Текст книги "Метро 2033: Пифия"

Майка снова всхлипнула.

– Я видела, как злые люди били его в темном подвале. Там был забрызганный кровью пол, и на нем валялись выбитые зубы. А перед этим дядя машинист сильно напился в баре и хвастался там большим пистолетом, который он получил от тебя.

– Где ты это видела?

– Нигде. Просто видела.

Закрываю глаза и вижу.

– А еще что ты видела?

– Человека, который бил дядю машиниста, – неохотно призналась Майка.

– Как он выглядел?

– Высокий, сутулый, страшный.

«Высокий, сутулый, страшный… Подручный Калгана!» – вспомнила Гончая.

– Он что-нибудь спрашивал?

Майка кивнула.

– Да. Про нас.

– И машинист ему все рассказал?

Молчание. И новый кивок.

Гончая стиснула зубы. Она так и не поняла, откуда берутся странные видения, а девчонка, похоже, и сама этого не знала, но не сомневалась, что Майка говорит правду.

Она действительно видит будущее! И в этом будущем, судя по ее словам, совсем недалеком, избитый калгановским костоломом машинист выложит всем, куда он отвез женщину с маленькой девочкой. Женщину, расплатившуюся с ним крупнокалиберным револьвером – оружием, которое она забрала у зарезанного громилы!

Что произойдет потом, Гончая знала и без Майкиных пророчеств. Как только ремонтники Ганзы расчистят обрушившийся туннель, науськанные Калганом отморозки ринутся по ее следу. Да они и не будут ждать, ведь Белорусскую и Краснопресненскую связывают два туннеля! Получив наводку, эти шакалы сразу бросятся в погоню!

Единственный способ избежать преследования – это вернуться сейчас назад, разыскать в туннеле машиниста, свернуть ему шею и забрать револьвер. Все! Ни Калган, ни его громилы не узнают, куда делась с Белорусской разыскиваемая женщина с маленькой девчонкой. Во всяком случае, не узнают до тех пор, пока они с Майкой не будут уже в безопасности. Но этот вариант имеет один недостаток – благодаря своим способностям про него может узнать Майка! И тогда… Что тогда произойдет и как это повлияет на их отношения, Гончей даже думать не хотелось.

Охваченная внезапным порывом, она снова взглянула девочке в глаза.

– Что нам делать? Ты знаешь?

Майка только помотала головой. Вопрос остался без ответа, но Гончая облегченно выдохнула. Мимолетное наваждение прошло, она снова ощущала себя в привычной среде, где выживание зависело от силы и ловкости, скорости реакции и точности выстрела. Чтобы выпутываться из смертельно опасных ситуаций, мало видеть картинки будущего, для этого надо быть Гончей.

– Помнишь, что сказал Шериф? – спросила она у Майки. Еще хотела потрепать девочку по голове, но вовремя вспомнив про свои грязные руки, остановилась. – Если пойдем быстрее, быстрее доберемся до Краснопресненской.

– А как же дядя машинист? – растерялась девочка.

– Ты его предупредила. Теперь ему решать, как себя вести.

– Но он мне не поверил! – воскликнула Майка.

«Я и сама с трудом верю».

Гончая вздохнула и взяла Майку за руку.

– Тогда это будет ему уроком.

– А если эти злые люди убьют его?

– Убьют? – Гончая задумалась. – Вряд ли. Если бы он упорствовал, тогда могли бы. Но я думаю, он сдаст нас сразу, как только лишится пары зубов.

– Тогда ладно, – улыбнулась Майка. После объяснения Гончей она сразу повеселела.

Вот и пойми эту девчонку!

Глава 5
Пешком

Поначалу Майка шагала бодро, но постепенно начала уставать. Непривычные к хождению по туннелям детские ножки то и дело цеплялись за шпалы. Несколько раз она оступалась и не свалилась на рельсы только потому, что Гончая всякий раз успевала подхватить ее. Девочка не жаловалась, но Гончая слышала, как с каждым шагом дыхание ее маленькой спутницы становится все натужнее и тяжелее.

– Присядь, передохни, – предложила она, и девочка сейчас же плюхнулась на рельсы.

– Я не устала, – с трудом ворочая языком, выговорила Майка и тут же поправилась: – Не очень устала.

Гончая улыбнулась.

– И все же лучше передохнуть. Время есть.

Минуту или больше Майка просто тяжело дышала, потом решила заговорить.

– Скажи, а та станция, куда мы идем, она какая?

– Краснопресненская? – Гончая задумчиво пожала плечами. – Обыкновенная. Как и прочие станции Ганзы. Сытая и… равнодушная.

– Сытая, – повторила за ней Майка и спросила с надеждой в голосе: – А мы сможем там поесть?

– Ты хочешь есть?

Девочка робко кивнула.

Гончей стало нестерпимо стыдно перед ней. Если бы не темнота туннеля, Майка наверняка заметила бы, как она покраснела. Обещала заботиться о девочке, а сама забыла о таких элементарных вещах.

С того момента, как они перекусили в баре на Белорусской, откуда пришлось быстро уносить ноги, прошли уже сутки! Неудивительно, что девчонка проголодалась. Еще Баян угостил ее перед выступлением из своих припасов, но что это за еда? Гончая и сама не отказалась бы от свиного шашлыка или грибной похлебки, но голод не был главной ее проблемой, и она попросту выбросила это из головы, заставив себя не думать о еде. В ее жизни не раз возникали ситуации, когда приходилось по нескольку дней не есть. Но в отличие от нее пятилетняя девочка на такое была еще не способна.

Порывшись в дорожной торбе, Гончая достала кулек с сушеными грибами. Там уже почти ничего не осталось.

– На, подкрепись, – она протянула кулек Майке. Несколько раскрошившихся грибов все равно не могли утолить ее голод, разве что растравить аппетит.

Майка радостно захрустела грибами, но вскоре остановилась и подняла на Гончую вопросительный взгляд.

– А ты?

– А я не хочу.

– Врешь.

– Вру, – не стала спорить Гончая. – Но я сильнее и могу долго обходиться без еды. Я специально тренировалась. Поэтому ешь и набирайся сил. Они тебе еще понадобятся.

– Чтобы дойти до станции? – уточнила Майка.

– Чтобы выжить, – поправила ее Гончая.

Девочка о чем-то задумалась, даже грибами хрустеть перестала, и неожиданно для Гончей спросила:

– Для этого обязательно становиться такой?

– Какой?

– Хищной.

Гончая не оскорбилась и не обиделась. Она бы не обиделась, даже если бы Майка назвала ее злой, жестокой или безжалостной, потому что все это было правдой. Но девчонке давно уже пора кое-что для себя уяснить.

– Когда мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас, мир, который я знала, рухнул, – начала свой рассказ Гончая. – А в рухнувшем мире, чтобы тебя не унижали, не вытирали об тебя ноги и не использовали как половую тряпку, приходится драться, порой отчаянно. Это нелегко, но необходимо, если хочешь выжить. Поэтому я и взяла в руки нож, а потом пистолет.

– Когда человек берет в руки нож, он теряет что-то. Вот здесь. – Майка печально вздохнула и коснулась ладонью ее груди.

– Я ничего не потеряла! – воскликнула Гончая. Возможно, ее слова прозвучали резче, чем следовало. Она не хотела пугать Майку.

Но девочка не испугалась, лишь снова печально вздохнула.

– Но ты ведь больше не поешь.

– Зато я…

Гончая замолчала, хотя Майка ждала от нее продолжения. «Могу попасть из пистолета в подброшенную бутылку, содрать скальп или свернуть кому-нибудь шею голыми руками?» Вряд ли все вышеперечисленное можно считать полноценной заменой тому, о чем говорила Майка. И она ведь действительно больше не поет.

Гончая отвернулась.

– Доедай и пошли, – сказала она Майке.

И пока та жевала остатки грибов, постаралась выкинуть из головы растревоженные девчонкой мысли. В конце концов, ей это удалось.

Проблема в том, что у них не осталось ни патронов, ни вещей, которые можно было бы продать. Пять завалявшихся в кармане пулек не в счет – на Кольце на них ровным счетом ничего не купишь. А патроны нужны. Хотя бы чтобы вымыться, почистить одежду и привести себя в порядок.

Тем временем Майка достала из кулька последний гриб, потом высыпала в рот оставшиеся внутри крошки и подняла глаза на Гончую.

– О чем ты задумалась?

– Не бери в голову, – улыбнулась женщина. Как ни странно, улыбка получилась искренней. – Перекусила? Тогда поднимайся и пошли. Мы уже недалеко.

* * *

То ли от съеденных грибов у Майки и в самом деле прибавилось сил, то ли помогла короткая передышка, но до Краснопресненской они добрались довольно быстро. Майка даже не запыхалась.

Света здесь было больше, чем на Белорусской. Развешанные над платформой ртутные лампы горели в полную силу. Но все это Гончая отметила лишь мельком. Ее внимание сосредоточилось на установленных в туннеле железных воротах, перегораживающих пути. Их створки представляли собой прямоугольные сварные рамы, укрепленные еще и рядами натянутой колючей проволоки. Перед воротами стоял вооруженный автоматом ганзейский пограничник, а позади торчал пока что направленный кверху ствол крупнокалиберного пулемета. Обычно ганзейцы не перекрывали подъездные пути к своим станциям. Лишь особые обстоятельства могли заставить их сделать это.

– Стой! – окрикнул Гончую пограничник. – Кто такая… такие? – поправился он, разглядев, что к вышедшей из туннеля женщине жмется перепуганная девочка.

– Пассажиры с разбившейся дрезины, – не вдаваясь в разъяснения, ответила она.

Такой ответ, видимо, полностью совпал с ожиданиями пограничника. Он забросил автомат за спину, успокоился и даже подобрел.

– Идите сюда.

Гончая с Майкой приблизились. Пограничник был уже немолод и по возрасту вполне годился Майке в дедушки. Он осмотрел их и сочувствующе спросил:

– Вещи-то хоть сберегли?

Гончая, а вслед за ней и Майка отрицательно покачали головами.

– Могло быть и хуже. Недавно вон женщину привезли. Так у нее на одной руке вообще живого места нет. Ладно, идите. – Пограничник слегка приоткрыл створку ворот и, когда Гончая с Майкой проходили мимо него, добавил: – Там бочка с водой на путях стоит. Умойтесь, если хотите.

Гончая благодарно кивнула. Хотя пограничник и не сделал ничего особенного, даже такая забота в рухнувшем мире встречалась крайне редко. Да почти никогда не встречалась. Майка тоже понимала это и не удержалась от слов благодарности.

– Спасибо, дядя.

Примерно посередине между воротами и станционной платформой, слева от путей располагалась сколоченная из досок небольшая будка без крыши, возле которой стояла почти доверху наполненная водой бочка. В воде плавал привязанный к бочке длинным стальным тросом железный ковш. Своей конструкцией деревянная будка больше всего напоминала одноместный нужник из тех, что возводят поблизости от блокпоста для караульной смены. Заглянув внутрь, Гончая убедилась, что это он и есть, но стоящая рядом бочка и ковш позволяли использовать нужник и в другом качестве.

Гончая подмигнула Майке.

– Вымоемся? Вода, конечно, холодная. Зато бесплатно.

– А можно? – недоверчиво спросила Майка.

Гончая улыбнулась.

– Тебе же дядя пограничник разрешил. Раздевайся, я тебе полью.

Майка не заставила себя уговаривать. Она тут же нырнула в будку, проворно сбросила с себя одежду и подставила под струю сложенные ковшиком ладошки.

– В дырку не провались, – пошутила Гончая, поливая ее сверху водой из ковша.

Невысокие стенки сколоченной будки позволяли без труда это проделать, но потом Гончая забралась в «душ», сменив Майку, бочка с водой осталась снаружи, а девочка со своим ростом просто не могла дотянуться до верха. Пришлось передавать ковш через открытую дверь. В это время Гончая случайно повернулась, и девочка увидела покрывающие ее спину шрамы. Глаза Майки испуганно округлились, а ковш выскользнул из ее разжавшихся ручек. Гончая успела поймать ковш на лету, но вся вода из него все равно выплеснулась на пол.

– Что это? – прошептала девочка. – Тебя били?

«Били?» Гончая мысленно усмехнулась. Да, ее били. И не раз. Но то, что имела в виду Майка, не подходило под это определение. Шрамы на спине остались от ударов многожильного электрического кабеля, с которого предварительно сняли оплетку. Тот, кто ее избивал, оказался изобретателен. Он очень хотел знать, на кого она работает. А она очень хотела жить и поэтому молчала, так как прекрасно понимала, что умрет сразу же, как только признается.

Устав махать кабелем, палач отложил его и стал пытать ее раскаленным железом, пообещав, что сдерет с нее кожу, если она не заговорит. Он бы сделал это в любом случае, потому что вошел во вкус, и она бы все равно заговорила, потому что есть предел боли, которую можно вытерпеть. Но Гончая потеряла сознание, прежде чем палач превратил ее в кусок окровавленного мяса, и он долго не мог привести ее в чувство. Настолько долго, что решил передохнуть и отложить пытку до утра. Очевидно, она выглядела так плохо, что палач и мысли не допустил, что она способна сбежать. Но ее воля к жизни оказалась сильнее, чем он мог представить, и Гончая все-таки сбежала.

– Кто это сделал? – продолжала допытываться Майка.

Женщина покачала головой.

– Неважно. Его больше нет.

– Ты убила его?

– Не успела. Он умер раньше.

У меня для тебя хорошая новость: твой мучитель благополучно скончался.

Откуда вам это известно?!

Я же тебе говорил: я знаю все, что происходит в метро.

«Выходит, не все. Если бы ты знал все, тебе не потребовалась бы девочка, способная заглядывать в будущее».

Майка хотела еще что-то спросить, но Гончая прервала ее, сунув ковш в руки.

– Хватит болтать. Неси воду. Я уже замерзла.

Девочка исчезла за дверью. Затем снаружи послышалась какая-то возня, а еще через секунду раздался возмущенный Майкин голос:

– Дядя, что вы делаете?

Сердце Гончей пропустило очередной удар. Она резко распахнула дверь. Прямо перед ней стоял ганзейский пограничник, но не тот, что встретил ее и Майку у железных ворот. Этот был моложе, лет тридцати с небольшим, и без оружия. В одной руке он держал ковш, который безуспешно пыталась вырвать у него Майка, вторую опустил на ремень. На Майку он не смотрел, и, судя по тому, как взгляд опустился с груди Гончей на ее впалый живот и ниже, девочка его даже не интересовала.

– Чего надо? – грубо спросила Гончая. Она уже убедилась, что пограничник не представляет опасности. Обычный похотливый мужлан, вздумавший подглядывать за моющейся женщиной.

– Да вот, помочь хотел, спинку потереть. А твоя девчонка кидается. – Он и не думал смущаться.

Вспомнив про шрамы, Гончая непроизвольно усмехнулась. Погранец истолковал ее усмешку по-своему и оскалился во весь рот.

– Так нужна помощь-то?

Гончая одарила его обворожительной улыбкой.

– Может быть.

Он тут же ринулся к ней, но уперся в выставленную ладонь.

– Шустрый какой! Сначала накорми девушку, а уж потом… – добавила Гончая и многозначительно замолчала.

– Так пошли ко мне! – с готовностью подхватил пограничник. – У меня как раз смена закончилась.

– Тогда жди снаружи, я быстро. И подай воды.

Он понял только последнюю фразу, зачерпнул из бочки воды и полез вместе с ковшом в тесную кабинку. Гончей даже пришлось применить силу, чтобы вытолкать его оттуда.

Во время борьбы с самозваным «помощником», она перехватила осуждающий взгляд Майки. И хотя Гончая не собиралась доводить свое обещание до конца, ей все равно стало не по себе от этого взгляда.

* * *

Женщина-кошка шагала рядом, но Майка старалась не смотреть на нее. Женщина-кошка опять солгала и опять сделала это легко и непринужденно. Похоже, ложь вошла у нее в привычку. Почему же тогда Майка не сердится на нее? Может быть, дело в самом солдате, которого обманула женщина-кошка. Солдат не понравился Майке с первого взгляда. С его первого взгляда, которым он уставился на женщину-кошку, когда та раздетая распахнула перед ним дверь туалета. А его слова! Он предложил женщине-кошке помощь, даже отобрал у Майки ковш, якобы для того чтобы поливать ее водой, когда та будет мыться, но в действительности хотел совсем другого.

Майка еще не до конца разобралась в отношениях взрослых, поэтому плохо представляла, чего добивается от женщины-кошки солдат. Она только почувствовала, что ему понравилось подглядывать за женщиной-кошкой, когда она моется. Но солдат хотел не только смотреть. В своих мыслях он хватал и мял руками ее плечи, голые ноги и грудь и хотел, чтобы она мяла его в ответ. А еще он хотел, чтобы женщина-кошка целовала его! Целовала так, как целует женщина мужчину, когда любит его! При этом солдат не испытывал к женщине-кошке любви и не стремился вызвать любовь у нее. Но поцелуи без любви – это обман! Выходит, солдат сам хотел, чтобы женщина-кошка обманывала его? Майка окончательно запуталась. А вот женщина-кошка прекрасно поняла солдата и пообещала выполнить его желания. Она не сказала об этом вслух, только намекнула, но солдат поверил ей, хотя и это тоже был обман. Женщина-кошка вовсе не собиралась воплощать его замыслы. Зачем же она это сделала?

У Майки был только один ответ. Женщина-кошка хотела есть и рассчитывала, что обманутый солдат накормит ее. У Майки и самой сосало в животе от голода – остатки сушеных грибов, которые отдала ей женщина-кошка, не смогли его побороть. Но разве можно обманывать ради еды? Если бы женщина-кошка призналась солдату, что голодна, и попросила угостить ее, разве бы он отказал? Неужели не пожалел ее? Сестра учила Майку, что люди должны всегда помогать друг другу. И хотя такой бескорыстной помощи Майка и не могла припомнить, до недавнего времени она думала, что так оно и есть. Хотя после знакомства с женщиной-кошкой ее понятия о людях сильно изменились.

Майка словно взглянула на окружающий мир по-другому, глазами женщины-кошки. Это был холодный и жестокий взгляд и в то же время, как бы странно и удивительно это ни звучало, честный. Опыт двух последних дней, когда она следовала за своей взрослой спутницей, подсказывал, что, попросив у солдата еды, женщина-кошка, скорее всего, ничего бы не получила. Значит, и эта новая ложь была ложью во спасение, как в баре на Белорусской?

Майка скосила глаза на солдата, который топал справа от женщины-кошки, поглаживая ее по талии, опуская руку и пониже. Майка буквально чувствовала, как ему не терпится стащить с нее одежду, как и то, что женщина-кошка ему этого не позволит. Когда солдат поймет, что она обманула его, он очень разозлится. Но женщина-кошка совершенно не боялась его гнева. Солдат был выше ее на полголовы, шире в плечах и, наверное, сильнее. Но Майка точно знала, что женщина-кошка способна убить его в любой момент. Она могла это сделать, даже когда стояла перед ним раздетая на залитом водой дощатом полу туалета, но решила, что солдат не представляет для нее угрозы.

Зато когда Майка поделилась с женщиной-кошкой своими видениями об избитом машинисте, в ее голове промелькнули страшные мысли, от которых Майку бросило в дрожь. Женщина-кошка всерьез задумалась о том, чтобы убить дядю машиниста до того, как он попадет в руки бандитов! К счастью, это длилось недолго. Женщина-кошка выбросила из головы свои черные мысли, ее хмурое лицо разгладилось, и у Майки сразу отлегло от сердца.

Беспрестанно лапающий женщину-кошку наглый солдат не нравился Майке, но она вовсе не хотела его смерти. К счастью, женщина-кошка и не собиралась его убивать, где-то в глубине души даже посмеивалась над ним.

– Так ты с той дрезины, которая попала под обвал? – спросил у нее солдат. Он и до этого что-то говорил, но Майка не прислушивалась.

– Точно, – с грустью вздохнула женщина-кошка и опять обманула. Ей вовсе не было грустно. – Еле выбрались. А вещи пропали.

Однако разжалобить солдата, если она этого добивалась, ей не удалось.

– Тут до вас один прибежал, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – Скорее, приковылял, весь в мыле. Орет: обвал, крушение, катастрофа. А перед этим с Новослободской по телефону звонили. У них там какие-то подземные толчки, вроде землетрясения, они даже движение на своем участке заблокировали и все дрезины остановили, спрашивали, какая на других станциях обстановка. Я как раз в карауле стоял, слышал. У нас-то все нормально, никаких толчков, но в администрации переполошились. Даже Шерифа послали разбираться. Как на Кольце что-нибудь непонятное случится, сразу его посылают. Он парень дотошный. Видели Шерифа-то?

Женщина-кошка молча кивнула. Ее интересовало все, что касалось Шерифа, и она жадно вслушивалась в слова солдата.

– Ну вот, пока решали, кого еще с Шерифом на Новослободскую отправить, из туннеля вывалился тот раненый и давай орать про обвал, про стрельбу, про погибших. Ничего толком объяснить не может, но начальство, видно, смекнуло, раз стрельба была, значит, это не обычный обвал, а диверсия с последующим нападением. Туннели сразу закрыли, а со стороны Белорусской еще и железными воротами перегородили, блокпост со станкачом живо соорудили, а всех караульных на охрану кинули. Это уж потом, когда дрезина с раненой бабой приехала и ваш машинист толком все рассказал, сообразили, что тревога ложная.

По платформе в разные стороны сновали озабоченные люди, Майка разглядела в руках у многих оружие. Если тревога ложная, чего они так беспокоятся? Женщина-кошка тоже внимательно следила за проходящими мимо, но больше всего ее заинтересовала небольшая, но шумная толпа в противоположном конце платформы.

– Что там происходит? – спросила она.

– Транзитники, – пояснил солдат. – На Киевскую рвутся, требуют их пропустить. Туннели-то еще закрыты.

Присмотревшись к шумящей у входа в туннель толпе, Майка заметила в первых рядах размахивающего руками пожилого человека, который ехал с ними на дрезине и в страхе сбежал, после того как женщина-кошка застрелила его смертельно раненного товарища. Женщина-кошка тоже смотрела на него и, судя по ее взгляду, совсем не обрадовалась этой встрече.

– А когда откроют? – спросила она.

– Туннели-то? – уточнил солдат. – Думаю, скоро. Шериф с проходчиками вернется, сразу и откроют.

Майка представила, как проходчики под руководством Шерифа разгребают образовавшийся в туннеле завал, вспомнила, как пожилой бригадир придирчиво разглядывал выпирающие из земли огромные куски растрескавшегося бетона, а потом…

Потом раздался шорох осыпающейся земли и треск раскалывающихся камней. Ее взгляд провалился в уходящую под землю бездонную расщелину. Майка в ужасе закричала, но это не остановило ее падение.

Она все глубже и глубже проваливалась в разверзшуюся под ней пропасть, пока не увидела вырывающиеся из глубины клубы густого ядовитого тумана. Сначала он показался Майке желтым, потом бледным с примесью крови, как вытекающий из раны гной, и, наконец, непроглядно-черным. И там, в глубине тумана, что-то двигалось. Что-то большое. Невообразимо огромное. И ненасытное.

* * *

Лоб Майки оставался горячим. Не таким обжигающим, как в тот момент, когда она без чувств упала на платформу, но все-таки горячим, и это не на шутку тревожило Гончую. Она понятия не имела, что случилось, единственное, что не вызывало сомнений, это внезапная болезнь девочки. И заболела она по вине своей взрослой спутницы, решившей заботиться о ребенке, но понятия не имеющей, как это делать! Организм тренированной и закаленной женщины был способен на многое, что оказалось совсем не по силам пятилетнему ребенку. А она позволила Майке спать в туннеле на голой земле, да еще заставила мыться холодной водой из бочки. Неудивительно, что девочка после этого слегла. В лучшем случае это простуда. А в худшем? Инфекция? Воспаление легких? Без квалифицированного лечения это практически стопроцентный смертный приговор.

Гончей стало страшно. Даже сама мысль о том, что она может потерять Майку, это маленькое, беззащитное и хрупкое создание, была невыносимой. А если малышка действительно умрет?!

– Ты только не умирай, – прошептала Гончая, глядя в неподвижное лицо девочки. – Если хочешь, поспи, только не умирай. А хочешь, я тебе спою, как ты просила. Веселую песенку про принцессу, хочешь?

Она взяла в руки расслабленную Майкину ладошку, улыбнулась и запела. Тихий голос постепенно набирал силу и глубину.

 
…Принцесса в плен его взяла,
И поцелуем обожгла…[1]1
  Дуэт принцессы и оловянного солдатика из к/ф «Небесные ласточки», 1976 г. Стихи Владимира Уфлянда, музыка Виктора Лебедева.


[Закрыть]
 

Гончая помнила эти слова из своего довоенного детства. Мать хранила дома записи старых музыкальных фильмов и часто пересматривала их, напевая понравившиеся песни. Они помогали ей отвлечься от собственной нелегкой жизни. Наверное, в такие моменты мать воображала себя героинями любимых музыкальных комедий.

К концу второго куплета, повествующего о неосторожности принцессы, влюбившейся в оловянного солдатика, сомкнутые веки Майки мелко задрожали. Гончая склонилась к лежащей на постели девочке и нежно прикоснулась губами к ее лбу. В этот момент малышка еле слышно прошептала:

– Спой еще, мама.

Но Гончая все равно услышала каждое слово!

– Конечно, любимая.

Девчушка завозилась под одеялом и открыла глаза.

– Мама! – детские пальчики вцепились в руку Гончей, потом Майка разглядела, кто перед ней, и ее хватка ослабла. Но она не испугалась, увидев перед собой не маму, а другую женщину. Одного этого для Гончей оказалось достаточно.

– Я никогда не слышала эту песню, – призналась Майка.

Гончая улыбнулась.

– Это старая песня. Из одного доброго фильма. В детстве, когда мне было грустно, мне пела ее моя мама.

– А что там дальше?

– Дальше?

То ли от радости, что Майка наконец очнулась, то ли от воспоминаний детства в горле образовался комок, но Гончая все же проглотила его и допела последний куплет. Потом озорно подмигнула Майке в расчете на ее ответную улыбку, но вместо этого девочка нахмурилась.

– Глупая принцесса. Как можно забыть того, кого любишь?

Вопрос привел Гончую в замешательство. К счастью, Майка не потребовала от нее ответа. Она обвела взглядом скудную обстановку солдатской каморки и спросила:

– Где мы?

Это «мы» Гончей понравилось, а вот ее слабый голос – нет.

– В доме пограничника. Помнишь дядю пограничника?

– Который хотел… помять тебя?

– Помять? – переспросила Гончая и, сообразив, что Майка имеет в виду, рассмеялась. – Он самый.

Майка снова покрутила головой по сторонам.

– А где он?

– На службу вызвали. На вот, поешь. Или, может быть, пить хочешь?

Но Майка не взглянула ни на миску приправленной топленым жиром грибной каши, которую Гончая протянула ей, ни на накрытую блюдцем алюминиевую кружку со свежезаваренным чаем, стоящую на колченогом столе. Вместо этого она вопросительно уставилась на Гончую, но уже через секунду сомнения исчезли с лица девочки, словно она прочитала ответ в ее голове. Гончей невольно стало не по себе от проницательного взгляда.

– Поешь, – повторила она. – Тебе нужны силы. Помнишь, что я тебе говорила?

Майка кивнула, взяла в руки миску с кашей, вполне приличной кашей, надо признать, и начала есть, но, проглотив пару ложек, остановилась.

– А ты?

– Я уже ела, – ответила Гончая и, так как девочка недоверчиво посмотрела на нее, добавила: – Правда, ела.

После довольно продолжительной паузы Майка снова принялась за кашу и на этот раз ела, уже не отвлекаясь. Гончая сидела рядом на краю деревянного топчана, служившего пограничнику кроватью, и молча наблюдала за ней. До этого момента она и не подозревала, что можно получать удовольствие, просто наблюдая за тем, как ест другой человек. Вслед за этим открытием пришла внезапная мысль, что эта девочка, сосредоточенно уминающая грибную кашу, единственный в метро (во всем мире!) человек, который ей небезразличен. Мысль оказалась настолько неожиданной, что не ведающая жалости Гончая в первый миг даже растерялась.

Когда ложка заскребла по дну, Майка вернула ей миску и сыто отрыгнула. Гончая улыбнулась, а девочка испуганно прикрыла рот рукой.

– Ой, я нечаянно.

– Все нормально, – успокоила ее Гончая, протягивая кружку с чаем. – Попей.

Майка отпила половину и вернула кружку обратно.

– Вкусно? Это нормальный чай, а не та бурда, которую нам подали на Белорусской.

Майка кивнула, но никакого удовольствия на ее лице Гончая не заметила.

– Это все того солдата, да? – спросила она и, когда Гончая не ответила на очевидный вопрос, добавила: – Но ведь ты не собираешься с ним расплачиваться за эту еду?

В голосе девочки отчетливо слышалась надежда. Гончая подумала, что в возрасте Майки никогда не задала бы такого вопроса. Он даже не пришел бы ей в голову. Но дети в метро взрослеют быстро.

– Расплачиваться с ним? Много чести, – она усмехнулась. – Он же видел меня голой, хватит с него. Не бери в голову. Лучше расскажи, что с тобой случилось на платформе.

Майка покачала головой.

– Я не помню.

– Совсем ничего не помнишь?

Девочка долго молчала, потом осторожно, словно пробуя слова на ощупь, заговорила.

– Я снова была в туннеле, где обвалился потолок. А потом провалилась под землю. Было страшно. Я закричала.

– Помнишь, что ты кричала?

Майка снова покачала головой. Она не помнила.

– Ладно, проехали.

Гончая улыбнулась, но малышка не ответила на ее улыбку. Детские пальчики снова впились в ее руку.

– Нет, скажи!

Обратить все в шутку? Но Майке почему-то важно знать правду.

– Ты кричала: не ходите туда, там смерть! – призналась Гончая.

– А кому я это кричала?

– Не знаю. Но люди, которые тебя слышали, здорово перепугались. Мой ухажер пытался их успокоить, сказал, что у тебя жар. Ты и вправду вся горела, а потом упала в обморок.

– И ты принесла меня сюда?

– Принесла. Парень пытался возражать, но я его убедила.

– Он скоро вернется?

Гончая пожала плечами.

– Даже не знаю. Обстановка на станции довольно напряженная: туннели так и не открыли, люди напуганы. Многие из тех, кто хотел отсюда уйти, через переход отправились на Баррикадную. По-другому сейчас с Краснопресненской не выбраться. А Шерифа все нет.

– Не беспокойся о нем, он вернется.

Брови Гончей изумленно взлетели вверх.

– С чего ты взяла, что я о нем беспокоюсь?

Майка недоверчиво прищурилась.

– А разве это не так?

– Глупости! Очень надо мне о нем переживать! Я о тебе беспокоюсь. У тебя жар, хотя и не такой сильный, как в тот момент, когда ты потеряла сознание. Похоже, ты простудилась. А у меня ни лекарств, ни патронов, чтобы их купить. Да и задерживаться здесь не стоит, прав Шериф, это опасно.

– Разве мы не подождем Маэстро, тетю Глори и дядю Баяна? – воскликнула Майка. Одна мысль, что придется расстаться со своими новыми друзьями, расстроила ее до слез.

Гончая озабоченно вздохнула. Она уже много раз задавала себе этот вопрос. Конечно, проще всего добраться до Октябрьской, доехав туда по Кольцу вместе с цирковой труппой. Но, во-первых, им с Майкой нужно дальше, на Таганскую. А от Октябрьской до Таганской еще три перегона. Во-вторых, неизвестно, когда циркачи доберутся до Краснопресненской. Свой багаж им в руках не унести, значит, придется ждать восстановления железнодорожного сообщения, а на расчистку обрушившегося туннеля и восстановление путей может уйти несколько дней. Но главная проблема даже не в этом. Как везти с собой больную девочку? Вдруг ей станет хуже? Без лекарств наверняка станет, и неизвестно даже, какие нужны лекарства. Вдруг у Майки не обычная простуда? Тогда ей понадобится серьезное лечение – лазарет, врач и уход. Где все это взять в дороге?