Текст книги "Мягкие зеркала (полная версия)"

– …Поэтому я так считаю.

«О чем это?..» – подумал Меф, отдыхая после изнурительного усилия.

– Спасибо, командор, мнение твое ценно, – поблагодарил Мстислав, как обычно благодарят председатели на командных советах. – Кто следующий? Говори ты, Рамон.

Длиннолицый рыжий Джанелла гибко повел плечами:

– Что говорить? Патрон сказал все.

– Личное мнение у тебя есть?

– Личное, безличное… Я существо общественное. На Обероне нам крупно не повезло, и точка. О чем говорить? Такова профессия десантника.

– Фаталист, – процедил Накаяма. Встряхнул гривой черных волос. – Фаталист и позер. Твое глубокое понимание специфики нашей профессии повергло Мефа в трепетное изумление, не так ли?

– Как всегда очень кстати и остроумно, – процедил Рам он, пародируя интонации Накаямы, – Аб, ты слегка опоздал к началу этого матча, и тебе еще предстоит разобраться, где чьи ворота.

– Рыжий кот, черный кот, кто их к черту разберет. – Бакулин нахмурился. – Ну-ка, брысь в разные стороны.

– Бакулин! – укоризненно сказал Асеев.

Мстислав оглядел всех по очереди.

– Перед нами пилот Меф Аганн. Наш друг, наш товарищ, участник нашей злополучной высадки на Ледовую Плешь. Мы – его десятилетняя боль. Ему важно знать, мог ли он сделать на Обероне больше того, что сделал. Начальник рейда ответил на это мотивированным «нет». Джанелла ушел от прямого ответа. Элдер помалкивает. Михайлов глазеет по сторонам, будто наша беседа его не касается. Хотите знать, что я об этом думаю?

Мстислав сказал, что он об этом думает.

Не чувствуя собственного дыхания, Меф пошарил пальцами у горла. В горле стоял плотный ком. Перед глазами качнулась мутно-серая дымка. Пройдет… Если не делать резких движений – пройдет…

Кто-то прокомментировал речь Мстислава:

– Сказано мало, но веско. Будто молотом по голове.

Дымка таяла, Меф увидел неприятно изменившееся лицо Рамона.

– Вот что… – тихо проговорил десантник. – Вы как хотите, а я изображать собой «десятилетнюю боль» не намерен. Не желаю, знаете ли, терять к себе уважение Мефа. Спектакль, который здесь затевают, считаю оскорбительной и глупой мелодрамой.

Бакулин сверлил Джанелла пугающе-пристальным взглядом белесых глаз. Юс наблюдал это все совершенно спокойно – так, словно ничего другого и не ожидал.

– Я думаю, Мстислав напрасно накаляет страсти, – сказал Михайлов. Стоя вполоборота к собеседникам, он с присущим ему снисходительным видом разглядывал Пятно. – По моему скромному разумению, Мефу не нужен ни суд, ни театр. На Обероне каждый из нас действовал сообразно обстановке. Меф не был исключением. Он сделал только то, что продиктовали ему обстоятельства.

– Не только, – возразил Накаяма. – Меф спас семерых. Кизимова, Симича, Нортона, Йонге, Винезе, Лорэ…

– И самого себя, – флегматично добавил Михайлов. – Меф был седьмым, но считает себя почему-то тринадцатым.

– Тринадцатым в нашей группе был Аб, – не упустил случая вставить Джанелла. – Ужасно несчастливое число.

– Нет, он сегодня несносен, – сказал Накаяма. – Мстислав, будем и дальше терпеть его? Или как?

– Или как, – без колебаний выбрал Бакулин.

Михайлов слабо усмехнулся. Теперь он глядел на Сатурн.

– Умники, – сказал Асеев. – Меф отдал бы жизнь за каждого из нас. Он и так стартовал в последнюю долю секунды. Оттягивал старт сколько мог, рискуя собой и теми, кого еще можно было спасти. Даже мой окрик не подействовал на него.

– Верно, Коля. – Михайлов смотрел на ботинки Аганна. – Мы с Джанелла толкуем о том же. Только другими словами. И еще мы толкуем о том, что именно об этом лучше не толковать. Мало ли иных тем?

– К примеру? – спросил Накаяма.

– Н-ну… не знаю… В известной мере это зависит от Мстислава. Ему доверили мы руководить беседой.

– Что до меня, – сказал Джанелла, – я предпочел бы приятную дружескую болтовню.

– Ты бы – да, – сказал Накаяма. – Любое дело ты готов похоронить под ворохом анекдотов. Тем более такое деликатное, какое выпало нам сегодня. А когда-то мы были все заодно…

– Ты… ты что предлагаешь? – резко осведомился Рамон.

Не отвечая, Аб смотрел на Бакулина.

Неловкая пауза. «Из-за меня!.. – в приливе стыда и раскаяния думал Меф. – Это я их заставил терзаться. Ради чего?! Я ведь не знал, что сегодня Юс не один!..» Встать бы и крикнуть: «Друзья мои дорогие, не надо!» Он не мог шевельнуться.

– Ладно, – сказал Мстислав. – Круг, я вижу, замкнулся на мне. Но я его разомкну. – Он обвел собрание недобрым взглядом. – Пусть каждый из нас пороется в памяти и честно выложит все. Ничего не утаивая.

Накаяма с недоумением:

– Что выложит, что?

Асеев обеспокоенно сделал движение головой, словно бы собираясь взглянуть на Элдера. Но не взглянул.

– То, что сам считает своей оплошностью, – догадался Джанелла.

– Не лишено… – проговорил Михайлов. – Но крайней мере, Аганну в этом смысле нечего вспоминать. Кто начнет?

– Может быть, Элдер?.. – неуверенно спросил Рамон.

– Элдер – лицо пристрастное, ему нельзя, – сказал рассудительный Накаяма. – Он все возьмет на себя. Пусть начнет командор.

Асеев потер ладонью подбородок.

– Начальником рейда был я – с меня и весь спрос.

Рамон посмотрел на Мстислава:

– Этого ты добивался?

– Стоп! – сказал командор, предупреждая готовую вспыхнуть полемику; открытые рты оппонентов захлопнулись. – Мы с вами одной крови, я тоже бывший десантник и наперед знаю, что вы хотите сказать мне и друг другу. Ну так вот… Предусматривать и предугадывать – моя профессия. Да, да, предугадывать, предусматривать н предчувствовать. Для этого, между прочим, и существует на космофлоте должность начальника рейда. Наша экспедиция носила характер спасательной операции, и дар предвидения был бы здесь особенно к месту. Но скажу откровенно: когда «Лунная радуга» подошла к Оберону и обнаружилось, что спасать некого, я растерялся…

– Мы все растерялись, – вставил Джанелла.

– Вы могли позволить себе эту роскошь, я – нет. С одной стороны, мне казалось весьма вероятным, что экипаж «Леопарда» предпринял попытку посадить рейдер на Ледовую Плешь, с другой – смущало полное отсутствие каких бы то ни было признаков этого. Теперь мне ясно, что признаки были. И даже, можно сказать, держал их в руках, но не видел… Дистанционная разведка, как вы помните, обстановку не прояснила, сброшенные на планетоид кибер-разведчики подтвердили: перед нами заурядная, закованная в многослойный ледяной панцирь водно-метаново-аммиачная луна. Ничего такого… подозрительного. Правда, умолкли два кибера, посланные на разведку центра Ледовой Плеши – ее странноватого Кратера. Но это никого не обескуражило, поскольку орбитальная локация показала, что Кратер довольно глубок, а на дне – хаотические нагромождения фигурного льда с громадными арками и полостями. Да и в первую очередь вас интересовал не Кратер, а тот участок Ледовой Плеши, где капитан «Леопарда» Пауль Эллингхаузер намеревался посадить свой рейдер…

– Район А, – уточнил Михайлов, – Кстати, на однообразных просторах тарелки Ледовой Плеши этот район, по-моему, решительно ничем не выделялся. Те же светлые желваки надпанцирных наледей, тот же обломочный материал…

– Увы, все мы были загипнотизированы однообразием. Сравнивая переданную с борта «Леопарда» видеозапись Ледовой Плеши с оригиналом, я так и полагал, что разглядываю оригинал и его портрет. Это была моя первая и, очевидно, главная оплошность. Нельзя сказать, чтобы я совсем не уловил некоторой разницы в мелких деталях, но ничтоже сумняшеся отнес это на счет иного ракурса обзора, иных условий освещения… Словом, мне изменила моя интуиция.

– Неубедительно, – сказал Джанелла.

– Почему?

– Все мы видели эту видеозапись. Уж и не знаю, какого класса интуицией надо было тебе обладать, чтобы действительно уловить «разницу в мелких деталях» между портретом и оригиналом.

– И я так думаю, – сказал Накаяма. – Качество «портрета» оставляло желать лучшего.

– То же самое можно сказать и о качестве моего анализа видеозаписи, – рассеянно заметил командор. – И поскольку главное осталось для меня в тени, я так или иначе не мог уверенно контролировать оперативный механизм экспедиции. Дела, стало быть, шли самотеком, а мне мерещилось, что ситуация у меня в руках… Я был убежден, что «Леопард» не садился на Оберон, и ожидал, от десанта лишь подтверждения этого. Предусмотрительности и чутья мне хватило только на то, чтобы заставить вас до начала основной десантной операции пощупать Ледовую Плешь ступоходами «Казаранга». Да еще удалось навязать участникам первой разведпосадки – Бакулину и Аганну – два непременных условия: ни при каких обстоятельствах не покидать кабину драккара одновременно и стартовать при малейшем намеке на… пусть даже кажущуюся опасность. Разведавангарду Элдер не придавал большого значения и, к сожалению, оказался прав.

Все невольно повернули головы в сторону Элдера.

– Нет, командор, – подал голос Бакулин, – условий было три. Ты забыл сказать, что запретил нам обследовать Кратер. Пренебреги мы запретом – многое наверняка прояснилось бы.

– Ценою двух человеческих жизней, – заметил Асеев. – Наверняка.

– Двух, – согласился Бакулин. – Не шести, а только двух. И в этом все дело.

– А я… – проговорил Накаяма, сдвинув к переносице брови, – я имел неосторожность думать, что камикадзе давно успели выплатить свой варварский долг. По крайней мере, очень на это надеялся.

– Правильно, Аб, – сказал Элдер. – Мстиславу следовало бы немедленно извиниться перед Асеевым.

Мстислав подумал и выдал свой вариант извинения:

– Извини, командор. Я, вероятно, не прав, но остаюсь при своем… пусть даже ошибочном мнении.

Элдер нахмурился, но промолчал. Остальные тоже молчали.

– Протестую! – спохватился Рамон. – Бакулин становится в позу героя.

– Неправда, – сказал Мстислав. – Я ничего не имею против героики, но сегодня мы обсуждаем профессиональные ошибки.

– Не надо, – возразил Михайлов, – не передергивай. Профессиональная ошибка – далеко не то же самое, что оплошность. Как профессионалы мы действовали грамотно. Другое дело – много ли было от этого проку. Никто ведь не виноват, что на Обероне прошлый опыт нам не пригодился и что действовали мы там практически вслепую. По-моему, тот, кто расшибает себе лоб в темноте, не восклицает: «Виноват, это профессиональная ошибка!» Уж скорее: «Ах, чтоб тебе провалиться!!!»

– …И в специальных случаях проклятие тут же сбывается, – не преминул дополнить Джанелла.

Оценивая реплику, Леонид показал Рамону поднятый над кулаком большой палец. Ни на кого не глядя и словно бы нехотя (так умел беседовать только он) продолжил:

– Профессиональных ошибок не было, и копий по этому поводу ломать не надо. А разговоры на уровне «чутье обмануло, интуиция подвела» лично меня угнетают. Есть в них этакая поэтическая неподвластность здравому смыслу. Я понимаю, Коля, зачем ты сочиняешь сказки про свою должность, но ведь на самом-то деле поэзии в ней с гулькин нос, а остальное – суровая проза. Должность начальника рейда на спецкораблях нужна УОКСу для того в основном, чтоб было с кого спустить шкуру за неудачную экспедицию, и это для нас не секрет. И никто из нас всерьез не поверит, будто мы вляпались в оберонскую западню потому, что на проклятущем том планетоиде ты не сумел быть «чувствительнее» меня или «интуитивнее», скажем, Рамона. Дело-то совсем в другом!..

– И ты, конечно, знаешь в чем, – вставил Бакулин.

– Представь себе, знаю. Это несложно. Мы вляпались потому, что не могли не вляпаться.

– Всех удовлетворяет мнение Михайлова? – спросил Бакулин.

– Да, – ответил за всех Накаяма. – Леонид прав, это действительно просто. Мы угодили в оберонскую западню именно потому, что за этим туда и пришли. Кому в самом деле нужны десантники, которые отсиживались бы на орбите в комфортабельных каютах «Лунной радуги»?..

– А вот кстати, – сказал Леонид, – вырваться из западни без потерь нам помешала смелость. Будь у нас повадки пугливых газелей – все обошлось бы как нельзя лучше. Потому что спастись можно было только немедленным бегством. Паническим, если хотите. Дело решали секунды. Но нот, десантник так не умеет. Сразу бежать без оглядки его не заставит никакая дьявольщина – сперва он должен взглянуть ей в лицо. Годы тренировок и приобретенный опыт научили нас быстро ориентироваться в любой обстановке и молниеносно парировать внезапные удары – если их вообще можно парировать. Одному мы не научились: молниеносно драпать. Вдобавок Асеев и Элдер не могли себе позволить драпать впереди всех, и выдержка командиров соответственно подействовала на подчиненных. Пяти упущенных минут оказалось достаточно. – Михайлов развел руками. – Ведь никто не ожидал никакого подвоха от заурядного планетоида. Особенно после того, как разведавангард в шагающей соковыжималке под названием «Казаранг» безнаказанно попирал ступоходами зловредное ледорадо…

– Ты прав, Леонид, – прошептал Меф бесчувственными губами, не слыша себя и не надеясь, что его услышат другие. – Но прав и Мстислав: лучше бы мы с ним погибли в разведавангарде.

* * *

…«Казаранга» он посадил в трех километрах от Кратера. Сажал без особых предосторожностей, быстро, применив маневр «лоу-спид». Это чтобы в точке финиша надолго не зависать в облаке пара над кипящими лужами грязи, растопленной жаром тормозных струй. Быстрых посадок он не любил, но иначе на лед не сядешь. Иначе на льду будет сидеть не машина, а вмерзшее в грязь, совершенно беспомощное, слепое, белое в пушистой шубе изморози чучело…

* * *

Он помнил все, что было связано с разведавангардом на Обероне. Каждую мелочь. Помнил так ясно, будто это происходило вчера… Нет – сегодня, сейчас!..

ДРАККАР В ПРИЦЕЛЕ

Прикосновение к планетоиду было жестким: приняв на себя двенадцатитонную массу, пронзительно взвизгнули амортизаторы ступоходов, катер низко просел и, едва не ударившись днищем, подпрыгнул. Медлительный многометровый отскок-перелет на макушку выпуклой наледи. Второе касание. Ступоходы чиркнули по гладкой поверхности. Когти фиксаторов на ступоходах, брызнув фонтанами ледяного крошева, резко притормозили движение – машина развернулась боком, застыла. Стремительный «лоу-спид» с отскоком десантники называют «птичий рикошет», «кайт-рибаунд». «Птичий рикошет» был выполнен с, блеском.

– Приехали, командир, – сообщил он Бакулину, поднимая стекло гермошлема. – Оберон, Ледовая Плешь.

– Правда? Мне показалось – Луна, Море Спокойствия, – Мстислав тоже поднял стекло и, как это делают десантники сразу после посадки, отстегнул привязные ремни и защелки-фиксаторы (кроме защелки на правом бедре чуть выше колена, которую в любое мгновение можно открыть ударом ребра ладони).

Горошина миниатюрного Солнца висела в черном небе низко над горизонтом, и тени Ледовой Плеши были длинные, острые и очень густые, как ночные тени на неровной местности, озаренной лучами сильных прожекторов. Кинжалы теней указывали в сторону Кратера, которого, впрочем, отсюда не было видно, хотя с макушки ледяного нароста, где застыл «Казаранг», обширная равнина просматривалась необыкновенно далеко. Рядом, метрах в двадцати от наледи, пучилось живописно подсвеченное облако пара, похожее на растрепанный, почерневший сбоку кочан капусты гигантских размеров. Место в облаке, откуда выпрыгнул катер, легко можно было определить по ярко-белому, охваченному полукружьем радуги пятну усиленной конденсации снежной пудры.

– Замечательный ты пилот, Меф, – признал Бакулин. – Тебе на рукав бы «дикую кошку» – да в наш отряд.

– Обойдусь цивилизованным альбатросом. Ну и… что дальше? Куда прикажешь?

– А дальше нам следует осмотреть район А по диаметру.

– Хотел бы я знать, где тут диаметр…

– Бери правее градусов на тридцать к направлению теней, – посоветовал Бакулин, включив автокарту маршрутного сопровождения. – Ошибемся – старшие товарищи нас с орбиты поправят.

– Поправим, – пообещал голос Элдера. – На следующем витке. А сейчас не теряем надежды услышать доклад командира.

Мстислав вынужден был доложить о посадке строго по форме.

Элдер одобрил:

– Молодцы, элегантно провели «кайт-рибаунд». Пояса оптических преобразователей от снега свободны, даже отсюда видно: изображение у вас – как сквозь чистое стекло… Что ж, это кстати. Пройдите километра два, осмотрите район, пока мы тут все подготовим для основного десанта. Салют!

– Салют. Меф, дай шпоры нашему ослику.

– С удовольствием. Но куда?..

Бакулин махнул рукой куда-то вперед. За горизонт опускалась светлая черточка хорошо видимой среди звезд «Лунной радуги».

Плавно покачиваясь на ходу, «Казаранг» зашагал под углом к частоколу теней. Было слышно, как с хрустом вонзались в пористый лед когти фиксаторов, поскрипывали амортизаторы и щелкали тяговые сердечники электромускульной системы ступоходов.

Ледовая Плешь, которая под черным небом издали имела вид гигантского светлого продырявленного посередине диска, густо усыпанного осколками цветного стекла, вблизи являла собой хорошо освещенное боковым светом мрачновато-хаотическое нагромождение крупных и мелких обломков грязного льда. За исключением смолистой черноты теней и ярчайшей белизны небольших по площади участков, припудренных метановым и водно-аммиачным снегом, все краски этого промерзшего насквозь ландшафта были довольно блеклыми. Правда, некоторые трещины и раковистые вывалы сильно поврежденной (если не сказать – изуродованной) коры ледового панциря, отдельные глыбы и языки щебнеподобного крошева обращали на себя внимание желтоватой и даже йодистой окраской. Но преобладали грязно-зеленые, серые и сизые расцветки деталей рельефа. Надпанцирные наледи были светлее: грязно-белые, бледно-желтые и синевато-белесые. Он старался придерживаться этих застывших многоярусными складками натеков когда-то выдавленной из трещин жидкости – шагать «Казарангу» здесь было легче. Время от времени далеко впереди что-то сильно блестело – точно расставленные на местности зеркала. Сколы льда?.. Поразительно контрастный по освещенности мир.

Встречались наледи, забавно похожие на замысловато вылепленные пирожные. Встречались похожие на обычные замерзшие лужи. И встречались ни на что не похожие. А иногда машина словно бы оказывалась на зимней выставке ледяных и снежных сооружений развлекательного назначения. Столбы в виде оплывших свечей, согбенные таинственные фигуры под белыми покрывалами, гроты, гигантские белые раковины с невероятно длинными шипами, арочные виадуки на изумительно тонких опорах… Как-то не верилось, что эти архитектурно-художественные шедевры Дальнего Внеземелья всего-навсего результат выдавливания из недр Оберона фонтанов глубинной жидкости. В вакууме струи фонтанов, попятно, сначала вскипали, как гейзеры, затем стекленели на лютом морозе диковинными изделиями. Вдобавок все это происходило в условиях очень слабого, а потому весьма споспешествующего монументально-художественному творчеству ноля тяготения. На фоне черного неба ледяные изваяния и конструкции выглядели необыкновенно декоративно. Хотелось остановить машину и в молчаливой неподвижности долго разглядывать ледовую фантасмагорию. Было в ней что-то притягательно-колдовское, пугающе-гипнотическое… Словно заглянул невзначай по ту сторону дозволенного.

– Клянусь Ураном, «Леопард» здесь никогда не садился, – пробормотал он.

«Казаранг» монотонно поскрипывал, брал пологий подъем вдоль плоскодонной ложбинки. Мстислав промолчал. Наледь была припорошена снегом. Ложбинка упиралась в громадную (высотой, пожалуй, в пятиэтажный дом) ледяную «арфу») с тремя пушистыми от инея «струнами». Сразу за «арфой» ложбинка выравнивалась и проходила среди смехотворно тонких, сосулькообразных опор грандиозной эстакады.

«Арфа» была очень красивая, жаль было ее разрушать, но узость прогалины между «струнами» не позволяла драккару проникнуть сквозь изящную эту конструкцию, но задевая бортами пушистых столбов, а обход был не слишком удобен. Заскрежетало слева, хрустнуло справа – и путь к эстакаде открыт.

– Ты замечательный пилот, Меф, – повторил Бакулин. – Но ты не десантник. Останови-ка драккар.

«Казаранг» послушно остановился.

– А в чем дело?

– Сейчас увидим.

Дно ложбины всколыхнула судорога обвала, машина вздрогнула. Осколки рухнувшей «арфы» защелкали по ступоходам, днищу, корме. Он посмотрел в зеркало и истратил взгляд неприятно белесых, словно выцветших глаз командира. На левом виске гермошлема Бакулина пульсировал пурпурный огонек.

– Ты вперед смотри, – сказал Бакулин.

Впереди, медлительно разваливаясь на куски, величественно оседала гигантская «эстакада». Продолжительная судорога многотонного обвала поколебала, казалось, всю округу, на поверхности дна ложбины выступила трещина.

– Ну и чего особенного? – сказал он. – Я двадцать раз успел бы стартовать. Да еще успел бы выспаться перед стартом.

Мстислав не ответил. Несколько минут они выжидали, пока машина перестанет вздрагивать, прочно улягутся крупные глыбы и осядут стеклянистые снопы осколков. Над местом впечатляющего крушения «эстакады», вызванного падением «арфы», ширилось окруженное тройным радужным гало искрящееся облако ледяных кристалликов. Без «эстакады» и «арфы» неуютно стало под черным небом, пусто…

– Сколько мы уже протопали? – спросил Мстислав.

– Километр по прямой. Дальше пойдем?

– Конечно. А почему ты об этом спросил?

– Только и развлечений, что падающая с неба архитектура… – Он вздохнул.

– Тогда неважные наши дела. Десант – не забава.

– Дальше будет все то же. Сам видишь, здесь «Леопард» не садился. Или не видишь?

– Странное это существо – пилот-десантник! – удивился Бакулин. – Дисциплинированное, осторожное, терпеливое.

– Кто-то минуту назад говорил, что я не десантник.

– По сути. А по функциям – хочешь не хочешь… Кто просил тебя переигрывать Накаяму в тестах на быстроту реакции?

– Думаешь, здесь пригодится моя реакция? – Он рассмеялся.

– Постучи о керамлит, – сказал Бакулин.

– Нет. Я не настолько суеверен. И не обязан. Я не десантник.

– Постучи, – повторил Мстислав.

– Пожалуйста. – Он стукнул в блистер. Посмотрел на ярко-алый с белыми полосами рукав своего неописуемо роскошного «Шизеку», сказал: – А вот ваши «Витязи» и «Шизеку» – это действительно экстра-класс. Мускульные усилители, автоматика, логика, прыжково-тормозные движки… Комфорт, гигиена. Чувствую себя витязем в тигровой шкуре. Век бы не вылезал. Очень удобно.

Больше всего ему нравились оптические репликаторы гермошлема: совершенно не ощущаешь перед глазами лицевого стекла. После «Витязей» и «Шизеку» все корабельные скафандры (даже новейшие «Снегири») казались изделиями прошлого тысячелетия.

– В тигровой шкуре, как это ни странно, удобнее всех чувствуют себя тигры, – заметил Мстислав. Хлопнул пилота по правой руке, ткнул пальцем в перчатке куда-то в сторону: – Глыбу, похожую на ламантина, видишь?

– Мне бы чего-нибудь попроще, – возразил он. – Я никогда не видел ламантина.

– Тюленя видел?

– Продолговатая глыба с «головой»? Вижу.

– Прямо на нее!

«Казаранг» сошел с наледи, двинулся к намеченной точке. Левее глыбы блеснуло светлым металлом ковыляющее на паучьих ножках изделие рук человеческих…

– Призраки бродят по Оберону, – заметил он. – Узнаю твоих подопечных по изящной походке.

– Сбрось атмосферу, – распорядился Бакулни. Опустил стекло гермошлема, ударом руки открыл защелку. Преувеличенно весело пошутил: – А вдруг чужой!

Явно надеялся встретить здесь кибер-разведчика с клеймом на панцире: «Принадлежность рейдера „Леопард“. Ну-ну…

Чтоб выходящий воздух не откладывал лед в клапанах, он сразу открыл гермолюк. Взрывная декомпрессия так рванула вздутием гибкие сочленения скафандра, что взбрыкнули все четыре конечности. Мстислав улетучился вместе с воздухом; в кабине сгустилась морозная дымка и тут же осыпалась снежной пудрой.

И вот наконец он увидел в натуре знаменитый «кенгуру» лунных десантников: Мстислав наклонно взмыл вперед и кверху и ловко, быстро приоберонился перед носом наукообразного автомата. При очень слабой силе здешнего тяготения целенаправленную стремительность и точность прыжка могла обеспечить лишь встроенная и скафандр ПТУ (прыжково-тормозная установка). Десантнику мало уметь пилотировать катер – надо еще быть пилотом собственного скафандра!

Серебристо-голубой «Витязь» с ярко-синими катофотами, синими и пурпурными огоньками на удлиненном к затылку гермошлеме, плечах, локтях, коленях смотрелся возле беспорядочного нагромождения крупных глыб необычайно эффектно. И даже грозно. Как боевая машина инопланетян. Или, по крайней мере, как тяжело вооруженный спэйссоулджер – солдат какой-нибудь бессмысленно агрессивной центральногалактической цивилизации, придуманной на телевидении (ироническая аббревиатура: БАЦ). Солдат БАЦ мирно склонился над автоматом-разведчиком и дал ему понюхать выдвинутый из рукава блестящий стержень. Кибер обнюхал предложенный предмет, в восторге подпрыгнул на месте, жизнерадостно помигал разноцветными огоньками и гордо загарцевал на тонких ножках куда-то по своим разведывательным делам – так, во всяком случае, это выглядело со стороны. Бакулин вернулся в кабину, пробормотал:

– Гермолюк можно не закрывать, – пристегнул защелку к бедру. – Принадлежность рейдера «Лунная радуга»…

– Без атмосферы неуютно, – попробовал он возразить командиру (пилоты-рейсовики не любят работать в разгерметизированных помещениях).

– Атмосфера?.. – В голосе Бакулина зазвучали веселые нотки. – Нет! Теперь уже до самой «Лунной радуги» ты носа из-под стекла не высунешь!

– Орбита вновь приветствует экипаж «Казаранга», – вклинился голос Элдера. – Что у вас происходит?

– Бунт на борту, – ответил Бакулин, смеясь. Коротко доложил о результатах разведки, о выходе на поверхность. Добавил: – Пилоту неуютно без общего контура герметизации. Требует атмосферу.

– Меф, – позвал Юс, – на кой черт тебе понадобилось нюхать аммиак?!

– О чем ты? – удивился он. – Какой аммиак?

– Который Мстислав притащил на геккорингах своих башмаков. Там кругом полно замерзшего аммиака. Растает – без специальной дезодорации кабины не продохнешь от зловония!

– Ладно, Юс, он все уже понял, – сказал Мстислав. – Нам как, осматривать этот район до конца? По-моему, бесполезно.

– А ты чего бы хотел?

– Получить разрешение на свободный поиск.

– Нет. И Асеев против. Бесспорно, Кратер интересен во всех отношениях, но ведь «Леопард» туда не садился. Или ты считаешь Эллингхаузера идиотом?

– Я считаю его гением. Так гениально исчезнуть…

– Это – Внеземелье, Мстислав. Вдобавок – Дальнее.

– Вот именно. А вы, гении поиска, не хотите нам дать каких-нибудь десять – двенадцать часов на обследование Кратера.

– Когда заложим фугас, по сейсмограмме Ледовой Плеши узнаем о Кратере больше, чем дал бы ваш рискованный спуск в преисподнюю. Вы свое дело сделали.

– Да, «проверено, мин нет».

– Вот за это спасибо. А искать, где подорвался рейдер, придется, видимо, в других уголках системы Урана… В общем, короче: разрешаю вам дойти до Кратера. Для видеозаписи. Но соваться в кальдеру не разрешаю. Ждите нас в южной зоне района А. К началу десанта орбитальный мост связи будет уже задействован, и перед посадкой «Циклона» мы вас окликнем. Салют!

– Салют. Меф, сделай ослику доворот по курсу.

– Как пойдем? Ступоходами или на флаинг-моторах?

– Ступоходами. Время есть. Может, встретим по дороге что-нибудь интересное…

По дороге их сопровождало неиссякаемое разнообразие форм монументальных украшений над панцирных наледей, но вряд ли Мстислав относил к понятию «интересное» именно это.

Ближе к воронке Кратера – меньше хаотических нагромождений крупных глыб, больше наледей и участков, усыпанных щебнеобразным крошевом; «Казарангу» стало легче передвигаться. Казалось, драккар давно идет под уклон. Однако истинный уклон, когда он действительно начался, не преминул заявить о себе резким снижением освещенности льда, сгущением теней и наконец их полным слиянием с разлившимся до самого горизонта морем тьмы. Судя по автокарте, до обрыва в кальдеру оставалось более километра, но машину пришлось остановить. Дальше идти можно было бы только с включенными фарами.

Освещенный солнцем, точно прожектором, противоположный склон Кратера выглядел как золоченая полоска далекой песчаной косы, приподнятой над гладью ночного моря, в мертвых водах которого не отражалось ничего… Ну абсолютно ничего не отражалось на неподвижной этой аспидно-черной поверхности – ни звезд, ни позолоты несуществующих дюн иллюзорной косы. Далеко вправо и далеко влево линия береговой кромки необыкновенно контрастно была обозначена цепочкой озаренных прожектором-солнцем нерхушек ледяных куполов, ровно подрезанных снизу уровнем черной воды. Эффектно смотрелись фантасмагорические фигуры заледенелых фонтанов на материке, еще эффектнее – вдоль берега; но совершенно ошеломительно выглядели все эти белоснежные или полупрозрачные, как подсвеченное стекло, «столбы», «колонны», «арфы», «эстакады», «сосульки наоборот», «букеты», «раковины» и «грибы» в непроницаемо-темных просторах мертвого моря. Как обындевелые полузатопленные фрагменты руин искусственных сооружений. Или как полуобнаженные во время отлива фрагменты колоссальных скелетов вымерших сверхдиназавров. И надо было сделать над собой усилие, чтобы освободиться от гипнотической власти грандиозного миража и вместо мертвого ночного моря увидеть, вернее, почувствовать затемненную до полной невидимости пустоту планетарною провала.

Настигнутые врасплох живописными чарами Оберона, разведчики оцепенело всматривались в декорированную светлыми колоссами тьму. Первым очнулся Бакулин. Тихо спросил:

– Ближе нельзя?

– Можно. С фарами. А надо ли?..

Минуту молчали.

– Да, – подумал вслух Бакулин, – не надо… Могут быть осыпи.

– Мстислав, как думаешь… с какой стати возникла здесь эта веселенькая пропастишка?

– Кратер? Бери шире. Спроси, с какой стати возникла здесь Ледовая Плешь?

– На этот вопрос пока ни один селенолог не знает ответа.

– Что верно, то верно. Когда они там подсчитали, сколько энергии надо, чтобы содрать с Оберона и утащить куда-то к чертовой бабушке сегмент ледяного панциря величиной с Ледовую Плешь, руками развели.

– Это мог быть взрыв упавшего астероида.

– Взрывом такой мощности Оберон развалило бы на куски.

– Ну… не один взрыв – несколько.

– В любом случае поверхность планетоида за пределами Ледовой Плеши была бы завалена горами обломков. Куда подевался обломочный материал? Куда вообще подевались содранные с Оберона миллиарды тонн грязного льда?

– Н-да…

– Меф, у нас из-под носа, можно сказать, кусок луны украли. Событие серьезное. Даже в масштабах Солнечной Системы. А мы с уважением смотрим в какую-то яму.

– В какую-то! Тридцать километров в диаметре, глубина – без малого десять.