Текст книги "История общественной мысли в России"

Следующий рассказ «Синопсиса» оставил наиболее глубокий след в отечественной историографии. Автор разделил его на две связанных друг с другом статьи, которые он назвал: «О преславном, верховном и всего народа Российскаго главном граде Киеве и о начале его» и «О первоначальных Князех Киевских и о создании града Киева и о имени его». Гизель начал рассказ с указания на отсутствие древнерусских источников по вопросу о времени основания Киева, «в кое лето исперва основался, во многих летописцах руских несть известия»[134]134
  См.: Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 1. СПб., 1846. С. 3.


[Закрыть]. Поэтому историк изложил летописную легенду о путешествии апостола Андрея и его пророчестве о будущем городе на киевских горах. Уже подача этого материала свидетельствует, что в нем нет той небольшой доли прагматизма, с которой излагал его древнерусский летописец. Гизель рассказал о пророчестве Андрея как о вполне достоверном событии, и поэтому, переходя к сюжету о строительстве Киева, заметил: «По благословлению и пророчеству изрядного заступника Российскаго, святаго Апостола Андрея Первозваннаго…» и т. д.[135]135
  Синопсис. С. 21.


[Закрыть] Киевский ученый не последовал за древнерусским летописцем, который не вполне доверял описываемому событию, воспринимал его именно как легенду. В начале своего рассказа древнерусский книжник вписал фразу «якоже реша» – как говорят[136]136
  Там же. С. 21–22.


[Закрыть].

Рассказ о построении самого города представлял из себя новую, по отношению к летописной, конструкцию прошлого. Автор «Синопсиса» написал, что по «благословлению» Андрея «на горы Киевския, не малу времени прешедшу, приидоша от диких поль с Славяны великими и зело храбрыми народы, трие братия роднии Князие Российстии, перьвому имя Кий, второму Щек, третьему Корев или Хорев, и сестра их с ними прииде Либедь к брегом Днепровым, рода вси Афетова и племени Мосохова…» и «начаша грады» ставить[137]137
  ПСРЛ. Т. 1.С. 4.


[Закрыть]. Нужно обратить внимание: историописатель сказал не «град» а «грады». Почему – мы сейчас увидим. Гизель продолжает: «Первее убо старейший брат Кий основа и согради град на горе над рекою Днепром, нарек его от своего имени Киев, коегоже лета, летописцы Российстии не пишут…»[138]138
  См.: Шлецер АЛ. Нестор. Ч. 2. СПб., 1816. С. 258.


[Закрыть]. Гизель прав: в древнерусских летописях нет указания на время построения города. Сюжет об основании Киева не относится к хронологическим записям летописей, это самостоятельное литературное произведение, не привязанное к какому-либо времени. «Быша 3 братья, единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, сестра ихъ Лыбедь. Седяще Кий на горе, где же ныне увозъ Боричевъ, а Щекъ седяше на горе, где ныне зовется Щековица, а Хоревъ на третьей горе, отъ него прозвася Хоревица; и створиша градъ, во имя брата своего старейшаго, и нарекоша имя ему Киевъ», – говорится в Лаврентьевской летописи[139]139
  См.: Маловичко С.И. Отечественная историческая мысль XVIII в. о возникновении и социально-политической жизни древнерусского города (от киевского «Синопсиса» до «Нестора» А.Л. Шлёцера). Ставрополь, 2001. С. 38.


[Закрыть].

Конечно, время основания города знать хотелось всем, в том числе и самому летописцу, но, не имея ни каких сведений, он его назвать не мог. За него это сделал польский историописатель М. Стрыйковский, который указал, что Киев основан в 430 г. Названная дата хотя и являлась гипотетической, но не была такой уж случайной, как это показалось последующим исследователям, в том числе А.Л. Шлёцеру[140]140
  Хроника Матвея Стрыйковского // НБУ. I. Р. Ф. VIII. № 106 / Лаз. 48. Л. 103–103 об.


[Закрыть]. Разгадка заключается в том, что, по мнению чешских и польских книжников, славяне начали свое расселение из «Сарматии» в V в. н. э. Значит случайность заключалась только в указании на 30-й год, но не на само пятое столетие[141]141
  См.: Синопсис. С. 22.


[Закрыть].

Таким образом, произошло второе рождение древнерусской легенды о строительстве Киева. В новой конструкции прошлого семейство полян-градостроителей стало выглядеть еще блистательней. Кроме того, что Стрыйковский указал «точную» дату основания города, он еще вслед за Длугошем заставил Кия с братьями и сестрой строить не один город, а всем по одному замку. После Киева были построены замки в честь Щека, Хорева и сестры Лыбеди. Градостроительная деятельность, вероятно, передалась по наследству, ибо, как сообщает Стрыйковский, их потомки, уйдя на север, «создали Нов град великий»[142]142
  См.: Там же. (5-е изд.). СПб., 1762. С. 22.


[Закрыть].

Не найдя в древнерусских источниках времени основания города Киева, Гизель, конечно, воспользовался сообщением польского хрониста. На него он и сослался, заметив: «Един точию летописец описа основание града Киева, лета от Рождества Христова четыреста тридесятаго». Далее он уже добросовестно повторил его «сказку» о строительстве и других городов для Щека, Хорева и Лыбеди[143]143
  Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. С. 8–9.


[Закрыть]. Редакторы поздних изданий «Синопсиса» изъяли из авторского текста сообщение о строительстве потомками братьев Новгорода, так как это совсем уже противоречило московским сообщениям о Славене и Славенске, но в издании 1762 г. гизелевская версия оставалась еще не измененной[144]144
  См.: Хронограф западнорусский // Библиотека Российской Академии наук (БАН). Отдел рукописей. 4.7.25. Л. 381.


[Закрыть].

Таким образом, легенда древнерусского летописца в переложении польско-украинской историографией приобрела совершенно новое звучание. Этот пример как нельзя лучше иллюстрирует справедливые слова П.Н. Милюкова, заметившего: «Процесс этого искажения начался с тех пор, как польские хронисты стали употреблять в дело показания русских летописей, продолжался уже систематически, как следствие, средневековых ученых приемов, употреблявшихся польскими компиляторами XV и XVI веков, и закончился перенесением результатов этой порчи в XVI и XVII опять назад на Русь, и принимались они охотно»[145]145
  Манкиев А.И. Ядро российской истории / А.И. Манкиев. М., 1799. С. 22–23.


[Закрыть]. Необходимо поправить последнюю фразу замечания известного историка: принимались, но не все и не всегда.

С датой основания Киева, приведенной Стрыйковским, украинские ученые были знакомы задолго до Сафоновича и Гизеля. Нами был замечен такой факт. В Хронографе западнорусском, написанном в кругах Петра Могилы, указан иной год основания города. Там говорится, что Киев был заложен «по Христе лет семсот девятдесят шестаго»[146]146
  См.: БАН. Отдел рукописей. Родословие от Адама. 1725 г. 33.12.10. Л. 24 об; Родословие от Адама. 1745 г. 32.15.22. Л. 28 об.


[Закрыть]. Этот интересный факт требует дополнительного исследования, пока же мы можем сказать, что он свидетельствует о первоначальном неприятии украинскими писателями даты, названной польским историком.

Аналогичная ситуация сложилась и в русской историографии. Зарождавшаяся в начале XVIII в. русская историческая наука в этом вопросе не сразу последовала за киевским «Синопсисом» (исключение представляет работа, написанная в 1715 г. А.И. Манкиевым. Правда, назвав время основания Киева 430 г., автор сделал поправку: «как некоторые пишут Историки; но в Русских летописцах то не стоит, и чают, что можно Киев гораздо давнее и старее построен, нежели как здесь [в “Синопсисе”] приведено»[147]147
  См.: Татищев В.Н. История Российская. Ч. 1. М., 1994. С. 104.


[Закрыть]). Авторы двух рукописных учебников по истории «Родословие от Адама» 1725 и 1745 гг., хранящихся в библиотеке Академии наук в Петербурге, не привели польско-украинскую мифологему о Кие[148]148
  См.: Забелин И.Е. История русской жизни с древнейших времен. Ч. 1. М., 1876. С. 28–30; Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. С. 110.


[Закрыть]. Не поверил ей и В.Н. Татищев, указавший, что Киев построен еще до н. э.[149]149
  См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества в XII–XIII вв. С. 41, 94, 96–97.


[Закрыть] Однако начиная с середины XVIII столетия о строительстве Киева в V в. заговорили многие русские историки, при этом повторяя «Синопсис» в вопросе о количестве построенных Полянскими братьями и сестрой городов. В XIX столетии гипотеза о происхождении города в V в. хотя и была поколеблена научной критикой, все же нашла поддержку в работах И.Е. Забелина, Д.И. Иловайского и др.[150]150
  См., например: Пашков Б.Г. Русь – Россия – Российская империя. М., 1997. С. 13; История Российского государства / отв. ред. Ш.М. Мунчаев. М., 1998. С. 3–4.


[Закрыть] В новейшей отечественной историографии вернул к жизни старую концепцию Б.А. Рыбаков. По его мнению, город Кия берет свое начало в V в.[151]151
  См.: Брайчевский М.Ю. Когда и как возник Киев. Киев, 1964. С. 91–92; Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979. С. 55; Рыбаков Б.А. Указ. соч. С. 307.


[Закрыть]

Выводы Рыбакова были подхвачены рядом ученых, и на них до сих пор строятся некоторые учебники[152]152
  Синопсис. С. 23, 27.


[Закрыть], хотя прямые археологические факты говорят против них. Если уже в XVIII в. некоторые отечественные историки говорили, что сочинения польских хронистов и Гизеля не являются историческими источниками, а в XIX в. на них уже вовсе перестают ссылаться, то в последней четверти XX столетия мы наблюдаем иное. Ряд ученых, не найдя иной поддержки в письменных и археологических источниках, стали опираться на сомнительные сообщения о Кие и его родне в польско-украинской историографии XV–XVII вв.[153]153
  Там же. С.23.


[Закрыть]

Следующая историческая конструкция «Синопсиса» тесно связана с предыдущим, так как рисует альтернативу «наследия» легендарного Кия. Именно альтернативу, потому что древнерусские летописи ничего не говорят о наследниках братьев и сестры. Но идея генетически связать их с другими известными летописи героями, чьи имена связаны с Киевом, витала в головах как позднесредневековых польских и украинских книжников, так и у некоторых представителей отечественной историографии нового и новейшего времен. Автор «Синопсиса» назвал наследниками Кия киевских князей Аскольда и Дира, убитых Олегом. Гизель заимствовал эту историю у Стрыйковского, на которого он и ссылается[154]154
  См.: Грушевсъкий М.С. Iсторiя Украiни-Руси. Т. 1. Киев, 1991. С. 405–409.


[Закрыть]. Впервые же о родственных связях Аскольда и Дира с легендарным Кием упомянул Ян Длугош.

Как и в некоторых других сомнительных местах, Гизель указал, что имеются разные мнения по этому вопросу. Летописцам родственная связь данных героев была не известна, «неведоми бяху писанием», «токмо Стрийковский род их сице изъявляет: Яко по смерти тех трех братий Князей Росских, сыны и наследники их по них долгие веки, всяк на своем уделе, господствоваша. Даже потом на их места Осколд и Дир Князи от ихже народа наступиша…», – написал Гизель[155]155
  См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества… С. 305–308.


[Закрыть].

Известие популярного в XVIII–XIX вв. «Синопсиса» поддержали в первую очередь те историки, которые пытались доказать развитие древнерусской государственности с доваряжского периода. Уже в начале XX столетия сведения Длугоша – Гизеля использовал М.С. Грушевский, пытавшийся через династию Кия обосновать раннее появление независимого украинского этноса[156]156
  Сахаров А.Н., Буганов В.И. История России с древнейших времен до конца XVII века. С. 41.


[Закрыть]. В Аскольде и Дире увидел потомков Кия и Б.А. Рыбаков, нарисовав, тем самым, гипотетическую картину возникновения с середины I тыс. н. э. государственного образования в Приднепровье[157]157
  Синопсис. С. 25–26.


[Закрыть]. Обновленный Рыбаковым польско-украинский исторический конструкт в настоящее время принимается авторами учебников по истории Украины, и именно с тем идеологическим подтекстом, который придавали ей Длугош, его компиляторы и Грушевский. Российские учебники истории также несут на себе эту сюжетную печать. Как иначе интерпретировать слова А.Н. Сахарова и В.И. Буганова: «…В Киеве утвердилась местная Полянская династия»[158]158
  Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992. С. 3.


[Закрыть]? Таким образом, к летописному тексту, не удовлетворявшему представлениям о восточнославянском прошлом, была придумана альтернативная историческая конструкция.

Вслед за описанием событий, происходивших у днепровских славян, взор Гизеля и его источников поворачивается к славянам ильменским. «Синопсис» начинает рассказ о Новгороде (который, как мы увидели выше, был построен ближайшими потомками Кия и братьев) и о призвании варягов, которые «языка Славенска бяху»[159]159
  ПСРЛ. Т. 5. СПб., 1851. С. 83.


[Закрыть]. Таким образом, Гизель начинает восточнославянскую историю с юга, с Киевской земли. На первый взгляд, ничего странного. Нам давался учебный материал в школах и в вузах, построенный именно таким образом, мы просто привыкли к нему. В отечественной историографии стало аксиомой начинать древнерусскую историю с племени полян и основания ими города Киева. О северном союзе племен, как и о самом городе Новгороде, исследователи первый раз упоминают лишь в связи с призванием Рюрика. Как указал в начале 90-х гг. XX в. петербургский профессор И.Я. Фроянов, «вряд ли обоснованы попытки новейших историков отдать целиком в созидании государства первенство Киеву, отодвинув Новгород на второй план. Исторические источники, находящиеся в научном обороте, скорее склоняют к мысли об известном паритете двух великих городов России в формировании отечественной государственности. Это по-своему сознавали уже древнерусские политики и интеллектуалы»[160]160
  ПСРЛ. Т. 4. Вып. 1. Пг., 1915. С. 8–9; Т. 7. СПб., 1856. С. 266.


[Закрыть]. Мы можем добавить к словам нашего учителя, что древнерусские летописи вообще начинали восточнославянскую историю с Новгорода.

Софийская первая летопись начинает рассказ о расселении восточнославянских племен словами: «Словене же пришедше съ Дуная седоша около озера Илмеря… и съделаша градъ и нарекоша Новъгородъ…»[161]161
  ПСРЛ. Т. 22. Ч. 1. СПб., 1911. С. 345.


[Закрыть]. Более того, Новгородская IV и Воскресенская летописи добавляют: «и гради почаша бывати по местомъ, прежде Новгородцкая волость и потомъ Киевъская…»[162]162
  ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908. С. 60–61.


[Закрыть]. Хронограф редакции 1512 г. сообщает: «Словене же, пришедше с Дуная, седоша около езера Ильмеря и нарекошася своимъ именемъ и создаша градъ и нарекоша и Новъградъ…»[163]163
  Соловецкий вид «Сокращенного свода» последней трети XV в. // Летописи и хроники. 1980 г. М., 1981. С. 148.


[Закрыть]. С прихода в Новгород Рюрика – «сродника» римского императора Августа – начинает русскую историю Степенная книга[164]164
  См.: Федора Грибоедова История о царях и Великих Князьях земли Русской. СПб., 1896. С. 7.


[Закрыть]. Интересный сюжет содержит «Соловецкий список», написанный во второй половине XV в. Там нет упоминания о Кие как князе, а начавшаяся в Приильменье история русской государственности распространяется южнее, сопровождаясь такими словами автора: «И прииде Днепромъ подъ Киевъ (князь Олег. – С.М.) и три браты убивъ, Кия, Щека, Хорива и поча княжити в Киеве…»[165]165
  См.: Записки касательно российской истории. Ч. 1. СПб., 1787. С. 5—17.


[Закрыть].

В XVII в. московская историография также не мыслила иного начала русского прошлого, кроме как с истории Новгорода. В этом можно убедиться на примере «Истории» дьяка Федора Грибоедова, где Киев первый раз назван в связи с вокняжением в нем Владимира Святославовича[166]166
  См.: Беляев И. Разсказы из русской истории. Кн. 1. М., 1865. С. 14–21.


[Закрыть]. Среди московских книжников стал популярен сюжет о построении города Славенска – предшественника Новгорода. Северорусская мифологема о Славене и его брате Русе в какой-то мере противостояла западнославянской о Чехе, Лехе и Русе и, естественно, потомку последнего Кию. Если московская историческая традиция вела происхождение славеноруссов от Иафета, через Скифа к Славену, то польская от Иафета через Мосоха – прародителя (сарматов) славян, в честь которого названа Москва, к Русу и его потомку Кию, построившему Киев и затем «Нов град». Таким образом, польская историческая мысль, отдавая первенство очень дальнего и туманного политогенеза «московитам», через общего праотца Мосоха, начинала все же детально рассматривать восточнославянскую историю с Кия и его потомков, правивших в его городе. Окончательно утвердил новую традицию Гизель, поместивший колыбель древнерусской государственности в Киев.

Легенды о Мосохе, Славене, Русе и Кие были инкорпорированы российской историографией XVIII в., а названных культурных героев мы можем встретить на страницах многих исторических сочинений того времени. Но отечественную историю русские исследователи начинали с Севера, с земли Новгородской. Так, в «Записках касательно российской истории» императрица Екатерина II сначала рассказала о Славене и Русе, Вандале и Изборе, потом перешла к рассказу о Новгороде, Ладоге, Холмгарде скандинавских источников, и лишь затем сообщила, как в 430 г. Полянская родня возводила города на берегу Днепра[167]167
  См.: Устрялов Н.Г. Русская история. Ч. 1. СПб., 1837. С. 25–37.


[Закрыть]. Вера историков в большинство средневековых мифологем была разрушена во второй половине XVIII – начале XIX в. критикой Г.Ф. Миллера, А.Л. Шлецера и Н.М. Карамзина. Некоторые исследователи продолжали отдавать пальму первенства новгородцам, конечно, уже без упоминания легендарных братьев, как это сделал И.Д. Беляев[168]168
  См.: Греков Б.Д. Киевская Русь. М.; Л., 1944. С. 24—157.


[Закрыть]. Другие стали выводить становление русской государственности параллельно из двух центров, из Приильменья и из Приднепровья, как например, Н.Г. Устрялов[169]169
  Фроянов И.Я. Указ, соч.; Новосельцев А.П. Древнерусское государство // История Европы. Т. 2. М., 1992. С. 197–200; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). Курс лекций. М., 1998. С. 41 —181.


[Закрыть]. Значит, влияние «Синопсиса» в последнем случае уже сказывалось.

Об одновременном политогенезе в Киевской и Новгородской землях писали отечественные историки вплоть до 50–60 х гг. XX столетия, пока не появились новые гипотезы развития феодализма в Древней Руси, для которого необходим пашенный уклад земледелия и расслоение общества на классы. За решение этой задачи взялся Б.Д. Греков, логично рассудивший, что такое земледелие могло быть только в благоприятных для него районах. Это Приднепровье[170]170
  Синопсис. С. 25.


[Закрыть]. Вслед за тем возобладал взгляд, выводивший становление древнерусского общества из Черняховской культуры, а параллельно с ним родилась и известная гипотеза академика Б.А. Рыбакова, повторяющая (конечно, на новом методологическом уровне) выводы позднесредневековой польско-украинской историографии. Примечательно, что отход от этой традиции наметился с конца XX в., что видно по работам И.Я Фроянова, А.П. Новосельцева, И.Н. Данилевского и др.[171]171
  См.: ПСРЛ. Т. 5. С. 83.


[Закрыть]

Следующий спорный вопрос, поднятый «Синопсисом», касается достоинства летописного Гостомысла. «Инии же Россы страною, естеством же едини, в полунощных странах над езером Илменем широко населишася, а прочий над Волховом рекою идеже создаша Новград великий, и Гостомысла некоего мужа нарочита от самих себе в Князя избраша», – сообщает Гизель[172]172
  Хронограф третьей редакции. Л. 26 об.


[Закрыть]. Спорен вопрос потому, что в ранних дошедших до нас списках летописей Гостомысл назван старейшиной: «и посадиша старейшину Гостомысла», – говорится в Софийской первой летописи[173]173
  См.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 64.


[Закрыть]. В Хронографе третьей редакции, составленном в XVII в., роль Гостомысла показана уже иной, точнее сказать не вполне определенной: он и старейшина, он и князь. Там читаем: «поставиша старейшину князя отродуже своего именимъ Гостомысла»[174]174
  Татищев В.Н. История Российская. Ч. 2. М., 1995. С. 32, 203.


[Закрыть].

Путаницу можно обнаружить и в других поздних московских произведениях. Как заметил И.Я. Фроянов: «В преданиях, сочиненных большею частью в XVII в., произошло совмещение ролей Гостомысла, а проще сказать – возникла путаница, обычная для поздних произведений, удаленных от описываемых событий на многие сотни лет». Кроме старейшины и старейшины князя, некоторые источники называли Гостомысла посадником и воеводой[175]175
  Синопсис. С. 25.


[Закрыть]. Как и в «Синопсисе», роль князя Гостомысл выполняет в Иоакимовской летописи В.Н. Татищева, но в последнем случае его не выбирали, «он по отце наследовал»[176]176
  См.: Записки касательно российской истории. Ч. 1. С. 9; Елагин И.П. Опыт повествования о России. Кн. 1. М., 1803. С. 143; Мальгин Т. Зерцало, Российских государей изображающее. СПб., 1794. С. 7.


[Закрыть]. Разница существенная, но, как мы сейчас увидим, идея у украинского и московского книжников была одна. Ссылаясь на Стрыйковского, Гизель дает понять, что выборная система ведет к «нестроению» в земле, в которой она практикуется. Вот как он указал на причину приглашения Рюрика с братьями: «Егда же в великом междоусобии и многом нестроении Российстии народи быша не согласующеся во избрании от самих себе властелина, советоваше он же нарочит и разумен муж, в великом Новеграде живущ Гостомысл, да пошлют к Варягом, и триех братий, иже бяху Князи изящнейший, и в храбрости воинской изряднии, на княжение Росское умолять»[177]177
  См.: Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 62–67.


[Закрыть].

В словах Гизеля важен не риторический слог с применением оценочных тропов по отношению к братьям-варягам, а его мысль о том, какие последствия следуют по «избрании по самих себе властелина». Вот эта идея и объединяет авторов Иоакимовской летописи и «Синопсиса». Отечественным историописателям XVIII в. сочинение Татищева (с его Иоакимовской летописью) и «Синопсис» дали возможность строить гипотезу об исконности княжеского достоинства у восточных славян.

Такие источники сослужили службу для построения своей концепции истории Древней Руси Екатерине II, И.П. Елагину, Т. Мальгину, Ф.И. Янковичу де Мириево и др.[178]178
  Синопсис. С. 26.


[Закрыть] Споры о ролях Гостомысла продолжаются в науке и в последнее время[179]179
  Там же. С. 30.


[Закрыть].

Вызвало длительную дискуссию еще одно место из сюжета «Синопсиса», на этот раз уже связанного с призванными братьями-варягами, и разделу между ними земли. Прежде всего, Гизель заложил сомнения в головы русских историописателей насчет истинности московской «сказки» о родстве Рюрика и императора Августа, ничего не сказав на этот счет. Кроме того, следующее сообщение автора «Синопсиса» также противоречило утвердившейся среди московских книжников традиции. Дело в том, что, рассказывая, как Рюрик «столицу свою на острове езера Ладоги заложи», а Синеус «над Белым езером… град и столицу созда», Гизель закончил сюжет такими словами: «А Трувор восприял княжение Псковское, столицу же свою заложи в Сворцах или во Изборску»[180]180
  Хроника Матвея Стрийковского. Л. 104 об.-105.


[Закрыть].

Замешательство в кругу русских историков было вызвано привязкой младшего брата-варяга к Псковскому княжению. Это не являлось оговоркой Гизеля: буквально через несколько страниц, сказав о смерти князя Олега, он еще раз настойчиво указал на Псков, теперь уже отдельно от Изборска. Умер Олег, «совершив лет 38 на государстве Киевском, Новгородском, Псковском, Изборском, Белозерском и всея России», написал он[181]181
  ПСРЛ.Т. 1.С. 12.


[Закрыть]. Его основной источник – «Хроника» Стрыйковского – также называет Псков, в связи с призванием варягов замечая, что «Трувор взял княжество плисковское албо псковское»[182]182
  См.: Болтин И. Критические примечания генерал-майора Болтина на первый том Истории князя Щербатова. Т. 1. СПб., 1793. С. 179.


[Закрыть]. Польские историки, вероятно не случайно, указывали на Псков, так как Изборск, куда по сообщению летописей прибыл Трувор, в последующем находился в области Пскова, прекрасно известного в Речи Посполитой. Полякам не хотелось вносить путаницу, имевшую бы место в результате уточнений.

Воспринятая Гизелем польская корректировка не являлась большой ошибкой, хотя это был отход от рассказа летописей. В них первое упоминание о Пскове находится под 903 г. Молодому Игорю Олег «приведоша… жену отъ Плескова, именем Ольгу», говорится в Лаврентьевской летописи[183]183
  См .-.Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского». С. 178; Щербатов М. История Российская от древнейших времен. Т. 1. СПб., 1770. С. 192; Шлецер А.Л. Нестор. Т. 2. С. 593; Иваницкий И. Изследование о времени основания г. Пскова. Псков, 1856.


[Закрыть]. То есть древнерусский летописец указал только на место, откуда была родом в будущем знаменитая княгиня, но не сказал, когда оно (город Псков) появилось. Московские писатели сочинили целую легенду о пророчестве блаженной Ольги (после ее крещения в Константинополе), о городе и скорой его закладке. Эту же легенду рассказывает Иоакимовская летопись. Привел ее на рубеже XVII–XVIII вв. Дмитрий Ростовский, и она была принята даже некоторыми украинскими книжниками. Большинство русских исследователей первое время с большим доверием относились именно к московской легенде. Но в этом случае историкам приходилось критиковать «Синопсис» и его источниковую базу, как это, например, сделал И.Н. Болтин[184]184
  Синопсис. С. 31.


[Закрыть]. Достоверность сообщений о существовании Пскова до крещения княгини Ольги (как указывал «Синопсис») отстаивали М.В. Ломоносов, князь М.М. Щербатов, А.Л. Шлецер, И. Иваницкий и др.[185]185
  ПСРЛ. Т. 1.С. 23.


[Закрыть]

Иначе, чем московские книжники, подал автор «Синопсиса» сюжет об убийстве древлянами князя Игоря. Гизель писал: «И наложи Игорь дань на Древлян тяжчайшу Олеговы, еюже отягчи, и опечали их зело. Сего ради убиша его Древляне»[186]186
  ПСРЛ. Т.21.Ч. 1.С. 8.


[Закрыть]. То есть князь был убит из-за того, что захотел взять дань еще более тяжелую, чем установленная прежде князем Олегом, а затем и им самим. Приведенные слова по смыслу не противоречат более пространному изложению данного сюжета древнерусским летописцем. Однако в летописном тексте вина за случившееся в большей степени возложена на жадность Игоря. Лаврентьевская летопись сообщает, что после выдачи Игорю дани он под давлением дружины решил вернуться и взять еще больше. «Слышавше же Древляне, яко опять идетъ, сдумавше со княземъ свомимъ Маломъ: “аще ся въвадить волкъ въ овце, то выноситъ все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьемъ его, то вся ны погубить”, послаша къ нему гляголяще: “почто идеши опять? поималъ еси всю дань”. И не послуша ихъ Игорь, и вышедше изъ града Изъкорестеня Деревляне, убита Игоря и дружину его»[187]187
  Синопсис. С. 41.


[Закрыть].

Московские книжники, не без влияния Степенной книги, убийство Игоря древлянами начали подавать не иначе как сущее злодейство, учиненное по отношению к князю. «Древляне же со княземъ своимъ ему же имя Малъ, злое умысливше глаголяху къ себе: сей есть наследникъ, приидете убиемъ его и супружницу его Ольгу премудрую возьмемъ за нашего князя и сыну его (Святославу. – С.М.) сотворимъ, яко же хощем»[188]188
  Там же. С. 47.


[Закрыть]. Идеология московской книжности уже не могла себе представить, что виновным по отношению к народу может быть князь, каковым бы он ни являлся. Таким образом, «Синопсис» передал русской историографии сюжет об Игоревой дани более приближенный к летописному, нежели пронизанный идеей непогрешимости власти этот же сюжет в московской редакции.

«Синопсис» довольно подробно изложил легенду о мести Ольги древлянам, о ее поездке в Константинополь и принятии святого крещения, о военных походах Святослава и борьбе за власть между его сыновьями. Причина этой борьбы состояла в «разделении Княжении Святослава сыном своим»[189]189
  См.: Там же. С. 47–50.


[Закрыть]. Далее, переходя к рассказу об идолах, установленных князем Владимиром в Киеве, Гизель попытался рационально объяснить этот поступок. По его мнению, Владимир сделал это под влиянием прошедшей братоубийственной борьбы за киевский престол. «Поминая же братию убиенную, нача ставити богомерзские идолы в Киеве, и по окрестным горам и полям Киевским», – писал он[190]190
  См.: Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. С. 207.


[Закрыть]. Вслед за тем ученый посвящает целую статью язычеству древних славян, назвав ее «О Идолех»[191]191
  См.: Отрывок из путешествия Ходаковского по России // Русский исторический сборник. Т. 3. Кн. 2. М., 1839. С. 165.


[Закрыть]. Одно из приведенных в ней божеств, а именно «четвертый идол Ладо», вызвал долгую дискуссию среди мифологов и фольклористов. Это была компиляция из трудов польских писателей, но некоторые отечественные исследователи не считали зазорным опираться непосредственно на указанную статью «Синопсиса», как, например, А.Н. Афанасьев[192]192
  См.: Гейщор А. Митология на славяните. София, 1986. С. 164–166.


[Закрыть]. Одни из первых русских археологов З.Д. Ходаковский (Чарноцкий) и А.Ф. Рихтер даже посчитали, что город Ладога получил название в честь славянской богини любви Лады[193]193
  См.: Рыжков Л.Н. Были и небылицы о Древней Руси // Мифы древних славян. С. 311, 312.


[Закрыть]. Несмотря на то что это божество отнесено специалистами к вымыслам Яна Длугоша[194]194
  ПСРЛ. Т. 1.С. 52.


[Закрыть], некоторые современные ученые продолжают о нем писать[195]195
  Руская летопись по Никонову списку. Ч. 1. СПб., 1767. С. 104.


[Закрыть].

Остановившись на ратных подвигах Владимира и рассказав о его женах, киевский ученый подвел читателя к пространному повествованию о выборе киевским князем веры, его крещению и крещению Руси. В этом месте мы находим интересное сообщение Гизеля, которое будут повторять несколько поколений русских историков: «Владимир святый с присланными от святейшаго Патриарха Цареградскаго Сергия тремя Епископы, Иоакимом, Феодором и Фомою, пойде из Киева во страны Суждальския и Ростовския, и заложи тамо град над рекою Клязмою, и нарече его первым своим именем Владимир (после крещения ему дали имя Василий), в негоже бе и престол свой царский из Киева перенес», – указано в «Синопсисе». В данном случае Гизель повторился: о городе Владимире на Клязьме он уже имел место говорить.

Еще до принятия важнейшего для судьбы Руси решения, сразу после выслушанной «речи философа» о христианской вере, как пишет историописатель, «созва к себе Владимир боляр своих и советников, во град Владимир над Клязмою рекою лежащь, егоже созда во свое имя, и в той столицу, или престол свой Царский от Киева пренесе». И в первом, и во втором случаях Гизель сделал ссылку на Стрыйковского. Перед нами результат многочисленных переписываний этого сюжета польскими и украинскими книжниками и использование ими параллельно двух видов источников – древнерусских летописей (древнейших списков) и московских сочинений.

В летописях под 988 г. имеется указание на город Владимир, который в ряду других городов был дан князем своим сыновьям. «И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске… Всеволода Володимере…», – сказано в летописи, но сказано о городе Владимире Волынском[196]196
  Книга Степенная царского родословия. Ч. 1. С. 109.


[Закрыть]. Именно на данном сообщении летописи построен рассказ «Синопсиса», а значит и Стрыйковского, о совете князя с боярами и «советниками». Другой рассказ, о крещении Владимиром Святославичем с «епископы» суздальцев и основании одноименного князю города, имеет иной источник. В изданной под редакцией А.Л. Шлецера Никоновской летописи город Владимир указывается при совершенно других событиях. Там под 991 г. сообщается: «Хода Володимер в Суздальскую землю, и тамо крести всехъ; бе еже сВолодимеромъ два епископа Фотея Патриарха. И заложи тамо градъ всвое имя Володимеръ и нареце на Клязьме…»[197]197
  См.: Краткое родословие от Адама. 1745. Л. 28 об.; Ломоносов М.В. Древняя Российская история // Для пользы общества… С. 277; Богданович И. Историческое изображение России. Ч. 1. СПб., 1777. С. 92–93; Дмитриевский И. О начале Владимира что на Клязьме, о перенесении в оной из Киева Российской столицы и о бывших в оной Великих Князьях. СПб., 1802. С. 9—13. Иваницкий И. Изследование о времени основания г. Пскова. Псков, 1856.


[Закрыть]. Автор Степенной книги говорит, что этот город построил тот же князь, но на год раньше. «И паки въ лето 6498 (990. – С.М.) отъ Киева подвижеся блаженный Владимиръ шествовати въ Суждальскую землю, вземъ съ собою дву епископовъ… и въ земли Суждальской вся люди крестиша. Тамо же и градъ заложи светелъ же и красенъ и во свое имя…»[198]198
  Синопсис. С. 72–75.


[Закрыть].

Схожесть приведенных сообщений с текстом «Синопсиса» видна сразу, разница состоит лишь в количестве епископов, взятых Владимиром для миссионерской деятельности. Таким образом, Стрыйковский воспользовался кроме известия древнерусского летописца (неверно или умышленно понятое, именно так) еще и московским источником, содержащим приведенный сюжет, после чего тот автоматически был перенесен на страницы «Синопсиса». Два разных известия гизелева сочинения не смутили некоторых русских историков, которые хотели видеть такую древность города. Кроме того, приведенные сообщения «подтверждались» рядом московских источников, где были аналогичные, притом, как мы убедились, генетически связанные исторические конструкции. О городе Владимире на Клязьме, основанном в конце X в., писали автор «Краткого сообщения от Адама» 1745 г., М.В. Ломоносов, И.Ф. Богданович, И. Дмитриевский и др.[199]199
  См.: Ломоносов М.В. Для пользы общества… С. 277–278.


[Закрыть]

Важно отметить, что Гизель не просто описал известные (и вымышленные) сообщения о крещении Руси, но и отдельно выделил итоговый раздел, посвященный перечислению периодов принятия «россами» христианства. Он выделил пять периодов: «Первое убо крестися Славенороссийский народ еще от Святаго Апостола Андрея Первозваннаго, егда бо прииде к горам Киевским, и благослови их»; «Второе крестися Русь лета от Рождества Христова осмь сот шестьдесят третияго… по прошению Князей Славенских Святополка, Ростислава и Коцела, присланы бяху Славяном учители веры Христовы, Мефодий и Кирилл» (Гизель имеет в виду крещение Моравской державы); «Третие крестишася Россы от Рождества Христова осмь сот осмьдесят шестаго… прислан бысть крещения ради Россов, обладающу князю Ольгу (Олегу. – С.М.), Михаил Митрополит», показавший славянам чудо, после чего «мнози вероваше во Христа, и крестишася»; «Четвертое крестися Русь лета от Рождества Христова, девятьсот пятьдесят пятаго, в княжение Великия Княгини Ольги…»; «Пятое совершенно и оконечне крестишася Россы, такожде от Константинополя, княжащу Святому равноапостольному Великому Князю Владимиру».

В последнем случае Гизель, верный своему методу изложения материала, при возникновении спорного момента привел две даты крещения Руси. Первую (988 г.) он взял из летописи и тут же отметил наличие иного мнения: «а по Стрийковскому лета от Рождества Христова, девять сот осмьдесятаго»[200]200
  См.: Синопсис. С. 125. В целом книга Гизеля свободна от провиденциализма.


[Закрыть]. Как видим, рассуждая «коль краты Россы прежде Владимира… крестишася», автор «Синопсиса» привел известные ему сведения о крещении славянских народов до 988 г. вообще, тем самым показывая не только единство их происхождения, но и взаимосвязанность исторической судьбы. Приведенная в «Синопсисе» периодизация принятия славянами христианства, видимо, понравилась М.В. Ломоносову, так как он ее поместил в свою «Древнюю российскую историю», убрав только «чудо», происшедшее при князе Олеге[201]201
  Там же.


[Закрыть].

Составитель «Синопсиса» включил в книгу большой блок рассказов о подготовке и ходе Куликовской битвы, занимающий около 50 страниц. Само монголо-татарское нашествие он определил как наказание Божье за грехи человеческие[202]202
  См.: РНБ. Отдел рукописей. Погод. 1569. Л. 33—118 об.


[Закрыть]. Блок рассказов о Дмитрии Донском своим стилем сильно отличается от других тем, включенных в сочинение. Главное отличие заключается в постоянной ссылке на божественный промысел, который вел московского князя к победе над татарами.

Сюжет о Мамаевом побоище нарушил хронологически связанный текст «Синопсиса». Уже после него следует рассказ о Киеве под татарским игом и о «прилучении Княжения Киевскаго до Литовскаго». Между двумя блоками автор вынужден был поставить нарушающую строгую хронологичность рассказов информацию: «Потом и Князь Литовский Ольгерд Татар победив, все поля до Киева от древних лет прислушающия от поганския лютости очисти»[203]203
  См.: Синопсис. С. 224.


[Закрыть]. По всей видимости, временная точность была не столь важна для писателя, сколько важно было посредством общих для русских и украинцев врагов – татар – перейти от рассказа о московских событиях к событиям киевским. Но сомнение: редактировалась ли эта часть «Синопсиса» Иннокентием Гизелем или была внесена в книгу без его участия?