Текст книги "Соседи. Записки квартиранта"

Святочный рассказ

На днях девушки из отдела продвижения попросили меня написать для праздничной странички какую-нибудь новогоднюю историю про чудеса, любовь и всё такое. Я долго ломал голову над этим заданием, перебирая подходящие и не слишком затасканные ходы, как вдруг меня осенило: к чему вымучивать придуманный сюжет, когда в моей жизни однажды случилось ровно то, что требуется? В общем, всё, что вы прочтёте ниже, чистая правда; все события, даты и действующие лица являются подлинными. Чудеса действительно случаются. Правда, реже, чем хотелось бы.

К тому декабрю мы с Крысой были вместе почти восемь лет. Крыса – это cукa американского стаффордширского терьера, которая попала ко мне в годовалом возрасте, и про которую я с первого взгляда понял, что это – моя собака. Умная, красивая, сильная, храбрая, обаятельная, добрая и с очень хорошим чувством стиля.

Так вот, в середине декабря я отметил, что с Крысой что-то не так. Почти не ест сухой корм, а брошенные ей куски хлеба больше не выхватывает из воздуха, а ловит так, будто делает очень большое одолжение. Списал это на возраст и настроение. Однако через несколько дней Крыса совсем отказалась от еды. Мы обзвонили с десяток ветеринаров (Крыса никогда не болела, и своего врача у нее не было). Все требовали привезти собаку им в кабинет. Везти в такси собаку, которую периодически тошнит, мы не рискнули. Только один ветеринар согласился выехать на дом. Его и вызвали.

Вообще-то это был знаменитый ветеринар. Лет тридцать назад он первым в городе начал специализироваться на лечении собак, и все эти годы фамилия его произносилась собачниками с почтительным придыханием. Однако когда он вошёл, я напрягся. Древний старик, заговаривается. Потом он уверенно вставил иглу Крысе в вену, и я успокоился.

Пока Крыса лежала под капельницей, старик объяснил, что в городе сейчас страшная эпидемия чумки: у него по 10—15 вызовов в день, и каждое животное, к которому он приезжает, болеет именно чумкой. Чумку можно лечить только старым добрым 44-м раствором; для выздоровления животное должно получать не менее литра этого замечательного раствора в день.

Неделю старик ежедневно капал Крысе 400 миллилитров внутривенно, а оставшиеся полтора флакона я вводил подкожно ей под холку.

Несмотря на старый добрый раствор, Крысе с каждым днем становилось всё хуже. Она перестала пить, и ослабела до того, что на улицу приходилось выносить её на руках. Ещё у неё сильно раздулся живот, и началось что-то явно нехорошее по сучьей части, хотя до течки было далеко. Старик, с которым я поделился наблюдением, сказал, что видит это, но сначала надо вылечить чумку, и только потом заниматься внутриполостными проблемами. Однако уходя, посоветовал сделать Крысе на ночь один укол, чтоб начать решать эти внутриполостные проблемы.

Сразу после укола Крыса стала истекать кровью. Огромный памперс, рассчитанный на взрослого человека, полностью наполнялся через 7—8 минут. Старик по телефону сонно заметил, что так бывает, но зато теперь мы знаем, что это не помогло, и больше такой укол делать не надо. Проклиная себя за то, что с ним связался, я бросился вызванивать нормального ветеринара, но шёл первый час ночи, и в лучшем случае я дозванивался до автоответчиков. В крайней степени отчаяния позвонил даже в обычную «Скорую», обещал любые деньги, но там ответили, что собак лечить не умеют даже за очень большие деньги.

К половине второго Крыса всё ещё была жива, что при количестве вытекшей из нее жидкости казалось чудом. Я уже ни на что не надеялся и продолжал набирать номера ветеринаров исключительно для очистки совести. Вдруг по одному из номеров ответил живой голос. Сначала врач наотрез отказалась ехать, сообщив, что только что вошла в дом после 15-ти часов работы. Не помню, как я её умолял, но постепенно она включилась в диалог и подтвердила мои предположения – мы точно имеем дело не с чумкой, и проблема, скорее всего, решается только хирургическим путем. Узнав, что собаку уже неделю лечат от чумы 44-м раствором, она вдруг спросила: кто лечит? Когда я назвал фамилию старика, ветеринар тяжело вздохнула, и сообщила, что выезжает.

Осматривая Крысу, врач рассказала, что старик год назад выжил из ума – игнорируя реальные симптомы, ставит всем животным один диагноз и вводит им лошадиные (причём, в буквальном смысле) дозы этого крайне тяжёлого для организма раствора. К нам она приехала только потому, что на предыдущем вызове у нее на руках погибла одна из жертв такого «лечения».

Вколов Крысе препарат, нейтрализующий действие стариковского укола, ветеринар сообщила следующее.

Пока ей нас с женой утешить нечем. Оперировать собаку сейчас или даже завтра нельзя. Она слишком слаба. У нее уже падает температура. Печень и почки из-за передозировки раствора функционируют очень плохо. Оперировать можно только послезавтра, 31 декабря, когда организм хоть немного очистится, если организм ещё на это способен. Мы должны постараться продержать собаку сутки до операции. То есть отпаивать ее тёплой водой с мёдом, тёплым бульоном, и класть грелки на лапы, но ни в коем случае не на живот. Ещё надо постоянно разговаривать с собакой и поддерживать в ней интерес к жизни.

Весь следующий день мы вливали в Крысу тёплое калорийное питьё, а ещё читали Крысе стихи, пели песни, изображали играющих собак, обезьян которые ищут блох под мышками, кувыркались, скакали и даже стояли на голове. Поднять температуру не удалось, но и опуститься мы ей не дали. С интересом к жизни тоже кое-что получилось. Несколько раз Крыса наклоняла голову набок, навостряла уши и смотрела на нас с выражением: да в своём ли вы уме, товарищи?

К 31 декабря температура снизилась до 36,8 (на два градуса ниже нормы), а дёсны стали бледно-синими. Врач и ее ассистент сократили обычную для собаки такого веса дозу наркоза в три раза: «Больше она не выдержит, постараемся работать очень быстро».

Подобная операция в стандартных условиях длится полтора часа. Наши врачи уложились в 50 минут. Когда мы узнали, что Крыса жива, мы вряд ли вели себя адекватно. Но врачи наших бурных восторгов не разделили и на все расспросы отвечали: «Собака, кажется, очень волевая, будем надеяться». Велели обложить её грелками, накрыть одеялами, колоть под холку физраствор и продолжать поить бульонами. «А чем-то ещё кормить можно? – Можно всем, но она вряд ли пока захочет. – А когда она захочет? Хоть приблизительно?» Тут ветеринар отвела глаза и как-то неуверенно произнесла: «Ну, думаю, дней через пять».

Врачи уехали. Мы упаковали Крысу в грелки и одеяла, оставив перед мордой дырку для воздуха. Вдруг вспомнили про новый год, до которого оставалось несколько часов, и я сбегал в магазин за праздничными закусками. Закуски резали на кухне, в комнату носили мимо лежбища Крысы, которая впервые за последние десять дней ровно дышала и крепко спала. Когда я внес в комнату тарелку с сыром «Дор блю», конструкция из грелок и одеял как-то очень знакомо заволновалась. Не веря своей догадке, я поставил тарелку с сыром перед дыркой для воздуха, и отошел в сторону. Через несколько секунд из дырки осторожно выполз принюхивающийся нос. Потом показалась часть морды. Морда (которая в прошлой жизни и надеяться не могла на такую оплошность хозяев, ну, или подарок судьбы) как бы невзначай упала в тарелку и, как бы позёвывая спросонья, одним хорошо рассчитанным движением челюстей сгребла с неё весь сыр.

А потом у нас был один из лучших новогодних праздников в жизни. Мы лежали на полу рядом с Крысой и кормили её высококалорийными вкусностями. А она сначала не верила своему счастью, и ела деликатно, а потом разошлась и стала поедать деликатесы с настроением «мы требуем, а не просим». А потом она снова уснула, и мы пили скотч и слушали, как она замечательно дышит, и не могли наслушаться, и тоже уснули.

Вечером первого января (за прошедшие сутки Крыса ожила настолько, что на вечерней прогулке все норовила пуститься в галоп) мы позвонили одной из наших спасительниц. Она очень сдержанно отреагировала на звонок, мы подумали, что не вовремя, поэтому старались поздравлять и благодарить покороче. Врач что-то торжественно сказала про долг и про не стоит благодарности, но тут мы упомянули эпизод с сыром, и врач переспросила: «Стойте-стойте, кто сыр ест? Она что – жива?!» – и на этот раз уже врач вела себя как мы вчера после операции, то есть не совсем адекватно. Когда мы исчерпали запас взаимных восторгов, врач призналась, что вчера у неё, как у профессионала, надежды практически не было. Это чудо, объяснить которое она может лишь датой проведения операции.

И началась у нас с Крысой после этого новогоднего чуда не жизнь, а, как выражались Ильф и Петров, бывшая масленица.

2010.

Отовсюду обо всём (юмористическая смесь)

Заявление

Молодому колхознику не выдавали сапоги. Он ходил за бригадиром и нудел.

– Михалыч, все, значит, в казённых, да, а я должен свои таскать, да?

– Отстань ты ещё на хер. Сто раз уже объяснял: просто так выдать ничего не имею права. Пиши заявление, выдадим.

– Да как его писать-то?

– Как, как. Каком кверху. В школе, что ли, не учился? На русском учили про заявления, точно помню. Где название документа писать, где подпись ставить. Пишешь, короче, что стряслось, что сделать надо, имя, фамилия, дата, подпись. Да, ещё про то, что это заявление, не забудь написать. Давай, пиши, в общем. Случай чего спросишь кого пограмотней.

Утром на столе у бригадира лежал документ следующего содержания.

«Всем выдали сапоги, мне не выдали сапоги. Прошу выдать мне сапоги. Заявление».

1999.

«Я его принципал»

В бухгалтерский журнал наняли литературного редактора – стиль, видишь ли, пожелали улучшить. Литредактор никогда ни с налогами, ни с юриспруденцией не пересекался, специализировался исключительно на музыке сфер.

И вот читает он статью, где автор пишет «принципал должен…». Редактор встаёт на котурны и гордо заявляет: «Слова «принципал» в русском языке нет и быть не может!».

Автор, преисполненный сознания собственной правоты, уже готов открыть Гражданский кодекс, и редактор, у которого фактически мир рушится, хватается за соломинку: «В самом крайнем случае это глагол».

2017.

Церковь, касса и взаимное одаривание

На днях потребовалось объяснить в двух словах, что такое злоупотребление правом, и вспомнилась мне в этой связи одна дивная история.

Как известно, церковь активно торгует в розницу всякими предметами культа (свечки, крестики и прочее). А вот кассовые аппараты церковь при такой торговле не использует, что неправильно, поскольку неприменение кассовой техники в такой ситуации является нарушением федерального закона.

Несколько лет назад питерское общество защиты прав потребителей обратилось с соответствующей жалобой в надзорный орган. На жалобу церковные юристы ответили, что никакой розницы у них, оказывается, нет, а есть у них договор взаимного одаривания. Что с позиций юриста, конечно, полная ерунда, ибо одаривание, согласно статье 572 Гражданского кодекса, не может быть взаимным: дарение исключает встречное предоставление.

Однако книголюб во мне оценил юмор и изящество имплицитной44
  Подразумеваемая, скрытая.


[Закрыть] цитаты. Ведь церковники явно читали Довлатова:

«Встретил я как-то поэта Шкляринского в импортной зимней куртке на меху. – Шикарная, – говорю, – куртка. Да, – говорит Шкляринский, – это мне Виктор Соснора подарил. А я ему – шестьдесят рублей.»

2016.

Конь-рыба

Один литературный персонаж говорил: «Все, что нужно знать о жизни, есть в романе Достоевского «Братья Карамазовы». Персонажу не повезло – он не читал «Перечня основных товаров (работ, услуг), освобождаемых от налога с продаж».

Недавно областные законодатели разродились законом «О порядке исчисления и уплаты налога с продаж». К закону прилагался тот самый «Перечень». Неизвестно, порадовал ли сей акт предпринимателей, но вот людям простым чтение перечня способно доставить немалое удовольствие.

Итак, раздел первый: «Хлеб и хлебобулочные изделия». Что вы знали о хлебе раньше, кроме «Хлеб – всему голова» и «Дайте половинку чёрного и батон»? В перечне же изыски такие, что мама не горюй: один «хлеб из смеси разных сортов ржаной и пшеничной муки подовой, простой, необогащенный» чего стоит. Впрочем, глава в целом очень познавательная и правильная: поди знай все секреты хлебопеков. Может, не освободи от налога с продаж «пироги, пирожки и пончики из пшеничной муки высшего сорта», так все хлебопекарные производства разом и встанут. Но, что характерно, хоть названия товаров в этой главе и длинные, я могу представить, как все перечисленные изделия выглядят, и даже допустить мысль, что мне приходилось или придется указанные товары употреблять в качестве основных продуктов питания.

Не ставит в тупик и вторая глава перечня, этой поэмы в прозе, этих «Мёртвых душ» российского законодательства. Глава называется «Молоко и молокопродукты». По ходу чтения главы возникают, правда, два вопроса: куда пропало из продажи «сырое молоко буйволиц» и «сырое молоко ячих», и зачем для «молока сырого прочего» выделена отдельная строка, если перед ним уже указаны «сырое молоко коровье, сырое молоко овец, сырое молоко коз, сырое молоко кобылиц», уже упомянутое «сырое молоко буйволиц» и сырое молоко загадочных ячих? (Пока писал, догадался: ячихи, видимо – самки яков. Но почему же тогда игнорируются, скажем, горные туры? Представляете: сырое молоко турих. Однако звучит).

Глава третья. «Масло растительное». Миленько, приятно. Познавательно с точки зрения ботаники. У пытливых юношей возникает вопрос: из чего делают, например, «масло ляллеманциевое»? Если подсолнечное – из подсолнечника, то ляллеманциевое – из чего? И с чем его, извините, едят, и почему в широкой продаже нет этого основного продукта питания?

Пропустим главы «Маргарин», «Крупы», «Сахар», «Сахарный песок», «Соль» и «Картофель». Здесь все почтенно, понятно. И радуешься, что есть в жизни какая-то геометрия и стройность. Ощущение гармонии крепчает при прочтении главы «Соль»: «1422130. Соль молотая. 1422131. Соль помола №0. 1422132. Соль помола №1» и так далее.

Глава «Мясо и мясопродукты (за исключением деликатесных)» уже порождает вопросы чисто практического свойства. Один из персонажей главы «колбасы сыровяленые». Впрочем, пусть: что за деликатес, всего-то рубликов девятьсот на ассигнации. Другой вопрос: а чем, собственно, «колбасы из конины» отличаются от следующих чуть ниже «изделий колбасных из конины»?

Глава «Яйцо». Ну, чего там, думаю – яйцо. Куриное, гусиное, перепелиное. Чёрта с два! Автор не так прост, и к концу главы появляются волнующие, непонятные слова. «Яйцо – отходы инкубации яиц», «яйцо – отходы кур яичных пород», «яйцо – отходы кур мясных и яичных пород», «яйцо – отходы уток», «яйцо – отходы гусей» (но почему же «гусей», а не «гусих»? ), «яйцо – отходы индюшек», «яйцо – отходы цесарок», «яйцо – отходы перепёлок», и, наконец, когда автор всё разложил по полочкам, и мы должны умиротворенно вздохнуть, вдруг с ужасом понимаешь, что и автору не всё ясно, что не тому доверились. Финал главы: «Яйцо – отходы прочие». Перед лицом этой бесконечности начинаешь думать о вечном.

Кульминация поэмы. Глава «Море– и рыбопродукты (за исключением деликатесных)». Рыбой и морепродуктами я торговал. Фирма гордилась ассортиментом – более пятидесяти наименований продукции. Дети! (Это я к руководству той фирмы). А семьсот три позиции вы видели? Без деликатесов, исключительно основные рыбопродукты? И кто вбил вам в голову, что угорь или таймень – это деликатес? И почему у вас в ассортименте не было акул десяти видов, при наличии отсутствия которых завмаги стонали и шли к конкурентам покупать столь популярную в народе акулу-быка? Помню, помню ещё, как горели глаза клиентов, в которых надеждой теплился вопрос: «А конь-рыбу сегодня не подвезли?» Помню и как до выхода «Перечня» ходили с другом покупать морепродукты на закуску, как бренчали в кармане мелочью и огорчались, узнав, что под пятипроцентный налог с продаж подпадает основной продукт, без которого невозможно представить застолье простого русского человека: «Пенисы морских котиков сушёные».

Всё. Апофеоз. Когда я дочитал до этого места и узнал, что наконец-то пенисы морских котиков перестали облагаться пятипроцентным налогом, я понял, что не зря живу жизнь. Что ждёт меня спокойная, уютная старость, в которой я буду носить не облагаемые пятипроцентным налогом «сапожки из поливинилхлоридной композиции мужские», а внученьки мои – бегать в «галошах девичьих для ношения на кожаную обувь высоких» и пользоваться «услугами таксомоторов». Потому что страна, где законодатели заботятся об отсутствии пятипроцентного налога с продаж даже на сушёные пенисы морских котиков, действительно думает о своих гражданах.

2000.

Бескорыстная любовь к рыбам

Признаться, в детстве отношения с рыбой у меня не складывались. Речная пугала костями и запахом, морская – неаппетитными витринными позами и тем, во что она превращалась стараниями поваров из школьной столовой. Вот, говорят, в рыбе фосфор, а в фосфоре – ум и всё такое. Еще говорят, если рыбу не есть, ума, дескать, не будет. И что? Лет до двадцати пяти я рыбу практически не ел и уроков не учил, а школу окончил без троек и три раза в вуз поступил. Рыба тем временем не менялась – и кости речной, и скрюченные позы морской, и повара в столовых оставались прежними. В общем, в то, что от рыбы умнеют, я не верил, а никакого гастрономического интереса к рыбам у меня не было.

А потом вдруг возник коммерческий интерес – как-то в самый разгар безработицы устроился я ту рыбу продавать. А продать кому-либо что-либо, не полюбив это что-либо всем сердцем, невозможно. Пришлось рыб полюбить, а заодно и научиться различать их по породам.

Первой любовью стала горбуша. Выгружая из вагонов горбушу-серебрянку (это такая, знаете, блестящая, с черной спинкой) я полюбил горбушу глазами. Кокетливо выгнувшись, она призывно лоснилась упитанными боками и нежно поблескивала серебром брюшка. Когда вагоны опустели, матёрые грузчики, которые по доброй традиции каждую сотую коробку бросали подельнику под вагон, выдали мне в качестве бонуса килограммов десять серебрянки и рассказали, что горбушу очень просто солить и жарить. Надо порезать, посолить и сутки подождать (получится малосольная горбуша), или не ждать, а положить на сковородку (получится жареная). Оказалось, что жареная посуше и хорошо идет сама по себе, соленая сочнее, и неплохо сочетается с варёным картофелем. Выяснилось также, что не потрошёная горбуша нередко содержит красную икру или молоки. И то, и другое солится в течение трёх-четырех часов и приятно разнообразит меню. Короче, переход от визуальных контактов к плотским отношениям и вступление с горбушей в более тесную связь отнюдь не разочаровали. Полюбив, я начал продавать очень много горбуши. Продавал до тех пор, пока не узнал, что вообще-то настоящие торговцы рыбой объём продаж обеспечивают за счет минтая, пикшы и трески.

Я прилежно все это перепробовал. Узнал, что все они принадлежат к тресковым, что минтай очень уважают японцы – он вроде как выводит из организма радионуклиды, а это с учётом количества атомных электростанций последствий печально известной бомбардировки для Японии особенно актуально, что пикша сероватая, а спинка трески с зеленоватым отливом и в крапинку. На мой вкус тресковые оказались как-то чересчур суховаты и пресноваты. Зато когда в городе вдруг не стало пикши и трески, я собрал с магазинов заявок столько, что мои комиссионные за день торговли должны были составить долларов триста. Соответственно, после этого идущей из Мурманска машины с треской и пикшей я ждал, как ждет любовник молодой. В смысле, с томленьем упованья. Примерно с таким же чувством я выносил на руках из вагона-рефрижератора дальневосточный минтай, который был на пятьдесят копеек дешевле, чем у конкурентов и потому сулил еще более солидные барыши, чем пикша с треской – минтая магазины брали втрое больше. Апофеозом же любви по расчету стала рыба под названием путассу.

Этой дешёвой, худосочной рыбой с треугольной головой и неумно выпученными глазами при социализме кормили пушных и всяких прочих зверей. Почему-то именно путассу после августовского дефолта 1998 года город стал потреблять в каких-то, не побоюсь этого слова, лошадиных дозах. Всего за один кризисный месяц я нажил на путассу автоматическую стиральную машину, большую деревянную кровать с двусторонним ортопедическим матрасом и импортный телевизор марки «Philips».

Искренне (и практически бескорыстно) я любил тушки кальмаров. Ах, как они были недороги в 97-м! О больших квотах на вылов (что определяет цену), об исключительной полезности и замечательном вкусе кальмара я рассказывал руководству магазинов. Руководство сопереживало и рассказывало мне про народ, который в недорогом кальмаре своим крестьянским нутром чует какой-то подвох, и потому брать отказывается. Теперь квоты сократили, кальмар вздорожал, а народ кусает локти, но кальмара, что характерно, берёт.

Красный и толстый исландский окунь тоже был вкусен, но, в отличие от кальмара, дорог. Российский окунь был подешевле, но зато вид имел довольно бледный (в смысле, россиянин натурально был не красным, а едва-едва розовым). Брать российского окуня разборчивые магазинные директрисы не хотели из-за бледности, красного исландского не покупали из-за цены. «Нам бы такого красного, но по цене белого», – привередничали торговки. Удовлетворить запросы дам помогли пакетики малинового «Юппи» (это, кто не помнит, такой растворимый напиток из 90-х). Я купал бледного окуня-россиянина в насыщенном растворе «Юппи» и замораживал. Выходило нарядно. Директрисы после дегустации скупали покрасневшего российского окуня на корню и долго рассказывали товаркам об изысканном («такой, знаете, крабами отдает»), чуть сладковатом вкусе.

Еще спервоначалу уважал воспетую Аверченко навагу без головы (ту самую, всего с одной косточкой, треугольной), но как-то в марте нам прислали шесть вагонов наваги. Вагоны были без холодильников, на улице было плюс шесть, и навагу мы выгружали лопатами. Навага пахла. С тех пор между нами все кончено.

Через год рыботорговли я заматерел и стал любить дорогих и холёных рыб. По пятницам обычно прогуливался домой с блестящей двухметровой семгой, не то брал да и приглашал в гости упитанную севрюгу весом с хорошего поросенка. Иногда, для разнообразия, позволял себе увлечься большой, жирной самкой палтуса.

После такой диеты я вдруг поумнел еще больше; то есть настолько, что стал писать заметки в газету, а рыботорговлю бросил. И единственное, что отравляет мне жизнь, так это тот факт, что теперь за рыбу, которая раньше отдавалась мне вроде как по любви, с меня требуют деньги. А я, после всего, что у меня с рыбой было, платить за неё не могу.

2000.