Текст книги "Галопом по Европам"

Глава 6

У каждого европейского народа есть сказка, в которой герои, чаще всего царские сыновья, идут в дозор, чтобы охранять от пришлого лиха сад, поле или еще какую-нибудь особо важную территорию.

Сигизмунд и в мыслях не держал таких сказок, когда решил сбежать ночью в лес и разведать, кто же ведет партизанские действия против строителей. У паренька не возникало никаких сомнений: сегодня набег повторится. А если и нет, то приключение будет всего лишь чуть менее захватывающим. Отрицательный результат тоже результат.

Побег был запланирован и обставлен в лучших традициях жанра, одежда и обувь спрятаны под кроватью, лестница приставлена к нужному окну, раздобыт фонарь.

Храп пана Казимира, донесшийся с веранды, стал условным сигналом. Сигизмунд выскользнул из-под одеяла, быстро, по-военному, оделся-обулся, вылез в окно и… тут же столкнулся с первой трудностью. Пан Казимир зачем-то убрал лестницу.

Значит, начальник стройки четко помнил наказ пана Гржибовского присмотреть за сыном. Сигизмунд аж зубами заскрипел. Ладно, пан строитель, коли так, то будем действовать по плану «Б». Мальчик аккуратно прополз по карнизу к скату крыши, перехватился, оттолкнулся, проворно перекинул тело на нагретую за день черепицу.

Черт, громковато звякнуло!

Парень прислушался. Храп не ослабевал.

Распластавшись на крыше, Сигизмунд осторожно переместился к дровяному чулану, прилегающему к торцевой стене дома. Добрался, перескочил на чулан, едва не соскользнув с гладкой черепицы вниз, прямо на крыжовник. У Сигизмунда перехватило дыхание. Падение с высоты двух этажей на колючий кустарник могло бы окончиться плачевно.

Мягко спрыгнув с чулана, мальчик устремился знакомой дорогой в лес. Миновав мост, Сигизмунд не побежал влево, по накатанной окружной дороге, от которой строители прорубили ответвление к замку. Парень рассудил, что, срезав путь, наверняка выбредет к просеке.

Он отлично представлял направление, но не учел того, что идет ночью. Обойдя пару заболоченных низин, он незаметно для себя взял значительно правее и через полчаса вышел к основанию изрытого оврагами холма. Река текла темной полосой, перечеркнутой зыбкой лунной дорожкой.

– Все-таки промазал, – подосадовал Сигизмунд. – Кругаля дал. Ну и ладно, сам дурак.

Парень глубоко вздохнул и начал подъем. Мальчик не стал задерживаться на втором холме. Сейчас замок чернел как-то зловеще, следовательно, туда лезть не стоило. Да и цели парня были иные.

Стараясь держаться в тени деревьев, Сигизмунд пошел вдоль просеки, миновал трактор, в котором дрых незадачливый тракторист, и остановился. Впереди явно что-то шумело. Мальчик, крадучись, двинулся было на звук, но чуть не умер от страха. Где-то над ним громко закричала птица. Короткий крик разил не хуже пули.

Справившись с дрожью, парень пошел дальше. Спустя сотню шагов он узрел каких-то людей, хотя, нет, не людей, а зверей! Они слаженно тащили к дороге срубленное дерево!

Новый птичий крик отвлек Сигизмунда от дороги. До него донесся ритмично приближающийся звук – кто-то скакал! Мальчик оглянулся, мельком засек странный ушастый силуэт, а потом получил акцентированный удар в подбородок. Снизу вверх. Резко. Мощно. На языке бокса такой удар называется хуком.

Сигизмунд потерял сознание и рухнул на землю.

– Хороший удар, Гуру Кен, – ворчливо оценил Михайло Ломоносыч. – Не зря тебя в цирке кормили.

– Да, я реальный чемпион, – довольно сказал австралиец, вешая перчатки на шею.

– Угу, реальнее некуда, – встрял Колючий. – Вырубил хозяйского отпрыска.

– О, точно! – хихикнул, присмотревшись к лежащему пацану, Кен.

Кроме медведя, ежа и кенгуру возле Сигизмунда стоял Войцех.

– Давайте пораскинем, как его расценивать, – предложил он.

– Как трофей. – Гуру, похоже, слишком ярко воображал, что он сейчас на ринге.

– Как заложника! – ляпнул Колючий.

– Как обузу, – заявил Михайло Ломоносыч.

– Хм, мне нравится мысль пана Колючего, – сказал бобер-воевода. – Если мальчик пропадет, то его папаша выполнит любые наши требования.

– Получается какая-то помесь терроризма и спекуляции, – поморщился косолапый.

– А Лисена бы оценила! – из темноты выступил Серега.

– Естественно, Василиска – известный авторитет в области надувательства, – недовольно произнес Михайло. – Тем не менее я повторяю: малец для нас обуза. Во-первых, весь лес перевернут вверх дном, когда толстосум узнает, что его сынок пропал. Во-вторых, его надо где-то держать, и уж точно не в сокровищнице, кормить, поить. Или вы предлагаете?..

Косолапый не стал договаривать очевидное.

– А может, паренек приболел? – заботливо поинтересовался волк. – Как-то он бледноват. Аж ночью светится.

– Хватит клоунады, Серега, – осадил друга Михайло. – Отнесем его к деревне. Не нужно ему тут очухиваться. А так решит, что приснилось.

– То есть мой удар не засчитан?! – тонко протянул Гуру Кен.

– Засчитан, засчитан. Просто мальцу об этом не говори, лады? – успокоил его Ломоносыч, взваливая легкое тельце на плечо. – Эх, навырубают детишек, а я носи. Василису мне пришлите! А сами продолжайте запланированные мероприятия.

За час до рассвета на подоконнике спальни четы Дзендзелюков снова нарисовалась лиса. Теперь она просто поскребла когтями по доске и коротко пролаяла.

– Ты теперь еженощно будешь приходить? – недовольно спросил старик.

Лиса насмешливо махнула хвостом и выпрыгнула из дома.

Она не стала дожидаться пана Дзендзелюка, метнувшись через огород, нырнула под изгородь, пробежала по дороге. В округе заливисто, трусливо, с поскуливаньем лаяли собаки. Еще бы, такого зверя почуяли. За околицей лиса догнала торопливо идущего медведя.

– Все в порядке, Василиса? – спросил он, пыхтя.

– В полном ажуре, Михайло Ломоносыч, – доложила рыжая.

А пан Дзендзелюк отворил дверь и ахнул. На крыльце лежал то ли бездыханный, то ли спящий мальчишка, сын столичного барыги.

– Надеюсь, это они мне не добычу поднесли, – пробормотал дед, вспомнив, как одна домашняя кошка таскала ему пойманных мышей, мол, принимай благодарность.

Парень был жив. Это радовало.

Старик затащил его в дом, положил на свободную кровать.

– Ишь, почти не замерз. Ну, спи.

Ман-Кей, стараясь не обращать внимания на лютый голод, решил действовать с умом. Днем на хутор соваться не нужно, рассудил он. Чтобы пробраться в магазин, следовало дождаться темноты.

Внимательно осмотрев хутор из кустов, Эм Си сразу определил цель – маленький аккуратный магазинчик «У Марыси». Почему-то шимпанзе казалось, что у Марыси обязательно должны продаваться цитрусовые и бананы. На крайний случай, в деревне каждая яблоня ломилась от огромных, хотя и зеленых пока плодов. Яблоки тоже входили в меню афро-англичанина, но ему не хотелось есть недоспелые.

День сменился вечером, затем над Польшей воцарилась ночь. Ман-Кей был на грани истерики. Голодное ожидание было серьезнейшим испытанием воли. Шимпанзе подъел траву, обглодал листья с кустарника, среди которого прятался. Можжевельник был отвратительным на вкус, зато удалось немного обмануть желудок.

Эм Си долго не решался идти к магазину. В животе урчало, как в токарном цеху. Рэпер боялся, что этот звук, кажущийся ему громоподобным, обязательно услышат собаки. Потом афро-англичанин все же справился со страхом и прокрался к заветному домику.

К счастью, Марыся не закрыла узкую форточку. Человек в нее не протиснулся бы, а шимпанзе было в самый раз. Темные стекла окна с праздничной окантовкой из фольги тоже не были помехой, но Ман-Кей предпочитал сделать свое черное дело максимально тихо. К тому же он видел в каком-то фильме, что если разбить стекло, то заорет сигнализация, понаедет полиция на машинах с мигалками, начнется погоня, и преступник рано или поздно попадется. Эм Си не хотел доводить дело до столь драматичного финала. Вор ловко вскарабкался к форточке, скользнул внутрь.

Фрукты тут были, притом в широком ассортименте: апельсины, яблоки, бананы, киви – весь джентльменский набор. Ман-Кей уселся на прилавок и принялся пировать. Как он ел! В одной руке яблоко, в другой банан, рот набит, глаза навыкат. Пройдясь по магазину, шимпанзе выбрал бутылочку газировки и конфеты. Праздник продолжался.

Через час Эм Си лениво оттолкнул от себя лоток, наполненный огрызками и шкурками.

– Это подлинный рай. Yeah, all right! – выдохнул афро-англичанин, поглаживая тугой живот. Брюшко было круглое, будто Ман-Кей глобус проглотил.

Циркача клонило в сон, но разум говорил, что утром придут продавцы и настанет час возмездия.

Грабитель сунул последний бананчик в карман пиджака, взял в каждую руку по апельсину. Пройдясь вразвалочку по прилавку, Эм Си стал карабкаться в форточку. Цитрусы мешали, а выбрасывать их было жалко. Он кое-как залез на подоконник и принялся протискиваться в узкий проем. Голова и плечи прошли идеально, а вот загруженный пищей живот застрял.

Ман-Кей запаниковал, дернулся, потерял равновесие и стал вываливаться из форточки. Чтобы не шарахнуться головой о стекло, он инстинктивно расставил руки, уперся ими в раму. Вор не учел одного: свободно висящий на его шее массивный медальон в форме фунта стерлингов с размаху саданул по окну.

Стекло разбилось и с громким звоном осыпалось. Мгновением позже завизжала сигнализация – все-таки полоски фольги здесь были укреплены не для красоты. Проснулись и залаяли окрестные собаки.

Эм Си не по-детски перепугался. Кляня себя последними рэперскими проклятьями, он отбросил апельсины, принялся отталкиваться лапами от рамы, задергался, расцарапывая живот и спину, и высвободился с пятой попытки. Шимпанзе сделал в воздухе неуклюжее сальто, приземлился и припустил к околице.

В домах зажигался свет. Собаки, заливаясь исступленным лаем, рвались с цепей. Каждая норовила тявкать погромче. Люди выходили, громко переговаривались между собой.

Шимпанзе пулей ворвался в лес. Погони пока вроде бы не было видно, но Ман-Кею показалось, что лай приближается. Афро-англичанин остановился, пытаясь отдышаться. Бежать к бурундукиборгам было нельзя. Если собаки возьмут след, то Эм Си наведет их на друзей. Вот и покушал.

– Врете, не возьмете, – пообещал хуторянам Ман-Кей. – Запутаю, йо, не найдете. Останетесь в пролете, посмотрим, как запоете.

Он сноровисто полез на ближайшую осину. Предстояло воспользоваться обезьяньим способом передвижения. Прыгая с ветки на ветку, от дерева к дереву, Эм Си удалялся от места, где он оставил последние следы на земле. Звуки погони действительно становились громче.

Потом шимпанзе снова спустился наземь, долго петлял, нашел удобное дерево и спрятался в кроне. Теперь можно было спокойно переварить съеденное. Главное, не упасть и не захрапеть.

Когда долго себя жалеешь, постепенно начинаешь верить, что все вокруг – исключительно плохие и никчемные, а ты один-одинешенек такой белый да пушистый, и нет в целом мире существа, которое поняло бы тебя, горемыку.

Парфюмер Сэм настолько сильно сконцентрировался на обиде, нанесенной ему Ман-Кеем, что перестал воспринимать Колючего, Гуру, Петера и остальных зверей. Скунс сидел в дальнем овраге, куда, как на дежурство, приходили его друзья в надежде вернуть Парфюмеру интерес к жизни.

Кроме ежа со скунсом, попавшим в депрессию, пробовали говорить и кенгуру («Приятель, забудь! Пойдем побоксируем!»), и Серега («Сэм, если ты и дальше будешь сидеть в апатии, то я решу, что ты приболел. Это я тебе как санитар леса сказал»), и лошак Иржи («Поехали, покатаю!»). Петер целый день пытался расшевелить Парфюмера, напевая ему американские песенки. Колючий сам заметно погрустнел, ведь еж полагал, что уж он-то, закадычный друг Сэма, его развеселит.

На проказы, которые так нравились скунсу в тамбовском лесу, он не соблазнялся. Тогда Колючий притащил зажигалку, найденную возле входа в подземелье, и предложил Сэму:

– Давай спалим этот дурацкий лес к черту, а?

– А толку? – даже не обернувшись, проныл Парфюмер.

Ежу не хватало гитары. Любимый инструмент остался дома, на Тамбовщине, и Колючий запел а капелла, старательно имитируя хрипотцу:

 
Идет охота на слонов, идет охота
На серых хищников – матерых и слонят,
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
А вдоль дороги трупы с косами стоят.
 

– Такую песню испортил. А ведь она про нас, про волков, – проворчал Серега, по случаю забежавший проведать скунса.

– Ну, извини. Я сам скоро сяду рядом и надуюсь, как хомяк, – с горечью сказал Колючий.

– Оставьте меня, пожалуйста, – глухо пробубнил Парфюмер.

Еж поджал губы и удалился, Серега тоже.

Естественно, пан Казимир наорал на тракториста, проспавшего очередной набег диверсантов, а толку-то. Работники потеряли два часа, растаскивая завал. На сей раз он был меньше, но злоумышленник словно намекал: я слежу, я рядом.

Продолжился ремонт трактора. К полудню подогнали второй. Начальник стройки звонил в город, заказал еще щебня. Четыре самосвала прибыли в два часа дня, выгрузились, развернулись, гуськом поехали обратно.

Но теперь почти у самого выезда на проселочную дорогу просеку преграждало с полдесятка поваленных лесин. Дело в том, что пока длилась выгрузка, Михайло Ломоносыч прошелся мимо заранее заготовленных бобрами деревьев и слегка – по-медвежьи – задел их плечом.

Главный строитель был вынужден опять снять людей с дорожных работ и гнать их за километр, чтобы выпустить грузовики.

Потом на стройку заявился староста хутора.

– Сегодня кто-то из ваших ограбил наш магазин, – выдал он.

Пан Казимир раздраженно отмахнулся:

– А, это известная песня. Чуть что, сразу приезжие виноваты. Вы, добрый пан, лучше идите, разберитесь-ка со своими людьми. У меня и без вас проблем выше крыши.

– Следы ведут в лес, к стройке, – настойчиво сказал староста. – Правда, собаки потеряли его после моста, но направление недвусмысленно указывает на ваш объект.

– Не мелите чушь, уважаемый, – еще более нетерпеливо ответил начальник стройки. – Все мои рабочие ночуют в вагончиках. Вагончики стоят в вашей деревне, если вы запамятовали. На объекте ночевал всего один человек. Сторож.

– Что-то не очень он насторожил, судя по тому, что я тут увидел, – усмехнулся староста.

– Да, он проспал и будет наказан, – отчеканил пан Казимир, которого посетило озарение. – Кстати, теперь вы должны понять, что нам вредят именно ваши люди. Более того, они грабят ваши же магазины. А ведь лодки да скотину в округе начали воровать еще до нашего появления, не так ли?

– Так, – растерянно проговорил староста.

– В таком случае, всего доброго.

Начальник строительства оставил хуторского главу в глубокой задумчивости. Пану Казимиру и самому было над чем голову поломать. Начинать каждое утро с разбора завалов ему совсем не улыбалось. На протяжении всей дороги охрану не выставишь. Что же делать? Начальник улыбнулся. Очень просто: надо ввести график патрулирования просеки. Ребята могут сторожить по два часа за ночь. Прогулялся несколько раз туда-сюда, сменился, а потом и досыпай себе. Главное теперь перевезти вагончики к месту стройки.

Пан Казимир посмотрел на часы. Почти четыре.

«Вот леший, как поздно-то! – мысленно воскликнул он. – Ладно, дорога будет готова часа через два. Оставлять объект без присмотра еще на одну ночь – застрять еще на одно утро с уборкой. Ну почему этот несносный Гржибовский не разрешил нанять местных? Были бы сторожа! Ладно, хоть три вагончика, но перевезем».

Начальник строительства поставил рабочим задачу:

– Сегодня пашем допоздна, парни. Три вагона должны быть здесь. Восемь человек нынче ночуют на объекте. Будем сторожить, – и он рассказал про вахты.

Строители побурчали, но принялись за дело.

Когда грузовик подтащил на прицепе третью бытовку, в лесу уже разлились густые вечерние сумерки. Все нечеловечески устали, поэтому пан Казимир разрешил патрулировать дорогу и вагончики по одному, а не по двое. Первому сторожу начальник выдал газовый пистолет.

– Толку от него почти никакого, но бьет громко, – сказал Казимир. – Остальные услышат – прибегут на помощь. Если злоумышленников много, не геройствуй, беги к бытовкам.

Сделав все от него зависящее, глава строительства поехал в коттедж Гржибовских. Пан Казимир вымотался за этот бесконечный день не меньше рабочих.

А ночь была прекрасная, безоблачная, безмолвная, даже кузнечики закончили стрекотать еще засветло. Редкостной красоты ночка.

Звезды высыпали на черный небесный купол, словно алмазная пыль. Изредка пылинка-другая срывались и неслись вниз, чтобы догореть высоко-высоко, так и не коснувшись земли. Полная луна огромным блюдом выкатилась вверх, да так там и застыла.

Сторож, вернувшийся с просеки и теперь обходивший лагерь строителей, остановился, любуясь холодной красотой спутника нашей планеты. Луна, будто зацепившаяся за высокий остов замковой башни, сияла ровным сизоватым светом.

Вдруг сторожу помстилось, что на башне появился зверь – то ли волк, то ли большой пес. Человек с силой зажмурился, переждал яркие круги-фантомы, мгновенно вспыхнувшие в глазах, проморгался. Силуэт не исчез. Зверь поднял голову к луне – сторож был готов поклясться, что различил огромные клыки, торчащие из пасти, – и завыл.

Сначала вой был тихим, даже вкрадчивым, но через полминуты он усилился, заполнил пространство. Волны грустной монотонной песни стекали по склонам холма, холодили души всех, кто ее слышал. В этом долгом рассказе чувствовались вековая грусть, почти человеческая боль и недвусмысленное предупреждение о том, что старинная крепость находится под защитой могущественных сил.

Сторожа охватил озноб. Стуча зубами, мужик забежал в ближайший вагончик и накрепко закрыл дверь. Строители уже проснулись от разрывающего сердце воя. Кто-то испуганно вглядывался в окна, держась за одеяло, словно оно могло защитить от волка. Кто-то в тревоге вскочил, схватился за одежду, тут же бросил ее и метнулся к инструментам… Ну, вот он, молоток. А дальше-то что?

Смельчаки нашлись не сразу. А когда нашлись, зверь уже исчез.

– Истинно говорю, волк, – страшным шепотом рассказал сторож. – Прямо на фоне луны. Вон на той стене. Здоровенный, подлюка, таких не бывает!

– Ты его не обзывай, не зли, – проблеял один из работяг.

– Что вы, как девки-школьницы, – пробасил заместитель начальника стройки, суровый зрелый мужик. – Нету у нас в Польше волков. А если есть, значит, из зоопарка сбежал. Завтра позвоним куда надо, приедет кто надо и сделает все, что надо.

– Может, за ксендзом послать? – спросил сторож.

Он поверил в мистическое происхождение воющего кошмара.

– Обойдемся без священников. Прячься под одеяло, герой. Я спать не буду, покараулю, – пробурчал заместитель пана Казимира.

Разумеется, сразу никто не заснул. Мужики ворочались почти до самого утра, а когда заснули, настала пора подъема.

Начинался рабочий день, а мысли рабочих крутились исключительно около леденящего душу происшествия.

Часть третья,
в которой люди переходят к решительным действиям, а звери доказывают, что не лыком шиты

Глава 1

В канун «волчьей» ночки хутор жил бесконечными обсуждениями ограбления магазина. Сельчане были уверены, это дело рук строителей. Неприязнь к пришлым усилила бабка Дзендзелючка. Она рассказала, что пан Гржибовский прямо утверждал: брать местных жителей на работу отказывается, более того, считает их ворами и жуликами.

Эту эксклюзивную информацию пани Барбара выудила из разговора мужа с мальчиком Сигизмундом.

Парень, проснувшийся у Дзендзелюков, долго не мог сообразить, где он находится. Помог дед. Он, правда, умолчал о том, что Сигизмунда ему подбросили звери. Сказал, дескать, нашел его на пороге, и все.

Мальчик напряг память, но ничего не вспомнил, только голова разболелась. Отдавало почему-то в нижнюю челюсть, будто по ней сильно ударили.

«А ведь точно, ударили! – осенило паренька. – Так, давай-ка все по порядку. Я пошел на стройку, там услышал шум. Пошел на шум, увидел зверей! Потом отвернулся и – все».

– Извините, уважаемый пан, не знаю вашего имени. Меня зовут Сигизмундом, – произнес мальчик.

– А меня – пан Дзендзелюк. Этого вполне достаточно, – улыбнулся старик. – Вставай, позавтракай.

– Спасибо. Вы не поверите, я знаю, кто мешает строителям!

– Почему же не поверю? Поверю. – Пан Дзендзелюк потрепал Сигизмунда по плечу. – За столом поговорим.

Бабка выставила пироги и молоко. Мальчик уплетал за обе щеки, дед ждал.

– Благодарю вас, – сказал наконец Сигизмунд.

– На здоровье, малыш, – ответила пани Барбара. – Ты уж меня, старую, прости за любопытство, я не для себя стараюсь…

Пан Дзендзелюк многозначительно прочистил горло, но жена сделал вид, что не заметила намека.

– Так вот, – продолжила она. – У нас на хуторе все гадают, наймет твой папка хоть кого-нибудь из наших на работу или нет. Ты ничего не знаешь об этом?

Сигизмунд был сбит с толку. Оказывается, хозяева знают, кто он! Хотя чему тут удивляться? Это же деревня. Парень ответил честно, решив, что опытные Дзендзелюки распознают его неумелое вранье:

– Он хочет обойтись без хуторян, добрая пани. Он полагает, местные рабочие будут воровать. Простите, это его мнение, не мое.

– Да-а-а, – протянула старуха. – А наши-то лыжи смазали… Ладно, вы тут потолкуйте, а мне пора.

– Побежала новости соседкам сообщать, – хмуро сказал дед, когда пани Барбара стукнула дверцей калитки. – Папаню твоего теперь совсем невзлюбят. Так-то. А ты честный молодой человек. Брось, не красней. Ну, так кто бедокурит на стройке?

– Звери, – промолвил Сигизмунд. – В смысле, животные, пан Дзендзелюк.

К удивлению мальчика, старик ничуть не удивился и не стал говорить о больном детском воображении.

– И что это за животные такие?

– Мне кажется, я видел кабанов и медведя.

«Вон как, – озадачился пан Дзендзелюк. – Медведей здесь давным-давно нет, но и умных лис, бобров и енотов тоже сроду не наблюдалось. И получается, что я не подвинулся рассудком!» После общения со зверями у старика, конечно, появлялась мысль: уж не маразм ли это? Но сейчас перед ним сидел мальчуган, подтверждающий, что все происходит наяву.

– А кто меня ударил, я не рассмотрел, – произнес, помолчав, Сигизмунд. – Вроде бы кто-то крупный и ушастый.

– А изложи-ка всю историю по порядку, – попросил пан Дзендзелюк, и парень рассказал о своем ночном походе.

– Значит, ты не хочешь, чтобы старый замок снесли, да? – проговорил старик, когда Сигизмунд закончил.

– Нет. Это же памятник.

– В том-то и беда, что наша крепость не внесена в реестр охраняемых памятников. Невероятно, но факт. Потому твой отец и получил разрешение на строительство.

– Ну, вообще-то, все не так легко, – сказал мальчик. – Взяток он раздал немало. Я вот подумал, может, нам позвонить на телевидение? Репортаж о стройке, готовящейся на месте старинного замка, наверняка привлечет внимание ученых.

– Хм… Не так все просто, Сигизмунд, – промолвил пан Дзендзелюк, поглаживая выбритый с утра подбородок. – Я дал обещание, что замок не должны тронуть ни строители, ни репортеры, ни ученые. Эти руины должны остаться нетронутыми.

– А кому вы дали обещание? – поинтересовался парень.

– Тем, кого ты видел ночью, – сказал дед, и Сигизмунд поверил.

– Задача усложнилась, – пробормотал он. – Зато теперь я уверен, что не спятил.

– Или мы оба поймали ку-ку, – улыбнулся Дзендзелюк. – Ты лучше сегодня на стройку не лезь, особенно ночью. Тебе намекнули, чем это чревато. А завтра утром приходи ко мне. И думай, думай крепко, возможно ли остановить твоего отца.

Сигизмунд покинул дом стариков и весь день просидел дома, в коттедже. А пану Дзендзелюку спокойно поразмышлять не дали. К нему зашел староста.

Разговор получился странный и неприятный. Хуторской начальник обвинил деда в причастности к катавасии, приключившейся на стройке, ведь бабка разболтала о том, что он шатался в лесу, когда злоумышленники впервые повалили деревья. Потом староста намекнул на участие старика в грабительском набеге на магазин «У Марыси», наплел что-то о недавних кражах.

– Эх, пан староста, побоялся бы ты Бога, – покачал головой Дзендзелюк. – Этак я у тебя стану злым колдуном, который в перерывах между насыланием порчи на трактора и сочинением лесопильных заклинаний промышляет воровством через форточку. Не стыдно?

Полное лицо старосты стало пунцовым, глаза сощурились.

– А вот про ведовство ты не зря заговорил. Живете вы с женой неклюдами, особенно ты. Всю жизнь в лесу пропадаешь. Люди-то разное говорят. Старый ты, самый старый в округе, а бодрый и не болеешь. Нечистое, ой нечистое это дело!

– Двадцать первый век на дворе, а ты все суеверия собираешь. Что касаемо здоровья, так мне его Бог дал, потому что я и в самом деле не только в лесу часто бывал, но и худого людям не делал, – добродушно сказал пан Дзендзелюк.

Хуторской голова ушел рассерженный и смущенный. Его тоже можно было понять. Творится что-то непотребное, а виноватых нет.

Старик Дзендзелюк усмехнулся: «Дожил, в ведьмаки записали. Ну как они могли такую ересь обо мне сочинить?..»

День промелькнул в домашних хлопотах, ночью пан Дзендзелюк почти не спал, ворочался, думал. Ждал и не дождался лисы. Она была рядом, но пряталась – сейчас ее задачей была разведка.

Посреди ночи жалобно и трусливо завыли собаки, когда услышали Серегину песню.

Утром по хутору пронесся слух о волке. Но не только Серегиным воем была отмечена минувшая ночь.

Всякая обида рано или поздно проходит. Вонючка Сэм, он же Парфюмер, начал выбираться из ямы депрессии. Закатное солнышко засветило чуточку ярче, трава стала зеленее, а муравьи вкуснее.

Уже затемно скунс все же решился покинуть овраг и почапал на соседний холм, к замку. Очнувшись от черных мыслей, Сэм почувствовал укол совести. Его друзья были заняты обороной крепости, а он столько времени валял дурака! Но пока что эта мысль была похожа на проблеск одинокой молнии в сплошной грозовой тьме. Общее настроение американца все еще оставляло желать лучшего.

Выйдя на опушку, Парфюмер ахнул. Напротив развалин полукругом стояли деревянные вагончики на колесах. Сэм моментально подумал о цирке-шапито, откуда ему пришлось сбежать еще в Тамбове. Скунс не раз с грустью вспоминал свое артистическое прошлое, уютную передвижную клеть, прекрасную еду с витаминами. Последнее время гордецу Парфюмеру не хватало публики! Он был не так самолюбив, как Петер, но не отказался бы снова услышать гул одобрительных голосов и гром аплодисментов. А номер у него был захватывающий. Парфюмер катался на огромном шаре, по-человечьи ходил на двух лапах, играл в футбол с дрессировщиком и с разбегу прыгал сквозь горящий обруч. Эффектное выступление, тем более что скунсы – редкость на манеже.

Ему захотелось оставить все плохое в прошлом и начать жизнь заново! Цирк, гастроли, уверенность в завтрашнем дне…

Вот почему Сэм, не размышляя, двинулся к темным вагончикам. Ему и в голову не могло прийти, что в таких жилищах может располагаться кто-нибудь другой, а не цирковая труппа, и не смутило отсутствие лавины специфических запахов, характерных для шапито. Парфюмер не задался вопросом, что делает цирк в этой глуши. Вагончики, черневшие в густых ночных сумерках, сулили встречу со счастливым прошлым, и американец, измученный плохим настроением, поверил в невероятное.

Разочарование поджидало его за неплотно прикрытой дверцей первого же вагона. В тусклом свете лампочки перед глазами Сэма предстали ряды кушеток, на которых спали люди. Один из них храпел почти по кабаньи, но Парфюмер уже догадался: это рабочие-строители! Зверек застыл, опустив ушки, а его хвост безвольно лежал на пыльном деревянном полу.

Наконец Сэм развернулся, чтобы уйти, и тут увидел почти полную бутылку водки. Видимо, кто-то из рабочих выпил с устатку, поставил бутылку на пол, да так и уснул, забыв спрятать такое добро. Парфюмер сгреб ее в охапку и вышел из вагончика.

Во время глубокого расстройства можно сделать много глупостей. Точнее, делать их нельзя, но почти каждый норовит их натворить. Например, есть многовековое заблуждение, что алкоголь как-то решает личные проблемы того, кто его пьет. Причем чем больше выпьешь, тем быстрее исчезнут жизненные трудности. Они вроде бы и взаправду куда-то деваются, но на следующее утро возникают снова, более того, к ним добавляются жестокая головная боль и общая слабость тела, известные под названием похмелье. Выходит, и от закавык не избавился, и время потерял, и здоровью навредил. Все об этом знают, только не останавливаются, тянутся к бутылке.

Парфюмер Сэм никогда раньше не пил крепких напитков. Он заполз под вагончик, снял зубами пробку и приложился к горлышку. Длинный глоток закончился диким кашлем. Глотку зверька обожгло, резкий запах ударил в чувствительный нос, из глаз полились слезы. Сэму стало жарко. Он отдышался и глотнул еще. Терпимо. Можно было отпить и в третий раз.

Через минуту в голове Парфюмера стало светло. Он отбросил бутылку. Скунсу подумалось, что, в принципе, жить-то легко и просто! Он ощущал способность сейчас же подняться и совершить множество нужных, хоть и тяжелых дел. Теперь-то они были ему вполне по силам. Сэм поднялся с травы и устремился к цитадели.

Правда, это ему показалось, что он устремился. В реальности же скунс двинулся на подкашивающихся лапках вперед, но его тут же мотнуло в сторону. Парфюмер не упал исключительно оттого, что уперся боком в колесо вагончика.

– Не толкайся, – буркнул американец, топая дальше.

Отчего-то вспомнив о Ман-Кее, скунс мгновенно расклеился. Вернулись мысли, передуманные им за дни депрессии, стало запредельно грустно. Сэм жалобно всхлипнул. Жалко, жалко себя.

Он худо-бедно добрел до развалин, заполз под древний забор, где и забылся тягучим несчастливым сном пьяницы. Его не разбудил даже пронзительный волчий вой, переполошивший строителей.

Эм Си, весь день дремавший на дереве, очнулся к вечеру. Можно было топать к братьям-бурундукиборгам. Беспечный шимпанзе вытащил банан из кармана, перекусил и побрел к танцполу.

В ночь Серегиного сольного выступления Ман-Кею было суждено испытать самое острое разочарование в жизни. Он появился на гремящем и сверкающем танцполе затемно, радостно хлопая в ладоши и скандируя: «Хай, друзья, вот и я!», но никто ему не ответил. Наоборот, бурундуки брезгливо расступались, словно боялись коснуться афро-англичанина. Шершавый, заприметивший движение на дальнем краю толпы, подал музыкантам знак остановиться.

Музыка смолкла.

– Эй, йо, парни! Это же я, ваш друг! – весело крикнул шимпанзе, еще не чувствуя нового настроения бурундукиборгов. – Давайте отдохнем угарно! Чего вы умолкли вдруг? Я был в такой переделке, что просто не хватит слов. Чуть не попался на воровстве мелком, о чем вам поведать готов.

– Знаешь, Эм Си, нам почему-то неинтересно, где ты был. Был, и ладно. Вот иди туда, откуда явился. Правда, братья?