут травлю, и поставленные вопросы уйдут в сторону.

Таурин Ф. Н. Нам следует заглянуть на 2 дня вперед, на наш Пленум. Я думаю, что т. Кузнецову следует тщательно продумать этот вопрос в своем докладе. Не упомянуть об этом нельзя. Я не был на этой дискуссии, но информацию получил различную, очень разночтивую. Наряду с работой, которую мы проделываем по сплочению нашей организации, нам не следует забывать и о том, что существуют люди, которые ведут против нас провокационную работу, и нам следует активизировать наши контрмеры против этого.

Стаднюк И. Ф. Давайте делать выводы из всего получившегося. Многие вещи, которые произошли на дискуссии, не предвидеть было невозможно. На будущее нужно быть более внимательными к организации подобных мероприятий. Дискуссия была не подготовлена, были допущены различные ошибки. Секретариат сегодня дал всему этому определенную оценку. Все сказанное следует учесть в дальнейшей нашей работе. Вчитываясь в состав выступающих на дискуссии, можно наперед сказать, кто что скажет. Не стоило Палиевскому давать слово первому, ибо приводить в столкновение силы таких разнообразных людей – рискованно.

Росляков В. П. Эта дискуссия показала, как мы отвыкли от живого слова, поэтому и естественна наша реакция на эту дискуссию. Мы должны учиться проводить подобные мероприятия, а не стремиться к прошлому, к спокойному течению. Мы ставим нашу организацию сейчас во всех смыслах, и это самообучение должно проходить во всех формах.

Разумневич В. Л. «Дискуссия «Классика и мы» послужит для нашей организации уроком. Сегодняшнее наше заседание тоже урок для нашей работы. Все, что мы вскрыли здесь, показало, как неверная организационная работа выявила неправильное проведение дискуссии. Именно от организационной работы зависит успех наших мероприятий. Каждый из нас должен нести на себе ответственность за проведение подобных и иных мероприятий.

Из всего сказанного мы должны сделать следующие выводы: задача Секретариата и партийной организации выявить нежелательные тенденции в организации и всей своей работой ликвидировать их. Обязанность Секретариата и парткома – более серьезно подходить к данной работе. Секретарь Правления должен везде и всегда помнить, что он представитель Секретариата и более серьезно, ответственно относиться к своим выступлениям и заявлениям. Ст. Куняев в этом отношении допустил ошибку. Выступать на этой дискуссии ему, как секретарю, не стоило.

Кузнецов Ф. Ф. Правильно, что мы поговорили сегодня о проведении наших мероприятий и, в частности, обсудили дискуссию «Классика и мы». Когда мы говорим о консолидации, это не значит, что мы делаем Евтушенко и Палиевского единомышленниками в литературе, но в жизненных позициях они должны быть вместе. Не стоило употреблять такие выражения: «Палиевский пришел со своей группой», говорить о Кожинове «этот малый» (Кожинов – один из ведущих критиков). Независимо от позиций и взглядов, нужно в каждом уважать человека и писателя. Если бы не было инцидента с Эфросом, не было бы и 90 % скандала, который сейчас существует. Произошел скандал с Эфросом, который лег пятном на организацию, он был спровоцирован. Будем думать, что это произошло случайно. В данной ситуации, если бы Куняев так не выступил, а после него не было бы выступления Эфроса, дискуссия получилась бы в чистом виде. В свете вышесказанного сегодня, я еще раз призываю вас всех к большему чувству ответственности и политической зрелости в нашей работе.

ПОСТАНОВИЛИ:

1. Одобрить инициативу творческого объединения прозаиков по проведению цикла встреч с литературы и искусства.

2. Принять к сведению все высказанные замечания по проведению дискуссии «Классика и мы».

3. Секретарю Правления, председателю творческого объединения критиков и литературоведов Московской организации Союза писателей РСФСР тов. Сидорову Е. Ю. и ответственному секретарю творческого объединения критиков и литературоведов МО СП РСФСР тов. Хайтиной Э. А. строго указать на грубое нарушение порядка подготовки и проведения дискуссии «Классика и мы», выразившихся в изменении темы и переноса ее из Малого зала в Большой зал ЦДЛ без соответствующего согласования.

4. Секретарю Правления Московской организации Союза писателей РСФСР тов. Куняеву Ст. Ю. за непродуманное, несогласованное выступление на дискуссии «Классика и мы», что нанесло серьезный моральный ущерб организации, объявить выговор.

5. Обязать ответственных секретарей творческих объединений при подготовке и проведении мероприятий работать в тесном контакте с курирующими секретарями.

Председатель Ф. Ф. Кузнецов