Текст книги "Метро 2033: Пифия"

– Значит, так! – объявил он. При этом правая рука бандита скользнула к поясу и выхватила висящий на нем нож. – Сейчас тихо идем вперед. И чтобы ни звука мне. Ясно? Иначе сразу прирежу.

Он угрожающе помахал клинком перед глазами пленниц. Малая ничего не ответила, а Гончая согласно кивнула.

На этот раз вперед выступил Патлатый. Гончая поняла, что Прыщ отвел себе роль замыкающего. Она выждала, когда тот окажется за спиной, и, развернувшись, ударила его коленом между ног. Прыщ сложился пополам, как перочинный нож, вытаращил глаза и захрипел. Электрический фонарь упал на землю, но не разбился, лишь откатился в сторону. А нож Гончая сама легко выхватила у него и, взмахнув связанными руками, чиркнула лезвием по прыщавому горлу. Хрип повторился, но на этот раз к нему добавился булькающий звук крови.

Прыщ еще шатался на подгибающихся ногах, а Гончая уже развернулась к Патлатому. Он тоже начал поворачиваться, привлеченный странными всхлипами напарника, но не успел и осознать, что происходит, потому что нож, который Гончая сжимала в руках, вонзился ему в основание шеи. Оба тела повалились на землю практически одновременно. Но задача не ограничивалась расправой с похитителями, нужно было еще многое сделать, а времени оставалось в обрез. Через минуту-другую приближающиеся путники с факелом обнаружат лежащие на путях трупы. Гончая перевела взгляд на малую. Та смотрела на нее выпученными глазами, часто и глубоко дышала, открывая рот, словно только что вытащенная из воды рыба.

– Подбери фонарь, – приказала она.

Спутница молча повиновалась. Уже хорошо.

– Свети сюда. Держи нож. Теперь режь мою веревку.

Гончая могла освободиться и без посторонней помощи, причем гораздо быстрее. Последнюю команду она отдала исключительно ради самой девчонки, чтобы та не попыталась сбежать. Ищи ее потом. К тому же любое соучастие сближает, а ей непременно нужно сблизиться с малой.

Девчонка, видно, никогда не держала в руках ножа. Гончая еле дождалась, когда та перепилит стягивающую ее запястья веревку, после чего сняла с шеи Патлатого одолженную шакалам холщовую торбу и принялась набивать ее содержимым их карманов.

– Зачем? – раздалось за спиной. Первый страх прошел, и малая решилась заговорить.

– Что зачем? – не прерывая своего занятия, спросила Гончая.

– Зачем ты их убила? Зачем тебе их вещи?

– Вещи, чтобы продать. А зачем убила… Сама догадайся.

Шакалы, специально нанятые ею для одноразовой грязной работы, были обречены с самого начала. Убийство похитителей должно было сделать Гончую спасительницей в глазах маленькой пленницы. Но сделало ли?

– Они хотели меня продать, а тебя убить и ограбить, – неожиданно сказала девочка.

Гончая на мгновение замешкалась. Она не исключала такого варианта и была готова к нему.

«Но откуда малая может знать истинные планы шакалов?! Над всеми странностями поведения девчонки нужно будет как следует поразмыслить. Не сейчас – позже. Сейчас на это нет времени».

Опустошив карманы похитителей, Гончая побросала все, что там нашла, в дорожную торбу, а рисунки малой, извлеченные из-за пазухи Патлатого, пристроила сверху. Кроме пары выточенных из напильников самодельных ножей да подобранного малой аккумуляторного фонаря у шакалов не оказалось при себе ничего стоящего. За остальное барахло не выручить и нескольких патронов. Нищий, голодный сброд. Неудивительно, что они с такой жадностью схватились за предложение похитить девчонку.

Гончая наняла их на Новокузнецкой, считавшейся вместе с двумя смежными станциями настоящим бандитским притоном. Там всегда было полно разного отребья, готового за плату зарезать собственную мать, но именно такие жадные и беспринципные исполнители требовались ей для предстоящего дела.

Из туннеля со стороны Белорусской уже донеслись неразборчивые голоса. Ходоки приближались. Пора было убираться, они с малой и так задержались.

– Вытяни руки, – приказала пленнице Гончая и, когда та послушно протянула ей связанные запястья, перерезала веревку одним резким движением. – Пошли. Держись рядом со мной и ничего не бойся.

Но упрямая девчонка не сдвинулась с места.

– Я хочу домой, – всхлипнула она. Гончая поняла: еще пара всхлипов, и малая разревется навзрыд.

– Домой, на Маяковку? Кто у тебя там: отец, мать?

– Никого, – промямлила девочка.

– Тогда что ты там забыла? – искренне удивилась Гончая. – Снова отловят и продадут в бордель или вообще сожрут с голодухи.

Она ничуть не кривила душой. В метро судьба любой сироты-малолетки была незавидна, особенно на нищих станциях вроде Маяковской, и малая, скорее всего, и сама догадывалась об этом.

– В общем, так, – отрезала Гончая. – Доведу тебя до Белорусской, а дальше можешь идти куда хочешь.

Малая снова всхлипнула, но, поколебавшись, все-таки последовала за ней. Теперь, когда девчонка сделала выбор, нельзя позволять ей передумать. Гончая ускорила шаг, но вынуждена была притормозить, потому что плетущаяся следом малая не поспевала за ней.

Встреча с ходоками прошла без осложнений, хотя они встретились всего в двадцати шагах от лежащих на путях трупов. Но пламя горящего факела не разгоняло мрак настолько далеко, а свой фонарь Гончая предусмотрительно забрала у малой и заранее погасила. Ходоков оказалось двое, Гончая не ошиблась, пожилой мужчина в ушанке и рваном ватнике держал в руке факел, и за ним топталась замотанная в длинную шаль женщина неопределенного возраста со связкой пустых плетеных корзин разных размеров. Завидев незнакомцев, мужчина и его спутница прижались к стене и не шевелились, пока Гончая с малой не прошли мимо. Они до смерти перепугались и не напрасно. Незнакомку, повстречавшуюся им в туннеле, следовало бояться.

Страхи ходоков полностью подтвердились, когда они набрели на свежие трупы.

– Ой, батюшки! Покойники! – огласили туннель всполошенные крики обладательницы плетеных корзин.

– Заткнись, дура! – сердито прикрикнул на нее мужчина, и женщина тут же замолчала.

Она оказалась не только трусливой, но и сообразительной.

* * *

Гончая с любопытством разглядывала маленькую пленницу. Отчего-то малая разозлилась на свою спасительницу. Но отчего?! А ее вопрос: «Зачем я тебе? Почему ты не уходишь?» Похоже, девчонка всерьез хочет, чтобы женщина, вырвавшая ее из рук похитителей, ушла.

«Не дождешься, – мысленно усмехнулась Гончая. – Я не для того искала тебя по всему метро, чтобы сейчас сдаться и уйти».

Найти девчонку оказалось сложнее, чем двух шакалов, необходимых для ее похищения. Если бы не случайная встреча в перегоне между станциями Войковская и Сокол, Гончая так бы и бродила по метро, пытаясь напасть на след автора таинственных рисунков. Но через несколько дней бесплодных поисков ей наконец повезло.

Шагая по туннелю, она нагнала торгашей-мешочников, из тех, что в одиночку или группами мотаются от станции к станции, выменивая на еду и выпивку, а если повезет, то и на патроны, свой нехитрый товар. Такие приходящие торговцы не имели насиженного места и постоянно курсировали между станциями, оттого их еще называли челноками. Купцов этих оказалось трое: невысокий, но плотный, крепко сбитый мужик лет сорока пяти и с ним двое молодых парней, по возрасту вполне годящихся ему в сыновья. Поначалу Гончая так и предположила и лишь позже поняла, что парни не сыновья и даже не торговцы, а всего лишь носильщики, нанятые хозяином за несколько патронов, чтобы таскать мешки с барахлом. Сам коммерсант тоже не отлынивал от работы и нес за плечами пухлый, туго набитый рюкзак.

Он шагал последним, держась за спинами носильщиков, очевидно, считая это место самым безопасным. И ошибался, чаще всего грабители нападали на торговые караваны именно с тыла. К тому же челноки оказались невнимательными, никто из них не заметил, что следом идет незнакомая женщина, хотя Гончая шагала, совершенно не скрываясь. Чтобы не испугать мешочников своим внезапным появлением, она сделала вид, что оступилась, да еще и вскрикнула «от боли».

Мужик с рюкзаком, замыкавший цепочку, поспешно развернулся на звук, но, увидев перед собой одинокую женскую фигуру, сразу успокоился.

– Эй! Стой на месте! – строго сказал он. – Кто такая?!

В руках торговец держал короткую двустволку с отпиленными стволами – неплохое оружие для ближнего боя, но лишь при условии быстрой перезарядки. Окинув его опытным взглядом, Гончая сразу поставила под сомнение его умение владеть обрезом. Судя по тому, что стволы ружья смотрели не на нее, а всего лишь в ее сторону, челноку редко приходилось использовать свой дробовик по прямому назначению. Скорее всего, оружие служило лишь средством устрашения его носильщиков и конкурентов. Спутники челнока и вовсе не были вооружены. Даже ножом! Поразительное безрассудство!

Все же Гончая не расслаблялась, готовая в любой момент нырнуть в темноту, исчезнув из круга света коптящей масляной лампы, которую направил на нее один из парней-носильщиков. А ее опущенная к бедру и прикрытая полой армейской плащ-накидки правая рука сжимала рукоятку взведенного «макарова» с навинченным на ствол кустарным, но эффективным глушителем. Даже из такого неказистого на первый взгляд пистолета Гончая могла за несколько секунд выпустить все восемь пуль, уложив их в круг, размером с донышко стеклянной бутылки. При желании или в случае хоть малейшей опасности для нее она могла перестрелять всех троих за те же несколько секунд, но никто из стоящих перед ней мужчин, конечно, не догадывался об этом.

Гончая хорошо знала, как выглядит в их глазах. Молодая женщина, закутанная в потертую армейскую плащ-накидку. Впрочем, растрепанные волосы, чумазое лицом и тусклое освещение должны прибавить к ее возрасту еще пяток лет. Так что челноки вряд ли сочтут повстречавшуюся им на пути незнакомку такой уж молодой.

– Гм, с Сухаревки я, – добавив в голос соответствующей образу хрипотцы, невпопад ответила Гончая.

– Далеко забрела, – усмехнулся мужик с дробовиком. – А идешь куда?!

Ружье опустилось – очевидно, предыдущий ответ вполне удовлетворил его.

– Туда, – «бродяжка» махнула левой рукой в сторону Войковской. Правая по-прежнему цепко сжимала рукоятку пистолета, хотя Гончая была почти уверена, что на сей раз оружие не понадобится.

– Можно с вами? – робко спросила она.

– Ишь ты, – челнок покачал головой и окончательно опустил ружье. – А что ты умеешь?

«Ты даже не представляешь!»

Она действительно умела такое, на что во всем Московском метро были способны лишь единицы. И даже еще кое-что сверх этого. Но торговцам ни к чему лишняя информация. Даже всемогущий Стратег, мнивший себя координатором и невидимым кукловодом обитаемой части подземного мира Московского метро, даже он не все знал о ней. Многого не знал. А уж остальные и подавно.

Но челнока интересовало другое.

Гончая оценивающе взглянула на мужика. Внутреннее чутье подсказывало, что она не заинтересовала его как женщина. Да и на Войковской, последнем прибежище идейных анархистов, куда направлялись челноки, полно разбитных веселых девиц, среди которых наверняка найдется пара-тройка таких, которые за стакан самогона и дармовую жрачку охотно скрасят одиночество усталого путника как за столом, так и в постели. Значит, вопрос задан просто для порядка и без какой-либо задней мысли. Точнее, с единственной целью – обозначить его главенствующее положение и ее зависимый статус. Поэтому отвечать надо соответствующе.

– Что велят, – Гончая неопределенно пожала плечами и снова попала в цель.

– Ладно, топай, – великодушно разрешил мужик, потом повернулся к носильщикам и грозно прикрикнул: – Ну, чего вылупились?! Пошли, пошли! Я вас дармоедов за просто так кормить не буду.

Нагруженные мешками парни молча двинулись вперед, а Гончая присоединилась к отставшему на несколько шагов торговцу. Тот не возражал.

Спутник ли оказался разговорчивым или это встреча с незнакомкой так развязала ему язык? К тому же он понятия не имел о разведдопросе. Задав лишь несколько безобидных на первый взгляд вопросов, Гончая выяснила, кто он и откуда, где успел побывать, как давно челночит и что именно несет на продажу.

– Да какая нынче торговля, – удрученно вздохнул мужик через несколько минут разговора. – Обнищал народ. Я вот на днях на Маяковской был. Так там, не поверишь, лишь одна деваха коробку цветных карандашей для младшей сестренки купила, а остальные вообще ничего.

В мозгу Гончей прозвенел тревожный сигнал: «Цветные карандаши для младшей сестренки!»

– Что за деваха? – с напускным безразличием спросила она.

– Обычная, из местных. Но видно, любит сестру. По мне так лучше бы жратвы купила себе и ей, а та, видишь, карандаши хочет! Еще рисунки на обмен предлагала. На первый взгляд вроде детские каракули, а приглядишься, ничего так нарисовано. Только на кой они мне – их же не продашь. Кому они сейчас нужны, рисунки эти?

«А Стратегу зачем-то понадобились».

Торговец много чего еще наговорил, до самой Войковской болтал не закрывая рта. Гончая умело поддерживала разговор, но слушала его в пол-уха. Мысленно она уже была на Маяковской.

* * *

Женщина-кошка сняла со стены туннеля развешанную рубашку, надела и принялась застегивать пуговицы. Майка терпеливо ждала. Заправив рубашку в свои широкие штаны, женщина-кошка набросила накидку и стянула тесемками под горлом.

«Не ответит», – решила Майка и ошиблась.

– Я уйду, – сказала женщина-кошка. – Мне есть куда идти. А вот тебе, – ее указательный палец нацелился Майке в лоб, – некуда!

На какой-то миг Майке показалось, что это не палец, а ствол пистолета и что женщина-кошка сейчас застрелит ее. Но тут губы женщины сложились в улыбку, и жуткое ощущение исчезло.

– Так что, кончай дуться, – сказала она. – Давай поднимайся, и пошли. Чая горячего выпьем, а то я пока спала, так замерзла.

От упоминания о чае у Майки заурчало в животе. Чай! Она и не помнила, когда в последний раз пила настоящий грибной чай. Последнее время они с сестрой пили только вскипяченную воду, которая почти всегда пахла гнилью. Когда вода была особенно противной, сестра улыбалась и ободряюще говорила: «Ничего, вот разбогатеем и выпьем настоящего чая».

Майка вдруг почувствовала, что по ее щекам текут слезы. Она размазала их ладошкой по лицу и недоверчиво пробормотала:

– Ты правда купишь мне чая?

И тут что-то произошло. Холодные глаза женщины-кошки сверкнули каким-то особенным образом, словно огненные искры расплавили льдинки в ее зрачках.

– Правда, – ответила она.

Майка вскочила на ноги и, больше не пытаясь запугивать саму себя словами и поступками женщины-кошки, которые непрошенно всплывали в воображении, бросилась к ней, уткнулась лицом в грудь и крепко обхватила обеими руками.

* * *

А молодая женщина в наброшенной на плечи армейской плащ-палатке с высоты своего роста смотрела на прижавшуюся к ней детскую головку со спутанными жиденькими волосенками и смешной, похожей на запятую, макушкой, смотрела и чувствовала, как что-то чужое и непривычное пробуждается у нее внутри. И одновременно с этим незнакомым чувством трещат выкованные ею невидимые доспехи. И уж совсем неожиданно откуда-то пришла безумная мысль: «А может, ну его, этого Стратега?»

Глава 2
Знакомство

– Сколько за это дашь?

– Вали со своим хламом отсюда. Ищи лохов в другом месте. Мне такое старье без надобности. – Торговец небрежно смахнул на пол барахло, которое Гончая выложила на край его самодельного прилавка. Он пока не повышал голоса, но был близок к этому.

Расположившиеся рядом лоточники одобрительно загудели. На базаре Белорусской ни расползающийся по швам пустой кисет, ни стершееся кресало, ни пара использованных пластиковых ружейных гильз для дробовиков двенадцатого калибра, найденные Гончей в карманах зарезанных шакалов, никому были не нужны. Здесь торговали добротным товаром, и цены были соответствующие. У малой просто глаза разбегались, когда они проходили мимо прилавков.

– Это что, все в метро делают? – обомлев от невиданного изобилия вокруг, шепотом спросила она.

Гончая пожала плечами.

– Что-то с поверхности притащили, а остальное, конечно, в метро. Не отвлекайся. Нам еще наши крохи на патроны как-то обменять надо, иначе мы с тобой чая так и не попробуем.

Но торговец, которому Гончая попыталась сбыть свои никчемные трофеи, оказался тертым калачом и прогнал ее. Добыть еду, одежду, патроны и даже оружие для Гончей не составляло труда, но не хотелось показывать девочке, которая доверилась ей, как она привыкла действовать. Может быть, позже, но не сейчас. Поэтому приходилось пользоваться исключительно честными способами.

– Ладно. А за это? – Гончая протянула торговцу на ладони трофейные ножи.

Кроме пары этих ножей из ценных вещей у нее остались только исправно работающий электрический фонарь и надежно спрятанный под одеждой пистолет. Но с фонарем расставаться не хотелось, а про пистолет даже заикаться не стоило. Без него Гончая чувствовала себя все равно что голой. Хотя однажды ей пришлось сражаться и в таком виде.

Торговец к ножам остался равнодушен, зато его сосед заинтересованно подался вперед.

– Ну-ка, покажь.

Выбрав один из ножей, он взвесил его в руке, колупнул ногтем лезвие.

– Острый хоть?

Гончая молча забрала нож обратно, подняла с пола деревянную щепку и коротким быстрым ударом перерубила ее пополам. Торговец только изумленно крякнул.

– Сколько просишь?

– Тридцать пулек.

– Даю двадцать за оба.

– Тридцать, – твердо повторила Гончая. Она уже поняла, что сделка выгорит, и не ошиблась. Вскоре после недолгого торга они ударили по рукам.

Местный бар оказался набит под завязку. Хозяйничающий за стойкой раздачи грузный бармен не успевал обслуживать клиентов. Ему помогали две щуплые девушки с голодными взглядами. Одна сновала между раздачей и кухней, другая протирала столы и убирала с них грязную посуду.

– Моя сестра тоже здесь работала, – заметила девочка.

Гончая рассеянно кивнула. Прежде чем войти в бар, следовало оценить обстановку, и она не могла позволить себе отвлекаться.

На станциях радиальных линий, где они пересекались с Кольцевой, традиционно собиралась самая разношерстная публика. Но Белорусская, соседствующая практически со всеми серьезными фракциями, занимала среди них особое положение. Здесь можно было встретить и представителей Ганзы, и красных, и анархистов, и жителей Полиса, и фанатиков Рейха, и, конечно, мошенников, контрабандистов и отпетых бандитов. Помимо откровенных небылиц, сплетен и слухов, люди несли с собой последние известия из разных уголков метро, среди которых порой попадалась весьма ценная информация. Средоточием всех этих баек служил местный бар, Гончая и прежде не раз наведывалась сюда.

Сейчас ее острый опытный взгляд сразу выделил в пестрой толпе двух ганзейских стражей порядка в сером камуфляже и тройку фальшиво горланящих песни фашистов. Красных, к счастью, не оказалось. Не хватало еще, чтобы между ними и фашиками в баре вспыхнула драка. Гончая обратила внимание на какого-то сектанта в ярком балахоне, оживленно спорящего с двумя немолодыми людьми, сидящими рядом с ним. Она хотела продолжить привычно оценивать обстановку, оглядывая и другие столики, но в последний момент ее что-то остановило. Компания выглядела подозрительно, причем отнюдь не из-за сектанта, а из-за его собеседников. В них было что-то нарочитое, какая-то фальшь. Через секунду Гончая поняла, что именно ее насторожило. Спутники сектанта не походили ни на торговцев, ни на бандитов. Они вообще ни на кого не походили! Хорошая и достаточно дорогая, по местным меркам одежда, но явно с чужого плеча. Ладони без ссадин, синяков и мозолей, какие бывают только у людей, не занимающихся грубой физической работой, например у чиновников станционной администрации. Но Гончая поспорила бы на что угодно, что эти двое не из местных или иных управленцев. Тогда кто они?!

Девочка, жмущаяся к ее левому боку, дернула Гончую за руку.

– А почему у тех дядей на висках нарисованы книжки?

– У каких дядей?

– На которых ты смотришь.

«Книжки? Ну, конечно! Книжки!»

Только из опасения привлечь к себе внимание Гончая не хлопнула себя ладонью по лбу. Татуировка с изображением раскрытой книги на виске являлась отличительным знаком браминов Полиса, этих хранителей бесполезных и никому, кроме них самих, не нужных знаний разрушенного мира. Но что заставило этих двоих сменить длиннополые халаты браминов на гражданскую одежду и отправиться на чужую станцию за несколько перегонов от Полиса? И кстати, как девчонка разглядела их татуировки?! Оба собеседника заметного в толпе сектанта сидели в тени, Гончая подумала, что они специально выбрали эти места, где не только татуировки на висках, но даже лица различались с трудом.

– Как ты узнала про рисунки у них на висках? – спросила у девочки Гончая.

Вопрос удивил малышку. Она изумленно вытаращила глазенки.

– Увидела. А разве их нет?

– Есть. Но как ты… Впрочем, не важно.

Гончая быстро обвела взглядом и остальных посетителей. Они могли оказаться кем угодно. Именно такие личности обычно и собирались в баре на Белорусской. Знакомых, не считая Калгана – местного бармена, не заметила. О Калгане на Белорусской, да и за ее пределами, ходила дурная слава, и Гончая знала, что вполне заслуженно. Помимо содержания бара, он не брезговал скупать краденое, приторговывал запрещенной на Кольце «дурью» и под огромные проценты одалживал деньги-патроны нуждающимся, а для выбивания долгов содержал целую свору охочих на расправу отморозков.

Гончая поразмыслила, чем ей может грозить очередная встреча с ним, и решила, что ничем. Ее имени Калган не знал, рода занятий тоже, а за те несколько раз, что она побывала в его заведении, вряд ли даже запомнил ее лицо. При таком количестве посетителей удержать в памяти каждого просто физически невозможно. Можно входить.

Ганзейские солдаты как раз освободили место, и Гончая, взяв за руку малую, решительно направилась туда. Стол стоял напротив барной стойки, а Гончая предпочла бы расположиться где-нибудь в углу, но выбора не было – угловой стол занимали брамины со своим наряженным в балахон чудаковатым собеседником. Зато она смогла, не вставая и не привлекая лишнего внимания, сделать заказ.

– Два чая и свиную отбивную с грибами! Чай сразу!

Пока заваривался чай, Гончая прислушалась к разговору за соседним столиком. Похоже, там разгорались нешуточные страсти.

– Господь вернет любимых чад на путь истинный и приведет в отчий дом! – воскликнул наряженный в балахон сектант.

– Это мы уже слышали, – устало заметил ему один из браминов. – Но нас интересуют конкретные люди. Понимаете? Конкретные! Когда они придут? Сколько нам еще ждать?

– Все в руках господа! Только он знает…

– Что значит, только он?! – оборвал сектанта другой брамин. – Мы специально приехали сюда ради этой встречи! А вместо этого вы кормите нас слухами, которые нам и так известны! Скажите прямо: вы знаете этих людей?!

Гончая слегка повернула голову, стараясь сделать это незаметно, будто разглядывала барную стойку в ожидании заказа. Перед браминами стояло несколько пустых тарелок, металлические кружки и бутыль местной сладковатой браги. Они явно питались не только слухами. Вместо ответа сектант демонстративно поднялся из-за стола, запахнул балахон и молча направился к выходу. Гончей стало любопытно, как брамины отреагируют на его демарш, но тут бармен выставил на стойку две дымящиеся кружки со свежезаваренным чаем, и пришлось отправиться за ними.

Чай оказался паршивым, может, с Печатников или еще откуда, но не с ВДНХ. Дерьмо, а не чай! Но малая прихлебывала обжигающую жидкость, смешно надувала щеки и довольно облизывалась, словно никогда в жизни не пробовала настоящего грибного чая. Гончей стало жаль девчонку, и она решила чуть позже повторить заказ, но заставить Калгана налить в кружки уже нормального чая, который он приберегал для ганзейского начальства, шишкарей из братвы, фашистских штурмовиков, короче, для тех, кто мог сурово спросить за подделку.

Малая шумно выдохнула и отодвинула пустую кружку.

– Согрелась?

– Ага, – девочка кивнула.

Гончая обернулась к раздаче, но Калган сделал вид, что не заметил ее вопросительного взгляда – видимо, мясо и грибы еще готовились.

– Я Майка! – неожиданно объявила малая. – А тебя как зовут?

Вопрос застал Гончую врасплох. Случайным встречным она представлялась вымышленными именами, которые забывались сразу, как только отпадала необходимость в самой легенде. В нескольких тайниках в разных частях метро надежно хранились документы, выписанные на подлинных бланках Ганзы, Полиса и Рейха, но на разные имена.

Одно из этих имен Гончая использовала чаще других. Оно служило пропуском на большинство московских станций, наподобие сталкерского жетона, надежно гарантировало, что ее не будут обыскивать при входе и чинить каких-либо препятствий. При одном упоминании этого имени штурмовики Рейха вытягивались в струну, кшатрии Полиса и ганзейские стражи уважительно кивали, а самые отчаянные братки втягивали головы в плечи и отводили в сторону глаза. Это имя стало своеобразной легендой, и не раз самой Гончей доводилось слышать, как его мечтательно произносят в темноте у костра или в баре за кружкой браги челноки в своих нескончаемых байках. Но называть его здесь и сейчас было нельзя, и не потому, что к имени требовалась соответствующая одежда, маска и внешний вид, а потому, что столь легендарное имя раскрыло бы девочке тайну, которую от нее во что бы то ни стало нужно было пока сохранить.

Разыскивая девчонку, Гончая представлялась всем случайно выбранным именем, которое должно было исчезнуть и забыться после выполнения задания. Так же она собиралась назваться и своей маленькой пленнице, но за время недолгого общения с ней поняла, что это стало бы ошибкой. Возможно, непоправимой ошибкой! Каким-то образом девочка удивительно тонко чувствовала ложь. А любая ложь, даже такая мелкая, могла разрушить установившееся между ними хрупкое доверие.

– По-разному, – наконец ответила она и, когда брови сидящей напротив девочки изумленно взлетели вверх, добавила: – Разве это важно?

– А как же! – продолжала удивляться малая. – У каждого человека должно быть имя.

«У некоторых и не одно», – мысленно усмехнулась Гончая.

– А как бы ты меня назвала?

Хотя вопрос был шутливым, девочка серьезно задумалась. Так же задумчиво смотрел на нее Стратег во время их первой встречи. Но в отличие от Майки он еще высокомерно улыбался.

* * *

Та знаменательная встреча тоже происходила в баре, только не на Белорусской, а на Театральной. Да и сам бар был практически пуст.

Она зашла туда, чтобы напиться. После встречи с матерью настроение было хуже некуда. Мать опять плакала, то и дело норовила обнять и беспрестанно повторяла, как она жалеет свою «маленькую девочку».

Девочке давно уже шел третий десяток, и убивать ей приходилось гораздо чаще, чем любить, но матери она об этом не сказала. Да та бы и не поверила. Мать считала ее танцовщицей из кордебалета местного варьете, где прежде сама работала уборщицей, пока стремительно слабеющее здоровье и склероз не превратили ее в морщинистую полубезумную старуху с постоянно трясущимися руками и стойким запахом собственной мочи.

Всю жизнь мать страдала от своего малодушия и бесхарактерности, хотя упрямо не признавала этого. До того, как Москву опалило атомное пламя и окончательно добили радиоактивные вихри, она подвизалась в Московском театре оперетты, но так и не продвинулась в труппе дальше второго состава. Когда город подвергся ядерному удару и по всему метро объявили тревогу, мать то ли не поняла, то ли не поверила этому. Не обращая внимания ни на бегущих навстречу людей, ни на испуганные крики собственной пятилетней дочери, она упорно пробиралась к выходу – спешила на репетицию. К счастью для обеих, несущаяся навстречу толпа подхватила их и втолкнула обратно. Так, в отличие от других спасшихся в метро детей, будущая охотница за головами выжила не благодаря, а вопреки собственной матери.

Потом была робкая попытка возродить в метро профессиональный театр, и мать с такими же, как она, непрактичными мечтателями схватилась за эту идею. Разумеется, ничего путного у них не вышло. Актерского заработка едва хватало на еду, но мать, по своему обыкновению не замечая этого, упорно пыталась вырастить из дочери театральную актрису. Даже когда ее вышвырнули из труппы – место стареющих профессиональных певиц и танцоров на сцене заняли молодые девицы с сочными ляжками, которые те щедро демонстрировали пьяной публике, мать с каким-то слепым упрямством продолжала заниматься с дочерью танцами и вокалом, отказываясь признавать бесполезность своей затеи.

В обновленном театре, постепенно выродившемся в обычный, хотя и весьма дорогой притон для похабных развлечений, матери не нашлось иной работы, как обслуживать тамошних шлюх. Она убирала их комнаты, чистила мебель и стирала белье. Наверное, если бы ей приказали, она бы и дерьмо за ними выносила с той же подобострастной улыбкой, с какой делала все остальное. Неизвестно, о какой судьбе для своего ребенка она теперь мечтала, но сама подросшая дочь, возненавидевшая Театральную, окончательно превратившую мать в жалкое, безвольное существо, к этому моменту уже точно знала, что никому не позволит вытирать об себя ноги.

В тринадцать лет она сбежала с опостылевшей станции, тогда же совершила свою первую кражу, с четырнадцати начала участвовать в грабежах, в семнадцать впервые убила человека.

А еще через шесть лет встретила Стратега.

* * *

Он подсел за столик, когда она залпом махнула стакан самогона и принялась жадно заедать его прожаренной отбивной.

– Ты позволишь? – спросил холеный мужчина с тщательно расчесанными на пробор волосами и, не дожидаясь разрешения, уселся напротив.

– Отвали, – отмахнулась она. После разговора с матерью видеть никого не хотелось, а уж таких самодовольных типов тем более.

Но он не отвалил. И даже не обиделся. Загадочно усмехнулся и сказал:

– Поверь, я могу оказаться полезен. Давай для начала ты закажешь все что хочешь, а я это оплачу.

Она и сама могла оплатить любое блюдо в местном меню – пулек хватало, но решила проверить слова странного прилизанного мужика.

– Лимон! Два!

Фрукты и овощи выращивали в метро при ярком свете электрических ламп, и оттого стоили они баснословно дорого. Но, услышав заказ, мужчина только расхохотался.

– Нет-нет, все нормально, не обращай внимания, – сквозь смех сказал он. – Просто любопытно, как ты собираешься съесть два лимона.

Наглый тип оказался прав. Давиться такой кислятиной ей еще не приходилось. Но она мужественно доела все до последней лимонной дольки и даже демонстративно слизнула с тарелки вытекший сок. Тип с пробором ответил на это шуточными аплодисментами.