Текст книги "Галопом по Европам"

Глава 2

После потери четверки лучших псов и неожиданной встречи с медведем охотник Гюнтер больше всего на свете желал оказаться дома. Мой дом – моя крепость, не зря ведь так говорят.

Гюнтер гнал свой микроавтобус к границе с Германией, а сам что-то шептал, то и дело стирал рукавом пот со лба и хмурился. Его руки, сжимавшие руль, бессовестно дрожали.

«Я чуть не погиб, – мысленно повторял охотник. – А ведь здоровенный мужик… Откуда в Польше такие крупные медведи?»

Он не считал себя трусом. В компании тщательно выдрессированных собак, да с любимым карабином он хаживал и на львов в Африке, и на тигров на Дальнем Востоке. Разумеется, Гюнтер был браконьером. На медведей, правда, он никогда не охотился.

Хищников помельче и всяких копытных этот тип изводил десятками, а обученные жестокой травле собаки «зачищали» нужную местность от любого некрупного зверья. В результате Гюнтер приобрел репутацию человека, который решает любые проблемы, связанные с животными.

«Вот и дорешался, – еще сильнее стискивая руль, подумал охотник. – Все, надо успокоиться, скоро пограничный пункт. Увидят, что нервничаю, станут досматривать более придирчиво. В результате я потеряю время».

Гюнтер заставил себя глубоко дышать и думать о чем-нибудь приятном, но в голову лезло одно и то же: «Черт! Псы мои!.. А карабин? Ведь в секунду оказался испорчен… Я и не предполагал, что медведь сможет одолеть ягдкоманду так тихо. Срочно, срочно домой! Вот переживу этот позор и вернусь. Обязательно. Но теперь я буду готов, он ведь просто застал меня врасплох». Новый поворот в мыслях успокоил охотника.

Да, он возьмет вторую команду псов. Она чуть хуже первой, но сейчас он займется ею вплотную. Собаки были страстью и гордостью Гюнтера. Наверняка этому способствовала его фамилия – Айзеншпиц. Железный пес по-немецки. В детстве соседские ребятишки дразнили его шпицем. Мальчик сначала обижался, а потом завел большую злобную собаку. Точнее сказать, щенка-то он получил добродушного и ласкового, но вырастил из него бойцового монстра. С тех пор Гюнтера Айзеншпица боялись и не обзывали. Вместе с тем его будущее было предрешено: он вырос жестоким воспитателем собак и беспощадным охотником.

Микроавтобус подкатился к досмотровому терминалу. Пара польских пограничников была подобрана словно по заказу – первый толстый, а второй тонкий. Пока первый придирчиво рассматривал документы («Микроскоп купи», – мысленно посоветовал ему Гюнтер), второй сунул нос в салон и велел открыть фургон.

– Мы обязаны убедиться, что в машине нет контрабанды. Тем более что вы занимаетесь животными.

Немец грустно вздохнул. Если бы сейчас в фургоне сидели его красавцы, то стоило бы распахнуть дверь – и на пограничников обрушился бы поток собачьей брани. Гюнтер не раз испытывал тайное удовольствие, наблюдая за испуганными досмотрщиками. Потом он сказал бы: «Достаточно, мальчики», и псы замолчали бы, сев и уставившись на ошеломленных людей. Увы, нынче такой сюрприз польским стражам преподнести не удастся.

Айзеншпиц распахнул створки и, стараясь не глядеть внутрь, пригласил пограничника, мол, полюбуйся на голые стены, начальник.

Пограничник зыркнул для проформы и удовлетворенно кивнул:

– Все чисто. Счастливого пути.

Лишь когда микроавтобус отъехал от поста на порядочное расстояние, Эм Си Ман-Кей рискнул спрыгнуть вниз.

Перед тем как поляки захотели осмотреть фургон, шимпанзе вскарабкался по прутьям к самому потолку машины и, упершись лапами в стенки, завис над входом. Знак фунта стерлингов пришлось держать в зубах. Получилась забавная картина: обезьяна в костюме, вытянувшаяся в струнку и бешено вращающая красными от напряжения глазами.

Поза была неудобной, мышцы быстро устали, и афро-англичанин чуть не свалился на востроносую голову пограничника. Тут бы карьера Гюнтера Айзеншпица и закончилась, но Эм Си боялся попасться в руки людям. Он надеялся, что ему удастся улизнуть из тюрьмы на колесах позже. Ведь этот ужасный охотник рано или поздно приедет домой и покинет микроавтобус. Если повезет, то он откроет заднюю дверь.

Ман-Кей путешествовал с комфортом. Да, подстилки пахли псиной, зато были удобными и мягкими. В мисках осталась вода. Хотелось поесть. К сожалению, бананов не было. Шимпанзе смекнул, что ему представилась отличная возможность выспаться, и переволновавшийся Эм Си с удовольствием ею воспользовался.

Гюнтер вывел микроавтобус на добротный немецкий автобан, и машина понеслась чуть ли не с космической скоростью. Идеально ровная дорога вела на северо-запад, к Гамбургу.

Шимпанзе дремал, иногда подскакивал, озираясь, затем проваливался в глубокий сон, снова просыпался… Так прошло много часов, а потом Эм Си пробудился от удивленного возгласа Гюнтера:

– Эй, а ты тут откуда?!

Браконьер приехал-таки домой. Он решил открыть фургон, чтобы проветрить.

«Йо! Запалился! Заспался, чтоб я провалился!» – запаниковал афро-англичанин.

Охотник влез в фургон. Ман-Кей, еще не отошедший от сна, вяло попытался прошмыгнуть к спасительному выходу. Сильная рука схватила рэпера за горло.

– Стоять, обезьяна!

Эм Си отчаянно дернулся назад. Стальные пальцы сжали шею сильней. Ай, больно! Не очень-то тут посопротивляешься, и Ман-Кей смирился.

Человек выволок шимпанзе из клетки, потащил его за собой к дверям. Эм Си успел заметить узкий дворик, в который заехал микроавтобус, открытые ворота с видом на рощу и двухэтажный дом.

Гюнтер миновал дверь, спустился по лестнице в подвал, бросил пленника в клетку. Лязгнул засов.

Шимпанзе сел, растирая горло. Вокруг были наставлены клетки. Свет попадал сюда через узкие окна, располагавшиеся у самого потолка. Здешний запах очень походил на цирковой. Правда, в шапито он был каким-то свежим, а тут – словно воспоминание о цирке. Большинство клеток пустовали, но не все.

«Целая тюрьма для зверей! Куда ты попал, Ман-Кей?» – мысленно воскликнул Эм Си.

Хозяин тюрьмы стоял рядом и морщил лоб. Он пытался думать. Этот процесс был для него не вполне привычным, трудным, к тому же охотник устал, проведя за рулем не один час.

– Вопрос номер один, – глухо проговорил Гюнтер. – Почему его не заметил пограничник? Наверное, его еще не было в машине… Когда же он там появился? Не на перекрестке же подсел. Парадокс.

Айзеншпиц прошел к дальней стене подвала, на которой висела раковина. Включил кран и набрал воды в миску, стоявшую на столе вместе с какими-то чашками, кормушками, кастрюлями.

Вернувшись к клетке, где теперь сидел Ман-Кей, Гюнтер просунул миску в специально сделанную узкую горизонтальную щель.

– Сиди пока. А там придумаем, что с тобой сделать, – хмуро пообещал охотник и ушел наверх.

Эм Си отпихнул миску ногой. Она перевернулась, вода потекла по полу.

– М-м-м-м… зря ты так, неизвестный пока мне сеньор, – послышался вальяжный голос. Казалось, говоривший либо засыпает, либо в этот самый момент пребывает в состоянии величайшего всепобеждающего счастья.

Шимпанзе обернулся. Обладатель голоса находился в соседней клетке. Ман-Кей не сразу понял, кто это. Зверь не сидел на полу, а висел на толстой ветке, прикрепленной к верхним прутьям его «одиночки». Мохнатый пленник держался за ветку тремя лапами, а четвертая медленно тянулась к куче зеленых листьев, наваленных на полу его клетки.

Особенно впечатлили Ман-Кея три длинных когтя, венчавшие кисть зверя.

Эм Си опасливо пересел подальше от клетки длиннорукого животного. Мало ли что тому придет в голову? А когти-то о-го-го…

– Ты кто, брат? Рад ты мне или не рад? – осторожно спросил афро-англичанин.

– Рад, конечно. Здесь не с кем поговорить, сеньор, хотя через две клетки сидит длинноухий гринго.

– Гринго?

– Ну, не совсем гринго, – раздумчиво сказал обладатель длинных когтей. – Белый кролик. Еще дальше – ястреб. Не знаю, почему их не посадили в одну клетку.

Рука животного зацепила листья и отправила их в рот. Зверь принялся жевать, довольно щурясь и причмокивая.

– Кштати, прошти, шеньор! Я ше не предштавилша, – прошамкал узник. – Щас, дай прожевать.

Через минуту он наконец продолжил:

– Быстрый Гонсалес.

– Кто, йо?

Когтистый помолчал.

– Хм… Я. Я – Быстрый Гонсалес. Ленивец из солнечной Колумбии. Имя такое.

– О! А Я Ман-Кей Эм Си, грустить не проси. Происхождения африканского, характера хулиганского. В Англии родился, к цирку прибился. Попал в переплет. Кто меня спасет?

Ленивец выдержал паузу и сказал:

– Ты можешь говорить помедленнее?

– Какой же ты тогда Быстрый Гонсалес? – Ман-Кей аж о рифме забыл.

– Для ленивца я очень даже… – пробурчал узник и отправил в рот очередную пригоршню листьев.

«Вот попал. Полный аврал», – резюмировал Эм Си.

– Гамбург есть большой город, – гордо вещал Петер. – Мы иметь много мостов, большой порт, река Эльба и красивый исторический зданий.

– Ты сам-то бывал в центре Гамбурга? – поинтересовалась Лисена.

Казалось, даже в темноте видны хитринки, блестящие в ее глазах.

– В центре не был. Я имел честь родиться неподалеку от красивый исторический место Бергедорф. Как ты иметь представление про петуха, гуляющего по городу?

– Ну, не знаю. Может, ты представления там давал.

– Давал! Давал! Но шапито есть шатер с непрозрачный стенка. Ты понимайт?

– Натюрлих, – ответила лиса.

Все помолчали, слушая стук колес. Ветер пах предчувствием дождя.

– А там, впереди, не Гамбург ли? – спросил вдруг Михайло Ломоносыч.

Путешественники увидели бескрайнее поле огней.

– Знаете, ребята, я бы с удовольствием слез где-нибудь, не доезжая до города, – проговорил Серега.

– А где мы будем искать Эм Си? Там, где не страшно? – возразил Парфюмер. – Микроавтобус из Гамбурга? Значит, надо ехать в Гамбург.

В обсуждение вступил Гуру Кен:

– Сэм, дружище, а ты не думаешь, что мы с тобой будем нелепо выглядеть на улицах города?

– Не надо иронии, мой сумчатый друг! Я отлично помню, как мы драпали из Тамбова. Город пугает меня так же, как и тебя.

– Кхе… – Михайло посмотрел на закрытое облаками небо, с которого начали падать первые редкие капли. – Где я там спрячусь? А Серега? Там же людей больше, чем мурашей в муравейнике. А леса нету.

– Есть парки, – напомнил Петер.

– Слыхал я про ваши немецкие парки, – отмахнулся медведь. – Три десятка деревьев, аккуратно постриженные кусты, скамейки, мамаши с колясками и дворник, убирающий территорию. Где там укрыться? За мусорной урной?

Гамбургский тенор не нашел, что возразить, но Ломоносыч и не ждал ответа.

– Я всю дорогу думаю над другим вопросом, – продолжал он. – А как, собственно, мы планируем построить розыскные мероприятия? Не в полицию же идти. У ихних полицейских групповой сердечный приступ случится, когда мы заявимся в участок.

Тамбовчане рассмеялись, а Сэм и Петер поежились. Гуру Кен воспринял слова медведя вполне серьезно. Австралиец готов был и в полицию отправиться.

– Полагаю, не открою Америки, если скажу…

Парфюмер расфуфырил шерсть.

– Михайло Ломоносыч, я как гражданин свободной страны протестую. Америка была открыта задолго до тебя.

– Ох, Сэм… Уж чем ты на обезьянина нашего смахиваешь, так это занудливостью. Это выражение такое. Так вот, без местных нам Ман-Кея не сыскать. Стало быть, необходимо сойти возле Гамбурга, а не на вокзале. Познакомимся с аборигенами, попросим помощи. Другие предложения есть?

Предложений не было.

Друзья стали готовиться к высадке. Решили прыгать, как только поезд замедлит ход перед въездом в город.

Ждали они довольно долго. Вот уже и деревня какая-то мимо пронеслась, замелькали какие-то строения с разноцветными огнями на фасадах.

Полил дождь. Крыша вагона мгновенно стала скользкой. Гуру Кен оступился, чуть не упал и не увлек за собой спутников.

– Закон подлости, – крикнул Колючий.

– Это нихт подлость! Это близко море! – как бы оправдываясь, ответил Петер.

– Не важно, – прорычал Михайло. – Если мы свалимся на такой скорости, точно переломаем все кости.

– А наверху промокнем и простудимся, – добавила Лисена.

– Надо отцепить вагон! – осенило Колючего. – Михайло Ломоносыч, выручай!

Медведь удивился:

– Ай да еж, ай да молодец! Пойду попробую.

Осторожно ступая по крыше, превратившейся в мокрый каток, косолапый проследовал к краю вагона, свесился вниз.

По металлическим скобам, играющим роль лестницы, Михайло медленно слез в просвет между вагонами. Здесь царил оглушающий грохот. Он пагубно влиял на способность медведя сконцентрироваться и разомкнуть хитрую сцепку. От адского скрежета и ударов голова дикого тамбовского зверя начала кружиться, перед глазами поплыли алые круги, а лапы ослабли.

Ломоносыч стоял в весьма неудобной позе, рискуя соскользнуть вниз, прямиком под колеса поезда. Слабость, нахлынувшая на медведя под воздействием звуковой атаки, достигла апогея. Передняя лапа, державшаяся за скобу-ступеньку, разжалась, и бурый гигант начал валиться навзничь, но в последний миг Михайло случайно схватился за какой-то рычаг, остановив падение. Под весом Ломоносыча рычаг подвинулся назад, сцепка разомкнулась, и вагон стал отставать от поезда.

– Получилось, – прохрипел Михайло, превозмогая тошноту и головокружение.

Грохот исчез, колеса стучали все реже и тише. Лесной губернатор смотрел на небо, ловил пастью прохладные дождевые капли. К тамбовчанину стали медленно возвращаться силы. Он поднялся, дотянулся до скоб и вскарабкался на крышу.

– Как ты? – крикнула Лисена.

– Порядок! Впереди темнеет, там вроде бы неплохая роща. Еще пять минут, и можно спрыгивать.

Ночное зрение не подвело Ломоносыча, лесок оказался знатным, это была широкая полоса густо посаженных вековых деревьев. Звери аккуратно спрыгнули с замедлившегося вагона.

– Ну, здравствуй, родина гамбургских петухов, – пошутил Колючий, стряхивая капли с иголок.

Глава 3

В лесу было значительно уютнее, чем на вагоне. Путники радовались тишине, земле под лапами, естественным запахам. Дождь прекратился спустя четверть часа.

Все нещадно вымокли, особенно пострадал Петер. Его стало колотить, и Гуру взял его под мышку, чтобы согреть. Вскоре продрогшие путешественники набрели на странный бетонный сарайчик с железной дверью.

Михайло очень хотел согреться сам и помочь друзьям, поэтому высадил дверь с третьего удара.

Внутри гудел какой-то прибор, это настораживало, зато здесь было тепло и сухо. Звери втиснулись в маленькое помещение, улеглись на пол, и вскоре им стало теплее.

Утром на пороге нарисовался странный кабан. Вроде бы свин как свин, однако на его голове красовалась фуражка.

– А! Фрицы в деревне! В ружье! – завопил спросонья Колючий.

Серега пихнул ежа в бок и тут же пожалел об этом: недаром же он Колючий.

– Меня звать не Фриц, – со свистящим подхрюкиванием проговорил кабан. – Я есть Вольфганг.

Серега покатился со смеху:

– Кабан с волчьим именем! Вот потеха! – Серый знал, что «вольф» означает по-немецки «волк».

– Ви есть смеяться над лицом при исполнении!

– Лицом?! – пуще прежнего рассмеялся Серега, глядя на рыло в фуражке.

– Я есть лесной полицейский! – топнул копытом свин, и его слова прозвучали как гром среди ясного неба.

– Да, Серега, это ты умеешь, – пробормотал Михайло. – Всю дорогу молчишь да грустишь, но на хихоньки тебя пробивает в самый неподходящий момент.

– Итак, я иметь сохраняйт порядок. Ви нарушитель! Кто ви такой? Незаконный гастарбайтер?

– Кем это он нас обозвал? – угрожающе спросил Гуру Кен.

– Незаконными эмигрантами, приехавшими на заработки, – пояснила Лисена. – У них, в Европе, это больной вопрос. Мне одна сорока рассказывала. По-моему, настала пора что-нибудь сбрехать.

– Это точно, Василиса, – вздохнул Михайло, поднялся на лапы и осторожно проковылял к выходу.

До сей поры Вольфганг не замечал медведя, который лежал в самом темном углу каморки, закрытый телами друзей. Теперь кабану стало не по себе, он отступил, освободив проем. Ломоносыч привык к такой реакции на свою персону и часто ею пользовался. Не постеснялся и нынче:

– Приветствую тебя, Вольфганг, как первого представителя здешних властей. Меня зовут Михайло Ломоносыч, и я чемодан, то есть дипломат из России.

– А кто есть остальной групп? – судорожно сглатывая, промямлил кабан-полицейский.

Тут Михайло сам подрастерялся. Не потянут Гуру Кен, Парфюмер и особенно Петер на россиян.

Молчание затянулось. Вольфганг постепенно одолевала робость перед бурым хищником.

Положение спасла Лисена:

– Как это, кто мы?! – Она вышла на свет, щуря раскосые глаза. – Неужели вы ничего не слышали о Большой Восьмерке?

– Ну, у людей есть восемь вожаков, которые встречаются раз в год, чтобы решить, где лучше вырубить лес, сколько выловить рыбы или какую землю разрыть в поисках горючей жидкости, на которой ездят их машины, – сбивчиво изложил свое видение Большой Восьмерки кабан.

Тем временем остальные путешественники покинули бетонный сарайчик.

– Ты необычайно верно все обозначил. – Лисена пустила в ход чуть-чуть лести. – Кстати, когда ты забываешь об акценте, тебя значительно легче слушать.

Кабан невольно открыл пасть. Лисена, очаровательно улыбаясь, продолжила:

– Но это их, человеческая, восьмерка. А есть и наша – звериная. Позволь представить каждого. Михайло Ломоносыча ты уже знаешь. Россия. Я Лисаяма Куроеда, Япония. Это Сэм Парфюмер, Соединенные Штаты Америки.

– Скунс? – с усмешкой сказал Вольфганг. – Весьма логично.

– Так, я попросил бы, – завелся Парфюмер, и его хвост угрожающе задрался к небу. – Великая держава не потерпит оскорблений от какого-то полицейского с пятаком вместо носа.

– Уймись, Сэм, – ласково попросила лиса. – Он не имел в виду ничего плохого. Правда, Вольфганг?

– Да-да, – поспешно согласился полицейский.

– Что поделать? Дипломаты. Все на нервах. Я закончу представление, если позволите. – Рыжая изящно поклонилась, играя роль японки. – Сержио Волчини, Италия.

Серега приветственно взмахнул бровями.

– Канада прислала мистера Колючинга.

Колючий раздулся от важности, отчего стал похож на морского ежа.

– Мсье Кеньяк, он же Гуру, Франция.

– Кенгуру из Франции? – озадачился Вольфганг.

– Этнический австралиец, – подтвердил Гуру. – Родители переехали в красавицу Францию, когда я еще сидел в материнской сумке.

– И, наконец, интересы Германии защищает герр Петер.

Гамбургский тенор с достоинством кивнул.

– Мою фатерлянд представляет петух?! – удивился полицейский. – Впрочем, чему удивляться? От людей у нас и вовсе женщина.

– Воистину так, досточтимый Вольфганг, – сокрушенно проговорила Лисена, складывая передние лапки, словно для молитвы. – В странное время мы живем. Мне как лисе чрезвычайно трудно вести переговоры с петухом.

– Понимаю, – хмыкнул кабан. – Я есть другого не понимайт. Если ви есть восьмерка, то почему я наблюдайт семеро?

– Вот это как раз самое важное! – горячо промолвила рыжая. – На вверенной вам территории произошло жуткое преступление, ставящее под угрозу мир во всем мире!

Вольфганг ошеломленно уставился на Лисену. Та разошлась не на шутку:

– Судьбы великих держав нынче вверяются в ваши, хм, копыта! Разве не странно, что столь важные делегаты коротали ночь в убогом человечьем сарайчике, а не под сенью древнего германского леса?

– О, я-я! – отмер кабан. – Это быть мой следующий вопрос. Почему вы вломились в человеческий помещений?

– Эх, уважаемый Вольфганг. Сейчас вам откроется страшная правда, которую лично я предпочла бы считать вымыслом… Э… Я понятно изъясняюсь?

– Ну… Да.

– Итак, мы, представители крупнейших стран мира, прячемся здесь! – Лиса посмотрела на кабана с каким-то обличающим торжеством, дескать, вот как у вас все плохо, господин полицай.

Похоже, удар достиг цели.

– Не понимаю, о чем вы, – пролопотал Вольфганг, пряча крючковатые клыки. – У нас полный порядок. Преступления пресекаются, не успев произойти. За редким исключением.

– Тогда нам не повезло вдвойне, – трагическим голосом произнесла Лисена.

– Да что же стряслось? – не выдержал кабан.

– Посла от Англии, мистера Эм Си Ман-Кея, похитили!

– Кто?!

– Человек. Охотник. Международный преступник.

– С дуба свалиться… – выдохнул Вольфганг.

– И это все, что может сказать местная полиция?! – Михайло навис над кабаном.

– Найн, – сипло запротестовал страж порядка. – Я постараюсь найти важного дипломата из Англии.

– Нет-нет, уважаемый, – вступил в разговор Сэм. – Не ты постараешься! Мы постараемся замять это дело, чтобы мировое сообщество не осудило Германию. А ты обязательно разыщешь Эм Си. В смысле, мистера Ман-Кея.

Кабан беспомощно посмотрел на Петера. Петух развел крыльями, мол, попали мы с тобой, земляк, по полной программе.

– Решено! – тряхнул щетинистой головой Вольфганг. – Я сейчас же хотеть приступить к розыскной работа!

Он развернулся и затопал в глубь леса.

– Мама миа, папа римский! – выдал Серега, вживаясь в шкуру итальянца. – Эй, сеньор! А разве ваша полиция не расспрашивает о потерпевшем и подозреваемом перед тем, как начать поиск?

Кабану стало так стыдно, что он подошел к стволу ближайшего дерева и постучался лбом о кору и лишь потом вернулся к путешественникам.

– Простите, господа. Я хочу знать все подробности. Важна любая мелочь. Постарайтесь говорить кратко и по делу.

Участники Большой Восьмерки поведали Вольфгангу слегка измененную историю пленения афро-англичанина. Получалось, что злобный охотник похитил шимпанзе-дипломата буквально в окрестностях Гамбурга. Ман-Кей как раз произносил речь о необходимости объединения зверей всего мира для противостояния хищнической политике людей. Тут и появился черный микроавтобус с изображением пса-терминатора, из него выскочил здоровенный мужик по имени Гюнтер и выпустил бешеную четверку черных бойцовых псов. Эм Си попался. Остальным удалось бежать.

В рассказах разных животных содержались мелкие противоречия, но кабан-полицейский списал их на счет стресса, пережитого послами. Теперь Вольфганг был вооружен знаниями.

– Я тут же приступайт к следствию! – пообещал он. – Где вы будете разместиться?

– А где бы вы посоветовали? – спросил Ломоносыч. – Сами понимаете, безопасность международного саммита поставлена под угрозу.

– Пойдемте, уважаемые господа! Я быть счастлив проводить вас в безопасный участок.

– Надеюсь, не полицейский, – буркнул «канадец» Колючий.

Утро выдалось солнечным. Легкие облачка парили в голубом небе, а солнце палило, не жалея сил. Словно и не было ночи с ее ветром и дождем. Таков северный приморский климат.

Звери топали на небольшом удалении от кабана, тихо переговариваясь. В основном, восхищались умением Лисены складно наврать с три короба.

– Да ладно вам. Засмущали-то как! – ответила на комплименты лиса.

– Василиса, особь ты моя редчайшая, не юли, – велел Михайло Ломоносыч. – Скромность тебе не к мордашке.

– Ну, как вы не поняли, – сказала рыжая. – Я всего лишь стащила идею наших цирковых друзей! Гуру, Петер, Сэм! Ну, разве вы не помните, как водили нас за нос в тамбовском лесу? Я регулярно ругаю себя за то, что не раскусила тогда ваш обман! Обжулили, черти.

Новоиспеченные «дипломаты» рассмеялись.

Вольфганг оглянулся, морща пятачок. Он отчего-то был уверен: смеются над ним. Есть такой недостаток у тех, кто не уверен в своих силах.

Животное, как человек, – ко всему привыкает. Ман-Кей смирился с тем, что вновь угодил в клетку. В сущности, он всю жизнь провел за решеткой, пока не сбежал из шапито. Между прочим, шимпанзе даже гордился длительным сроком отсидки, ведь в среде рэперов быть реальным гангстером почетно. А там уж не важно, в обезьяннике ты сидел или отмотал срок в йошкар-олинском зоопарке.

Быстрый Гонсалес мало рассказывал, зато умел слушать. Точнее, Ман-Кею казалось, что умел. На самом деле ленивец попросту не успевал вставить ни слова в обезьяний монолог. Сначала Гонсалесу из вежливости хотелось переспросить тараторящего Эм Си, что конкретно он выпалил за последние три минуты, а потом мудрый ленивец свыкся с трепотней афро-англичанина, как свыкаются с работающим за окном отбойным молотком. Ведь его нельзя ни выключить, ни сделать потише.

Ман-Кей взялся изложить Быстрому Гонсалесу свою биографию. Получалось длинно и не особо интересно:

– …Перехожу к пятилетнему юбилею. В пять я как раз болею. Потом, йо, новые гастроли. Сколько номеров мы там запороли! И совсем немного оставалось до Тамбова. Вот там нам было так хреново…

Утром и вечером в подвал с клетками приходила аккуратная немолодая женщина в спецодежде. Она убирала в клетках, меняла узникам воду и давала корм. Эм Си ежедневно получал не очень вызревшие бананы, яблоки и чашку сухофруктов. Съедал все. Как однажды сказал мудрый Михайло, дают – бери, бьют – беги.

Когда Ман-Кею надоедало есть и болтать с Быстрым Гонсалесом, он занимался замком на своей клетке. Замок был типа тех, что вешают на двери подъездов: запирался автоматически, стоило лишь захлопнуть дверь, а отпирался при введении правильного кода. Кнопок было десять. Эм-Си не знал, какие нужно нажать одновременно, поэтому начал подбор наугад. Рука быстро уставала, потому что для нажатия приходилось выгибать кисть и тянуться. Пока это занятие, граничащее с самоистязанием, плодов не давало.

Отдыхая, пленник гадал, где он и можно ли отсюда смыться. Афро-англичанин не представлял, каковы размеры всего дома, ведь кроме узенького загончика для микроавтобуса и подвала он ничего не видел. Первое впечатление было таково: домик маленький, хоть и двухэтажный, дворик игрушечный, бежать некуда, хотя за воротами растет какая-то зелень. Однако Ман-Кей чувствовал, что первое впечатление может обмануть.

В приоткрытые оконца влетали разные звуки, чаще всего предупреждающий кого-то лай собак, постоянным фоном было пение птиц. Иногда совсем близко кто-то ходил. Шум машин доносился крайне редко. Однажды откуда-то из дома загромыхала суровая музыка, подолбила около часа и закончилась. Видимо, хозяин развлекался.

Гюнтер Айзеншпиц действительно поставил компакт-диск с любимым альбомом группы «Rammstein». Он всегда слушал этот альбом, когда ему нужно было серьезно подумать.

Волшебное появление шимпанзе в фургоне беспокоило охотника не меньше встречи с медведем. Слушая монстров немецкого индустриального рока, Гюнтер родил-таки связную гипотезу появления обезьяны в микроавтобусе. Айзеншпиц увязал косолапого с шимпанзе, и истина запылала перед его глазами, как подожженный старый сарай.

«Медведь и обезьяна сбежали из зоопарка! Нет, скорее из цирка, – вывел в уме Гюнтер. – Слишком ярко разодет шимпанзе. А бурый гигант не покалечил меня, а отпустил! А я, дурак, испугался настолько, что и до сих пор в себя не пришел».

Получалось, что привыкший к машинам примат заскочил в фургон, пока были открыты двери. Успокоившись, охотник стал прикидывать, кому бы предложить циркового зверька: «Шимпанзе дрессированный, да-да! Раз он не срывает с себя сине-красные шмотки, то ученый. За такого можно заломить побольше. Так-так, знаю я пару толстосумов с детьми. Им наверняка нужна живая игрушка».