Текст книги "Прямо сейчас"

Глава 15
Мясницкая

Виктор и Данила медленно двигались на «тойоте» по Мясницкой улице, все ближе подъезжая к цели своей поездки – зданию Федеральной службы безопасности на Лубянке. Благополучно улизнув из своей квартиры и из дома, они сочли разумным, с учетом всех обстоятельств, потихоньку вернуть термос с таинственным кенозином его хозяевам.

Автомобильной пробки в этот вечер здесь не было, и, свернув со Сретенского бульвара на Мясницкую, они могли бы домчать до ее начала, до Лубянской площади, за минуту. Но они медлили. Виктор включил аварийные огни, машина еле ползла на первой скорости, педали газа он даже не касался. С возвращением термоса было не все так просто.

Отъехав от дома, друзья вдруг поддались то ли панике, то ли усталости и решили вернуть кенозин «законным владельцам», и первой мыслью было послать термос на Лубянку посылкой. Но они быстро сообразили, что на почте придется заполнить анкету и предъявить паспорт и у почтовиков останутся их данные. Так что возвратить термос «потихоньку» не получится. И они решили подкинуть его в приемную ФСБ.

Поначалу это казалось простым выходом из ситуации. Но, просчитывая, как это будет в реальности, они сообразили, что есть как минимум одна проблема. А именно: каким образом зайти в приемную и выйти из нее, не подставив лица под телекамеры наблюдения? Понятно, что вязаные шапочки с прорезями для глаз или женские чулки на головах в данной ситуации исключены. Ну, предположим, можно использовать кепки с длинными козырьками. Предположим. Но далее возникало другое затруднение. Рассуждая так и сяк о том, как бы половчее «забыть» термос в приемной, они всякий раз приходили к выводу, что сделать это незаметно не получится. Таких «забывчивых» граждан фээсбэшники просто обязаны будут задержать прямо на выходе. Ясно же, что термос примут за бомбу, а их самих – за террористов. Словом, как ни крути, рассчитывать на то, что в приемной ФСБ все пройдет «потихоньку», вряд ли стоило – этот вариант был еще хуже почты.

– Так, стоп, – скомандовал сам себе Виктор и прижал машину к тротуару перед Кривоколенным переулком. – Ни на какую Лубянку мы не поедем. Мы пойдем пожрать. И подумаем, что делать.

И они вышли из «тойоты».

Между тем писатель Виталий Кутыкин, облаченный в светлый летний костюм и темную водолазку, в своих всегдашних темных очках, вышел из дома. В подворотне он глянул на наручные часы, однако не смог рассмотреть, какое они показывают время. Чтобы увидеть стрелки, пришлось снять очки, хотя можно было бы этого и не делать: он и без взгляда на часы знал, который час. По его прикидкам, Ольга должна была появиться в Sweet home не раньше чем минут через двадцать. Кафе располагалось почти напротив нового жилища писателя, так что дорога от двери до двери не заняла бы у него и полминуты. Но ему хотелось немного пройтись перед встречей на свежем воздухе, и он специально вышел пораньше.

На улице было безлюдно. Писатель, сунув очки в карман, двинулся в сторону Лубянской площади, наслаждаясь отсутствием суеты вокруг. Неспешно перейдя улицу, он достиг книжного магазина «Библио-Глобус», где остановился у витрины, в которой были выложены книги, в том числе и его последний роман «g». Это было приятное зрелище.

Было бы еще приятнее, подумал Кутыкин, если бы какой-то случайный прохожий сейчас увидел и узнал его. Ему нравились такие моменты, нравилось наблюдать, как меняются лица людей – растерянных от неожиданной встречи со знаменитостью и одновременно торопящихся стать приветливыми, рот растягивается в бессмысленно-радушной улыбке. И еще было бы лучше, если бы этим случайным прохожим оказалась женщина, молодая и красивая.

Оторвав взгляд от витрины, он медленно двинулся дальше и увидел, что навстречу идет стройная молодая женщина. Быстрым взглядом Виталий с вожделением оглядел ее фигурку. Он чуть повернул голову вправо и стал нарочито философским взглядом глядеть куда-то за Лубянскую площадь, в сторону Театрального проезда, не упуская при этом девушку из виду.

Она приближалась. Она шла тоже неторопливо и, конечно, не могла не обратить на него внимание. Да, безусловно, девушка увидела, вряд ли узнала с такого расстояния, но точно увидела его – зрелого мужчину, молодцеватого (Кутыкин подтянул живот), в этом элегантном костюме, с печатью думы на одухотворенном лице. Виталий краем глаза видел, что она смотрит на него, и по еле уловимым изменениям в ее походке он понял, что девушка была бы не против, чтобы и он столь же внимательно оглядел ее и оценил. Видя, что он все еще пялится в сторону, она тряхнула челкой, опустив взгляд. И он сообразил, что это подготовка к решительному, пристальному взгляду, которым она намерена одарить его, когда они уже будут на том расстоянии, на каком он мог бы каким-то образом поприветствовать ее и попробовать завести разговор…

Они сближались. Она – скромно опустив очи долу, а Кутыкин – глядя на нее в упор, словно охотник, отслеживающий жертву через оптический прицел винтовки. Да, он рассчитал все очень точно: метрах в четырех-пяти от него она стала поднимать голову. Но за долю секунды до того, как их взгляды должны были бы встретиться, он увел свой взгляд в сторону и придал лицу скучающее и пренебрежительное выражение. «Хочешь повысить самооценку за мой счет? – мысленно со злобой обратился он к ней. – Перебьешься, овца. Не будет тебе тут халявы».

Надо заметить, что, не будучи гомосексуалистом, Кутыкин, однако, не любил женщин. Хотя вместе с тем болезненно нуждался в их одобрении, подтверждении с их стороны собственной значительности. Он хотел их и одновременно изо всех сил пренебрегал ими. Мучился из-за этого, но ничего не мог с собой поделать.

За мгновение до того, как они уже должны были разминуться с девушкой у книжного магазина, Виталий глянул на ее лицо искоса и со злорадством отметил про себя, что она расстроилась. У самого Кутыкина настроение от этого улучшилось.

Выйдя из машины на углу Мясницкой и Кривоколенного переулка, Данила и Виктор стали оглядываться.

– О, это же моя альма-матер! – воскликнул Данила, махнув рукой в сторону здания Высшей школы экономики. – Надо же, а я только сейчас понял, что мы рядом с моим родным универом.

– Ностальгия? – спросил Виктор.

– Да нет, просто… прикольно… или не знаю…

– Или ностальгия, – заключил Виктор.

– Да черт с ней. Где сядем?

Друзья покрутили головой и, не сговариваясь, предпочли маленькое кафе «Шеш-Беш» в темноватом Кривоколенном переулке, словно в заведениях на сияющей огнями Мясницкой они были бы в меньшей безопасности.

Из названия кафе явствовало, на какую публику оно ориентировано, да и музыка внутри звучала соответствующая, но на входе их заверили, что помимо восточной кухни здесь найдется и приличный выбор блюд на русский вкус.

Пока Виктор изучал меню, Данила отправился в туалет и, помыв руки, набрал – уже в четвертый раз за этот долгий день – номер мобильного Ксении. И она, до этого не поднимавшая трубку, вдруг быстро ответила, так что Данила даже растерялся, не зная, с чего начать разговор.

– Ты что, феном голову сушишь? – спросила она, когда рядом с Данилой незнакомый мужчина подставил руки под автоматическую электросушилку и та, истошно жужжа, начала гнать воздух.

Данила поспешил выйти из туалета.

– Нет, не сушу. Я же не женщина, чтоб голову феном сушить. У меня и так все сохнет быстро.

– Строгий какой. А что там теперь у тебя за музыка, телик смотришь? – Голос ее был исполнен довольством, нежностью и умиротворенностью, и Данила сообразил, что на свой счет все это он никак отнести не может.

– Да нет, я в кафе. С Фигакселем. А ты где? Как у тебя дела?

– Отлично, отлично. Я сейчас на работе. Я вернулась на фабрику.

– Да, я уж слышал.

– Быстро слухи распространяются.

– Витек звонил Ольге, она ему сказала про это. А чего так поздно там сидишь?

– Меня пригласили обратно, так что…

– Ну да, надо оправдывать доверие начальства, да?

– Ну… да. А ты как? Как Витя?

– Нормально. Я – нормально. И Витек – нормально. Слушай, а почему ты работаешь на фабрике?

– В смысле? Где нашлась работа, там и работаю. Ты же вот в бычьем центре работаешь. Почему?

– Ну да. Но просто я вот все думаю, что художник с твоим характером должен где-то в другом месте работать.

– Это интересно – с каким таким характером?

– Да, может, не в характере дело. Не знаю, как объяснить, но у всего есть тайная причина, понимаешь? Ксюш, может, давай встретимся? Я вообще о многом хотел с тобой…

В этот момент Данила услышал в трубке, как какой-то мужчина повелительно позвал: «Ксюха, ты где? Я готов».

Ксения поспешно простилась с Данилой и дала отбой.

Спустя несколько минут Данила все еще стоял у туалета и никак не мог сообразить, куда ему надо идти и что делать; весь разговор с Ксенией, и в особенности скомканный финал, совершенно выбил его из колеи. По той торопливости, с которой Ксения прервала беседу, было ясно, что она принадлежит мужчине, по-хозяйски позвавшему ее. И чем именно этот мужчина собирался с ней заниматься, тоже было понятно. Уж точно не работой. В такое-то позднее время. Да и по приглушенному тону, с каким она разговаривала, можно было сообразить, что девушка не хочет, чтобы ее слышал ее мужчина. А главным, что лучше всего подтверждало подозрения Данилы, был радостный полусмешок-полувздох, который вырвался у Ксении после призыва незнакомого мужчины.

Единственное, что было не очень понятно для Данилы, почему все это так сильно задело его самого. Он попытался разобрать с этим. Действительно, почему? Они виделись с Ксенией всего один раз. Ну да, между ними вроде бы возникло то, что называют искрой. Но и только. Ксения не давала никаких обещаний. Как и Данила. Собственно, для таких вещей, как обязательства друг перед другом, и оснований-то не было – они ведь едва знакомы. Ну и в чем же дело?

«Так уж прямо запал на нее?» – мысленно задал сам себе прямой вопрос Данила. Но ответа в своей душе – столь же прямого, каким был вопрос, – он не находил. Ну, вероятно, осторожно признал он, запал. А кто может устоять перед такой женщиной? Да, конечно, запал, хотя нельзя сказать, что слишком. Но тут возникал другой вопрос. Если он запал на Ксению не так уж чтобы напропалую, то тогда какого черта он чувствует себя сейчас как побитая собака? Почему ощущает себя чуть ли не оплеванным? И почему все ярче в нем разгорается ненависть – нет, не по отношению к Ксении и даже не по отношению к ее любовнику, а ненависть вообще ко всему? Отчего так хочется поквитаться со всем миром?

– Ну ты где? – спросил Данилу появившийся из-за колонны Виктор. – Жду тебя, жду. Я заказ уже сделал.

– Да? – Данила с трудом понимал, о чем идет речь. – Не знаю, что-то тут задумался… Гм… Ну, пойдем.

Они уселись за столик у стены, украшенной восточным ковром.

– Ну, как решаем? – спросил Виктор, когда официантка в юбке с бахромой, записав заказ Данилы, отошла от столика.

– Ни в какую долбаную приемную мы не пойдем, – мрачно сказал Данила.

– И снова в игре адмирал Ясен Пень, – ответил Виктор. – Спасибо за ценную, а главное, такую свежую мысль.

– Мы не понесем им кенозин, но не потому, что мы их боимся. Вот в чем главное – мы никого не боимся, – сказал Данила.

– А. – Виктор, казалось, был несколько удивлен.

– Мы же решили на кухне, что надо продумать, что мы хотим, что нам надо по жизни, – сказал Данила. – И уже потом будем решать, что делать с кенозином.

– Это – да. Но тогда к нам еще не вламывались дяди из ФСБ, – напомнил Виктор. – А теперь ситуация изменилась.

– Ничего не изменилось. То есть – да, ситуация изменилась. – Выражение лица у Данилы было таким отсутствующим, что казалось, при этих словах он думал про что-то другое, не про обыск в их квартире. – Но мы должны не подлаживаться под ситуацию, а делать по-своему.

– Так об этом же и речь – что делать? Ты вообще можешь не ходить по кругу, а прямо сказать, что ты думаешь на эту тему?

* * *

Ксения вошла в кабинет Валерия Болотова. Из менеджеров фабрики резиновых изделий он был произведен в гендиректора, но их отношения с Ксенией практически не изменились. После того как Болотов уволил и снова вернул Ксению на работу, он по-прежнему был для нее начальником и любовником.

В этот вечер они в очередной раз задержались после работы на фабрике, чтобы побыть вдвоем. Оба (Ксения в Москве, а Болотов в подмосковном Бакове, где размещалась фабрика) все еще жили с родителями, и встречи на работе были удобны. Бесплатны, во всяком случае.

– Вы по какому вопросу ко мне? – спросил Болотов, не отрываясь от чтения бумаг на письменном столе. Это была игра, он отлично знал, зачем она пришла, он ждал ее и сидел за столом уже нагой.

– По личному, – ответила она и стала раздеваться, – по интимному, я бы сказала.

– То есть не по производственному вопросу? – уточнил он, все еще не поднимая глаз.

– Ну, если речь о производстве удовольствия, то, может, и по производственному.

– Напомните, вы у нас кто? Дизайнер?

– Нет. Вы сказали, что теперь моя должность будет называться креативный директор.

– Креативный? Гм. Тогда давайте пройдем в цех, – предложил он.

– Зачем? В какой цех?

– Где презервативы проверяют на герметичность.

– Прямо так? Мы же голые. – Ксения уже не была уверена, что Болотов играет.

– Для того, чем мы там займемся, как раз и надо быть голыми, – наконец он посмотрел на нее.

– Валер, там, наверно, будет не очень удобно. Ты же специально приказал поставить здесь этот огромный диван.

– Там будет креативно.

– Нас могут увидеть. А здесь дверь можно запереть.

– Чего ты боишься? Нигде уже нет ни души, а сторожа в своей будке телик смотрят, они туда не сунутся. Мне надоело в кабинете. Пойдем.

Он взял ее за руку и повлек по коридору. Она упиралась, но лишь слегка, для вида. Ей нравилось, когда он приказывал, когда вел себя с ней по-хозяйски. Это было в ее глазах самым достоверным подтверждением его внимания и заинтересованности в их союзе. Собственно, эту черту в Болотове она и ценила особенно – способность быть властным, умение управлять жизнью. Повышение в ранге до гендиректора фабрики стало лишним доказательством его состоятельности.

Они пришли в цех тестирования презервативов. Главным оборудованием здесь были три круглых стола-барабана, вокруг каждого из которых стояло по нескольку стульев. На поверхности столов, ближе к краю, были приделаны вверх торчмя фаллоимитаторы – стальные, округло заканчивающиеся цилиндры с габаритами среднего члена. Работницы фабрики, сидевшие во время смены на стульях вокруг крутящихся столов, натягивали на эти гладкие, отполированные до блеска цилиндры-фаллоимитаторы готовые презервативы, затем, пока стол поворачивался, на цилиндры подавался электроток, и если презерватив был с пробоиной, то приборы фиксировали дефект. Следующая работница, к которой после поворота стола попадал подобный презерватив, снимала его с фаллического цилиндра и отбраковывала. Но это было редкостью, в основном презервативы оказывались годными и их отправляли на конвейер упаковки.

К такому-то столу и привел Болотов Ксению. После кратких ласк и поглаживаний он велел ей встать лицом к столу. Она сначала оперлась руками о сам стол, но тут же переменила положение рук, распростерла их и взялась за ближайшие два стальных цилиндра. Ситуация показалась ей забавной. Прохлада металлических фаллосов в ладонях контрастировала с температурой члена Болотова, в этот момент уже вошедшего в нее сзади. Вот уж не ожидала от своего кавалера креативности в этой сфере.

Впрочем, все это продолжалось совсем недолго. Как всегда у Болотова. Но Ксения решила для себя, что это ерунда. Она повидала парней сильных по сексуальной части, но неспособных на долгие отношения либо неспособных пробиться в жизни. И то и другое было неприемлемо для девушки, решившей остепениться и завести семью и детей. Быстро кончив, Болотов, однако, на сей раз не стал, как обычно, равнодушен и не прекратил своих ласк. Ксения с радостью подумала даже, что необычная обстановка воодушевила его на большее, чем один стремительный раз. И успела укорить себя в том, что сама раньше не догадалась предложить какие-то необычные обстоятельства для секса. Конечно, мысленно поправила она себя, это правильная стратегия – представать перед тем, кого наметила себе в мужья, не очень-то искусной в сексе, то есть добродетельной. Но наверное, подумала Ксения, не стоит делать это чересчур старательно.

Ксения уже была вся в предвкушении второго, пусть и короткого, но зато второго раза и, выгнув спину, приблизила свои ягодицы к паху Болотова, но, коснувшись его и поводив попой туда-сюда, вынуждена была констатировать, что дело безнадежное. Чего же ему тогда надо?

Она обернулась через плечо и увидела, что Болотов блестящими глазами смотрит на ближайший торчащий из стола металлический цилиндр.

– Давай ты теперь сядешь на него, – сказал он, чуть ли не пуская слюни. – А я буду поднимать и опускать тебя, пока не кончишь.

– Ты с ума сошел? Я себе там все порву этой железякой.

– Ну тогда просто сядь и посиди. А я включу барабан, и ты будешь кружиться, как на карусели.

– Я уже вышла из того возраста, когда на карусели катаются. И здесь не кони, чтоб на них кататься.

– Кони-кони. Это кони для взрослых девочек.

– Ага, а ты не забыл, что, когда включается поворот стола, на эти хрены электричество идет? На фиг, на фиг – меня электрошок внутриматочный как-то не заводит.

Как Болотов ни упрашивал ее посидеть (хотя бы без катания по кругу), Ксения не согласилась. Она отказала по возможности ласково, и вроде бы он не обиделся.

Виталий Кутыкин посмотрел вслед девушке, которая была неприятно удивлена явным пренебрежением с его стороны, и побрел дальше, весьма довольный собой.

Оставив позади книжный магазин «Библио-Глобус», писатель медленно миновал подворотню, что вела ко входу в Музей Маяковского.

Правее арки, утопленный в стену, располагался гранитный бюст поэта-самоубийцы. Скульптор сумел передать обреченность, под знаком которой жил Маяковский и которую этот необузданный мастер слова вполне осознавал, так что памятник даже ярким летним днем не добавлял прохожим оптимизма, а уж поздним вечером производил впечатление и подавно угнетающее. Угрюмое каменное лицо в нише стены, выхваченное из вечернего мрака направленным лучом подсветки, порождало образ мурены, которая выставилась из своей норы в ожидании, не проплывет ли мимо неосторожная рыбка.

Настроение у Виталия изменилось. Не то чтобы Кутыкину хоть когда-нибудь, хотя бы во времена восторженной юности, нравились стихи Маяковского и он близко к сердцу принимал трагический конец знаменитого таланта, просто Виталий мнил себя равным титанам русской словесности и поэтому имел привычку примерять их судьбы к своей жизни. Напоминание о стихотворце, который дорого заплатил за сотрудничество с властью, было сейчас совсем некстати. «У меня другой случай, – мысленно поспешил откреститься от коллеги Кутыкин. – Этот лох верил, что Кремль ведет страну к светлому будущему, а мне надо просто профессионально выполнить рекламный заказ. Какая разница – Кремль, «Макдоналдс», «Кока-Кола»…» Однако в голове писателя мелькнула мысль, что дело не только в вере или безверии в благие помыслы заказчика, а в чем-то другом, в каком-то более существенном подвохе, связанном с кремлевским контрактом, но разбираться со всем этим ему не хотелось.

«Да подумаешь – сценарий!» – бодрясь, пробормотал Кутыкин себе под нос, а сам тем временем опять с тоской подумал про миллион (или даже два миллиона) долларов в виде квартиры, которую он уже вроде бы получил, но которой может вмиг лишиться из-за того, что понятия не имеет, каким должен быть заказанный ему сценарий. «Ничего-ничего, слепим мы эту байду», – еще раз уверил себя Кутыкин. Затем он косвенно все же сформулировал для себя, какой подвергается опасности: «И это никак не повлияет на мое настоящее творчество».

Он свернул в пустынный Лубянский проезд.

Изо всех сил стараясь не думать о затруднении с сюжетом, беллетрист буквально заставлял себя беззаботно рассматривать окружающие дома, густые кроны деревьев, ясное черное небо с еле различимыми звездами – словом, пытался как ни в чем не бывало наслаждаться тихим летним вечером. Свернув еще раз налево, он двинулся по Маросейке, потом, закольцовывая маршрут, направил стопы Большим Златоустинским переулком обратно в сторону Мясницкой.

Променад занял у него минут пятнадцать – двадцать, так что к заведению Sweet home он подплыл в назначенное время, и к этому моменту ему уже удалось приглушить приступ паники и неуверенности в себе.

Хорошо освещенные недра кафе почти полностью просматривались с улицы через витринные окна, и Кутыкин, медленно подходя к дверям, стал разглядывать редких посетителей ближнего зала. В одном углу сидела молодая парочка, в другом – двое мужчин играли в шахматы. Часть второго зала, которая виднелась в широких арочных проходах за баром, пустовала. Значит, Ольги еще нет. Тут писатель сообразил, что не в состоянии вспомнить, как она выглядит.

Он достал из кармана пиджака темные очки, надел их и вошел в кафе. Внутри звучала приятная, необременительная музыка.

Надо сесть так, подумал Кутыкин, чтобы Ольга от дверей могла увидеть его, тогда она подойдет к его столику, и он будет избавлен от неловкости из-за того, что сам не сразу узнает ее, а быть может, и вообще не узнает.

Ольга, однако, появилась до того, как он сел, почти вслед за ним. На ней были джинсы и внапуск белоснежная сорочка с короткими рукавами, которые придавали особый эффект шоколадному загару на ее руках и шее. Стоя спиной ко входу и не замечая ее, Кутыкин по-носорожьи поворачивал голову то вправо, то влево в размышлении, какой бы занять столик.

Ольга увидела писателя, едва переступила порог, но из озорства сделала вид, что не узнала его. Она тихо кашлянула, и, когда после этого он, обернувшись, наконец заметил ее, она стала – дура дурой – растерянно хлопать ресницами, поворачиваясь по сторонам и осматривая зал. Пару раз Ольга при этом скользнула как бы невидящим взглядом и по лицу писателя. Кутыкин не мог взять в толк, она ли та девушка, с которой он договорился о встрече, или не она, но обратиться к ней первым отчего-то не решался.

Тогда Ольга с притворной озадаченностью на лице выудила из сумочки мобильник и нажала кнопку. В кармане пиджака Кутыкина заиграла мелодия.

– Ой, это вы, то есть ты? В темных очках и не узнаешь, – сказала она, улыбнувшись и протянув ему мобильник. – Вот твой телефон.

Забеспокоившись, что у нее изменились планы, что она торопится обменяться мобильниками, чтобы тут же распрощаться и уйти, Кутыкин проигнорировал протянутый ему телефон.

– Привет! – ответил он и, схватившись за стул у ближайшего столика, галантно предложил: – Присядем?

Она не возражала.

Когда Кутыкин занял место напротив, к ним подошел официант – положил на стол меню и отошел к бару.

Виталий старался казаться беспечным и уверенным в себе. Ольга, однако, отметила про себя, что он напряжен, и поэтому предпочла сменить появившуюся на ее губах проказливую улыбку на другую, просто вежливую, нейтрально-приветливую, и стала изучать меню.

«Она ничего так телка, – украдкой глянув на ее грудь, подумал Виталий. – По крайней мере, на одну ночь подойдет. Да, вполне покатит».