Текст книги "Метро 2033: Пифия"

* * *

Слезы постепенно высохли, но легче Майке не стало. Незаслуженная обида жгла ее изнутри. Как же так? Почему?! Ведь она, наоборот, хотела сделать женщине-кошке приятное. И рисунок получился. Это был хороший рисунок! У Майки лишь изредка получалось так похоже изображать людей. И женщина-кошка на рисунке вышла такая красивая. Но взглянув на свой портрет, она не обрадовалась, а накричала на Майку, да еще и обвинила во лжи. Женщина-кошка не просто рассердилась. Она испугалась, когда увидела рисунок. Но как можно испугаться своего портрета?

Страх у женщины-кошки Майка заметила впервые. Она дралась с убийцами Майкиной сестры и с толстяком в баре, и с плохим человеком, в теле которого оставила свой нож. Майка даже думала, что женщина-кошка вообще ничего не боится, но ее почему-то испугал обыкновенный рисунок.

Она исподтишка взглянула на женщину-кошку, но та все еще злилась и прогнала заглянувшую за занавеску Глори одним своим взглядом. К счастью, цирковое представление вскоре закончилось, и с арены вернулись дядя Баян и Маэстро. При их появлении женщина-кошка тут же как будто успокоилась, скрывая свои чувства. И хотя Майка видела, что ее злость и страх на самом деле никуда не делись, ей все равно стало немного полегче. А когда дядя Баян от души обнял женщину-кошку и прижал к груди, Майка даже улыбнулась.

– Молоток, Варька, молоток! – приговаривал он, хлопая женщину-кошку по спине. – Ты где так ножи-то кидать научилась?

Та что-то неразборчиво пробормотала в ответ, и Майка поняла, что, когда женщина-кошка сильно рассержена или испугана, ей становится сложно солгать. Но Баян не обратил внимания на ее ответ. Он повернулся к Глори и спросил:

– Видала? А ты: «прирежет, помру я».

– А я, что? Я ничего, – ответила та и поспешно отошла в сторону.

– Хорошо отработала, на кураже. И публика довольна, – вмешался в разговор Маэстро. – Значит, хочешь доехать с нами до Октябрьской?

Женщина-кошка отстранилась от Баяна и выстрелила в Маэстро своим холодным острым взглядом.

– Мы, кажется, договорились?

Тетю Глори недавно от такого взгляда словно ветром сдуло, а Маэстро только усмехнулся в свои фальшивые усы.

– Я от своего слова не отказываюсь. Ты мне вот что скажи: паспорта у вас есть?

Женщина-кошка отрицательно покачала головой.

– Как же тогда, Варь? – растерялся Баян. – На Ганзу и без документов?

Майка поспешно перевела взгляд на Маэстро. Судя по невозмутимому лицу фокусника, ответ женщины-кошки не стал для него неожиданностью. Маэстро покрутил пальцами кончик уса и сказал:

– Ну, положим, тебя мы сможем через кордон провести. У меня групповой пропуск на троих: двое мужчин и женщина.

– А как же я? – испуганно вскрикнула Глори.

– А ты по своему паспорту пройдешь! – оборвал ее Маэстро. – У тебя-то паспорт в порядке… А вот что с твоей дочкой делать, это вопрос.

Майка испуганно переводила взгляд с женщины-кошки на фокусника и обратно. Неужели та бросит ее здесь, на станции?! До последнего разговора Майка была уверена, что этого никогда не случится. Но тогда женщина-кошка еще не пыталась ее ударить.

«Не оставляй меня, пожалуйста! – захотела крикнуть она. – Я больше не буду тебя рисовать! Если хочешь, я порву этот рисунок! Все порву!» Но не крикнула – слова застряли в горле. А женщина-кошка даже не взглянула на нее, она шагнула к ящику, в котором сидела шавка, и постучала согнутыми пальцами по крышке.

– Красавица и чудовище.

– О чем ты, Варька? – недоуменно пробормотал Баян.

Зато Майка поняла, что женщина-кошка имела в виду. Маэстро тоже понял, снова усмехнулся в усы и одобрительно покачал головой.

– Отчаянная. А дочка-то не испугается? – он повернулся к Майке и спросил: – Посидишь с шавкой в одном ящике, пока мы через кордон на Ганзу пойдем, не испугаешься?

Майка удивилась такому вопросу. Шавка была совсем не страшная, по-своему даже милая. Чего ее бояться? Маэстро, видимо, заметил ее удивление и сказал:

– Вижу, что не испугаешься, – потом повернулся к женщине-кошке и добавил: – И дочка такая же отчаянная. Вся в тебя.

Майка тоже обернулась к женщине-кошке: что она на это скажет? Но та ничего не ответила.

Глава 4
Кто ты такая?

В ожидании пассажирской дрезины на станционном перроне собралось около десяти человек.

«Девять, – уточнила Гончая, пробежав взглядом по лицам и фигурам отъезжающих пассажиров. – Семеро мужчин и две женщины».

Среди мужчин оказались два брамина из Полиса, которые встретились ей в баре. Остальных пассажиров она видела впервые. На первый взгляд никто не представлял опасности, и Гончая позволила себе еще немного отпустить сжатую внутри пружину.

Слегка расслабилась она, когда цирковая труппа пересекла границу, отделяющую Белорусскую-кольцевую от радиальной. На самом деле граница не просто разделяла две соседние станции – она отделяла сытую Ганзу от всего остального мира Московского метро. Попасть на Ганзу оказалось на удивление легко, хотя Гончая подготовилась к любым неожиданностям и внутренне настроилась на отчаянную схватку. Но единственной неожиданностью для нее стала формальность проверки, устроенной пограничниками.

Один из них, и то лишь для порядка, мельком взглянул в поданный Маэстро пропуск, другой сразу принялся отодвигать загораживающий проход барьер. К стоящему на телеге ящику с собакой – «чудовищем» и «красавицей» – Майкой никто из них даже не подошел. Маэстро, похоже, не сомневался в таком исходе или умел владеть собой не хуже Гончей, а вот Баян заметно нервничал, хотя ганзейские пограничники не обратили внимания на его тревогу.

На кольцевой станции, где труппа Маэстро дала представление, прежде чем перебралась на радиальную, возвращение цирковых артистов никого не заинтересовало. Возможно, после представления жители Кольца утратили к циркачам интерес, а скорее всего, считали всех пришлых и транзитников чужаками, недостойными их внимания. Никто и не заметил, где и когда к трем цирковым артистам присоединилась маленькая девочка, которую Гончая и Маэстро незаметно достали из ящика.

Запертая там двухвостая собака обиженно тявкнула, тоже просясь наружу, но Маэстро быстро захлопнул крышку, и она замолкла. Майка тоже молчала – выдерживала характер и только стреляла любопытными глазенками по сторонам.

Она впервые попала на Кольцо, и для нее все здесь было в диковинку. Но задерживаться на Белорусской, пусть и кольцевой, Гончая не собиралась. Маэстро в этом был с нею солидарен и сразу покатил телегу с реквизитом к той части платформы, которая на Ганзе, и только на Ганзе, гордо именовалась Перрон.

Из всех линий Московского метрополитена только на Кольце было организовано регулярное движение пассажирских и грузовых дрезин, и Ганза этим очень гордилась. Каждый местный житель считал своим долгом непременно сообщить всем прибывающим о существовании железнодорожного сообщения между станциями Кольцевой линии, поэтому когда чужак забредал на Ганзу, об этом ему рассказывали буквально все. Проезд стоил относительно недорого: пять патронов с человека и от трех до десяти за каждое место багажа в зависимости от его размера.

Акробатка Глори прошла пограничный контроль до цирковой труппы по своему паспорту и, следуя указанию Маэстро, ожидала остальных артистов на перроне. Рядом прогуливались, стояли или сидели на своих узлах и чемоданах остальные пассажиры. Маэстро вкатил на перрон телегу с цирковым инвентарем и, оставив ее на попечении Глори и Баяна, отправился на поиски работника станции, ответственного за пассажирские перевозки. Пока он отсутствовал, Баян попытался выяснить у дородной женщины, облапившей здоровенный тюк, скоро ли отправится следующая дрезина, но ничего от нее не добился и обратился с тем же вопросом к другим пассажирам. Однако никто ничего толком не знал.

Гончую это не удивило. Несмотря на то что Ганза громогласно объявила на все метро об открытии у себя регулярного железнодорожного сообщения, дрезины ходили не по расписанию, а по мере их заполнения. Сейчас никакой дрезины на путях не наблюдалось, и ожидающие отправки пассажиры заметно нервничали, а Баян своими расспросами только подлил масла в огонь.

Майка крутилась на перроне, глазея по сторонам, однако от своей названой «мамаши» дальше чем на десять шагов не отходила. Гончая предпочла бы, чтобы она не шныряла вокруг, а сидела рядом и молчала, чтобы не привлекать к себе и «мамаше» ненужного внимания, но не осадила девчонку. Майка и так сердилась на нее после их последнего разговора, и лучше было не усугублять возникшую размолвку.

Однако ситуация оставалась сложной и необъяснимой. Да и заданные девчонке вопросы требовали ответов. Убедившись, что пассажиры заняты своими делами и за ней никто не наблюдает, Гончая уселась на пол, отгородившись от всех остальных тюками и коробками с цирковым инвентарем, достала из кармана скомканный листок и, разгладив его на колене, вгляделась в последний Майкин рисунок.

Девчонка заявила, что просто придумала ей новую одежду. Но это была та самая одежда – одежда Валькирии, никаких сомнений! Даже наклон застежки-«молнии» на кожаной куртке был передан с поразительной точностью! Допустить, что Майка случайно угадала одежду, как она говорит, – полный абсурд! С другой стороны, как могла малолетняя девчонка с нищей Маяковской попасть на факельное шествие или парад штурмовиков Рейха? Да никак! Неужели тайно пробралась с Маяковской на Тверскую, Пушкинскую или Чеховскую и там подглядывала за Валькирией?

Гончая вспомнила реакцию Майки на ее слова.

Я не видела… просто представила и нарисовала.

«Не лги мне!»

Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Похоже, девчонка действительно не лгала. Во всяком случае, никаких внешних признаков лжи Гончая у нее не заметила.

Просто закрываю глаза и вижу.

Повинуясь внезапному порыву, Гончая выхватила из походной сумки остальные Майкины рисунки. Мельком она уже просматривала их, но, похоже, настала пора взглянуть на художества девчонки более внимательно.

Большинство рисунков оказались будто отражением жизни в московской подземке: темные туннели, мрачные или, наоборот, светлые станции, какие-то незнакомые Гончей люди. Но несколько рисунков, точнее три, выделялись из общего числа. На всех трех девочка изобразила поверхность. На первом – большая церковь, скорее даже собор, с расколотым куполом стояла на фоне обезлюдевших, заброшенных зданий, а над ней в воздухе кружили хищные крылатые твари. В метро их называли по-разному: птеродактили, вичухи, даже драконы. Бывалые сталкеры, которые встречали их на поверхности и сумели вернуться назад, рассказывали о крылатых монстрах, как о самом страшном кошмаре московского неба. А один из инструкторов, обучавший Гончую азам выживания на поверхности, однажды обмолвился, что семейство таких тварей устроило гнездо внутри разрушенного купола храма Христа Спасителя.

Гончая по-новому взглянула на рисунок, который держала в руках. Вдруг ветеран-инструктор, увидев рисунок, решит, что он сделан с натуры? Что-то подсказывало ей, что опытный сталкер придет именно к такому выводу.

На втором рисунке Майка изобразила множество одинаковых голых человекообразных существ. Они стояли плотной толпой с задранными в небо головами, а сверху на них неслось нечто, напоминающее комету или запущенную ракету, оставляющую за собой расходящийся дымный шлейф. Загадочный рисунок не вызвал в памяти Гончей никаких ассоциаций, и она взяла в руки следующий, третий по счету.

В отличие от двух других там было изображено здание, которое Гончая знала очень хорошо – Большой театр! Но это был довоенный театр с известной на весь мир колоннадой, состоящей из восьми колонн, и конной квадригой, венчающей портик. Когда-то другая маленькая девочка за руку с матерью не раз проходила по Театральной площади, мимо фасада Большого театра, любуясь этими колоннами и этой скульптурой. Даже бьющий фонтан, который нарисовала Майка перед Большим театром, находился на своем месте. Но то, что запомнила девчонка, превратившаяся через двадцать лет в отчаянную охотницу за головами, не могла знать сирота, родившаяся в метро через пятнадцать лет после ядерной войны и никогда не выбиравшаяся на поверхность! Следуя логике, Майка не могла нарисовать эти рисунки, потому что не видела то, что на них изображено. Или все-таки видела?

«Закрываю глаза и вижу».

Гончая повернулась к бесцельно разгуливающей по перрону девочке. Та заинтересовалась клеткой с курами, которая была у пары ожидающих отправления челноков, и, присев на корточки, с любопытством разглядывала птиц. Она вела себя точно так же, как и другие дети, ничем не отличаясь от них. Однако Стратег, похоже, так не думал.

Гончая задумчиво сдвинула брови.

«Кто же ты такая?»

* * *

Последнее задание сразу насторожило своей необычностью. Никогда прежде Стратег не вызывал ее в Полис, хотя сам бывал там неоднократно. Но больше всего Гончую удивил выбор места встречи. Не бар, не гостиничный номер, даже не кабинет одного из руководителей станционной администрации – библиотека Полиса. Причем не общедоступное место, а ее святая святых – читальный зал!

Когда Гончая вошла туда, в читальном зале не было ни одного брамина, что также выглядело подозрительно. Стратег, заложив руки за спину, в одиночестве расхаживал вдоль книжных полок, но при ее появлении сразу прошел к письменному столу, на котором лежала завязанная картонная папка. Стратег развязал тесемки, и глаза Гончей изумленно полезли на лоб.

После вызова в Полис и вида пустого читального зала она была внутренне готова к чему-то особенному. Но такого никак не ожидала. Происходящее можно было бы принять за шутку или дорогой, но бессмысленный розыгрыш, если бы не озабоченное лицо Стратега. В папке оказались карандашные рисунки, выполненные не очень умелой рукой. Три штуки! И больше ничего!

Стратег выложил рисунки в ряд. На одном была изображена часть станционной платформы, на другом – какое-то помещение, на третьем – спорящие друг с другом люди. Ничего особенного.

– Знаешь, что это?

– Рисунки.

– Знаешь, что нарисовано?! – сорвался на крик Стратег и хлопнул по столу своей холеной ладонью. Прежде он не выходил из себя по столь ничтожному поводу. Да и по серьезному поводу тоже.

Гончая пожала плечами.

– Откуда?

Как ни странно, такой ответ успокоил Стратега. Он убрал ладонь со стола и аккуратно поправил сдвинувшиеся рисунки.

– Когда-нибудь видела похожие картинки? Не спеши, подумай.

Гончая хотела ответить отрицательно, но затем все-таки задумалась и после некоторого размышления неуверенно кивнула.

– Кажется, видела.

– Где?! – вскинулся Стратег.

– Не помню где. На каком-то транзитном полустанке сидящий у костра старик показывал похожую картинку своим слушателям.

– Кто он?

– Никто. Обыкновенный старик, возможно, бродяга.

Стратег нахмурился, что-то обдумывая.

– Давно это случилось?

– Где-то с месяц назад.

– Что было на рисунке?

Гончая задумалась.

– Какая-та станция, кажется, с колоннами. Да, старик болтал, что это Новослободская! – внезапно вспомнила она. – Хотя на картинке были панно из мозаики и витражи, которых там нет.

– Значит, панно из мозаики, – повторил Стратег и задумчиво постучал согнутым пальцем по столу. – О чем был разговор?

– Я его не слышала. Люди коротали время у костра, а я проходила мимо. В этот момент один из них и достал свой рисунок.

Стратег снова задумался, на этот раз его молчание длилось гораздо дольше. Гончая терпеливо ждала, когда он перейдет к сути предстоящей задачи. Она уже поняла, что это не шутка и не розыгрыш. Чем-то эти примитивные рисунки заинтересовали ее нанимателя. Заинтересовали настолько, что он срочно вызвал ее в Полис. Наконец Стратег снова заговорил:

– Мне нужен автор этих рисунков. Я хочу, чтобы ты его нашла и доставила мне.

– Кто он?

– Это тебе и предстоит выяснить.

Все, кого прежде требовалось найти, имели немалый авторитет в метро, и их, как правило, сопровождали повсюду вооруженные до зубов головорезы. Да они и сами могли за себя постоять. В остальном же новое задание ничем не отличалось от предыдущих.

– Есть вводная информация?

– Есть. – Стратег кивнул. – Эти три рисунка были приобретены у молодой девки. По словам торговца, который их купил, девке на вид около двадцати лет, одета бедно. Но она их не рисовала!

– Сколько взяла?

– Торговец сказал: десять пулек. Возможно, соврал. Что за цена десять патронов за три рисунка? Но уже не выяснишь. Этого челнока недавно прикончили грабители. Напали в перегоне на караван и всех вырезали.

– Где он встретил ту девку?

– Сказал, что на Белорусской. А так или нет, теперь не узнать.

Гончая склонилась над рисунками. Серая неровная бумага, дешевый карандаш. И все же! Карандаш и бумага у бедно одетой девки?

– Рисунки как будто детские.

– Я тоже так думаю! – воскликнул Стратег. – Возможно, их нарисовал ее младший брат или сестра.

– Я найду его.

Гончая хотела собрать рисунки со стола, но Стратег перехватил ее руку.

– Э, нет! Эти картинки останутся здесь, – твердо заявил он. – Скорее всего, у художника имеются и другие работы. Добудь их. Все до последнего листочка. И еще, это крайне важно! Автор рисунков ни в коем случае не должен злиться на меня! Наоборот, он должен любить и обожать меня, как собственного отца. Ну, или как собственную мать!

Судя по заключительной шутке, под конец разговора Стратег пришел в благодушное настроение. Пока Гончая изучала рисунки, запоминая «руку художника», он достал из внутреннего кармана плоскую инкрустированную фляжку и жадно присосался к горлышку.

* * *

– Да вообще беда, – доверительно сказал один дядечка другому.

Майка внимательно прислушивалась к разговору их хозяев, хоть и разглядывала сидящих в клетке курочек. Она уже узнала, что там, куда дяденьки везут своих птиц, с местными курочками что-то случилось, только не поняла, на какой станции это произошло.

А дяденька тем временем продолжал:

– Сначала у них куры нестись перестали, и главное, все разом! Потом хуже. Метаться по клеткам начали, о решетки биться и перья друг у друга выдирать.

– Да ты что?! – опешил его слушатель.

– То-то и оно, – озабоченно вздохнул первый. – Птичницы уж чего только не делали. И свет в курятниках гасили, и клетки тканью накрывали, чтобы кур успокоить, даже витамины в корм подсыпали. Ничего не помогло. Так все куры и передохли. Большинство от страха, другие о собственные клетки побились, а какие вообще заклевали друг друга.

– Я вот слышал, раньше гриб такой был ядовитый. Курица или какая другая птица склюет его и сразу дохнет. Так и назывался птичий гриб.

– Да какой гриб?! – отмахнулся рассказчик. – У них птичницы опытные, какие-нибудь поганки своим курам давать не стали бы, только проверенные грибы.

– Может, не гриб, – согласился слушатель, – а какая другая болезнь.

– Сначала думали – бешенство, потому что куры как будто взбесились. Но чтобы все птицы одновременно бешенством заразились, такого вообще никогда не бывало. Да и мясо у подохших кур нормальное оказалось, не заразное. Так что, это, я тебе скажу, вообще не болезнь.

– А что же тогда?

– Один тип ученый, не по курам ученый, а так вообще. Так вот этот ученый сказал: «Внешнее воздействие!» А что это такое – черт его знает, – развел руками рассказчик. – Но пока это не выяснили, птичницы боятся сразу много кур закупать. Видишь, пока только десяток заказали.

Он перевел взгляд на птичью клетку и лишь тогда обратил внимание на Майку:

– Ты чего тут делаешь? Давай-ка гуляй отсюда.

Сказано это было беззлобно, да и человек явно не собирался вставать с насиженного места, но Майка на всякий случай отошла в сторону. Запертые в клетку курочки с тоской посмотрели на нее, словно… словно знали, что там, куда их везут, им тоже не выжить.

Взор Майки на мгновение застлала пелена, а потом она вдруг ясно увидела птичьи клетки, и в них среди вороха разлетевшихся перьев неподвижные и окровавленные куриные тушки. Услышала и шум, похожий на скрежет, он доносился из-под земли и был как-то связан с погибшими птицами. По спине Майки пробежал холодок, и она вздрогнула от неожиданности, хотя не поняла, чего больше испугалась: вида растерзанных мертвых птиц или этого подземного шума.

– Ну и история, – покачал головой слушавший рассказчика дядечка. – Мне даже не по себе стало. А девчонка вообще перепугалась. Гляди, побледнела вся.

В первый миг Майка не сообразила, что речь идет о ней, она поняла это лишь тогда, когда внезапно появившаяся женщина-кошка обняла ее за плечи и требовательно спросила:

– Кто тебя испугал?

Она строго взглянула на хозяев кур, и те сразу притихли, причем рассказчик подался назад, а его слушатель втянул голову в плечи. Майка перепугалась, что женщина-кошка сейчас сделает обоим дяденькам больно, и поспешно сказала:

– Никто. Я просто увидела…

– Что ты увидела?

По лицу женщины-кошки было видно, что это не простое любопытство и ей действительно важно это знать. Но Майка не представляла, как объяснить другому человеку свои видения. Даже сестре она не рассказывала о них. Да и зачем рассказывать, когда проще нарисовать? Но после недавней вспышки гнева у женщины-кошки, вызванной ее последним рисунком, Майка побаивалась браться за карандаш. К счастью, в этот момент вернулся Маэстро, появление которого избавило Майку от необходимости что-то объяснять.

– Мотодрезины, электрическое освещение, а на деле такой же бардак, как везде! – выругался он. К нему уже спешили дядя Баян и тетя Глори, да и остальные пассажиры проявили заинтересованность. – Короче, дрезину с Новослободской не отправляют, боятся. Вроде бы кто-то слышал какие-то толчки в туннеле с той стороны. Что за толчки, я так и не понял, хотя дежурный диспетчер при мне звонил на Новослободскую. Где-то через час местные обещают отправить свою дрезину на Краснопресненскую, но она небольшая, только на шесть пассажиров. А у нас еще и багаж. Видимо, на какое-то время придется задержаться.

Женщина-кошка недовольно взглянула на него, но Маэстро лишь виновато развел руками.

– Извини, тут я ничего не могу сделать.

Она на секунду задумалась.

– Кто занимается отправкой?

– Диспетчер и занимается. Он сейчас пошел в отстойник, где механики готовят дрезину, но скоро должен вернуться.

– Ничего, я найду, – ответила женщина-кошка и неожиданно подмигнула Майке. – Не волнуйся, я скоро. – Потом повернулась к Маэстро и добавила: – За дочерью присмотрите?

– Разумеется, – ответил он.

– Конечно, присмотрим, – присоединился к нему дядя Баян и взял Майку за руку. Девочка довольно улыбнулась. Еще никогда у нее не было столько взрослых друзей.

Как только женщина-кошка ушла, к Маэстро приблизился один из двух пожилых мужчин, которых Майка помнила еще с бара на соседней станции, где женщина-кошка выбила глаз злому человеку, который хотел забрать Майку. В баре с этими двумя был еще третий в смешном одеянии, похожем на мешок, сшитый из яркой ткани.

– Когда, вы говорите, должны пустить дополнительную дрезину? Через час? – спросил у Маэстро обеспокоенный непредвиденной задержкой незнакомец.

Но его тут же перебила какая-то настырная женщина.

– Про толчки, про толчки скажите. На Новослободской землетрясение, что ли?!

– Типун вам на язык! – осадил женщину человек с пухлым портфелем в руках. До появления Маэстро он нервно прохаживался вдоль путей по краю платформы и всякий раз, возвращаясь назад, с нетерпением смотрел на станционные часы. – Если случится землетрясение, то все туннели завалит, да и станции тоже.

– Мало что ли тех туннелей заваливает, – вставил кто-то. Майка не заметила, кто именно. – Ремонтники не успевают расчищать.

– Так то на окраинах, – возразил мужчина с портфелем. – У нас на Кольце такого никогда не бывало.

– Не бывало, так еще случится! – с непонятным злорадством объявила женщина, интересовавшаяся таинственными толчками. – Откроются адовы врата! И выйдет из них Зверь лютый! И пожрет…

Майке вдруг стало так страшно, что она захотела крикнуть женщине: «Замолчи!» Но ее опередил Баян.

– Прекратите. Вы пугаете ребенка, – строго сказал он.

На тетку тут же зашикали со всех сторон и не дали договорить, а мужчина, рассказывавший о внезапной гибели кур на одной из станций, вдруг вскочил на ноги и грубо толкнул ее в грудь.

– Заткнись, кликуша, или я тебе язык отрежу! – пригрозил он.

– А в Рейхе и отрезают, – совершенно спокойным голосом заметил второй пожилой человек из бара. – У фашистов это называется «профилактика клеветнической пропаганды» или что-то в этом роде. Между прочим, очень эффективное средство.

После его слов испугавшая Майку женщина и сама, видно, здорово струхнула, подхватила с пола свой мешок и рванула с перрона на платформу, хотя никто пока не собирался отрезать ей язык. К тому же Майка не верила, что кто-нибудь из собравшихся на перроне людей вообще на это способен. Кроме женщины-кошки, разумеется.

На какое-то время на платформе наступила тишина, нехорошая тишина. Майка почувствовала, как она буквально навалилась на людей, заставив их замолчать. А потом дядя Баян неожиданно сказал:

– Про толчки я уже слышал. Сталкер один на Театральной рассказывал. Он по Серпуховской ветке за Кольцо ходил, хотел до Севастопольской дорогу разведать. И вот за Тульской в перегоне вибрацию такую странную ощутил. Сперва слабую, он поначалу и внимания не обратил, только почувствовал, что шпалы под ногами как будто дрожат. Потом она сильнее стала, и уже не только шпалы, а и рельсы затряслись. И звук такой, словно что-то огромное по туннелю несется. Ну а когда земля начала осыпаться и вода отовсюду закапала, он про свое дело забыл, развернулся, да обратно на Кольцо и рванул.

– Врет твой сталкер! – сказал, как отрезал, мужчина с портфелем. – Чего на Серпуховской ветке разведывать, когда там все давно разведано. На Севастопольской мощная империя, с Ганзой у нее торговля налажена. Караваны регулярно на Кольцо приходят, новостями обмениваются. Ни на Серпуховской, ни на Севастопольской ни о чем таком никто и слыхом не слышал. Так что и про дрожь, и про вибрацию в туннеле – досужая, безответственная болтовня!

– Может, и болтовня, – не стал спорить Баян. – Только сталкер эту историю рассказывал не для того, чтобы покрасоваться или прихвастнуть. Со страхом рассказывал! Он сам боялся, понимаете? А как дошел до того момента, когда земля начала из всех щелей высыпаться, не только сверху, а и с боков, и снизу, его аж перекосило всего.

– Ложь и клевета! – объявил мужчина с портфелем, да еще и топнул ногой.

Дядя Баян лишь пожал плечами и замолчал, а вот пожилые мужчины из бара выразительно переглянулись. И посмотрели друг на друга так, будто уже слышали подробности этой истории раньше, может, и не один раз.

Майка изучала их лица, когда из туннеля за ее спиной донесся нарастающий гул и рельсы начали мелко-мелко дрожать. Майка с криком отпрыгнула в сторону, но никто из взрослых не последовал за ней, а мужчина с портфелем и непоседливый хозяин кур даже шагнули к краю платформы.

– Ты чего испугалась? – удивился дядя Баян, не удержавший Майкину руку. – Это же твоя мама.

После этих слов девочка заставила себя обернуться, хотя внутри все будто сжималось от страха. К перрону станции, гудя так, что от этого звука закладывало уши, подъезжала чадящая дымом самодвижущаяся платформа. Ею управлял странного вида дядечка в засаленном черном комбинезоне и здоровенных круглых очках на широкой резинке, закрывающих половину его лица. А позади него, на установленной вдоль этой повозки широкой скамье сидела женщина-кошка, смотрела на Майку настороженно и одновременно ободряюще.

* * *

Остановив дрезину, машинист отключил ревун, но не стал глушить двигатель. И так удалось завестись только с третьей попытки, и машинист не хотел рисковать.

– Четверо по очереди, давайте залазьте! Но сразу предупреждаю, везу только до Краснопресненской! Дальше сами!

Голос машиниста с трудом пробивался сквозь треск неотрегулированного движка, хотя он орал во всю глотку.

– Что значит четверо? Почему четверо? – недовольно обратился к машинисту один из браминов. – Вот человек сказал, что дрезина будет шестиместной!

Гончая сердито взглянула на Маэстро, дернуло же его распустить язык, и начала подниматься со скамьи. Портить отношения с представителями высшей власти Полиса не хотелось – кто знает, чем это может обернуться, но, похоже, брамины не оставили ей выбора. Однако машинист, содействие которого стоило Гончей трофейного револьвера, обошелся и без ее помощи.

– Четверо – значит четверо! – объявил он и прикрикнул на замешкавшихся пассажиров. – Садитесь, мать вашу, я ждать не буду!

На перроне возникла сумятица, потому что к дрезине бросились сразу все, даже продавцы кур, которые подошли позже остальных. К этому моменту Гончая была уже на платформе. Она подхватила Майку на руки, на ходу бросила Маэстро:

– Мы вас дождемся, – и запрыгнула обратно на дрезину.

Получилось не прощание, а одна видимость. С Баяном вообще не удалось перекинуться даже парой слов, но Гончая надеялась, что они расстаются ненадолго. По словам водителя, дрезина сразу вернется за остальными, доставив на Краснопресненскую первую партию пассажиров. Таким образом, если не подведет капризный двигатель, то через час, самое большее два, разделившаяся цирковая труппа вновь воссоединится.

Среди рассевшихся на дрезине счастливцев оказались ганзейский чиновник, единственная еще ожидающая транспорта на перроне женщина в длинном пальто, а вторая за время отсутствия Гончей куда-то подевалась. Сел и тщедушного вида старичок с перетянутой сыромятными ремнями тяжелой котомкой да один из браминов. Второму места не нашлось, но после того как он выразительно погремел патронами в своем кошеле, у машиниста сразу пробудилось желание ему помочь.

– Возьми дочь на колени, – велел машинист устроившейся за его спиной Гончей.

Она не стала спорить. Майка тоже.

Наконец все кое-как устроились на пассажирской скамье. Машинист собрал с каждого плату за проезд, не забыв включить в нее и стоимость провоза багажа, хотя большинство держали свою поклажу на коленях, потом дернул за рычаги, и дрезина, тарахтя двигателем и нещадно стуча разболтавшимися от времени колесами, медленно покатила вперед.

Гончая не раз путешествовала по Кольцу и пешком, и на дрезине, но впервые оказалась в этом перегоне. Впрочем, он ничем не отличался от тех, в которых ей доводилось бывать. Те же свисающие с потолка тусклые лампочки, те же голые стены, обрывки истлевших и изгрызенных крысами кабелей, рельсы да шпалы. Лампочки, которые Ганза развесила в перегонах по всей Кольцевой линии, практически ничего не освещали, а лишь немного рассеивали темноту, поэтому в туннелях стоял вечный полумрак. Но главное назначение лампочек заключалось не в этом. Пятнышки света, довольно часто выплывающие из темноты, даже у самых отъявленных скептиков и законченных пессимистов вызывали ощущение надежности и безопасности Кольцевой линии, окончательно убеждая в величии и процветании Ганзы.