Текст книги "Вурдалак"

15

Владимир с облегчением вздохнул. Это была совершенно незнакомая ему очень бледная барышня лет двадцати пяти. У нее был остановившийся, отрешенный взгляд, суженные зрачки, как бывает при употреблении опиума, морфия. Теперь Владимиру стало понятно, почему ничто не говорило о том, что в изоляторе находится барышня, почему она не звала на помощь – доктор Топалов держал ее под воздействием наркотиков! Для лечения психических заболеваний наркотические средства широко использовались, вот только Владимир сильно сомневался, что в данном случае это делалось с разрешения самой больной или, если она недееспособна, ее опекунов. Уже то, что пребывание барышни в отделении скрывалось, говорило о нечистоплотности намерений в отношении нее. Необходимо было срочно во всем разобраться, пока сюда не примчался доктор Топалов и не устроил грандиозный скандал! В том, что он не будет посыпать голову пеплом, а пойдет в наступление, возможно, при поддержке адвокатов, Владимир не сомневался. Он взял барышню за руку, которая оказалась ледяной, пульс едва прослушивался.

– Кто вы? Как сюда попали? Назовите свое имя! – безуспешно задавал вопросы сыщик.

Владимир напряг память, вспоминая лекции по фармакологии, – надо было как можно скорее нейтрализовать действие наркотика. А время шло!

– Немедленно принесите аппарат Гаусмана[22]22
  Капельница, название по медицинскому каталогу 1910 года. В то время использовались капельницы разных конструкций, так, например, еще была капельница доктора Черногубова.


[Закрыть] и раствор Рингера[23]23
  Многокомпонентный физиологический раствор на основе дистиллированной воды, в то время включал соли натрия, калия и кальция в определенных пропорциях.


[Закрыть], два флакона по 300 мл! – жестко приказал он санитару Даниле.

В палату опасливо заглядывали два других дежурных санитара.

– Это больная доктора… – попытался возразить Данила, но тут сыщик, отметая любые возражения, грозно рявкнул:

– Делай, что тебе доктор приказал!

Самолюбие Владимира потешило то, что его величают доктором, но уже в следующее мгновение он был занят только больной. Данила принес аппарат на вращающейся деревянной подставке, с двумя флаконами раствора Рингера, от которых отходили короткие резиновые трубки, соединяясь в трехходном кране, от которого шла длинная резиновая трубка, заканчиваясь иглодержателем с иглой «Рекорд». Перетянув предплечье резиновым жгутом, он с некоторым внутренним трепетом взялся за иглодержатель – до этого он никогда не вводил иглу, здесь этим занимались фельдшеры. А сейчас перед ним было непростое задание – ввести иглу человеку, находящемуся в беспамятстве. И ко всему прочему, он не был уверен, что его действия помогут привести барышню в сознание. На тонкой, хрупкой руке барышни едва были заметны вены, и по ней было видно, что ей неоднократно ставили капельницы и делали уколы. Прогнав страх, Владимир твердой рукой сделал прокол вены и ввел иглу, барышня, видно, этого даже не почувствовала, так как никак не отреагировала. Потянулось время, сыщик Лифшиц то и дело нетерпеливо доставал из кармана часы и посматривал на них, но молчал.

На исходе второго флакона раствора Владимир заметил, что барышня постепенно приходит в себя. Неожиданно она открыла глаза, теперь ее взгляд стал более осмысленным, и в нем читался испуг. Она было дернула рукой с иголкой, но Владимир был начеку и удержал руку. Посчитав, что капельница уже сделала свое дело, Владимир мягко сказал:

– Лежите спокойно, я сейчас вытащу иглу. – И тут же проделал это ловким движением, очень довольный тем, что все у него получилось.

– Кто вы? Что вам от меня нужно? Зачем вы мучаете меня? – в отчаянии слабым голосом прошептала барышня.

Сыщик решил, что она готова отвечать на вопросы.

– Я полицейский, вот мой жетон, – произнес он доверительным тоном. – Как вас зовут?

– Меня? Даша… Где я?

– Вы в больнице, в психиатрическом отделении, куда вас поместил доктор Топалов. Он вам знаком?

– Топалов – чудовище! – с отвращением воскликнула девушка.

– Как вы здесь оказались? Вы дали согласие на госпитализацию?

Девушка разрыдалась, содрогаясь всем телом. Владимир понял, что сыщик больше ничего не добьется от нее, пока она не успокоится.

– Я введу барышне успокоительное, и примерно через полчаса она сможет отвечать на ваши вопросы.

– Ждать мы не будем, надо действовать! – воинственно воскликнул Лифшиц. – Похоже, тут мрачная история, и неизвестно, чем все это может закончиться! Я немедленно еду к следователю, затем мы отправимся к прокурору, а вы оставайтесь здесь и держите все под контролем. Жаль, что барышня не сообщила свою фамилию, но ничего – позже узнаем.

– Она в шоке, – пояснил Владимир.

– Не оставляйте ее без присмотра и никого к ней не допускайте! – еще раз проинструктировал сыщик Владимира и не забыл о санитарах: – Эй вы, шельмы! Выходит, вы все знали и молчали?! Неукоснительно исполняйте приказы господина доктора, авось вам это зачтется в суде!

Сыщик уехал, санитары разбежались по углам, в палате с девушкой остался только Владимир. Вдруг девушка, до этого лежавшая на боку, спиной к нему, быстро перевернулась на спину и пристально посмотрела на Владимира. Теперь она мало была похожа на бедную запуганную жертву вероломного доктора.

– Прошу вас, дайте мне воды! – попросила девушка.

Владимир встал, кликнул санитара и велел ему принести воды. Вскоре тот вернулся с графином с водой и стаканом. Когда Владимир налил воды в стакан, она сделала пару глотков и отставила стакан.

– Меня зовут Дарья Ефимовна Бушкова. Мой отец сахарозаводчик, он вас щедро отблагодарит за то, что вы меня спасли от этого чудовища.

– Мне ничего не надо, я рад, что смог вам помочь.

– Вы не представляете, что он делает с больными! Вот, смотрите! – Девушка вдруг открыла рот, сунула туда пальцы и вытащила обе челюсти. Ее лицо сразу изменилось, стало старушечьим.

Владимира передернуло от омерзения.

– Он удалил мне все зубы, все до одного, – прошамкала барышня и, отвернувшись, вернула челюсти на место. – Мне нужно уехать домой. Найдите извозчика, – очень спокойно произнесла Дарья, словно с ней не произошло ничего необычного.

– Дарья Ефимовна, вы должны дождаться приезда прокурора и следователя, им обязательно надо с вами поговорить. Ваших родных поставят в известность, и они приедут за вами. Одной вам не следует ехать, вы очень слабы.

– Видимо, я в вас ошиблась, – все так же спокойно, без эмоций, произнесла девушка. – Вы, верно, надеетесь получить щедрое вознаграждение от доктора? Но мой отец и я будем гораздо щедрее.

– Мне не надо никакого вознаграждения, я просто пытаюсь помочь вам.

– Но что вами движет?

– Человеколюбие, я врач и дал клятву Гиппократа.

– Вы врач?!

– Да, и работаю в этой больнице.

– Любопытно… Так вы меня не отпустите?

– Вы абсолютно свободны, никто не собирается удерживать вас здесь силой, но вам обязательно надо поговорить с прокурором и следователем. Они должны вскоре приехать.

– Все равно я чувствую себя пленницей, – произнесла девушка и, протянув руку к стакану, вдруг резким движением столкнула его с тумбочки. От неожиданности Владимир проводил его взглядом до пола, где тот разлетелся на осколки, и в то же мгновение его голову пронзила ужасная боль, словно на нее свалился потолок…

Сознание медленно возвращалось к Владимиру, лежащему на кровати в изоляторе. Здесь было полно людей, и они что-то оживленно обсуждали. Он не мог разобрать ни слова, у него было ощущение, что уши плотно забили ватой. Ужасно болела голова, прикоснувшись к ней, Владимир нащупал плотную повязку. Напрягшись, он с трудом приподнялся и сел на кровати. Он сглотнул и стал лучше слышать, различать голоса. Владимир обвел взглядом палату, узнал доктора Нестеренко, следователя Катасонова, сыщика Лифшица. Напротив него на кровати сидел холеный мужчина в дорогом сюртуке и с любопытством обводил взглядом присутствующих.

– Пришли в себя? – воскликнул взбудораженный Катасонов, бросив взгляд на Владимира. – Как это понимать, Владимир Иванович? Что с вами произошло и где находившаяся здесь барышня? Куда она подевалась?!

– Не знаю, – со стоном произнес Владимир. – Внезапно в голове словно граната разорвалась. Не знаю, что это было.

– Это как раз известно, милейший Владимир Иванович. Барышня, а может, кто-то другой, саданул вас графином по голове, и тот, не выдержав соприкосновения, разлетелся на осколки. Санитар обнаружил вас здесь без сознания, с окровавленной головой.

Владимир снова дотронулся до раскалывающейся головы и попытался сосредоточиться:

– Барышня стояла там, графин находился на тумбочке, рядом с ней, так что ударить им никто, кроме нее, не мог… – Владимир явно был озадачен. – Графин был полон воды – тяжеловат для барышни в таком состоянии! Казалось, что после пережитого сил в ней совсем не осталось.

– Получается, вы чем-то не угодили этой барышне. Как ее имя, откуда она? Вы не поинтересовались у нее?

– Дарья Ефимовна Бушкова, дочь сахарозаводчика. Порывалась немедленно отправиться домой.

Катасонов нахмурился:

– Ефим Бушков, сахарозаводчик? Не знаю такого.

Мужчина в сюртуке, сидевший на другой кровати, рассудительно произнес:

– И мне он неизвестен. Предполагаю, барышня назвалась вымышленным именем. Спрашивается, какой резон ей, освобожденной полицией, убегать при таких обстоятельствах?

В комнату заглянул санитар Данила, уже более уверенный в себе, и произнес:

– Приехали-с заведующий отделением, Геннадий Львович, и доктор Топалов. Они-с просят господ в кабинет Геннадия Львовича, где будут даны все пояснения.

Господа вышли в коридор, но когда Владимир попытался пойти за ними следом, санитар не дал ему этого сделать.

– Геннадий Львович распорядились, чтобы вы находились здесь и не мешали своим присутствием и вздорными выдумками, – едко произнес он, окинув лекаря злющим взглядом – мол, из-за тебя вся эта кутерьма!

Лифшиц услышал слова санитара и успокоил Владимира:

– Не волнуйтесь! Я там буду и расскажу, как все было, им не удастся выкрутиться!

«Хотелось бы в это верить», – подумал Владимир, и у него возникло плохое предчувствие.

16

Предчувствие Владимира не обмануло. Когда следователь и сыщик вернулись в изолятор в сопровождении заведующего отделением, у них уже было другое настроение.

– Оказывается, сударь мой, натворили вы тут делов! – раздраженно произнес Катасонов. – Возомнили себя сыщиком и придумали невесть что, напраслину возвели на уважаемых людей! Господин Топалов решительно настроен против вас и желает привлечь вас к ответственности за поклеп и вмешательство в его врачебную деятельность, ведь это могло иметь весьма плачевные последствия!

– Бучу подняли! – поддержал своего начальника Лифшиц. – Господин следователь поверил вам, господина прокурора дома побеспокоил, уговорил сюда приехать. А тут такой пассаж! Нехорошо вы поступили, Владимир Иванович!

– Ты тоже хорош! – окрысился следователь на своего помощника. – Не смог сразу разобраться!

– Виноват-с, господин следователь! – вытянулся в струнку Лифшиц.

Владимир почувствовал, что закипает.

– О чем вы говорите?! Здесь барышню удерживали насильно, под воздействием наркотиков! – Владимиру вспомнилось, как девушка вытащила изо рта челюсти и превратилась в старушку. – С ней творили чудовищные вещи!

Заведующий отделением осуждающе покачал головой:

– Владимир Иванович, вы берете на себя функции, не сообразные своим обязанностям, знаниям и опыту! Вы работаете у нас без году неделя на должности младшего лекаря, по сути, только начинаете вникать в специфику нашей работы, и поэтому вам не было позволено самостоятельно лечить больных. Не имея опыта и необходимых знаний, вы набрались смелости делать самостоятельные выводы! – Геннадий Львович побагровел от возмущения. – Вы чрезвычайно заносчивы, горды и себялюбивы, именно поэтому вы не удосужились обратиться ко мне, когда у вас возникли вопросы, а устроили здесь буквально цирковое представление, оторвав от работы уважаемых людей! – Геннадий Львович почтительно кивнул следователю. Затем его голос набрал еще большую силу: – Если бы вы сразу обратились ко мне, я бы вам все пояснил! Во-первых, находившаяся здесь Елизавета Топалова, – Геннадий Львович с удовольствием отметил, что у Владимира от удивления вытянулось лицо, – да-да, она является младшей сестрой господина Топалова и находится здесь официально, на основании письменного заявления опекуна – все того же господина Топалова! Стоит ли мне называть причины, по которым господин Топалов не хочет, чтобы о болезни его младшей сестры, признанной недееспособной, стало широко известно?

– Я не знал, что у доктора Топалова есть сестра. Слышал только, что он заботится о больной матери, – сказал Владимир. – Но ведь, с ее слов, брат подвергал ее чудовищным истязаниям! Удалил зубы…

– Елизавета психически больна, и между тем, что ей видится и что происходит на самом деле, существует огромная разница. Она находилась на излечении в американском госпитале, где доктор Топалов работал ассистентом у доктора Коттона[24]24
  Генри Эндрюс Коттон (1876–1933) – американский психиатр, медицинский директор госпиталя в Трентоне, штат Нью-Джерси, с 1907 по 1930 гг. Считал, что психические заболевания вызывают инфекции, попадающие в мозг через десны. Поэтому больным удаляли вначале зубы, затем гланды, желчный пузырь, толстый кишечник, яичники у женщин и тестикулы у мужчин, что часто приводило к смерти пациентов. В 1925 г. сенат США инициировал расследование, однако его результаты ничем плохим для Коттона не закончились, он в 1930 г. с почетом ушел на пенсию.


[Закрыть]. Методы лечения доктора Коттона основаны на его теории, что психические заболевания вызывают инфекции, попадающие в мозг через десны, поэтому больных там лечат хирургическим путем. Теория доктора Коттона пользуется огромной популярностью на американском континенте и уже прокладывает себе путь в Европу.

– Выходит, удаление зубов – это такой метод лечения?! – Владимир был шокирован услышанным.

– Это было сделано еще в американской клинике. Я не одобряю методов доктора Коттона, и в нашем отделении они не применяются. Доктор Топалов лечит больных по нашим методикам.

– Но почему же работа доктора Топалова так засекречена? – пробормотал Владимир, ощущая, что летит в тартарары. «Пациентка доктора Топалова – его сестра, все законно!» – Никто мне об этом не рассказал, даже санитар.

– Потому что в моем отделении каждый занимается своим делом! И держит язык за зубами, ведь мы должны сохранять врачебную тайну! Как оказалось, для вас это пустой звук! – Геннадий Львович хищно прищурился. – Во-вторых, вы всего лишь младший лекарь, вернее, помощник лекаря, и ваш интерес не должен простираться дальше того, с чем вас знакомят в силу необходимости! А вы с грациозностью слона в посудной лавке влезли туда, куда не следует! Сестра доктора Топалова, она же его пациентка, сбежала, прервано ее лечение, и это может иметь непредсказуемые последствия! У нее случаются истерические припадки, во время которых она ведет себя очень агрессивно.

– Я уволен?

– Пока только отстранены от работы. Решение о вашем увольнении должен одобрить попечительский совет, так что ожидайте его вердикта в ближайшее время! Хотя я считаю, что речь может идти только об увольнении за действия, порочащие звание лекаря. И конечно же, будет подано соответствующее представление во врачебную управу. А еще ожидайте судебной повестки – господин Топалов решительно настроен отстаивать в суде свои честь и достоинство, он не намерен прощать вам ваш проступок!

Видимо, оберегая рассудок от обрушившегося на него негатива, сознание у Владимира частично отключилось, и он, подобно заводной механической кукле, направился к выходу. Уже за дверью психиатрического отделения на него обрушился шквал негативных эмоций, заставив его содрогнуться всем телом.

«Как отреагирует отец, узнав о моем позорном увольнении? А я ведь и месяца не проработал в больнице! В придачу судебное разбирательство! Обо всем этом узнают его друзья, коллеги, постоянные клиенты! Мои друзья по университету! Не исключено, что меня лишат медицинского диплома или отстранят на длительный срок от врачебной практики! Мы с отцом оба будем опозорены! Как же я его подвел! Конечно, он меня поддержит, но от этого мне будет еще больнее! Зачем я ввязался во все это?! Но теперь уже ничего не исправишь».

Владимиру казалось, что жизнь кончена. Наверняка уже завтра горожане будут потешаться над горе-лекарем, возомнившим себя детективом. Он не представлял себе, как будет объяснять отцу случившееся. Владимир не видел для себя другого выхода, кроме как умереть. «Мертвые сраму не имут!»

Вернувшись в снимаемую им комнатушку, Владимир укрепился в мысли, что только пуля спасет его от позора. Он решил на следующий день купить револьвер и покончить счеты с жизнью тотчас же после того, как отправит отцу прощальное письмо. Владимир, понурившись, уселся возле окна. Эта ночь будет последней в его жизни, лишь отсутствие револьвера вынуждало его дождаться наступления следующего дня, вернее, открытия местного оружейного магазина. Но если бы ему стало совсем уж невтерпеж, пришлось бы выбрать иной способ сведения счетов с жизнью.

«Веревка и петля? На виселицу отправляют преступников, такая смерть позорна и унизительна. Утопиться? – Владимиру вспомнились темные, грязные воды Стрижня, на которые он смотрел с Красного моста, и он вздрогнул от омерзения. – Пусть не удалось мне достойно прожить жизнь, но умереть следует благородно! Что может быть благороднее пули? От нее в результате дуэли умерли Пушкин и Лермонтов. – Владимир тяжко вздохнул. – Но ведь самоубийство – это смертный грех!» – Он с ненавистью посмотрел в окно.

В темноте едва просматривались очертания здания психиатрического отделения с тускло светящимися окнами – было включено лишь дежурное освещение. Это отделение оказалось дьявольской западней, хитроумно уничтожившей его. Владимира терзали стыд, воспоминания о недавно пережитом позоре. Он испытывал горячее желание умереть, поскорее упокоиться в вечном безмолвии. Он не мог заставить себя не вспоминать о недавних событиях и с каждой минутой все больше отчаивался.

Время приближалось к полуночи, в голове Владимира сменялись картинки счастливого детства, когда была жива мама, юношества, студенческих лет, и вдруг снова все это заслонила давешняя позорная ситуация, перечеркнувшая всю его жизнь! А ведь он так мало увидел за свои двадцать два года, нигде не побывал!

Владимиру вспомнилась актриса Настя-Эльза, в которую он был влюблен. Его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, если бы он уехал вслед за ней в Петербург! Они бы тайно обвенчались в церкви, как в большинстве любовных романах, и отец смирился бы с этим. Неизвестно, была бы его жизнь счастливой, но, главное, она бы не оборвалась так нелепо. Уже никогда не станут реальностью его мечты о дальних путешествиях в экзотические страны на корабле, где он мог бы работать судовым врачом! Истекали драгоценные последние часы его жизни, которые он проживал в душной, убогой комнатушке! Ему вспомнился впечатляющий рассказ Эдгара По, в котором обреченные на смерть страшной болезнью провели последние часы жизни веселясь и пируя, а не трясясь от страха и не в бесполезных мольбах. Владимира потрясла мысль: а ведь у него схожая ситуация, и он также может провести последние часы жизни не в этой жалкой каморке, терзаемый воспоминаниями!

Строгое воспитание, полученное Владимиром, делало его редким участником веселых студенческих забав, которые не отвечали принятым в обществе нравственным нормам, а зачастую и не дружили с законом. Даже то единственное посещение дома терпимости на Эспланадной было результатом заговора студентов-товарищей, которые вначале его подпоили коварным напитком – вишневкой, щедро разбавленной водкой, и в полубессознательном состоянии занесли в комнату проститутки. Когда Владимир стал понимать, чего от него добивается обнаженная девица, то, благодаря ее умению, половой инстинкт возобладал над внушенными ему нравственными запретами, подтвердив постулат Фрейда: либидо правит миром! Владимиру несколько раз после его «грехопадения» в сновидениях приходила та проститутка, и они предавались плотским утехам. Дрожа от возбуждения, прилива крови в паху, он просыпался среди ночи, преисполненный решимости уже на следующий день в реальности навестить ее, но приходил день, и решимость его слабела. С актрисой Настей-Эльзой отношения не зашли дальше робких поцелуев.

Владимир быстро оделся, взял все деньги, какие у него были (все равно они ему больше не понадобятся), и быстро вышел из дома. Он ощущал приятное возбуждение, вытеснившее недавнее депрессивное состояние. Улица в свете тусклых фонарей приобрела завораживающее, романтическое очарование. Необычным было все: неожиданный прилив сил, насыщенный цветочными ароматами воздух (Владимир вспомнил название приятно пахнущего цветка – левкой), преображение хорошо знакомой местности, словно его чудесным образом перенесли в совершенно незнакомое место. Чернильная темнота улиц, переулков не пугала, а, наоборот, словно подпитывала его энергией. Ему пришлось пройти с полверсты, прежде чем он встретил неторопливо движущийся экипаж. Владимир осознавал, что все это видит в последний раз, и ему стало до слез жалко себя и свою неудавшуюся жизнь.

Забравшись в коляску, Владимир сказал извозчику:

– Отвези-ка меня, братец, туда, где можно развлечься с девицами и шампанским! Чтобы было очень весело, – и Владимир неожиданно для себя добавил: – И опасно!

– Видать, барин любит приключения! – осклабился извозчик в неприятной ухмылке. – В такую пору у нас везде опасно, где весело. Каких барышень барин любит? По два-три рубля или тех, за которых и десятки не жалко?

– Цена меня не волнует, лишь бы все мне было по душе.

– Есть одно местечко, где девицы ладные, все как на подбор, и «желтых билетов»[25]25
  В Российской империи женщина, официально занимающаяся проституцией, получала в полиции взамен паспорта так называемый заменительный билет желтого цвета со смотровой книжкой с ее фотографией, отметками врача и правилами поведения. «Желтобилетницами» становились как по доброй воле, так и после первого привода в полицию.


[Закрыть] у них нет. Веселятся там до утра, и никому это не мешает – дом стоит далеко от дороги. И запрета на напитки нет, хошь водку пей, хошь – коньяк[26]26
  В домах терпимости Российской империи были запрещены крепкие напитки.


[Закрыть]. И пей сколько влезет!

– Нет «желтых билетов» – на осмотр к врачу не ходят. Там можно заразу подцепить! – Владимир поморщился: какая инфекция может угрожать человеку, которому осталось жить всего несколько часов?

– В этом барин ошибается. Чище слезы они – все замужние, с хорошими манерами, поэтому и цена каждой – не один червонец. Я сразу понял, что вы, барин, нездешний, иначе об этом тайном месте не рассказал бы.

– Тайное место? – переспросил Владимир.

Чернигов, показавшийся ему вначале сонным городком, все больше его поражал: пропавшее из могилы тело, обескровленные тела жертв убийцы, удивительные пациенты в психлечебнице – взять хотя бы того же художника, сбегавшего ночами, чтобы стать кучером у таинственной незнакомки. А теперь еще и бордель, куда тайком приходят замужние дамы!

– Как же относятся их мужья к… этому?

– Они об этом не знают и не узнают никогда. В том месте все женщины надевают маски, что делает их неузнаваемыми. Впрочем, мужчины тоже предпочитают скрывать лицо под маской.

– Заинтриговал ты меня, братец! Вези!

– С вас, барин, «десятка», а то, что от щедрот прибавите, – это как вам заблагорассудится.

Владимир достал две «красненькие» и сунул их извозчику, отчего тот еще больше зауважал своего седока. «Еще бы, это почти моя месячная зарплата в больнице, которую я так и не получил!» – подумал Владимир.

Он даже не удивился, когда они отправились в Застриженье. Там жили те, кто до недавних пор находился у него под подозрением, – художник Половица и доктор Топалов, а теперь, оказывается, там же находится и тайный дом разврата, где предаются плотским утехам благородные дамы, пряча лицо под маской. «А может, это все обман? И никакие почтенные жены не занимаются тайным блудом, а под масками скрываются те же падшие девицы из домов терпимости, только подучившиеся приличным манерам?»

Коляска миновала Красный мост, въехала в Застриженье, миновала дом адвоката Семыкина. Усадьба, к которой они через какое-то время подъехали, ничем не отличалась от находившихся рядом, только дом скрывался в глубине участка и был окружен фруктовыми деревьями. Остановившись у ворот, извозчик проворно соскочил на землю, подошел к калитке и несколько раз стукнул по ней висевшим на веревке деревянным молотком. Владимир догадался, что тот подал условленный знак, потому что калитка сразу открылась и извозчик проскользнул внутрь. Через пару минут он появился и, подойдя к Владимиру, довольным тоном шепотом сообщил:

– Вас ожидают, барин. Привратнику дадите двадцать рублей – столько стоит входной билет. Сколько вы пожелаете оставить понравившейся барышне – это ваше дело. Некоторых девиц можно заполучить, только поучаствовав в аукционе, это если двое и больше гостей выбирают одну и ту же барышню. – Ухмыльнувшись, извозчик добавил: – Я чуть дальше проеду и схоронюсь, чтобы не маячить у входа. Буду вас дожидаться, барин. Если понадоблюсь, скажете привратнику – он знает, где меня найти.

Владимир, ощущая щемление в сердце, как бывало, когда он ступал на незнакомую стезю, выбрался из коляски. Им владели двойственные чувства: с одной стороны, ему было любопытно побывать в этом заведении, с другой – он уже не понимал, зачем ему это нужно – чтобы вываляться в грязи, перед тем как уйти в мир иной?

Привратником оказался широкоплечий господин с бандитской физиономией, претендующей попасть в коллекцию доктора Ломброзо[27]27
  Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский врач-психиатр, он выдвинул теорию, что по некоторым анатомическим особенностям можно определить, есть ли у человека преступные наклонности.


[Закрыть]. Получив деньги за «входной билет», он провел Владимира к дому, прятавшемуся за фруктовыми деревьями, с виду вполне обычному – одноэтажное строение с высокой мансардой, но довольно больших размеров. Окна в доме были темными, и вообще не было никаких признаков того, что внутри теплится хоть какая-то жизнь. Подойдя ближе, он увидел, что все окна закрыты наружными ставнями, как делают в тех случаях, когда хозяева на какой-то срок покидают свое жилище. Владимир почувствовал страх: вдруг это ловушка и здесь его ограбят злодеи? Мелькнула мысль: если это так и есть, надо будет активно сопротивляться, и тогда, может быть, не придется кончать жизнь самоубийством, поскольку расстаться с ней ему помогут бандиты. Он ощутил страх и тоскливое чувство, как при приближении чего-то ужасного.

Привратник открыл дверь – внутри было светло и шумно, играли на скрипке и пианино. В небольшой прихожей привратник подал ему маску сатира.

– Мне сказали, что вы хотите надеть маску, – произнес он грубым, хриплым голосом, и это были первые слова, которые услышал от него Владимир.

– Я не рассчитывал на маску козла, впрочем, сойдет и она.

Привратник довел Владимира до двери гостиной, распахнул ее перед ним, приглашая войти. Сам он остался в прихожей. Владимир, мучимый тревогой и сомнением, вошел в мягко освещенную гостиную.

Это была громадная комната, больше похожая на бальный зал, видимо, ее расширили за счет других помещений. Здесь стояла дорогая мягкая мебель, на стенах висели огромные зеркала, что говорило о том, что тут публика степенная и в пьяном угаре не устраивает погромов, как частенько бывает в обычных домах терпимости. В углу, у огромного фикуса, стояло пианино, на котором музицировал тапер, а рядом с ним играл скрипач. У обоих на лицах были маски, как и у находящихся здесь мужчин и женщин, коих тут было человек пятнадцать. Некоторые парочки сидели на изящных мягких диванчиках «тет-а-тет», обтянутых полосатой тканью, с гнутыми ножками, держа бокалы с вином и о чем-то тихо разговаривая; три пары умело вальсировали в центре комнаты. В противоположном от музыкантов углу за ломберным столиком, судя по всему, шла нешуточная баталия – играли в карты четверо мужчин, а их окружили и, видимо, поддерживали женщины. Все присутствующие здесь женщины были в дорогих и очень откровенных нарядах, с переливающимися украшениями, а мужчины – во фраках. Владимир в своем недорогом костюме почувствовал себя неловко. Ничто не напоминало дом терпимости, все это было похоже на званую вечеринку с танцами, где маски – лишь причуда хозяев и все тут друг друга хорошо знают.

– Доброй ночи, господин Сатир! Рада, что вы удостоили нас своим вниманием! – раздался женский голос, и Владимир, сообразив, что обращаются к нему, резко обернулся.

Прямо перед ним стояла высокая женщина, верхнюю часть ее лица скрывала хорошо подогнанная полумаска, так что были видны лишь ее яркие полные губы и острый подбородок. Владимир по цвету и состоянию кожи, а также другим признакам определил, что женщине слегка за тридцать.

– Здравствуйте, откуда вы меня знаете?

Женщина рассмеялась приятным грудным смехом, прикрывая нижнюю часть лица испанским веером.

– Что за странный вопрос, сударь? Я ничего о вас не знаю, а маска сатира говорит о том, что вы здесь первый раз. Этого для меня достаточно, – женщина снова рассмеялась.

– Достаточно для чего? – Ее смех задел Владимира.

– Чтобы покровительствовать вам и ввести вас в наше общество.

– Вы называете тех, кого я здесь вижу, обществом?

– Вернее, это клуб по интересам, где исполняются обоюдные желания. Здесь каждый может удовлетворить свои тайные желания и реализовать самые смелые фантазии.

Владимир хотел было заметить, что все здесь крутится вокруг денег, и немалых, но промолчал.

– Благодаря маске вы здесь инкогнито, и это дает вам возможность быть другим, настоящим. Ведь провозглашенные устои общества, нормы морали влияют на вас в повседневной жизни именно из-за того, что каждый ваш проступок в глазах общества на долгое время будет соотноситься с вами. А благодаря маске все ваши поступки будут приписаны никому не известному сатиру. Вот вы, я думаю, – только прошу не обижаться на меня – были обделены женским вниманием…

– Да, моя мама рано умерла, – оборвал ее Владимир.

– Вы прекрасно понимаете, о каком женском внимании я говорю. Но здесь вы – король!

– Еще скажите: «король в желтом»!

– Что вы имеете в виду? – насторожилась женщина.

– Вспомнился рассказ Чамберса «Король в желтом». Может, вы не читаете на французском? – въедливо произнес, усмехнувшись, Владимир, рассчитывая задеть женщину, – ее самоуверенность его раздражала.

– Читаю и интересуюсь новинками, мне присылают из Парижа. Вы не читали новый роман Гастона Леру «Le FantÔme de l’Opéra»?[28]28
  «Призрак оперы» (фр.).


[Закрыть] Он печатался в журнале «Le Golue».

– Нет, хотя произведения этого автора мне очень нравятся. Роман «Le Mystère de la chambre jaune»[29]29
  «Тайна желтой комнаты» (фр.).


[Закрыть] произвел на меня впечатление. – И тут он подумал: «И у Чамберса, и у Леру в названиях разных по жанру произведений присутствует слово „желтый“, это просто совпадение или с этим что-то связано?»

– Le presbytère n’a rien perdu de son charme, ni le jardin de sonéclat[30]30
  «Дом священника все так же очарователен, сад все так же свеж» – ставшая в то время популярной фраза, смысл которой менялся в зависимости от используемого контекста (фр.).


[Закрыть], – с улыбкой процитировала женщина. – Разгадка тайны может быть самой неожиданной и принести больше огорчения, чем радости.

«Что она хотела этим сказать?»

– Осваивайтесь, сударь, если возникнут какие-либо затруднения, обращайтесь ко мне, я всегда к вашим услугам! – Женщина, кивнув, отошла к игрокам за ломберным столиком.

Владимир присел на свободный диванчик у стены и продолжил рассматривать присутствующих. Его внимание привлек господин в маске Гая Фокса[31]31
  Английский дворянин-католик, участник Порохового заговора в XVII веке, целью которого было взорвать здание парламента.


[Закрыть] с застывшей улыбкой. Что-то в его фигуре и движениях было знакомо или ему это только показалось?

А через четверть часа наблюдений у Владимира возникло ощущение дежавю. Ему стало казаться, что здесь собрались все те, с кем он познакомился в Чернигове, только они прятали от него под масками свои лица.

«Это следствие общения с психическими больными», – подумал Владимир. Он решительно встал и направился к барышне в маске египетской царицы Клеопатры, так же, как и он, в одиночестве скучающей на диванчике. Хотя громоздкая маска закрывала все лицо, по гладкой коже шеи, плеч и рук Владимир определил, что перед ним очень молодая девушка.