Текст книги "Москва"

Глава восемнадцатая

Отвечая на вопрос коллег, почему он, имея ипподром за окном, так никогда и не играл на скачках, Диогенов попробовал отшутиться. Он часто отшучивался, когда пытался скрыть что-то важное. Вот и сейчас ответил он коллегам, что его скачки в душе, и что имеют они метафизический смысл. Отчасти это было правдой, и даже правдой истинной, и даже мистической. Но мало кто знал о том, что был у Григория Валерьяновича в жизни период, когда он серьезно играл на скачках, просаживая на ипподроме всю свою мизерную зарплату. Было это в те времена, когда он только что женился на Элеоноре Максимовне, и отчаянно нуждался в деньгах, ибо содержать молодую жену, да к тому же такой изумительной красоты, да к тому же с маленьким ребенком, на зарплату доцента было практически невозможно. Мысль заработать на скачках была простой и естественной, ведь никаким другим способом достать деньги человеку, не умеющему ничего, кроме как философствовать, было нельзя. Разгружать вагоны он больше не мог, грабить банк, или сберкассу ему не позволяли его убеждения, и оставался поэтому единственный выход – попытаться выиграть на скачках. Тем более, что ипподром находился рядом, и стоило лишь выглянуть в окно, как были видны его кассы, перед которыми постоянно толпился народ. Диогенов знал, что новичкам всегда везет, тем более таким новичкам, как он, которые в жизни ни разу ни во что не играли. И поэтому, получив в МГУ свою очередную скромную зарплату, отнес ее Диогенов не домой, а на ипподром, и целый день играл там, ставя на понравившихся ему лошадей. Собственно говоря, самих лошадей он не знал, и никогда не видел, ибо знают и видят лошадей вблизи лишь опытные игроки. Но Диогенов, внимательно изучив программку бегов, неожиданно сообразил, что клички лошадей делятся на две строго различных группы. А именно, на клички красивые, вызывающие восторг, доверие, и даже нежность к данной конкретной лошади. И клички непонятно какие, иногда откровенно грубые, нелепые и отталкивающие. Такие, которые даже неловко давать таким благородным созданиям, какими являются лошади. Среди кличек первой группы выбрал Диогенов такие, которые выражали стремительность, энергию и волю к победе, и стал ставить именно на этих лошадей. И, как ни странно, сразу же стал выигрывать, причем выигрывать много и по-крупному. Так что ему даже стало как-то неловко за всех остальных игроков, которые не догадывались о столь чудесной системе выигрыша. Которые не догадывались о столь верной системе, и составляли некие бесконечно сложные и бесконечно запутанные таблицы, тщательно пряча их от остальных, и надеясь с помощью этих таблиц сорвать главный куш.

«Вот что значит люди, не умеющие взглянуть на проблему по-философски, – радостно думал про себя Диогенов. – Вот что значит недостаток философского образования вообще и неспособность к критическому мышлению. Ну что же, тем хуже для них, а мы будем продолжать в том же духе, надеясь в итоге сорвать главный куш!..»

Главный куш, о котором мечтал на скачках Диогенов, был выигрыш Суперкубка сезона, который мог достигать нескольких миллионов рублей. Обладая такой суммой, Диогенов мог бы долгие годы содержать свою молодую жену вместе с ребенком, посвятив все свободное время сладостному и вольному философствованию. Поскольку он продолжал все время выигрывать, и часть денег приносил домой, он сказал Элеоноре Максимовне, что ему неожиданно прибавили зарплату. Элеонора Максимовна поверила ему, и сразу же прикупила себе несколько колечек и брошек, что в будущем крайне ей пригодилось. Также на эти первые выигранные молодым Диогеновым деньги куплен был дорогой концертный рояль фирмы «Зайлер», вокруг которого в скором времени и стали собираться гости на знаменитых музыкальных вечерах хозяйки дома.

Тем временем приближался сентябрь, время Суперкубка сезона, и Диогенов, заранее все рассчитав, и ничуть не сомневаясь в победе, решил сделать единственную громадную ставку на одну особо понравившуюся ему лошадь. Кличка ее дышала энергией и победой, она была вся просто переполнена энергией, и Диогенов не сомневался, что именно эта лошадь и выиграет Суперкубок сезона. В назначенный день втайне от жены он забрал из дома все наличные деньги, и прибавил их к своим, которых к тому времени скопилось немало. Суперкубок сезона вызывал всегда особый ажиотаж, на него съезжались игроки из других городов, и даже из заграницы. Не говоря уже об игроках московских, со многими из которых Диогенов уже познакомился лично. Он заранее купил входной билет на ипподром, и гордо прошел мимо касс, которые осаждали толпы людей, не успевших купить входной билет. Поставив всю огромную сумму в кассе на нужную лошадь, он прошел на трибуны, где его знакомые держали уже свободное место. Когда начался нужный забег, и лошадь Диогенова рванула вперед, он вскочил вместе со всеми на ноги, и стал криками поддерживать своего скакуна, надеясь этим хотя бы на дюйм приблизить его к финишу. Маленький и ладный жокей, сидевший на спине вороного красавца, слился, казалось, с ним и душой и телом, и Диогенов сразу же подумал, что потом, после выигрыша, он обязательно отблагодарит этого ладного жокея. Но случилось непредвиденное, такое, о чем Диогенов не мог даже подумать – за полкруга до финиша вороной жеребец, ставший абсолютным лидером, неожиданно споткнулся, и сломал себе ногу. Потом было много версий, отчего это произошло, и Диогенов, ушедший от горя в запой, подробно обсуждал это в кабаках с такими же, как он, неудачниками. С такими же игроками, долго вычислявшими нужную лошадь посредством сложнейших таблиц, пророческих снов, подкупа жокеев, а бывало, что и самой настоящей магии. Ему рассказали о множестве случаев таких же вот неожиданных катастроф, когда в одночасье люди вдруг теряли все свое состояний, или, наоборот, из нищих становились принцами и королями. Но тогда, стоя на трибуне в толпе неистово кричащих болельщиков, он плакал от обиды и ярости, понимая, что это не что иное, как настоящее крушение мира. Того мира, который он для себя построил, и который вдруг разрушился, как карточный домик, от единого дуновения ветра.

Он, как уже говорилось, на какое-то время ушел в глубокий запой, а Элеонора Максимовна, которая быстро все у него выпытала, стала подсчитывать собственные потери и приобретения. Неожиданно оказалось, что приобретений этих гораздо больше, чем потерь. Во-первых, у нее была квартира на Беговой, и лишаться этой квартиры она не собиралась. Во-вторых, у нее было несколько колечек и брошек, которые она выгодно продала, и получила за них приличные деньги. И, наконец, в-третьих, у нее был концертный рояль фирмы «Зайлер», и она уже представляла, как этот рояль станет центром ее будущих музыкальных вечеров. Ну а то, что Диогенов втайне от нее играл на ипподроме, а потом вообще ушел в глубокий запой, было для нее не особой новостью. Художники, которым она недавно еще позировала, и натурщицей многих из которых была, постоянно вытворяли и не такое. Так что со стороны Элеоноры Максимовны все прошло более-менее гладко.

Со стороны же Григория Валерьяновича все было не так гладко и не так однозначно. Запой его, конечно, со временем кончился, и он опять вернулся к нормальной жизни работающего в университете философа. Но этого было мало, и Григорий Валерьянович приступил к философскому осмыслению всего, что произошло с ним за последнее время. Результаты осмысления были не менее удивительны и неожиданны, чем сам его проигрыш на ипподроме, ибо пришел Диогенов к нескольким очень серьезным выводам. Главным из них был вывод о том, что стремиться в жизни надо не к крупному выигрышу, а к выигрышам постоянным, но более мелким. На философском языке это означало, что в жизни следует идти срединным путем, не допуская резкого отклонения или вверх, или вниз. Что важно в жизни придерживаться золотого сечения, не допуская падения в бездну, которое означает смерть. Или взлет к облакам, который означает великий подвиг, но в итоге тоже кончается смертью

«Только лишь ровный и спокойный бег, как у рысака, как у иноходца, изо дня в день, из года в год, может обеспечить человеку и долгую жизнь, и постоянный успех…»

Здесь явно просматривались восточные мотивы, и Диогенов потом несколько лет посвятил изучению индийской философии, и особенно учению Будды. На ипподроме он после этого уже не играл, сообразив, что это ристалище страстей совершенно противоположно тому ристалищу духа, которое находится у него в душе. Что человеку в жизни следует выбирать что-то одно, и что он свой выбор уже сделал. Ну а на вопросы друзей, почему он, имея ипподром под рукой, не ходит туда играть, Диогенов обычно добродушно отшучивался.

Глава девятнадцатая

Еще в детстве, впервые осознав себя куклой, Людмила Васильевна была чрезвычайно заинтригована этим фактом. Вначале она была испугана, и испугана настолько, что даже хотела отравиться, или прыгнуть в реку с обрыва. Одно время она расковыривала булавкой себе небольшой участок кожи на руке, и обнаружила, что внутри у нее пустота, и крови почти что нет, так, чепуха, две или три капельки. И, что самое главное, ей при этом было совсем не больно. Именно тогда она поняла, что является куклой. При этом ее родители были совершенно нормальными в том смысле, что являлись настоящими людьми. Они, как все, ранились иногда колючими или режущими предметами, и из них при этом текла настоящая кровь. Кровь же у Людмилы Васильевны была скорее ненастоящая, чем настоящая, кровь для видимости, для того, чтобы только сделать вид, что она течет из нее, словно из человека. Да, поначалу это было странно, пугающе и где-то даже на грани шока, но постепенно молодая Людмила Васильевна к этому привыкла, и поняла, что в таком ее состоянии есть даже некоторое преимущество. И даже не некоторое, а очень большое. Во-первых, она была не просто куклой, а очень красивой куклой, на которую все обращали внимание. И мальчики в школе, и даже учителя, особенно же учитель физкультуры, который почему-то часто стал оставлять ее после уроков. Оставлять, и индивидуально с ней заниматься. Он занимался с ней на тех снарядах, где надо было делать прыжки, а потом или поддерживать ее, или ловить на лету, иногда даже падая с ней на пол, и вынужденно прижимаясь к ее телу необыкновенно красивой и холодной куклы. А то, что она холодна, Люда поняла сразу же после того, как сообразила, что она не человек, а красивая кукла. Одно время она охотно занималась индивидуально с учителем физкультуры, и падала вместе с ним на пол, но потом он заявил, что разводится с женой, и женится на ней, если она его любит. Но Люда его не любила, ибо куклы не могут любить никого, разве что самих себя, и уж во всяком случае не учителей физкультуры. И она перестала ходить в спортзал на индивидуальные занятия, а учитель физкультуры после этого попытался повеситься, но неудачно. После этого поняла Люда, что куклы любить не умеют, но именно поэтому в них постоянно кто-то влюбляется. Она даже какое-то время размышляла над этим удивительным фактом, и пришла к выводу, что любовь возникает именно из чувства холодности одной из сторон, которой вторая сторона, пытаясь ее согреть, постепенно отдает все то тепло, и даже огонь, которые у нее есть внутри. Отдает, и очень часто после этого гибнет из-за переохлаждения. После этого, поняв главный парадокс любви, она уже уверенно шла по жизни, влюбив в себя множество людей, которые после этого часто погибали от переохлаждения. В маленьком сибирском городке она уже давно не жила, и давно уже не была Людой, а стала сначала Людмилой, студенткой московского института, а потом уже и Людмилой Васильевной. В институте, кстати, живя в общежитии, она на одной из вечеринок, выпив лишнего, решила показать друзьям, что совсем не боится боли, и воткнула себе в руку острый и тонкий нож, случайно оказавшийся рядом с ней. Но неожиданно выяснилось, что внутри у нее уже не была пустота, а была самая настоящая плоть, насыщенная нервами и кровью, которая неожиданно побежала ручьем, и залила все ее платье. Это очень ее поразило, ибо она поняла, что уже не является глянцевой куклой, которой когда-то была в детстве, и что в каком-то смысле она превратилась в настоящего человека. Хоть и не насовсем, и не полностью, но превратилась. Она решила не терять времени зря, и пользоваться своим преимуществом куклы, поскольку неизвестно было, сколько еще такое преимущество сохранится. Она по-прежнему была необыкновенно красива, но пустоты внутри у нее стало намного меньше, и пустота эта заполнилась плотью, кровью и нервами.

Именно после этого случая на студенческой вечеринке, когда воткнула она в себя длинный и острый нож, а из нее вдруг неожиданно полилась кровь, она попала на обложку одного глянцевого журнала. Первоначально она вовсе и не хотела туда попадать, но как-то в метро к ней подсел симпатичный молодой человек, и, представившись фотографом одного модного журнала, предложил ей сделать на пробу несколько снимков.

«Я никогда не снималась для модных журналов…»

«Всегда приходится делать что-то в первый раз. Попробуйте, и вам так понравится сниматься для модных журналов, что вы уже ничем больше не сможете заниматься…»

«Но я учусь в институте, и у меня совсем нет свободного времени…»

«Не верю, у такой красивой девушки всегда найдется время для того, чтобы завоевать сердца новых поклонников…»

«Но мне и так хватает поклонников…»

«Это не те поклонники, которые вам нужны. Это или студенты, или преподаватели института, в котором вы учитесь. После того, как вы попадете на обложку нашего журнала, у вас появятся совсем другие поклонники. Это будут богатые люди, с очень прочным положением в жизни, с дорогими машинами, и с дорогими перстнями на пальцах, стоящих целое состояние. А потом такие же перстни или кольца появятся и на ваших красивых пальчиках…»

Последний аргумент сразил Людмилу Васильевну, и она согласилась ради эксперимента сняться для обложки глянцевого журнала. Эксперимент прошел успешно, и вскоре журналы с кукольным лицом молодой студентки появились во всех газетных киосках Москвы. И началась после этого ее неожиданная и необыкновенная слава. Одно время она жила с фотографом, открывшим ее в московском метро, но потом ушла от него к владельцу дорогого иностранного автомобиля, у которого на пальцах были дорогие и массивные кольца. Вскоре и у Людмилы на пальцах появились такие же кольца, правда, не столь массивные, ибо рука у нее была изящной и кукольной…

«Ты кукла моей мечты, – говорил ей владелец массивных колец, ставший вскоре после этого ее мужем. – Мне кажется, что я еще в детстве, не наигравшись в оловянных солдатиков, мечтал о такой кукле, как ты..»

«А ты мужчина моей мечты, – отвечала ему Людмила. – Мне кажется, что я мечтала о тебе еще в детстве, когда была обыкновенной куклой, и жила в картонной коробке среди плюшевых медведей, деревянных кубиков и бравых оловянных солдатиков…»

Такие разговоры их продолжались достаточно долго, пока Людмила не закончила институт, и не получила диплом юриста. Ее слава русской говорящей куклы вышла постепенно за пределы страны, ибо за деньги мужа она регулярно появлялась на обложках сначала отечественных, а затем и зарубежных журналов. Единственное, чего она не могла, так это сниматься в кино. Многие режиссеры приглашали ее в свои картины на главные роли, но после первых же проб понимали, что для кинематографа Людмила не создана. Она еще оставалась внутри себя обыкновенной куклой, и временами начинала двигаться так же механически и так же заученно, как движутся куклы. Ничего, кроме насмешек и хохота это не вызывало. И, кроме того, речь ее тоже была заученной и механической, и подходила скорей для какой-то пародии, чем для серьезного кинематографа. Да и сама она, по большому счету, была самой настоящей пародией на человека, хоть и имела безупречную внешность красивой куклы. Это понимали со временем все мужчины, которые узнавали ее достаточно близко. Это понял наконец и тот фотограф, впервые обнаруживший ее в метро, который давно уже тяготился ей, и был только рад, когда она ушла от него к богатому бизнесмену. Это в итоге понял и богатый бизнесмен, согласившийся на развод с ней, и отдавший ради свободы половину своего состояния. Но перед этим, правда, он свозил ее в Японию, где сделали мультфильм с героиней, точь-в-точь копирующий кукольные черты Людмилы. Было совершенно непонятно, почему именно японцев заинтриговала она своим внешним видом, ведь в Японии хватает и своих кукольных женщин. Но грех было не воспользоваться таким интересом к себе, и Людмила, обретя славу в России, неожиданно обрела ее и в Японии. Однако куклой все равно оставалась русской…

И было еще одно обстоятельство, которое Людмила тщательно ото всех скрывала – она была не очень умна. Да, она постепенно все больше и больше становилась человеком, но умственные способности у нее были прежние, кукольные. И другими стать никак не могли.

«Кукла, знай свое место!» – настойчиво звучал внутри нее чей-то голос, временами сводивший ее с ума.

«Кукла, знай свое место!» – твердил он ей по ночам, и она просыпалась в холодном поту, видя рядом с собой то фотографа, снимавшего ее для модных журналов, то богатого бизнесмена, то кого-то еще, ибо оставаться одной она уже не могла.

«Кукла, знай свое место!» – твердил постоянно ей чей-то голос, и она так привыкла к нему, что уже не обращала на него внимания. Или почти что не обращала…

Многих мужчин, впрочем, привлекал в ней не столько ум, сколько ее внешность необыкновенно красивой куклы, и следующим мужем Людмилы стал православный миллионер с репутацией щедрого мецената. Черт его знает, почему у нас, в православной стране, где все сплошь и рядом крещены в православии, бизнесменов и даже миллионеров называют православными?! Неужели за те дары, иногда действительно щедрые, что подносят они храмам и монастырям? Так почему же раньше не называли православными тех купцов, что подносили такие же дары все тем же церквам и монастырям? И почему же не называли православными миллионерами Демидова, Третьякова, Мамонтова, или Морозова, сделавших для страны гораздо больше современных миллионеров? Или, по крайней мере, не меньше. Не потому ли, что православие свое они не выпячивали, и не стремились на каждом углу его подчеркивать. Не будьте, как мытари и фарисеи, некогда говорил Иисус, и если кому даете милостыню, то делайте это тайно, а не явно. Вот здесь и заключена, очевидно, разгадка проблемы, вот здесь, очевидно, и зарыт корень современного меценатства! Но, впрочем, Людмиле, ставшей женой православного миллионера, было глубоко наплевать на подобные рассуждения. Да и не способна она, очевидно, была их понять. Вместе с мужем, однако, она ездила и по церквам, и по монастырям, и даже пару раз посетила Святую Землю. А после этого сама стала православной миллионершей, и полюбила подносить дары, иногда достаточно щедрые, и владыкам, и приходам, и нищим на папертях. А когда развелась со своим православным миллионером, продолжала это делать уже самостоятельно. Тем более, что была она теперь обеспеченной женщиной, ибо ее супруг, точно так же, как и предыдущий, оставил ей половину своего состояния. Он же привил ей интерес к крестным ходам, в которых новоиспеченная миллионерша, которую все звали теперь Людмилой Васильевной, участвовала регулярно. Более того, она теперь финансировала многие крестные ходы, устраиваемые по самым различным случаям. Из-за засухи, из-за мракобесия зарвавшихся деятелей искусства, или из-за недостаточного внимания Неба к судьбам огромной многострадальной России. Она чувствовала, что восторг, переполнявший ее во время таких крестных ходов, вытеснял из нее холодность бездушной, и неспособной к любви куклы. И, кроме того, во время этих шествий ненавистный голос: «Кукла, знай свое место!» – в ней уже не звучал. У нее постоянно все мироточило и сочилось елеем: мироточили дорогие обои на стенах, мироточили часы восемнадцатого столетия, подаренные ей последним супругом, старинные иконы в углу, и даже деревянные хохломские доски на кухне. Она чувствовала, что еще немного, и замироточит она сама. И, кроме того, она чувствовала, что чем больше в ней веры, тем меньше ей надо думать, и тем меньше надо доказывать окружающим, что она умная женщина. Ум теперь для нее был на каком-то втором, и даже на третьем месте, а на первом для Людмилы Васильевны была вера. Но этого ей было мало, она чувствовала, что кроме веры ей еще нужна и любовь. Но не любовь к мужчине, ибо через такую любовь она уже прошла, и возвращаться к ней опять не хотела. И невестой Христовой тоже не собиралась быть, ибо понимала, что кукле в монастыре делать нечего. Но потребность в любви сжигала ее, и она полюбила покойного, убиенного большевиками императора Николая Второго. Вот его невестой она вполне могла быть. Невестой в каком-то высочайшем, непостижимом для обычного человека смысле. Духовной невестой. Сакральной невестой. Такой невестой, от которой Государь уже не мог отказаться. И поскольку чувствовала Людмила Васильевна все большую и большую потребность в любви, она все больше и больше влюблялась в Государя императора Николая Второго, и все больше и больше сжигала за собой мосты. Но она не могла действовать в одиночку, ей была необходима чья-то помощь, и такую помощь она нашла в одном из московских спиритических обществ. Она, кстати, уже давно и прочно была депутатом Государственной Думы, и даже возглавляла в ней подкомитет по депутатской этике. Или какой-то иной подкомитет, мы уже точно не помним, какой именно. В этих думских комитетах и подкомитетах сам черт ногу сломит, а уж человек и подавно…

В спиритическом обществе, в которое она попала, ей страшно обрадовались. Дело в том, что между московскими спиритическими обществами существовала большая конкуренция, вызванная разными, иногда весьма серьезными причинами. Одни общества крутили на столах тарелки, а другие этого не делали, ибо считали такой способ общения с духами неправильным, и напрямую обращались к ним с разного рода вопросами. Но то, что к духам умерших людей можно обращаться с вопросами, чрезвычайно обрадовало Людмилу Васильевну. Ибо это означало, что и она может обратиться с вопросом к духу давно умершего императора Николая Второго. Обратиться, и спросить у него все, что она пожелает. В обществе же ожидали от нового члена богатых пожертвований, и такие пожертвования не заставили себя ждать. Деньги в спиритическое общество полились рекой, и вслед за этими деньгами бешено закрутились столы на спиритических сеансах, а вслед за ними закрутились тарелки, лежащие на этих столах. Но результат всего этого круговорота денег, столов и тарелок в природе был ноль, ибо вместо духа императора Николая Второго перед щедрой дарительницей появлялась всякая ерунда. Какие-то мелкие бесы, какие-то незначительные персонажи, не то из прошлого, не то из настоящего, не то вообще неизвестно откуда. То какой-то красноармеец с перевязанной щекой представал перед изумленной Людмилой Васильевной, то какой-то белогвардеец на одной ноге, то мелкий чиновник в старой и ветхой шинели… Одним словом, как ни вертели столы перед Людмилой Васильевной, как не вращали перед нею тарелки, а духа убиенного императора Николая Второго так и не смогли вызвать… Совсем уже было отчаялась несчастная женщина, ибо была она уже больше женщиной, чем куклой, и решила сменить это спиритическое общество на другое. Но однажды, глубокой ночью, в очередной раз обратившись к духам с просьбой разрешить ей поговорить с Николаем Вторым, услышала она глухой и торжественный голос. Голос этот несомненно принадлежал Николаю Второму, ибо следом за ним перед собравшимися на спиритической сеансе показался и сам еле угадываемый лик предпоследнего русского царя. Для тех же, кто считает Николая Второго последним русским царем, напомним, что он отрекся в пользу своего младшего брата Михаила, который и стал последним русским царем, процарствовавши, впрочем, всего один день.

«Чего ты хочешь от меня, несчастная женщина?» – спросил у Людмилы Васильевны еле угадываемый лик Николая Второго.

«Хочу разговаривать с вами, мой царь, – еле живая от страха, прошептала в ответ Людмила Васильевна. – Хочу испросить разрешения постоянно быть с вами, хочу ловить каждое ваше слово и видеть каждый ваш жест. Разрешите быть вашей постоянной спутницей!..»

«Для того, чтобы быть моей постоянной спутницей, ты должна постоянно быть со мной в том мире, из которого уже невозможно вернуться, – отвечал ей лик Николая Второго. – Мертвые не могут быть рядом с живыми. А живые не могут быть рядом с мертвыми. Ты должны выбрать что-то одно…»

Людмила Васильевна хотела спросить еще что-то, но на этом сеанс прервался. И, как ни взывали к небытию, как не вращали столы и тарелки, больше в этот раз никто из бездны не появился. Однако начало было положено, и это чрезвычайно вдохновило и обрадовало Людмилу Васильевну. Значит, она двигалась в верном направлении, и все ее труды и усилия были отнюдь не напрасными…

.........................................................................................