Текст книги "Остановите земной шар! Я хочу сойти!"

Эльф, стоявший на камине, снял со своей головы подсвечник, соскочил вниз, протиснулся между нами и начал шептать нежные, ласковые, необыкновенные слова, помогая мне. Слова были гортанные, воркующие и горячие. Это был совершенно непонятный язык, может древнегреческий. Но она, видимо, прекрасно его понимала (зимними вечерами эльф обучил её) и шептала мне в ответ незнакомые звуки, от которых я задыхался.

Нет! Энергия у человека берется не от пищи. Энергия берется от любви! И, чем сильнее любовь, тем выше энергия. В эту ночь мы растранжирили запас энергии, достаточный космическому кораблю, чтобы долететь до Венеры. Вообще-то, мы долетели до Венеры и без ракеты. И планета любви принимала нас, как родных. Все свои прелести, все тайные уловки раскрыла нам. Провела по всем тропинкам. Ни одной не оставила про запас. И, истощившись, наконец, ласково отпустила.

Мы были на грани обморока, когда серый ненастный рассвет заглянул в окна, осветив тусклым мертвящим светом наши усталые тела, посреди разбросанной в беспорядке одежды. С трудом оторвавшись друг от друга, мы упали рядом. Пролежал я недолго и, когда пришёл в себя, было почти светло. Она лежала в той же позе, уже порозовевшая и снова прекрасная. В комнате было тепло, но серый утренний свет обмораживал. Зябко поеживаясь, я встал на колени, взял её на руки и понёс в спальню. Сжавшись у меня на руках, она стала вдруг такой лёгкой, тихой, беззащитной. И снова грустной. В необъятной кровати, под таким же огромным одеялом, она казалась маленькой кошечкой. Как бы играя, хищно потянулась, обняла меня, поцеловала в щеку и тут же уснула, положив мне голову на грудь. Сначала я боялся потревожить драгоценный сон, но не смог долго сдерживаться и через минуту спал.

И приснился мне удивительный сон. И был он ярче, чем явь.

Стою я у подножия огромной-преогромной, уходящей за облака, в самое небо, снежной горы. Гора крутая и скользкая. И ещё много, таких же, как я, стоят у подножия этого великана. И вдруг, как по команде, мы все начинаем карабкаться вверх. Лезть страшно, трудно, холодно. Многие срываются, скатываются вниз и пропадают в темноте. А я всё ползу и ползу. Сколько времени прошло… Год? Вечность? Но вот уже виден верх! Ещё немного! Там даже есть кто-то. Меня там ждут. Ещё последние, самые страшные, усилия. Я хватаюсь за кромку снега на верхней площадке. Невероятным усилием подтягиваюсь. Сон не пускает, тянет за пояс, за ноги. Пытаюсь вырваться. Вот уже половина туловища перевалилась через край. Хватаюсь ногтями, зубами, лбом, носом за снег… Вырываюсь. И вот я наверху! Даже звёзды не выше. Невыразимая радость охватывает меня. Я победил! Я протягиваю руки к небу…

…И просыпаюсь. Незнакомая комната. Полумрак. Белая спальня. Рядом никого. Радость уходит, как вода из ванны. В кресле, аккуратно сложенная, лежит моя одежда. От вчерашнего беспорядка ни следа. Эльф на камине, под свечами, не моргнет. Амуры окаменели. Молчат, отвернувшись. Я судорожно одевался, чувствуя себя непрошеным гостем. Эйфория прошла. Ночь кончилась. Умерла сказка. Болело плечо. Что-то неприятное плавало в воздухе.

Я увидел её на секунду раньше. Она сидела на кухне, за столом. Снова элегантная, изящная, ухоженная, но холодная. Лицо было напряжено и задумчиво. И, хотя оттенок вчерашней грусти мелькал дымкой в её глазах, что-то новое появилось во взгляде. Видно было, что она тяготится нашим положением, пытается скрыть это, побороть себя и, увы, не может.

Увидев меня, она улыбнулась. Снова ласково и нежно. Солнышко зажглось над столом.

– Позавтракай. – Сказала хозяйка и указала на стол. Всё было готово. Я сел. Кусок не лез в горло. Она смотрела на меня, не отрываясь. В глазах были слёзы. Это было прощание. Стараясь ничего не понимать, я, не поднимая головы, давясь булочкой, как мог беззаботно спросил:

– Когда мы увидимся? – Лучше бы я молчал. Она сидела, схватившись руками за стул, как бы удерживая себя. Слегка раскачивалась вперед и назад. Когда я заговорил, остановилась, всё так же глядя на меня. Помолчала ещё. Потом покачала головой и качалась всё время, пока говорила.

– Мы больше никогда не увидимся! – В её голосе было не столько страдание, сколько тоска и обречённость. Она не шутила. Но, Боже мой, чего бы я не дал, чтобы это оказалось шуткой или кокетством. В комнатах зазвонил телефон. Было девять часов. На улице лил проливной дождь. Никак не мог проглотить слюну. Пересохло горло.

– Не понимаю. Объясни! – Хрипло просипел я. – Всё, кажется, было так хорошо. И сон…

– Да! Да! Сон! Всё только сон! – Прошептала девушка, подняв заплаканные глаза. – Уходи! Уходи! Я прошу тебя. – Вдруг, почти закричала она. – Я не могу ничего тебе сказать. Может, ты поймешь сам. Уходи! Я больше не могу! Не мучай меня! – Её трясло. Губы побелели. Голова опустилась на руки, сложенные на столе. Послышался сдавленный стон. Я стоял перед окном, закрыв глаза. Слушал дождь. Любовь умирала во мне. Как больно!

– Я приду вечером. – Выдавил, ошеломлённый этим концом, и выбежал на улицу. В первую же минуту вымок до нитки, не видя ничего и не чувствуя. Пустой и холодный побрёл домой. Ни мысли, ни чувства, ни боли даже не было во мне. Всё оплыло, остыло, испарилось. Вода текла по телу, как по водосточному желобу, не останавливаясь.

Город был серый и грязный. Облупленные, покосившиеся дома. Разбитые, замусоренные, кривые улицы. Отравленная вода. Жалкие, бедные, отчаявшиеся людишки. Бегающие даже не в поисках счастья, любви или, хотя бы, зрелищ. А просто Хлеба!

Уныние, страх и тоска, тоска, тоска! Пока шёл домой, раза три чуть не попал под какие-то мчащиеся, дымящие колымаги. Наконец, спустился в свою мастерскую-подвал и, кажется, даже не закрывая дверей, выпил два или три стакана вина, свалился на свою скрипящую старую раскладушку и вывалился в сон. Как в пропасть, упал в другую жизнь.

А там солнышко светило ярко-ярко, как в этой жизни никогда не бывает. И не пекло, и не слепило, а только нежно-нежно грело и ласкало. И я был ребенком, но ребенком, прожившим миллионы лет. Всё знающий, всё переживший, но ребенок. Вокруг было всё, как и положено во сне – зелёная трава, синее море, цветы до неба. А небо…, как море. Вокруг много-много качелей и много-много детей. И ни одного взрослого нигде. И все умеют летать и летают с цветка на цветок, с качелей на качели. И хороводы, и песни, и музыка, и смех. И любовь! И много других планет рядом. Но между ними не Космос страшный и чёрный, а такое же голубое небо.

Но Космос всё-таки есть. Он немного дальше, в стороне, куда никто даже и не смотрит. И планеты там есть. Тоже чёрные, мрачные. И что там интересного? Но нет! Любопытство не даёт спокойно дышать, радоваться жизни. Ну что же там?! И вот увидел я, беззаботный летающий мальчик-кудряш, как откуда-то, из глубины Космоса, через всю страшную в пропастях, вулканах, шрамах и ловушках планету, идёт бесконечный, не останавливающийся ужасный поток каких-то кошмарных безликих то ли людей, то ли бурдюков. Ни волос у них нет, ни ушей. На всей голове лишь огромный рот и маленькие мышиные глазки. А в глазах ни воли, ни мысли, ни чувства. Только тупая обречённость и покорность судьбе. Одежды на них нет. И поэтому видны страшные уродливые тела, похожие на обрубки ливерной колбасы, только с такими же руками и ногами. И всё это гниёт. Кожа прозрачная, как пузырь и видно, как внутренности – мясное желе, жидкое и хрящеватое, переливается внутри. Вот-вот прорвет кожу и выльется всё. Но нет, не прорывает. И идут они, идут, идут. Мрачно, тяжело, монотонно и страшно. Не разговаривая, даже. Только бормочут что-то про себя.

И, вспомнить страшно, едят сами себя. Безропотно и тихонько. Даже не ловят, а просто возьмут кого-то среди себя, разорвут тихонько и едят, не спеша. Привычно и жутко. И никто не сопротивляется. А страшнее всего то, что есть у них спасение. И все они знают его. Всего-навсего-то, перестать кушать друг дружку. Но нет ни воли, ни желания спасаться. Нет искры в глазах. А голод – не тётка. Вот и продолжают брести и едят, едят…

А, если кто-то со стороны прикоснется к ним, то становится таким же. И так мне их жалко стало, как родных. Хоть плачь. Подлетел к ним, кричу: «Люди! Остановитесь! Одумайтесь! Куда идёте? Там дальше ничего нет! Я видел. Остановитесь!» – Вдруг, как бросится на меня сразу целая куча этих пузырей, откуда только прыть взялась! А крылья-то мои, как во сне бывает, и не тянут. Отпрянул от них, закричал страшно и, чувствую, лечу…

Но летел недолго – с раскладушки упал. Ударился головой, не почувствовал. За окном снова ветер, как с цепи сорвался, деревья ломает. Дождь. Я лежал на обшарпанном полу, в темноте. Одетый. Из открытых дверей дуло. Что-то стучало. Прошло пару минут, пока я сообразил, что это форточка бьётся, как птичка в клетке. Встал. Посмотрел на часы. Восемь. А уже совсем темно. Господи, как тошно. Как беспокойно. Куда же мне надо было идти? Никак не вспомнить. Да и зачем?! Там так холодно, сыро, грязно…

Я бегал по мастерской, как зверек. То у окна постою, то снова сяду на раскладушку. И снова, к окну. В девять, наконец, сломался. Как груз с плеч сбросил. Схватил плащ и выскочил в дождь.

Через полчаса, или скорее, был у её дома. Ноги дрожали, сердце выскакивало из груди. Почти, как вчера, но не так. Во рту пересохло. Дошёл до второго этажа, дальше ноги отказали – не могу. Страшно. Схватился за перила, начал помогать себе руками. Стал перед дверью, облокотился о косяк – ни туда, ни сюда. Так бы и простоял ночь. Только слышу, дверь внизу хлопнула.

«Ну, решайся, братишка!» – сказал сам себе и нажал кнопку звонка. Не было слышно, как с той стороны кто-то подошёл, только от дверей повеяло холодом. Лязгнул засов, грохнул замок, взвизгнула цепь. Дверь чуть-чуть приоткрылась. Я и так стоял ни жив, ни мёртв, а тут и вообще, всё во мне оборвалось. Из-за двери выглядывал мужчина лет сорока, или меньше. Вернее, выглядывали его брюшко, усики, носик, лысинка и жирные губки. И шныряли пуговки-глазки. Он был в пижаме и тапочках. Всё такое сладенькое, липкое, хитренькое, настороженное. Я стоял перед ним мокрый, бледный, взлохмаченный. Всё понимал и ничего не мог сказать. Он осмотрел меня осторожно и спросил тоненько:

«А вам кого? Товарищ!» – при этом чуть прикрыл дверь.

– Не знаю! – Только и смог выдавить я.

– Не понял! Что вам нужно?! – Уже испуганно затараторил он и ещё больше прикрыл дверь. Я заглянул ему через плечо. Там было тепло, темно и тихо. Из этой темноты, я чувствовал, на меня смотрят. Смотрят в последний раз!

– Извините! Я, кажется, ошибся! – Сглотнул я, резко развернулся и пошёл вниз. В голове была только одна дурацкая мысль, я даже улыбнулся. Как же её зовут?… Я ведь не знаю даже её имя! И теперь не узнаю никогда. А, может, так и лучше. Легче будет забыть. Как смешно! Слёз не было.

С тех пор прошло много лет. Я ничего не забыл. Каждый вздох помню. Каждый шепот. Как вчера. Столько всего забыл, а это помню! Но, иногда мне кажется – а может, всё-таки, всё это был сон?! Только сон! Наваждение какое-то. Мне, иногда, такие странные сны снятся!

1973–1994

ТЕАТР

Театр гудел. Зрителей было в несколько раз больше, чем могло вместить огромное пространство этого необыкновенного зрительного зала. Да и всё в этом удивительном представлении было необыкновенно, начиная от актёров, сцены, кулис, зала, режиссера, автора и, заканчивая самым незаметным, а то и, случайно попавшим сюда, зрителем. Всё было ново и удивительно. Нигде и никогда в истории зрелищ не происходило ничего подобного.

Зрители, торопясь занимали места. Глаза напряжённо были устремлены на сцену. Артисты, прощаясь, готовились к выходу. И, хотя никто из них не знал ни одной реплики и ни даже самого сценария хотя бы приблизительно, все были уверены в успехе. Такое зрелище не могло провалиться.

Опоздавшие зрители, всё ещё прибывающие издалека, занимали свои места. Театр замер в ожидании. И вот, наконец, за рампой вспыхнул свет. Актёры вышли на сцену…

Действие первое

ЛЕСНАЯ КРАСАВИЦА

Бешеный бежал легко и свободно. Мощное молодое тело легко преодолевало любые препятствия. Он, как птица, перепрыгивал огромные рвы, нагромождения поваленных деревьев, уворачивался от веток и суков. Охота была лёгкой и приятной. Он бежал в треть силы, зная, что добыча никуда не денется. Сила, опыт и ловкость придавали уверенность молодому телу и не было в вечном и бескрайнем лесу зверя или птицы, могущих соперничать с ним. А уж, что касается ярости и отваги – то тут ему уступал даже вождь племени, его отец. Не зря, ещё в детстве его наградили таким звучным и страшным именем.

Тот, за кем он охотился, так же легко двигался впереди. Между деревьями, не в состоянии скрыться и убежать, мелькало жёлтым пятном облачко длинных белых волос. Женщины его племени были черноволосы, черноглазы, смуглы и приземисты. Все, без исключения, молодые девушки племени хотели нравиться Бешеному. Они, не прячась, откровенно и призывно смотрели ему в глаза, с вожделением любуясь его атлетическими формами, напоминающими тело молодого тигра.

Сегодня, с утра, он вышел на звериную тропу, выслеживая молодого оленя. Опытный охотник двигался крадучись, по еле заметному следу, легко помахивая огромной суковатой палицей. Острый звериный запах раздражал и манил его. Вдруг, что-то заставило насторожиться. Звериное чутьё подсказывало, что рядом есть какое-то существо. Он пригнулся, прячась за огромный поваленный ствол и замер. Стараясь не выдать себя, переждав ещё немного, потихоньку выглянул из-за своего укрытия. В просвете между деревьями, в небольшой ложбине, скрытое густым кустарником, он увидал маленькое, совсем круглое лесное озеро. Вода в нём казалась чёрной, несмотря на яркий солнечный день. На поверхности плавали большие голубые цветы с жёлтой серединой. И между ними гордо и грациозно, почти не двигая длинными шеями, скользили несколько прекрасных белых лебедей. Но, самое главное, они совсем не боялись, купающуюся между ними, девушку.

Она плавала, брызгая водой во все стороны, фыркая и смеясь. Она то кружилась в воде, то ныряла, то дельфином выпрыгивала над водой почти полностью. И большим белым птицам это, очевидно, нравилось. Они, не спеша, плавали вокруг прекрасной лесной феи, тихонько что-то курлыкая друг другу, вторя её радостным крикам.

Бешеный, забывшись, ещё больше высунулся из своего укрытия. Он часто бывал в этих местах, находящихся довольно далеко от их стоянки, и не раз проходил мимо этого озера, даже купался в нём. Но такую женщину он видел впервые. Откуда она здесь взялась?! Никаких племен, ни дружеских, ни враждебных, в этой стороне леса не было. Может быть, какой-то бродячий табор? Они иногда проходят мимо в погоне за стадами бизонов.

Юноша с удивлением рассматривал ничего не подозревающую купальщицу. Она тоже была совсем молода. И всё в ней было не таким, как у знакомых ему подруг. Никогда в их племени не встречались такие высокие женщины. Даже представить было трудно, что ноги могут быть такими длинными, стройными и красивыми. Вся она была вытянута вверх, как стебелек. Её тонкое лицо, с серо-зелёными огромными глазами, удивляло своей живостью и весельем. У них так никто не смеялся. Но больше всего поразили Бешеного её длинные-длинные, ниже пояса, густые и совершенно жёлтые с красноватым отливом, волосы. Даже мокрые, они удивляли своим солнечным цветом. Девушка, резвясь, мотала головой из стороны в сторону и струи воды радугой разлетались, срываясь с волос, образуя над ней невиданное, сверкающее в ярком свете, сияние. Это был фейерверк молодости, красоты и веселья.

Потрясенный гигант замер на месте, уже полностью высунувшись из своего укрытия. Он стоял, раскрыв в удивлении рот, любуясь редким зрелищем. И вдруг страшная палица, наверное, впервые в жизни выпала из его могучей руки, хлестко ударившись о дерево.

Очнувшись, Бешеный пригнулся и замер. Но было поздно. Девушка, может быть, не услышала бы ничего, но его выдали чуткие лебеди. Они мигом привстали на воде, захлопали крыльями и тревожно загоготали.

Белокурая фея, вздрогнув, обернулась и, даже, почти ничего не увидев, рванулась к противоположному берегу. Она тоже была истинное дитя своего леса. Вода мешала бежать, но озерцо было совсем небольшое, а длинные ноги отталкивались от земли упруго и сильно.

Что-то звериное моментально сработало в мозгу Бешеного. Ещё мгновение назад, он не собирался делать этой женщине никакого зла, но увидев убегающую фигуру, включил инстинкт охотника автоматически. Из-за дерева выскакивал уже не ослеплённый совершенной женской красотой застенчивый юноша. Это был беспощадный и жестокий охотник-воин. Выносливый сильный и быстрый. Одним словом – Бешеный.

Дичь бежала быстро и уверенно. Она прекрасно ориентировалась в этом лесу и почти не оборачивалась. И охотнику пришлось бы намного сложнее настигать её, если бы не чудные белые волосы беглянки. Они мелькали среди деревьев маленьким солнышком, манили и дурманили. Ноздри преследователя раздувались, глаза горели, губы были плотно и зло сжаты. В своей стремительной гонке он даже не давал себе труда обминать молодые деревья, а, играючи, сбивал их под корень своей страшной палицей, а то и просто, на лету, валил грудью.

Расстояние между бегущими сокращалось с каждым прыжком. Девушка прибавила темп и, казалось, могла бы бежать ещё быстрее, но лес стал густеть. Мешал кустарник и глубокие рвы, в которые ей приходилось спрыгивать и потом выбираться по, иногда, отвесным краям. Бегущий за ней охотник просто перепрыгивал их, как небольшие лужи.

И вдруг лес оборвался. Они выскочили на огромную поляну, протянувшуюся далеко-далеко. В конце её поблескивала река. И это была спасение. Девушка плавала, как рыба и под водой могла быть как угодно долго. Черноволосый дикарь тоже хорошо плавал, но, всё же, вода не была его стихией.

Они одновременно увидели реку. Светловолосая красавица вскинулась, как летящая птица. Шаги её сделались длиннее, ноги почти не касались земли. Волосы развевались, как крыло лебедя. Расстояние, на некоторое время, начало расти, но ужасный гигант, заметив это, оскалил зубы и хриплое рычание вырвалось из его ритмично поднимающейся груди. В несколько шагов он догнал свою жертву и побежал рядом. Ему достаточно было только протянуть руку, но он сделал иначе. Оттолкнувшись от земли, он, как ласточка, падая на грудь, в полёте достал её и, подсекая, схватил за ноги. Ни слова, ни крика не вырвалось из её плотно сжатых губ.

Уже катаясь по земле, сопя и рыча от удовольствия, Бешеный смял, заломал руки и не выпускал свою жертву ни на миг. Она, молча, отбивалась от этого могучего зверя, кусала, царапала его, выворачиваясь, как змея. Но силы были слишком не равны. Борьба длилась совсем недолго. Огромные волосатые руки скрутили бедную жертву, согнули хрупкое, но сильное тело, как речную камышинку. Она в ужасе закрыла глаза, чтобы не видеть страшного звериного оскала и, искажённых похотью, глаз насильника. Лицо обдало прерывистое, тяжёлое и горячее дыхание. Хватка слегка ослабела.

Воспользовавшись этим перерывом, не переставая уворачиваться от упругой твёрдой плоти, упиравшейся ей то в живот, то в ноги, девушка высвободила правую руку, просунула её вниз и, изловчившись, схватила своего обидчика за страшную конечность, торчавшую у него между ног. Гигант на секунду замер, руки судорожно разжались.

Вырываясь из смертельных объятий, лесная красавица изо всех своих, совсем не маленьких сил, рванула, одновременно давя и выворачивая с корнем неподатливый горячий комок. Что-то мерзко треснуло и хлюпнуло в ладони. Бешеный отшатнулся на миг, яростно выпучив глаза.

На этот раз охотничий инстинкт сработал в бывшей жертве. Она моментально воспользовалась мгновенной слабостью нападавшего и вонзилась острыми зубами в его беззащитную шею. Рванула головой. Струя алой крови, брызнув, залила лицо. Уже вскакивая и снова чувствуя себя свободной, она с радостью услышала за спиной запоздалый страшный всхлип и стон. Погони не было.

Злорадная усмешка искривила её исцарапанное, нежное лицо и гортанный торжествующий крик вырвался, наконец, из искусанных, окровавленных губ. Она победила и снова была свободна, как птица! А теперь скорее к реке.

Кровавая пелена застилала глаза поверженного воина. Волна страшной боли и тошноты тяжёлым камнем ударила в голову. Сворачиваясь в одуревший от обдавшего вдруг жара узел, он одной рукой схватился за то, что ещё недавно было предметом его мужской гордости и силы. Другой, по привычке, нащупывал на земле неразлучную дубину. Ничего не видящие глаза вылезали из орбит. Из горла вырывались глухие булькающие хрипы, заливаемые потоками крови из порванных горловых вен.

Рука сама нащупала оружие. Многолетняя привычка преодолевать боль и звериная сила воли, помогла на одно мгновение побороть дурноту. Взор очистился. Что-то маячило и мелькало перед глазами.

Неимоверным усилием Бешеный сосредоточился и увидел убегающий к реке длинноногий силуэт. Белые волосы венком разлетались вокруг головы. Она двигалась, не спеша и не оборачиваясь. Во всей фигуре ощущалось превосходство и пренебрежение.

Ярость, знакомое страшное чувство, всегда овладевающее им в минуты охоты или особой опасности, чувство, ощутив которое в этом огромном человеке, даже медведи уходили с тропы, волной вскипело в нём. Это была последняя вспышка угасающего могучего организма. Как молния взметнулась рука и страшный снаряд, со свистом рассекая воздух взлетел за своей последней жертвой. Проследить за полётом у Бешеного уже не хватило ни сил, ни жизни. Он скалой рухнул в траву и замер. Последнее усилие убило его.

За мгновение до этого, победившая беглянка, ощутив какой-то ужасный импульс, обернулась, вздрогнув всем телом, и в этот миг неотвратимая месть настигла её. Бешеный был лучшим воином своего племени. Он никогда не промахивался при жизни. Не промахнулся и после смерти. Удар пришёлся прямо в лоб. Чудная светловолосая головка разлетелась, как орех и из неё во все стороны брызнули лохмотья серо-водянистой массы, похожей на окровавленную капусту.

Охота закончилась, был вечер. Недалеко от берега реки лежали два молодых мёртвых тела. В небе парили коршуны.

* * *

Первое действие закончилось. Зрители молча покидали зал, ожидая, когда подготовят следующий. По замыслу авторов, каждое новое действие происходило в новом зале, с новыми декорациями. Только сцена и артисты оставались те же.