Текст книги "Прямо сейчас"

Глава 8
Ширится шагреневая кожа

– Итак, вы согласны посотрудничать с нами? – Руководитель администрации президента Юрий Владиленович Байбаков смотрел на писателя Виталия Кутыкина с таким видом, будто удивлен, почему тот не бросается к нему с объятиями.

– Да, в целом интересная затея, – ответил писатель.

– То есть вы согласны участвовать в проекте, я правильно понимаю ваш ответ?

– Да. Почему бы и нет?

– Отлично, через неделю я жду готовый сценарий. Ну хотя бы в первом варианте. Но все-таки готовый. Не полностью готовый, конечно, но прочерченный уже каркас, понимаете? Работа напряженная, но и компенсация за нее, по-моему, более чем адекватна. И вот еще что. У меня вдруг возникла идея, – Байбаков задумчиво сощурился, и снова внимательный наблюдатель, не ослепленный возможностью получить за сценарий всемирную известность, деньги и трехкомнатную квартиру в центре Москвы, мог бы заметить, что черта с два эта идея возникла в его голове внезапно, – идея, Виталий Олегович, вот какая. Сейчас в соседнем кабинете у меня будет совещание, в котором примут участие двое сотрудников из нашего государственного кадрового резерва. Ну, вы знаете, что такое кадровый резерв, – те, кто, возможно, завтра смогут занять достаточно высокие посты в стране. Так вот, я их попросил представить мне план развития России, причем попросил, чтобы это был как бы реальный план, но разработанный без всякого стеснения фантазии. Даже на грани безумия. Они сейчас представят мне эти свои сценарии будущего России, а вы послушайте. Вам сейчас включат этот экран. – Он указал на большой плоский телеэкран на стене. – А я пойду беседовать с ними туда, в соседний зал, и вы все увидите и услышите. Вернее, вы их увидите только со спины. Им я не сообщал, что вы будете незримо присутствовать на нашем совещании. Так лучше, потому что, когда люди не до конца понимают цели, решение задач получается более творческим. Ваше присутствие к тому же будет, по-моему, смущать этих людей, понимаете? А надо, чтобы они спокойно рассказали все, на что способна их фантазия. И кроме того, вам не стоит их видеть в принципе. Потому что мы их пока не выводим на сцену политической жизни страны, они пока не созрели для этого. Или страна пока для них не созрела, это как посмотреть. Но они занимают реальные должности в… некоторых структурах, у них есть свой штат сотрудников, в общем, это не просто болтологи-политологи, они уже сейчас занимаются вполне ответственной работой. Ну вот, а потом вас прямо из Кремля доставят на квартиру, о которой я говорил, и вы начнете работать.

Ошарашенный быстрым ходом событий, плохо соображающий с похмелья Кутыкин только глазами хлопал. Похоже, дополнительный поток информации был для него уже лишним, как давешний фужер водки. Но он постарался сосредоточиться.

Руководитель администрации оглядел кабинет, как бы вспоминая, не забыл ли он о чем-то сказать писателю. Затем, видимо решив, что все необходимое обговорено, Юрий Владиленович твердо посмотрел прозаику в глаза, встал и, распрощавшись с ним, направился к двери, но, взявшись за дверную ручку, полуобернулся и сказал:

– Собственно, вы можете начинать работать уже сейчас. – Он махнул расслабленной рукой в сторону середины стола, где в пластиковом лотке лежала стопка бумаги и рядом несколько авторучек и остро заточенных простых карандашей в хрустальной вазочке.

Писатель уставился на бумагу.

– Удачи, – сказал деловым тоном Байбаков и скрылся за дверью.

На стене включился экран, показывавший довольно просторную комнату, даже, пожалуй, зал, с большим прямоугольным столом, за которым аккуратно подстриженными затылками к видеокамере сидели двое мужчин. Видеокамера, похоже, была оснащена широкоугольным объективом, поскольку небольшой зал был виден почти весь и изображение представало перед беллетристом Кутыкиным несколько искаженным, словно он наблюдал за происходящим в дверной глазок. Впрочем, скоро камера стала менять фокусное расстояние и ракурс показа – похоже, за дело принялся режиссер.

Вдоль противоположной от видеокамеры стены, обитой деревянными панелями, на дюжине невысоких, несколько ниже человеческого роста, красноватых мраморных колоннах располагались бронзовые бюсты некоторых из прежних правителей России. Здесь были наиболее значительные – от киевского князя Владимира Великого до первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева. Между ними на равных с Иваном Грозным и Петром Первым были и Владимир Ленин, и Иосиф Сталин. Каким образом скульптору удалось воссоздать облик властителей Древней Руси, скажем, того же ценителя женщин и вина Владимира Красное Солнышко, который ввел христианство в нашем славном Отечестве, неизвестно. Но как бы то ни было, опознать каждого из них можно было по надписям на золотых табличках, укрепленных на ионических капителях колонн. Над бронзовыми головами, на стене, был укреплен небольшой раздвижной экран для проецирования презентаций и просмотра фильмов.

Писатель встал и прошелся несколько раз туда-сюда вдоль стола, довольно потирая руки.

– Я тебе не какая-нибудь проститутка, чтоб за меня все решать, – вдруг нарочито гневно выпалил он в сторону двери, за которой скрылся Байбаков.

Но, с другой стороны, это действительно был редкостный заказ. И почему бы его не выполнить? В конце концов, до того как стать знаменитым, он работал во всяких дурацких редакциях, в рекламных агентствах, где приходилось делать на заказ тексты. И эти тексты точно нельзя назвать литературным творчеством. Это была обычная халтура. Вот и сейчас ему предлагали сляпать халтуру, но за какой гонорар!

Трешка в центре! Кутыкин потер руки. Это же миллион баксов! Как минимум, если комнаты небольшие. А если здоровенные?.. Надо было, конечно, не стесняться и в лоб спросить, какая там площадь. Но в любом случае вряд ли администрация президента будет мелочиться и подсовывать конуру. О, ес!

Деньги деньгами, но еще больше его радовало, что квартира находится в центре Москвы. Кутыкин всю жизнь – сначала с родителями, а потом отдельно – прожил на окраине города, в спальном районе со стандартизированной архитектурой советского периода, в районе, где само слово «архитектура» было неуместно, настолько скучными, иссушающими душу и безликими были дома, наполнявшие его. И, конечно, Кутыкин всегда мечтал жить в центре. Он мечтал ощущать себя богомолом в тропических зарослях, а не тараканом среди коробок от обуви, но эта мечта стоила несбыточно дорого. Даже став известным писателем, он все же не мог себе позволить покупку просторной квартиры в центре. А сейчас вдруг все сложилось – лучше и быть не может. Так и нечего кочевряжиться. Это судьба.

Кутыкин уселся напротив экрана и уставился на него. В течение некоторого времени изображение на экране оставалось неизменным, и писатель несколько соскучился, он сник и ссутулился. К этому моменту Кутыкин, видимо, уже совсем обессилел. Он встал и, составив вместе два кресла и расположив между ними стул, устроился на них полулежа – так, чтобы краем глаза видеть происходящее на экране.

Через пару минут писатель наконец увидел на нем, как руководитель администрации президента вошел в зал совещаний. Байбаков приблизился к стоящему посреди комнаты большому прямоугольному столу, и двое мужчин в строгих костюмах вставанием поприветствовали его. Надо сказать, что даже если бы Кутыкин сидел в той комнате, на месте Байбакова, и видел их лица, а не затылки, то он и тогда не понял бы, кто эти двое мужчин, снова севшие сейчас в свои кресла. Членов кадрового резерва президента, его советников – Степана Федоровича Казачкова и Аркадия Леонидовича Прибыткова, а это были именно они, – вообще мало кто знал.

Они молча сидели и ждали, пока Байбаков начнет разговор.

– Здравствуйте, – обратился к ним Байбаков, сам он не сел на стул, а остался стоять, держа руки в карманах брюк. – Я позвал вас, коллеги, вы знаете зачем: нам нужно обсудить стратегии – куда пойдет страна. В прошлый раз мы с вами кратко говорили про это, и кое-какие мысли вы накидали. Но, как мне показалось, было недостаточно полета во всем этом, наблюдалась, я бы сказал, какая-то зажатость.

Мужчины промолчали.

– Так что давайте теперь поконкретнее, – продолжил после паузы Байбаков. – Ну, вот ты, Степан, какое ты мог бы предложить идеальное будущее для страны, каков, по-твоему, наш идеальный мир? Ты в прошлый раз что-то такое говорил про восстановление России в границах СССР или в границах царской России, так?

Степан Казачков приосанился, потыкал (как догадался по его движениям Кутыкин) по клавиатуре расположенного перед ним на столе ноутбука, и на белом раздвижном экране над бронзовыми бюстами былых повелителей страны появилась первая страница презентации «Россия: особый путь».

В этот момент кто-то тихо постучал в дверь зала, где шло совещание, и вошел. Это был брюнет лет тридцати пяти, офицер, судя по выправке, но в штатском костюме. На левой щеке его был довольно большой белый шрам. Он спросил у Байбакова: «Можно?» – тот кивнул, дескать, можно, и мужчина неслышными шагами быстро подошел к Степану Казачкову, пошептал что-то ему на ухо, тот кивнул ему, мол, понял, и офицер в штатском так же тихо, как вошел, выскользнул за дверь.

– Нет, Юрий Владиленович, – обращаясь к Байбакову, сказал Казачков раздумчиво. – Я не думаю, что нам в этом вопросе надо заниматься формализмом. Зачем повторять историю? Зачем нам восстанавливать Советский Союз? Или возвращаться назад к царской России? Нужно делать новую историю. Но в целом, если формулировать сжато, стратегия именно такая: шагреневая кожа России должна снова начать расти. Она слишком сжалась после развала Советского Союза, и это никого не может устроить, сколько бы времени с того момента ни прошло. Если перевести стратегию, которую я предлагаю, на язык практики, то картина складывается такая. Белоруссия, считайте, уже наша – я как раз очень рад доложить последнюю новость, – Казачков кивнул на дверь, за которой скрылся заскочивший на минуту офицер, – президента Белоруссии Микулова инфаркт свалил, и мои специалисты уверены, что он не оправится. Такой вот приятный сюрприз. Нет, ну, то есть мы, конечно, все очень переживаем за нашего белорусского коллегу, – спохватился Казачков, – и дай бог ему здоровья. Но… вы, Юрий Владиленович, сами говорили, что он уже стал невыносим. В общем, судьба помогает нам в наших планах.

– Судьба, – утвердительно сказал руководитель администрации президента, но в то же время отчего-то несколько вопросительно глянул на Казачкова.

– Да, судьба, – твердо ответил Казачков, показывая ладони и пожимая плечами, как бы говоря этим жестом, что он тут ни при чем. – Печальная случайность. Конечно, если пофантазировать: наши недруги могут распространить слухи, будто бы президенту Белоруссии повар, или кто-то там еще, подсыпал в чай какой-то там порошок. Ну, что якобы этот инфаркт спровоцирован медицинскими средствами… Но понятно, что на такую чушь даже и отвечать ничего не стоит. Впрочем, я отвлекся. Итак, на днях, я думаю, белорусский парламент мог бы обратиться к президенту России с просьбой ускорить объединение двух братских стран и превратить союзное государство из чисто бумажного в реально единое государство. Российское. Я со своими коллегами такую возможность прорабатывал, так что план объединения министерств и служб двух стран уже есть, это мы живо. А Белоруссия разделится на три области (так решит их парламент), и наш президент туда назначит губернаторов – список претендентов тоже есть. Но чтобы это все заработало, надо будет убедить ключевых игроков в Белоруссии действовать именно по этому плану. Список этих игроков тоже есть.

– Погоди-ка. – Руководитель администрации Байбаков наморщил лоб. – Эта информация… в рамках нашего совещания по фантастическому будущему страны или это серьезно сейчас может происходить?

– Инфаркт настоящий. А все остальное еще нет. Но иногда жизнь бывает фантастичной, – сказал Степан Федорович. – Так ведь могло бы быть?

– А, – несколько озадаченно отозвался Байбаков. – Интересное дело, Степа, твои люди уже тебе сообщили об инфаркте, а мои люди мне ни гугу. Это как-то… ну, хвалю, хорошую, значит, ты собрал команду. Ладно, докладывай. И что дальше? Становится все любопытнее.

Писатель Кутыкин, до этого момента смотревший на экран, сполз в креслах, улегся поудобнее, заложив руки за голову, и безразлично уставился на свисавшую с потолка большую хрустальную люстру.

– Тоже мне фантасты, – пробормотал он себе под нос. – Такую лабуду я и сам мог бы насочинять.

– Так вот, Белоруссия, можно сказать, у нас в кармане, – донеслись до Кутыкина слова Казачкова – судя по голосу советника, он был весьма ободрен заинтересованностью Байбакова.

Если бы писатель продолжал глядеть на экран, он бы увидел, что на другом, раздвижном экране в зале совещаний, где демонстрировалась презентация Казачкова, появилась политическая карта Евразии. На ней граница между Россией и Белоруссией еще была, а затем выскочила следующая картинка, где обе страны уже имели общую границу.

– Наш президент таким образом делает историю, – возгласил тем временем Казачков, – Владимир Иванович Паутов меняет политическую карту Европы и мира. На очереди – Таджикистан. Примерно по тому же сценарию. Проблем не будет, там у президента тоже сердце барахлит. А вот третий шаг в этом направлении уже будет отражать суть новой стратегии расширения империи, о которой я вам и говорил. Россия должна теперь приращиваться территориями, удаленными от наших границ. И по моему списку третьей в составе России снова, как и при СССР, окажется Армения.

Байбаков посмотрел на Казачкова с удивлением.

– Сама попросится, – сказал Казачков.

– Сама? – уточнил руководитель администрации президента.

Второй из приглашенных на совещание советников, Аркадий Прибытков, располагавшийся за столом по левую руку от Степана Казачкова, сидел до этого неподвижно, стал нервно постукивать пальцами по столешнице.

– Сама, конечно, – заверил Казачков, не обращая внимания на постукивание по столу.

– И с какой радости вдруг Армения сама к нам попросится? – спросил Байбаков.

– Есть разные варианты предшествующих этому событий, – ответил Степан Федорович. На экране за спиной Байбакова появилась следующая страница презентации Казачкова – карта южных пределов России вплоть до Индийского океана. – На мой взгляд, наиболее реалистичная комбинация насчет Армении выглядит следующим образом. Мы сделаем так, что она получит от Турции часть территории, которая исторически ей, то есть Армении, и принадлежала. Ну, скажем, район от Карского ущелья до Эрзерума (включительно) и до озера Ван (естественно, включительно).

На этом месте повествования советника Казачкова в комнате пресс-центра, где находился Кутыкин, раздался храп. Беллетрист окончательно утратил интерес к действительности и заснул.

Между тем в зале совещаний советник Казачков продолжал излагать Байбакову свою концепцию будущего России:

– Армения о том, чтобы вернуть себе Ван, даже и мечтать не смеет, и можно не сомневаться, что в благодарность за такой царский подарок она со всем этим хозяйством присоединится к России. Хотя понятно, что мы проконтролируем, чтобы благодарность выразилась именно в этом – в присоединении братской по вероисповеданию Армении к России.

Байбаков в удивлении скосил глаза сначала влево, потом вправо, словно бы пытаясь сообразить, реальность ли все то, что вокруг него, а затем выпучил глаза на Казачкова. И еще Байбаков обратил внимание на советника Прибыткова, который шумно выдохнул, показывая свое недовольство происходящим.

– Я объясню, Юрий Владиленович, – не сробел Казачков, отвесив соседу по столу пренебрежительный взгляд. – Дело в том, что в обмен на территорию для Армении мы отдадим Турции Азербайджан.

– Братский для Турции по вероисповеданию, – не утерпел и съязвил советник Прибытков.

– Да, братский по вероисповеданию! – вскипел Степан Федорович. – А по языку вообще – один в один.

– Степан, а у самого Азербайджана, – спросил с улыбкой Байбаков, – мы мнение спрашивать не будем? Или у их президента тоже наметились проблемы со здоровьем?

– Я слышу сарказм в вашем голосе, Юрий Владиленович, – обиженно сказал Казачков. – Но я продолжу, если позволите. Так вот. Убедить Азербайджан перейти под крыло Турции поможет наше условие: либо он присоединяется к османам и за это получает от Армении Нагорный Карабах, либо получает войну с Арменией и отделение Нахичевани.

– Погоди-погоди, – остановил Казачкова президент. – А почему Армения подарит Азербайджану Карабах?

– Об этом мы с Арменией заранее договоримся: потому что Карабах перейдет Азербайджану временно. Когда все закончится и Армения войдет в Россию, в Карабахе поднимется мятеж, и он опять вернется к Армении, в смысле уже к России. То есть сначала Карабах никуда присоединяться не будет, а просто отделится от Азербайджана, в смысле тогда уже от Турции, а уже потом присоединится к Армении. Но это детали.

– И в результате этих деталей мы получим войну с Турцией, да? – сказал Байбаков.

– Нет, с Турцией мы заранее договоримся, – ответил Казачков. – Главное, чтобы в Азербайджане об этом раньше времени не догадались.

– А как на все это посмотрит западный мир? – спросил заинтригованный руководитель администрации президента.

– Европа палки вставлять в колеса не будет, – ответил Казачков. – Потому что Турция, таким образом, наконец закроет вопрос по долгу армянам за геноцид, ее даже смогут принять в состав объединенной Европы. Америка, скорее всего, тоже не будет против и даже поможет на первом этапе операции, когда Турция будет возвращать Армении ее земли, чтобы представить этот возврат как собственную политическую победу.

Евреи, в смысле Соединенные Штаты, сочувствуют армянам по поводу геноцида как товарищам по несчастью.

На лице Байбакова появилась кислая мина.

– А еще, – добавил Казачков, заметив, что руководитель администрации в сомнении, – в этот период у американцев возникнут большие проблемы в Афганистане. Им будет не до того.

– У них там и сейчас немаленькие проблемы, – сказал Байбаков. – Ты считаешь, что проблемы еще возрастут?

– Еще как! – пообещал Казачков. – Но это все детали. Да, кстати, для того чтобы Турция была посговорчивей во всей этой комбинации, перед началом переговоров можно попросить наши военно-космические силы – пусть тряхнут Турцию. Устроим в районе озера Ван серию землетрясений, туркам неохота будет возиться с восстановлением жизни на разрушенной территории, и тогда им не так жалко будет отдавать эти пустые горы Армении.

– Тряхнуть Турцию и забрать себе Армению? – Байбаков почесал затылок. – Лихо… Ну, тут вот уже есть кое-какой полет мысли. А дальше?

– Дальше – другие республики бывшего Союза, – бодро рапортовал Казачков. – У меня по ним есть отдельные презентации, хотя еще немного сыроватые.

– Это, конечно, все красиво, Степа, – остановил его Байбаков. – А дальше-то что? В мировом масштабе, я имею в виду, что у тебя дальше?

– А дальше – посмотрим, гм, где что плохо лежит. Земной шар большой. Так далеко я еще не планировал, честно говоря.

– А надо бы, – ответил Байбаков. – Время-то идет, а мы сами себя почему-то ограничиваем.

Глава 9
Эффективное управление

– Ну, Степан, в целом понятно: Россия стала какая-то маленькая, пора ее снова расширять. – Байбаков вздохнул. – Значит, резюме такое: хорошо, но мало. Развивай свои планы дальше – нам нужен планетарный масштаб, чудить так уж чудить. Договорились. А у тебя, Аркадий, какая стратегия?

– Моя стратегия совсем другая, Юрий Владиленович. – Советник Аркадий Леонидович Прибытков глянул на своего соседа по столу советника Степана Федоровича Казачкова с брезгливостью. На экране, который располагался над бронзовыми бюстами повелителей России, появилась новая презентация; на первой ее странице значилось: «Россия: путь особый», и Казачков продолжил: – Моя стратегия – разумная. Деловая, технологичная, инновационная. Если конкретно, как вы просили, то Россия, наоборот, должна как можно быстрее избавиться от непрофильных активов, то есть регионов. В холдинге под названием Российская Федерация нужно оставить только районы, где можно добывать нефть и газ, а все остальное – продать, как Аляску, и забыть. Дальний Восток – Китаю. Сочи со всем нашим черноморским берегом – Турции. Ту же Белоруссию, даже если она, как утверждает мой коллега, опять прилипнет как банный лист к нашей… э-э… стране, ее можно, я думаю, продать Польше.

– Господи! – Казачков хохотнул. – Даже тактику продумать не в состоянии, а туда же, в стратеги наладился.

– Какую еще тактику? – возмутился Прибытков.

– А такую! Откуда у Польши столько денег возьмется?

Прибытков если и смешался, то лишь на секунду.

– Да мы ей на это деньги в долг и дадим! – парировал он. – Под хороший процент. И между прочим, я тебя, Степан Федорович, не перебивал.

– Да, Степа, погоди, – сказал руководитель администрации. – Мы ведь тебя слушали. Давайте-ка будем поспокойнее; мы всего лишь обсуждаем абстрактные, теоретические возможности – просто пытаемся размышлять в разных направлениях. У меня вопрос возникает в связи с распродажей, как ты, Аркадий, выразился, непрофильных активов. – Байбаков посмотрел на экран, где уже демонстрировалась следующая страничка презентации Прибыткова – карта страны с отсеченными от нее регионами. – А что об этом подумает население? Не начнутся беспорядки? Я имею в виду людей, живущих в тех непрофильных регионах, которые надо распродать. Ну, и если взять россиян, которые, наоборот, в профильных регионах останутся, у них тоже может быть разная реакция. Сколько, кстати, процентов земли-то у России после этого будет?

– От суши земного шара? – спросил Прибытков.

– Нет, от той территории, которая у нас сейчас есть, – сказал руководитель администрации.

– Согласно моему бизнес-плану, надо урезать страну наполовину как минимум, – ответил советник Прибытков. – Тогда можно будет говорить хоть о какой-то эффективности менеджмента и эффективности отдачи в расчете на единицу площади и на человеко-единицу населения. А что касается мнения граждан… Те, кто обитает на ликвидируемых территориях, они… э-э… на момент отделения оценивать ситуацию не смогут. А те, которые останутся, пусть радуются, что их не вышвырнули. И пусть повышают свою квалификацию и производительность труда! Чтоб их не уволили туда же, куда и первых. Давно уже пора четко строить отношения с подчиненными: не умеешь быть эффективным – пошел вон, лишаем тебя гражданства, другого на твое место пригласим! Сколько, собственно, нам требуется граждан в стране? Тут расчеты очень простые: за основу надо брать тот факт, что Россия не нуждается в населении, превышающем количество работников, которые обслуживают скважины и трубопроводы. Может быть, еще выпуск металла, металлопроката. Ну с оговоркой, что к этому еще плюс их семьи и те, кто обеспечивает нефтяникам, газовикам и металлопрокатчикам определенный уровень комфортной жизни.

Байбаков понимающе кивал, пока Аркадий Прибытков развивал свою теорию. Затем руководитель администрации президента поднял указательный палец вверх, призывая советника смолкнуть, и сказал:

– Аркадий, давай по порядку; сначала рюмка, потом огурец. Хотя нет, мне интереснее сразу про огурец в данном случае. Что значит: отделяемое население не сможет оценивать ситуацию? Вот это мне вообще непонятно.

– Тут как раз все просто, – ответил Прибытков. – Мы их обработаем на нейрохимическом уровне. Есть, предположим, у нас один специалист в Пущине. Он, допустим, может разработать препарат, я даже название придумал – кенозин.

При добавлении этого кенозина в пищу или в питье отключается способность критического восприятия действительности. Препарат – просто фантастика! Остается только испытать его теперь не только на паре бомжей, а пошире… то есть я имею в виду, если бы такой препарат существовал. Но, как я и сказал, это фантастика.

– В Пущине? – перебил его Байбаков. – Мы же больше не занимаемся разработкой биологического оружия, мы международный договор на эту тему давно уже подписали.

– Ну, естественно, мы такими вещами не занимаемся. – Прибытков, казалось, был оскорблен этим подозрением. – Исследования – чисто теоретические с небольшой долей лабораторных опытов! – могли бы проводиться в рамках разработки антидотов, в качестве противоядия от вражеского биологического оружия – обороняться-то мы имеем право.

Байбаков возражать не стал, кивком давая понять, что такая трактовка его устраивает, и Прибытков продолжил:

– Ну так вот. Кенозин, вернее, его модификацию можно внедрить, скажем, на стадии зачатия в будущую корову, в ее яйцеклетку или в сперматозоид быка. И у тех граждан, кто попьет потом молока от такой буренки, уровень критического восприятия резко снизится. Хоть и временно, на месяц или два, но все же. А могут быть и другие последствия. Если напрямую в питье, скажем, подмешать кенозин, то в первые час-два после употребления не просто критическое отношение пропадет, но и вообще люди мычать только будут. Станут как мычащие овощи. До конца эффекты кенозина пока не изучены. В смысле их можно еще додумать, ведь мы фантазируем. Но так или иначе, уже понятно (и это важное преимущество препарата), что его распространение через сельскохозяйственных животных гарантирует, что никакие эксперты позже не раскопают, как все случилось, – информация, закодированная в кенозине, может работать на очень тонком уровне.

– А откуда это название – кенозин? – поинтересовался Байбаков. – Звучит как название лекарства.

– Есть такой термин в христианском богословии – кенозис, означает подавление собственной воли, полное самоопустошение при подчинении воле бога.

– Хе-хе, в боги метишь, Аркаша? – спросил Байбаков.

– Нет, конечно. Я не бог. – Прибытков на мгновение скромно потупился. – Но в былые времена правители приписывали себе богоподобие. И их народы с готовностью верили этому. Наш президент… Гм… Я бы хотел еще чуть-чуть объяснить про действие кенозина. Тут суть в том, что, как мы все знаем, в человеке заложен не только инстинкт самосохранения, но также и силы самоуничтожения. Если говорить упрощенно, то в психологическом плане некоторые наши ученые трактуют способность человека к подавлению собственной воли как один из элементов обоих механизмов – как механизма саморазрушения, так и механизма самосохранения. В повседневной жизни люди мастерски пользуются этой своей способностью подчинения чужой воле, часто даже не осознавая ее, чтобы приспособиться к жизни. Вот эту способность мы и активируем на химическом уровне. Нам важно, чтобы сработало самоподавление критического отношения к определенной части действительности, но при этом сохранялась воля к жизни, воля к повседневной работе, чтобы не начал, так сказать, раскручиваться маховик самоуничтожения.

– Мне кажется, это все как-то сложновато… как с Арменией у нашего другого фантаста, – сказал Байбаков, глянув на Казачкова. – Давайте не будем углубляться в дебри психологии и отвлекаться от нашей цели.

– А, ну да, – согласился Прибытков, – я просто хотел объяснить, почему такое название. Да, и еще, если у кого-то возникнут (а я предвижу, что возникнут) мысли насчет того, что как же, мол, вот так – разбрасываться территориями, которые наши предки завоевывали веками и кровью своей полили, зачем это делать? На это я вот что скажу. – Прибытков зыркнул на Казачкова. – Да, полили предки своей кровью эту территорию, спасибо им за это, но наследством надо с умом распоряжаться. Что прибыль дает – развивать, а что одни убытки приносит – продать, так хоть какая-то прибыль. Это всё и будет самой лучшей нашей благодарностью предкам за их кровь и труды – грамотный менеджмент в отношении наследства. А то еще вот сейчас все помешались на инновациях всяких, на том, что наступила эра информационного общества, что вот мы отстаем в этом от мира… Да нам-то что! Мы должны делать деньги на нефти, на газе, на металлах – на недрах, в общем. В этом наше конкурентное преимущество перед миром. Глупо же этим не пользоваться. А будут деньги, так за них какие угодно инновации купим, любые продвинутые товары, идеи, технологии, персонал – да всё купим. Нам же ведь жены не шьют рубашки, как в каменном веке, только потому, что нам надо быть одетыми. Разделение труда не нами придумано. Населению это трудно все объяснить, так для них мы инновационный метод используем: кенозинчику им – и спокойной ночи.

В этот момент кто-то тихо постучал в дверь зала, где шло совещание, и вошел. Это был мужчина лет тридцати пяти, офицер, судя по выправке, но в штатском костюме. Спросив разрешения у Байбакова, он подошел к Прибыткову и пошептал тому что-то на ухо. На правой щеке шептуна был довольно большой шрам, и надо сказать, несмотря на то, что он был блондин (в отличие от брюнета со шрамом на левой щеке, что входил сюда некоторое время назад и шептал на ухо Казачкову), оба офицера были в чем-то неуловимом похожи, как родные братья.

Выслушав офицера, который тут же удалился, советник Прибытков нахмурился.

– Конечно, на пути испытаний кенозина с использованием сельскохозяйственных животных могут возникнуть неожиданные сложности. Иной раз, возможно, связанные с недопониманием коллег. – Прибытков покосился на советника Казачкова. – Или, возможно, с действием иностранных разведок. Но в любом случае препарат практически имеется, и я предлагаю не мудрить, а просто добавить его в воду, и пусть народ пьет. Тут ведь еще какой сюжет может быть – напоить кенозином народ, например, накануне выборов…

– В воду, говоришь? А если в водку? – поинтересовался Байбаков.

– Можно и в водку, – ответил Прибытков, – да во что угодно. При определенной концентрации народ замычит и заблеет, ха-ха-ха, как стадо. Но это уже перебор, я считаю. Мы ведь не звери. По моему сценарию мы их слегка только обработаем, чтоб не лезли не в свои дела. А потом мы дадим им другой препарат, противоядие, и критические способности к ним вернутся. Когда уже все нужные процедуры с непрофильными территориями мы закончим. Как вам, Юрий Владиленович, эта идея? – спросил Прибытков; похоже, он был горд собой. – В целом, я имею в виду – как?

Руководитель администрации президента прокашлялся в кулак.

– В целом, это… – сказал он, – ну… впечатляет. Во всяком случае, в этом сюжете есть своя логика.

– А вообще? – спросил советник Казачков, ревниво глянув на советника Прибыткова.

– А вообще, – ответил Байбаков, – обе ваши идеи интересные. Но надо еще подумать, конечно. Спасибо, коллеги, за мнения. На сегодня всё. – Он посмотрел на наручные часы.