Текст книги "«Классика и мы» – дискуссия на века"

Пленум правления московской писательской организации СП РСФСР 26 декабря 1977 года

Из выступлений

Феликс Кузнецов …Мы – за богатство и полнокровность современного историко-культурного процесса, а не за искусственное угрюмство и окорачивание его. Мы – за такое проведение принципов народности и партийности, конкретно-исторического подхода к наследию, которое бы учитывало и бережно сохраняло, даже – приумножало, а также верно и точно истолковывало все огромное и щедрое, гуманистическое, при всех своих противоречиях, богатство, доставшееся нам в наследство. Разве не свидетельство зрелости нашей культуры, все более глубокого и полного раскрытия гуманистического потенциала развитого социализма тот факт, что не только, скажем, Достоевского и Бунина, но и Платонова или Булгакова, Бабеля или Мейерхольда, Ахматову и Пастернака в поэзии и уж, конечно же, Есенина и Багрицкого, при видимой и строго индивидуальной противоречивости творчества каждого из них, мы освоили сегодня, как нашу гуманистическую ценность. Только субъективизм или безграмотность могут помешать осознанию столь элементарной, казалось бы, общепринятой сегодня истины.

Зачем же нам быть дурными хозяевами и ничтоже сумняшеся отдавать свое исконное добро врагу? Не разумнее ли, не правильнее ли по отношению ко всему ценному, полезному в строительстве нового общества – применительно ли к прошлому или настоящему в литературном процессе – держать руки открытыми, держать их не от себя, но – к себе?

…К сожалению, две последние дискуссии, проведенные в наших стенах, разочаровывают. Я имею в виду дискуссию, проведенную комиссией по фантастике и приключениям год с небольшим назад, которая из-за непродуманности ее подготовки и проведения не принесла той пользы, прежде всего, для улучшения работы соответствующей редакции издательства «Молодая гвардия», которую она могла бы принести. И я имею в виду недавнюю дискуссию «Классика и мы», которую готовило и проводило бюро творческого объединения критиков и литературоведов и которая, как отмечалось потом на том же бюро, прошла по поговорке «первый блин – комом», хотя, правда, основной-то разговор, исключая три-четыре выступления, прошел интересно. И бюро, и наш рабочий секретариат на своих заседаниях подробно проанализировали причины этой неудачи и сделали самые серьезные выводы на будущее.

Неудача эта ни в коей мере не должна поставить под сомнение то доброе, что сделало в этом году и планирует сделать в будущем творческое объединение критики и литературоведения под руководством молодого руководителя, талантливого критика Евгения Сидорова. Это все-таки неудача случайная, не выражающая духа и принципов работы объединения. Говорю об этом убежденно и на собственном опыте, поскольку именно этому объединению я отдал десять лет жизни.

И главное, досадная неудача эта не должна у объединения критики отбить вкус к проблемным и острым дискуссиям и обсуждениям. Мы должны обсуждать наши самые сложные творческие проблемы, без этого не может быть ни мировоззренческого, ни профессионального движения вперед. Но обсуждать так, чтобы проблемы не запутывать, как это получилось у критиков на сей раз, но прояснять, не разъединять людей, а соединять в совместном поиске истины. И делать это в своей, профессиональной аудитории, не прельщаясь интересом «публики»…

Григорий Бровман. …Я скажу, что методология, наша марксистская методология, ленинская методология не всегда торжествует в наших обсуждениях и даже в печатных изданиях. Тут предстоит еще спор, товарищеский спор, доброжелательный спор, предстоит и известная борьба. Я думаю, что неудача нашего обсуждения, которое было недавно, заключается именно в том, что некоторые товарищи выступали вне этой методологии. Они подходили к явлениям вольно, неисторично, не видя процесса развития литературы и вынимая из литературного процесса отдельные ячейки и рассматривают их сегодня, забыв о том, в какое время это было написано. Поэтому был упущен Багрицкий, которого назвал Феликс Феодосьевич. Но, к сожалению, аудитории о Багрицком было сказано очень дурно. Я думаю, что ни Багрицкий, ни Маяковский, ни Мейерхольд не были представителями тех сил, которые можно представить как авангардные силы. А наша задача, задача всех писателей, очеркистов, прозаиков с огромным вниманием отнестись к тем первым ласточкам нашей большой новой литературы, к тем, когда вопрос «кто – кого» не был еще решен, когда происходили споры, велась борьба, и в том числе кровопролитная, кто заявил себя не только сторонниками и провозвестниками нашей литературы, ее фанфаристами, но сумел под звуки труб вести творчество маршей, песен нашей великой Советской власти.

Я об этом говорю потому, что мне досадно, что мы не видим иногда того, что сделано, пренебрегаем, а иногда проявляем известную политическую слепоту.

Конечно, поэт не любит и не должен любить кровопролитные бои, не должен воспевать кровь. Когда Багрицкий писал о встрече с Дзержинским и говорил, что из штыка орудует революция, потому что она защищается от врагов, идет кровь, он не был воспевателем этого. Он был поэтом, который отражал сопротивление революции контрреволюции, которая добивалась уничтожения революции и ее людей. Не случайно Багрицкий воскликнул: «О, мать-революция, как нелегка трехгранная откровенность штыка!» Эта «откровенность штыка» была необходима. Все, знающие историю, хорошо это понимают. Почему же, выступая на этой трибуне, один из секретарей нашей Московской организации позволил себе высмеивать поэта за то, что он якобы питает пристрастие к таким кровавым ситуациям?

Мне думается, это пренебрежение к истории, непонимание реального жеста того или иного поэта либо незнание. Такого рода выступления свидетельствуют о слабости методологической вооруженности того, кто так говорит.

Мне показалось странным, Феликс Феодосьевич, что в планах Союза на ближайшие два года один из литераторов такого рода выступит в качестве докладчика о состоянии поэзии. Я не думаю, чтобы такой человек мог правильно ориентировать развитие нашей поэзии.

Необходимо сказать, что работа нашего творческого объединения, которая идет консолидированным шагом, тоже имеет свои трудности, свои сложности.

Нам нужны дискуссии, споры. Дискуссии вести трудно. Мы одно время их вели, не всегда удачно, потом отказались от них, сейчас снова начинаем их вести. Дискуссия о литературе, как и дискуссия о философии, истории – это, как было сказано на XXV съезде, сопоставление мнений, это естественная форма творческой жизни любой организации, любого коллектива. Но это сопоставление мнений на общей платформе. Есть позиция и есть платформа, предусмотренная, кстати, и в уставе Союза писателей, и нашем миросозерцании, которое не подлежит дискуссии и не подвергается спорам и обсуждениям.

Мне кажется, стремление взять под сомнение многое из того, что мы сотворили, чего мы добились и что мы утверждаем, – это стремление имеется у некоторых наших товарищей и у некоторых молодых критиков. И об этом надо говорить.

Поэтому нашему объединению предстоит и большая воспитательная работа. Мы должны воспитывать людей всех поколений, всех возрастов, когда мы можем убедительно, аргументированно доказать, что здесь есть отход от правильного – ленинского понимания культуры. Что правильно понимание старой культуры как исходной позиции, как говорит Ленин, исходного пункта для дальнейшего развития.

Евгений Сидоров.…Очень важно отметить заслугу критики в борьбе за преодоление рецидивов внеклассового подхода к сложным явлениям нашей истории, к попыткам отдельных литераторов свести многообразие действительности к проблемам, бесповоротно отодвинутым в прошлое, или же обелить отрицательные явления, решительно осужденные партией. Однако было бы неверным, близоруким не видеть проявления внеисторического подхода к проблемам – таким (об этом уже было сказано Г. Бровманом), как судьбы русского крестьянства, национальный характер, революционно-демократические движения и культура прошлого века, до сих пор не изжитые в литературной практике, и самое главное – не всегда получающие на страницах печати аргументированный отпор с позиций ленинского принципа, конкретно-исторического подхода к явлениям действительности, его учения о двух культурах в каждой нации.

В докладе Феликса Феодосьевича Кузнецова справедливо говорилось о серьезных недостатках в организации недавней дискуссии «Классика и мы», которую проводило бюро творческого объединения критиков и литературоведов. Я принимаю эту критику. Дискуссию на такую острую, весьма актуальную тему, конечно, необходимо готовить более тщательно и продуманно, опираясь на профессионально подготовленный состав участников, добиваясь высокого идейно-теоретического уровня выступлений. Уроки дискуссии, и тут я выражаю общее мнение нашего бюро, заставят нас особенно тщательно подходить к организационно-творческой стороне любого подобного собрания.

Информация отдела культуры ЦК КПСС о заседании творческого объединения критиков и литературоведов Московской писательской организации 19 января 1978 г.

Секретно

ЦК КПСС

21 декабря 1977 г. в Центральном Доме литераторов состоялось заседание творческого объединения критиков и литературоведов Московской писательской организации с повесткой дня: «Классика и мы».

В ходе обсуждения подчеркивалась важная роль классики в обогащении духовного мира современников, необходимость активного освоения классического наследия и бережного отношения к нему.

Вместе с тем при подготовке и проведении заседания творческого объединения критиков и литературоведов были допущены серьезные недостатки. На обсуждение не были приглашены многие авторитетные ученые и видные писатели. Заседанию был придан неоправданно массовый характер (присутствовало около 600 чел.). В некоторых выступлениях (поэты С. Куняев, В. Куприянов, режиссер А. Эфрос, критик В. Кожинов) содержались субъективистские оценки творчества крупных деятелей советской культуры, допускался отход от интернационалистских позиций. Объективный анализ традиций советской литературы подменялся в ряде случаев бездоказательными суждениями, эмоциональными крайностями.

Секретариат правления Московской писательской организации обсудил итоги заседания творческого объединения критиков и литературоведов и отметил, что руководство объединения отнеслось к подготовке этого мероприятия без должной ответственности. Негативные тенденции, проявившиеся при обсуждении проблемы классического наследия, были критически оценены на пленуме правления писательской организации Москвы 26 декабря 1977 г. в докладе первого секретаря правления т. Кузнецова Ф. Ф. и ряде выступлений писателей.

В ЦК КПСС у т. Зимянина М. В. состоялась беседа с секретарем МГК КПСС т. Макеевым В. Н., в ходе которой обращалось внимание на необходимость более тщательной подготовки мероприятий в Московской писательской организации, усиления политико-воспитательной работы среди литераторов.

Как сообщил т. Марков Г. М., секретариат правления Союза писателей СССР подготовит и напечатает в «Литературной газете» редакционную статью, в которой будет дана правильная марксистско-ленинская ориентация по вопросам классического наследия, традиций и новаторства многонациональной советской культуры.

В дальнейшем имеется в виду опубликовать в журнале «Коммунист» (т. Косолапов Р. И.) теоретическую статью по этим проблемам.

Докладывается в порядке информации.

Зав. Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро

С документом ознакомились и расписались М. А. Суслов и М. В. Зимянин.

Помета: «В архив. А. С. Аветисян».

Ристо Баялски
Полемика в Доме литераторов
(«Политика», 15.01.1978)

Литературный вечер, превратившийся в ожесточенную дискуссию, причиной которой явилось искусство авангарда. Конфронтация 20-30-х годов в литературе. Публика разделилась на два лагеря.

В Москве, в Центральном Доме литераторов, недавно состоялся необычный вечер, о котором говорят все больше и все громче. В переполненном Большом зале ЦДЛ присутствовало более 1000 слушателей. На трибуне сменялись ораторы, которые, как оказалось, придерживались различных точек зрения, что и послужило причиной серьезного спора. Острая полемика началась после выступления докладчика, который и бросил «первую перчатку». Публика с жаром следила за выступлениями представителей различных взглядов на искусство. Присутствовавшие в зале люди, в основном компетентные в этих вопросах, вскоре разделились на два лагеря, каждый из которых приветствовал аплодисментами выступление «своего» оратора.

Атака на авангард

Инициатором проведения вечера на тему «Классика и мы», состоявшегося 21-го декабря, была секция критиков Союза писателей. Публика (в основном – члены СП) словно почувствовала, что тема встречи предоставляет достаточно широкий простор для разговора, – желающих выступить было более чем достаточно. Вступительный доклад сделал Петр Палиевский, известный критик, заместитель директора Института мировой литературы. Палиевский встал на защиту русской классики от атак авангардистов, иными словами, от нынешних «интерпретаторов» классики. Русская классика, считает оратор, есть литература, устремленная в будущее. «Не классика является для нас материалом, а мы – материал для классики», – заявляет Палиевский. Но в XX веке произошли события, которых классики не могли предвидеть. У классического искусства появился конкурент – авангард, выступавший в качестве искусства нового типа. Главная характеристика авангарда, считает Палиевский, запрограммированность, а главная цель – воздействие на массы и ликвидация внутренней свободы. Авангард не несет в себе «позитивного творческого начала», поэтому и занимается «интерпретацией классики», у которой может это начало позаимствовать…

Докладчик заявил, что в настоящее время возобновилась и – более того – обострилась полемика со сторонниками искусства авангарда периода 20-х годов. В печати, по его мнению, решающее слово имеют представители авангарда, вытесняющие критиков авангардизма. Палиевский не удовлетворен и положением дел в Большом театре. Он утверждает, что там создается благоприятная атмосфера для деятельности «интерпретаторов». «До каких пор мы будем мириться с интерпретациями?» – задал он вопрос. Оратор с сожалением напомнил, что произведений Римского-Корсакова, в частности оперы «Иван Сусанин», которой прежде открывался каждый сезон, больше нет в репертуаре Большого театра.

Перефразируя рассказ Шукшина «До третьих петухов», Палиевский привел эпизод, послуживший ему иллюстрацией к сказанному.

…Черти обманом захватили монастырь. Монахи не знали, что им делать. Тут черт и говорит: «Ну что это за портреты висят тут у вас, разве вы не видите, что они давно устарели и их пора обновить?» «А кого же писать?» – спросили пораженные монахи. «Да нас, – ответствовал черт, – до чего же вы, монахи, отсталые, учить вас надо»…

Мысль всем была ясна: авангардистам отводилась роль чертей.

Поэт Станислав Куняев, первый участник дискуссии, поддержал Палиевского, выступившего против авангарда. Он подверг критике поэзию Багрицкого, которая, по его мнению, представляет лишь одесситов. «Поэзия Багрицкого не имеет никакого отношения к традициям русской литературы, – заявил он, – это антигуманная поэзия, восславляющая жестокость и садизм»[5]5
  Приписанные Ст. Куняеву слова, данные как цитата, нам в тексте его выступления найти не удалось. – Прим. ред.


[Закрыть].

Спасибо нашему времени

Попросил слова Анатолий Эфрос, режиссер театра на Малой Бронной, наряду с Любимовым пользующийся репутацией самого известного режиссера. Билет на его спектакль заполучить необычайно трудно.

«Выслушал я два первых выступления, и мне показалось, что третье будет еще хуже, – начал Эфрос. – Как вы только можете? Что это за язык? Что за черти тут упоминаются?»[6]6
  Слова А. Эфроса переданы неточно. Дальнейшее сопоставление цитируемого материала с текстами выступлений читатель может провести самостоятельно. – Прим. ред.


[Закрыть]

Из зала кто-то выкрикнул: «Вы и есть тот самый черт!»

«Зачем перечеркивать поэзию Багрицкого? Спасибо нашему времени, не ведущему подобных битв. Нам незачем сеять вражду, потому что мы все любим классику. Присмотритесь к тому, что вы делаете. Вы затеваете что-то такое, от чего и сами можете пострадать», – предупредил Эфрос.

Одна часть публики рукоплескала Палиевскому и Куняеву, другая – Эфросу. И нелегко было сказать, у кого из них больше сторонников.

Когда начал выступление Феликс Кузнецов, первый секретарь правления Московской писательской организации, публике показалось, что он вышел на трибуну с намерением погасить пыл дискуссии и примирить противников. «Не следует без нужды заострять проблемы, – начал он, – к чему приведет такая полемика? Классику надо уважать, мы все в долгу перед нею».

Но и сам Кузнецов не остался нейтральным. Он заявил Палиевскому, что тот увлекся и попал в плен собственных слов. Сказав «увлекся», Кузнецов имел в виду высказанное Палиевским, в котором противопоставлялись литература 20-х и 30-х годов, причем последняя характеризовалась как «расцвет классических тенденций».

«Авангардизм не нужно перечеркивать. Было время, когда мы сбрасывали со счетов классику. Неужели ныне мы будем отбрасывать авангардизм?» – задал вопрос Кузнецов.

30-е годы – самые лучшие?

Вполне определенно высказался и поэт Е. Евтушенко. Он заявил, что авангардизм – явление сложное и перечеркивать его не следует. Он обвинил Палиевского в том, что он по существу пытался подорвать основы поэзии Маяковского (Евтушенко имел в виду слова Палиевского о том, что авангардизм распространялся посредством плакатов). «Раз уж мы говорим о традициях, – заметил Евтушенко, – то самой ценной традицией является то, что великие русские писатели никогда не замыкались в тесную келью национальной ограниченности. Короленко осудил антисемитизм. И это тоже – традиция нашей классики».

Евтушенко сказал, что существует, по его мнению, конъюнктурный и действительный патриотизм, любовь к родине. «Что касается меня, – сказал поэт, – то я за патриотизм с открытыми глазами».

Палиевский и Кузнецов занимались, по разумению Евтушенко, «ретроспективным подстрекательством». Поэт напомнил, что русские писатели всегда страдали от цензуры и от других трудностей, в том числе и от внутренних распрей, но «мы уважаем их всех, в наших сердцах они помирились». Ни в коем случае нельзя ссорить мертвых, это – моральное преступление.

Евтушенко отреагировал и на заявление Палиевского о том, что 30-е годы были лучшими в развитии русского искусства, ибо в то время, в частности, были созданы романы «Тихий Дон» и «Мастер и Маргарита». «Правда, – заметил Палиевский, – роман Булгакова не был издан, но ведь создан-то был»…

«Как можете Вы называть порой Ренессанса те годы, – обратился поэт к Палиевскому, – когда мы потеряли столько прекрасных писателей. Как вы могли с такой легкостью сказать, что-де главное то, что роман «Мастер и Маргарита» был написан, хотя и не напечатан? Вы ведь знаете, что для писателя нет ничего страшнее замалчивания его лучших книг».

Литературный критик Александр Борщаговский (осужденный в 1949 году за «космополитизм») обвинил Палиевского в идеализации 30-х годов, бывших «трагическими для нашей литературы». «Вы говорите, что «Тихий Дон» – лучший роман XX века, но кто это доказал? – спросил критик и закончил словами о том, что счастлив жить во время, когда барометр показывает «ясно».

Вы что, не знаете Россию?

Сергей Ломинадзе из журнала «Вопросы литературы» (его отец при Сталине покончил с собой) критиковал Палиевского за его оценку 30-х годов, но в то же время подверг критике и Эфроса, Любимова, Трифонова и других интерпретаторов классики.

Критик Игорь Золотусский заявил, что ему не понравилось и выступление Евтушенко, потому что тот постоянно говорил «мы». А кто это – «вы»? По словам критика, Евтушенко не имеет права выступать от чьего бы то ни было имени после того, как написал стихи «Моя фамилия – Россия, а Евтушенко – псевдоним».

Критик Юрий Селезнев энергично восстал против призыва к примирению. Мы живем в мирное время, но не имеем права забывать годы, когда «был учинен погром в русской литературе». Этот оратор завершил выступление очень резко: «У нас не может быть мира с нашими противниками, которые используют оружие пострашнее нейтронной бомбы. С ними необходимо вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Эта война должна стать отечественной…».

В тот вечер в зале Дома литераторов выступали и другие ораторы, но все они выглядели бледнее в сравнении с упомянутыми – с такой оценкой согласились сторонники обоих «лагерей».

Крупным событием считают эту дискуссию сторонники авангарда. Те, кто опасается возврата «твердой руки», считают ее «серьезным предупреждением». И те и другие считают открытый разговор полезным. Никто пока не решается сказать, кто же оказался в выигрыше.

Когда посторонний человек задается вопросом, почему разговор в ЦДЛ называют открытым, если состоялся он «в кругу семьи» и освещен в печати не был, то вместо ответа слышит вопрос: «А вы что, не знаете Россию?»

Смысл этой фразы заключается в том, что в России тайное всегда становится явным.